Музей ЧерномырдинаКартина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» и библейский текст. Картина юдифь караваджо
Картина-резонанс: "Юдифь и Олоферн" Караваджо
Образ Юдифи всегда пользовался особым творческим интересом у художников Западной Европы. Сюжет знаменитой библейской истории был весьма востребован живописцами разных эпох и стилевых направлений. Один из таких художников - Караваджо.
Караваджо
Микеланджело Меризи ди Караваджо - ученик миланской школы живописи XVII века, считается одним из основоположников реалистической живописи в Западной Европе и художником-реформатором.
Около пятнадцати лет прожил Караваджо в Риме, но из-за убийства во время дуэли был вынужден скрываться, и бежал сначала на Мальту, где попал в тюрьму, а потом на остров Сицилия.
Все картины Караваджо построены на игре света и тени. Они просты по своему построению и лаконичны. Образы его произведений выразительны, драматичны и очень эмоциональны. Есть мнение, что в качестве натуры мастер пользовался запрещенными приемами - писал алкоголиков, утопленников, проституток, нищих...
Юдифь и Олоферн: образы библейского мифа
В своей картине "Юдифь и Олоферн" Караваджо передал содержание древнего библейского мифа.
После победы над мидянами вавилонский царь Навуходоносор решил наказать народы, отказавшиеся в нужный момент поддержать его войско. Он призвал к себе своего военачальника по имени Олоферн и отправил с войском под стены иудейского города Ветилуи, чтобы уничтожит его. Подойдя к городу, Олоферн стал готовиться к штурму, но передумал, так как маовитяне указали ему источник, приносящий в город воду. Вавилоняне источник перекрыли и стали ждать дня, когда жители Ветилуи сами умрут от голода и жажды. И вот, когда терпеть горожанам уже не было мочи, они стали упрекать в бездействии своего правителя. Но тот не знал, что им ответить, и отправился за советом к молодой богатой вдове по имени Юдифь, проводившей в молитвах к Господу все свои дни и ночи после смерти мужа в шатре на крыше собственного дома. Услышав о случившемся, Юдифь предложила не спешить и положиться на волю Бога. Она вызвалась попытаться спасти сограждан от войска вавилонского.
Ночью вместе со служанкой она набрала в мешки съестных припасов и вышла за ворота. Дойдя до вражеского лагеря, Юдифь попросила встречи с Олоферном. Свой визит она объяснила упрямством правителя и тем, что от голода в городе съели уже всех священных животных и кара Господня - не за горами. И потому она бежала из Ветилуи в стан к вавилонянам.
Олоферн пригласил его пожить в его шатре до исхода противостояния. Юдифь согласилась. После пышного пира Олоферн и Юдифь уединились в комнате Олоферна, а когда тот, опоенный вином, уснул, Юдифь вытащила спрятанный за столб постели меч и отсекла ему голову. Тайно покинула она шатер Олоферна, унося его голову. На улице ее поджидала служанка. Она спрятала голову в мешок с провизией, и женщины незаметно вернулись под защиту родного города.
Утром горожане стали готовиться к нападению на вавилонян. Когда те увидели строящиеся отряды, бросились к Олоферну и нашли его умерщвленным и без головы. От страха бросились воины вавилонские бежать. Так спасла Юдифь свой город с помощью Божией.
Юдифь и Олоферн в картине Караваджо
Яркий и насыщенный колорит картины Караваджо "Юдифь и Олоферн" усиливает контраст красоты юной Юдифи и темного и ужасного, но праведного дела, ею свершаемого. Лицо же Олоферна тоже выписано с мельчайшими подробностями, так, будто бы сам автор или присутствовал при событии, либо видел подобный "предмет" где-то ранее и писал его если не с натуры, то уж по крайней мере по памяти.
"Юдифь и Олоферн" Караваджо: картина-резонанс
Произведения Караваджо прозвучали резонансом привычкам и традициям общества Европы XVII века. Ценители искусственной красоты, заказчики не всегда принимали его творчество из-за непривычной драматичности, убивающей их внутреннее равновесие и спокойствие, съедающей гармонию души. Они заставляли ужасаться и содрогаться от напора драматизма, волнами бьющего с полотен. Так и картина Караваджо "Юдифь и Олоферн". Часто можно встретить по отношению к ней эпитет - "эмоциональный нокдаун". Как и другие полотна того же плана, "Юдифь" сохраняет в себе вечные пороки и достоинства людей и общества, живущие среди нас и по сей день. Именно поэтому она до сих пор не оставляет к себе равнодушным ни одного зрителя.
fb.ru
Описание картины Микеланджело Меризи да Караваджо «Юдифь и Олоферн»
Олоферн был предводителем армии известного завоевателя Навуходоносора. Один из городов Ветилуя была осаждена врагами. В этом обреченном на поражение городе и жила Юдифь. Она отличалась невероятной набожностью и целомудрием.
Спастись было невозможно. Тогда Юдифь выбрала лучший наряд и смело пошла прямо к врагам. Она полностью завоевала доверие Олоферна. Однажды он крепко заснул, так как перед этим много выпил. Юдифь спокойно отрезала его голову. Армия осталась без начальника. Началась невероятная паника, и все попросту разбежались. Юдифь стала жить, как и раньше. Она так и не вышла замуж.
Юдифь убила Олоферна именно потому, что он был язычником. Она сделала это во имя бога. Этот поступок стал действительно актуальным тогда, когда католическая церковь начала подавлять всяческую ересь. Юдифь была примером для фанатиков религии.
Караваджо изобразил Юдифь очень мастерски. На ее лице невозможно прочитать триумф победы или же страсть. Можно лишь увидеть, что она решительна и при этом испытывает отвращение. Героиня одета в лучший наряд, который был доступен для женщин из простого народа.
Обычно героиня изображалась уже после того, как она совершила это убийство. Она держала отрезанную голову. Художник запечатлел тот момент, когда происходит это ужасное событие. Голова еще держится на теле. Она не совсем отрублена. У Олоферна глаза абсолютно выкатились из орбит, а рот замер в ужасном крике. Художника зачаровывает сам процесс
Картина натуралистически передает подробности обезглавливания. Мельчайшие подробности физиологического характера шокируют. Этому же способствую яркие краски, использованные художником для того, чтобы придать картине максимальную живость.
Если до Караваджо живописцы уделяли внимание подвигам, художник первым решил сосредоточиться на убийстве. Зритель видит страшную и невероятно суровую сторону этого события.
opisanie-kartin.com
Картина «Юдифь». Джентилески. — Artrue
Дата создания: 1620 год.Тип: Картина маслом на холсте.Жанр: Историческая (религиозная) картина.Местонахождение: Галерея Уффици (Италия).
Юдифь, обезглавливающая Олоферна
Самая известная художница 17-го века Джентилески была первой женщиной входившей в состав Академии художеств во Флоренции. Картинами с яркими, порой жестокими, библейскими сюжетами восхищались как другие члены академии, так и коллекционеры. Данная композиция на тему Юдифь не единственная. Две наиболее известные версии находятся в Каподимонте и Уффици.
На художественный стиль Джентилески повлиял популярный на тот момент караваджизм, а так же основатель этого направления — Караваджо, который являлся другом отца художницы, а также создал собственную работу на тему данной библейской истории.
Считается, что в молодости, женщина была изнасилована одним из помощников своего отца — Агостино Тасси (1578-1644), который был жестоким, неприятным человеком. Некоторые источники утверждают, что мужчина был виновен в изнасиловании своей сестры и убийстве жены. Однако, за заслуги в области живописи, был помилован герцогом Тосканы, после двенадцати месяцев тюрьмы. Поэтому, многие арт-критики рассматривают «Усекновение головы Олоферна» как автобиографический эпизод.
Описание работы
Юдифь Караваджо
Данная картина основана на ветхозаветном сюжете, в котором главная героиня представляет традиционный пример добродетели и целомудрия. Юдифь обезглавливает Олоферн, одержимая желанием отмщения за город и народ. Мотив мести перекликается с эпизодом из биографии художницы. Популярный, среди барочных художников, сюжет показывает женщину, торжествующую над тираном. Джентилески использовала себя в качестве модели для Юдифь, а Тасси лег в основу фигуры Олоферна.
В отличие от аналогичной работы Караваджо, Джентилески создает гораздо более бурную, болезненную и драматичную сцену, будто героиня борется за жизнь и прикладывает максимум физических усилий, чтобы убить врага. Работа полна жесткости и насилия. Ужаса атмосфере предает реалистичность, достигающаяся за счет изображения потоков крови и мечу, который будто в действительности проходит сквозь хрящи и вот-вот распилит позвоночник.
Картина запоминается также благодаря богатому исполнению одежд и постельного белья. Джентилески мастерски использует светотень, которая придает объем всем фигурам. Светлые части акцентируют внимание на ключевых деталях полотна.
Считается, что картина была написана для Козимо II Медичи (1590–1621), человека, который помиловал Тасси, и была завершена в Риме. Благодаря своей природе, работа была спрятана в тихом уголке дворца Питти, а через восемь лет после создания переехала в Неаполь.
artrue.ru
«Юдифь и Олоферн» Караваджо и другие картины, найденные случайно
Эксперты подтвердили, что картина «Юдифь и Олоферн», случайно найденная два года назад на чердаке частного дома на юго-западе Франции, действительно принадлежит кисти великого итальянского художника Караваджо (1571-1610 гг.). Стоимость полотна, на котором изображено, как еврейская вдова Юдифь обезглавливает Олоферна — полководца армии ассирийского царя Навуходоносора, вторгшейся в Иудею, оценивается в 120 млн евро.
«Теперь я с уверенностью могу заявить, что эта картина — подлинник», — прокомментировал результаты экспертизы в эфире радиостанции Europe 1 известный французский искусствовед Эрик Тюркен.
Напомним, что полотно, пропавшее несколько веков назад, обнаружили хозяева загородного дома в Тулузе, когда устраняли протечку крыши. Теперь, когда авторство картины подтверждено, правительство Франции первым получит право на ее приобретение. Министр культуры республики официально запретил продавать шедевр Караваджо за границу в течение трех месяцев – за это время его ведомство собирается собрать необходимое средства для покупки картины для Лувра или другого музея страны.
А пока во Франции собирают деньги на Караваджо, мы решили вспомнить другие ценные произведения живописи, которые также были найдены случайно.
Винсент Ван Гог, «Закат в Монмажуре»
В 2013 году музей Винсента Ван Гога в Амстердаме сообщил об обнаружении ранее неизвестной картины художника под названием «Закат в Монмажуре». Как отметила The New York Times, полотно было написано Ван Гогом в период расцвета его творчества, приблизительно в одно время с такими шедеврами, как «Желтый дом», «Спальня в Арле» и «Подсолнухи».
Имена людей, которые принесли картину в музей, не раскрываются. Однако известно, что в 1991 году они уже пытались передать полотно музею, но тогда эксперты учреждения сочли его подделкой.
Ориентировочная стоимость «Заката в Монмажуре» — несколько десятков миллионов долларов.
Коллекция картин Артура Пинаджана
В 2011 году на чердаке коттеджа в городе Беллпорт (штат Нью-Йорк, США) была найдена коллекция живописи малоизвестного при жизни художника-абстракциониста армянского происхождения Артура Пинаджана. По данным The Daily Telegraph, подлинность картин подтвердил известный искусствовед Питер Гастингс Фальк. Стоимость коллекции оценили в $30 млн.
Интересно, что Пинаджан всю свою жизнь испытывал затруднения с деньгами, а умирая, завещал выбросить все свои работы на улицу.
Картина Шарля Лебрена
В июле 2012 года в отеле в отеле Ritz в Париже была найдена картина известного французского художника XVII века Шарля Лебрена, на котором изображена дочь троянского царя Приама Поликсена.
Полотно случайно обнаружил эксперт аукционного дома за месяц до закрытия отеля на реконструкцию. Написанное 400 лет назад полотно украшало один из номеров люкс, который известен тем, что в нем останавливалась модельер Коко Шанель.
После подтверждения подлинности картина была куплена нью-йоркским Метрополитен-музеем на аукционе Christie’s за $1,8 млн.
Неизвестная картина Сальвадора Дали
В июле 2003 года владелец художественной галереи в Барселоне Манель Майорал случайно нашел неизвестную картину Сальвадора Дали. Как написала The Daily Telegraph, Манель обнаружил полотно после того, как приобрел более десятка произведений великого сюрреалиста на аукционе в Париже. Когда коллекционер стал упаковывать купленные им произведения, то, сняв с рамки портрет сестры художника Анны-Марии, заметил что на обороте имеется еще один ее портрет, неизвестный специалистам.
Интересно, что министерство культуры Испании разрешило Муру вывезти картину за границу, поскольку официальные эксперты подтвердили, что она «не имеет высокой коммерческой ценности».
Пабло Пикассо, «Парикмахер»
В 2015 году американские таможенники случайно нашли пропавшую картину Пабло Пикассо «Парикмахер», которая исчезла из парижского музея еще в 2001 году. Произведение искусства пытались отправить в США посылкой с заявленной стоимостью $37 и подписью «ремесленное изделие». Отправителя и получателя найти не удалось. Картина оценивается экспертами в несколько миллионов долларов.
Картины Фра Анжелико
В 2007 году в доме британской пенсионерки Джейн Престон в Англии были найдены два алтарных образа святых художника эпохи итальянского раннего Возрождения Фра Анжелико, представляющие собой боковые створки алтаря флорентийской церкви Сан-Марко.
Считается, что часть алтаря Сан-Марко была вывезена во Францию во время оккупации Флоренции наполеоновскими войсками, а затем две картины неизвестным образом попали в Америку. Престон купила картины Фра Анжелико в 1960-х годах на блошином рынке в США и привезла их в Великобританию. Как сообщает The Gardian, впоследствии они были проданы за $3,4 млн.
Картина Руфино Тамайо, «Три персонажа»
В 2003 году писательница Элизабет Гибсон, гуляя по Манхэттену, случайно нашла в куче мусора картину мексиканского художника Руфино Тамайо «Три персонажа». Комментируя свою находку журналистам, женщина призналась, что не хотела подбирать картину, но потом все же передумала, почувствовав, что «должна ее взять». Полотно было продано чуть более чем за $1 млн на аукционе Sotheby’s. Писательница получила награду в $15 тыс., а также процент от аукционной стоимости произведения искусства.
www.zarubejom.ru
Картина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» и библейский текст
Картина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» – одна из многочисленных интерпретаций библейского сюжета, причем далеко не первая. Сюжет, коротко, таков. Жителям города Ветилуя грозит смерть и позор: войско Олоферна перекрыло доступ к источнику. Жители малодушествуют, ропщут и готовы сдаться. Тогда молодая женщина по имени Юдифь просит их подождать пять дней и отправляется в лагерь Олоферна. Олоферн, пораженный ее красотой, поддается на обман, доверяясь ей полностью, и после пира, когда он упился вином и заснул, Юдифь отсекает ему голову, а потом со своей добычей, сохранив целомудрие, возвращается в родной город.
Караваджо. Юдифь, убивающая Олоферна
Сюжет очень привлекателен для художника, в нем столько яркости, эффектности, ужаса и великолепия. Но как сложен он для воплощения. Как легко поддаться пафосу – и ничем его не оправдать, увлечься эффектом – и уйти от смысла. Зададимся вопросом о том, как справился со своей задачей Караваджо и встретился ли путь, которым он шел, со Священной Историей. Если вглядываться в картину, очень быстро начинают привлекать внимание моменты расхождения с библейским текстом. В первую очередь, сама Юдифь. В Священном Писании это молодая женщина, но уже три года вдовствующая. Юдифь Караваджо совсем юная, с почти детским лицом. Ни к одной из хорошо известных Юдифей, сразу приходящих на ум, это не относится: Джорджоне, Боттичелли, Аллори – все изображают взрослую женщину. Донателло, правда, наделяет свою героиню хрупкой, легкой фигуркой, но зато какие жесткие черты лица. Далее, Библейская Юдифь поразительно красива, а для осуществления задуманного она тщательно умастилась, украсилась драгоценностями, оделась в великолепные одежды. Так что врагам она предстала «чудом красоты» – это слова Священного Писания. Между тем Юдифь Караваджо очень проста, уж точно не великолепна. Ни в какое сравнение не идет с Юдифью Джорджоне, которую действительно можно назвать чудом красоты.
Джорджоне. Юдифь
Рядом с этим воплощением женственности, грации и неги Юдифь Караваджо – просто крестьянка, заурядному лицу под стать незатейливость наряда. Что же, получается, Джорджоне ближе к тексту Библии? Не будем торопиться и вглядимся в выражение лица и позу героинь обоих художников, Джорджоне и Караваджо. Изящная ножка первой покоится на отсеченной ею голове Олоферна, в то время как на лице безмятежная, мягкая улыбка. Она бесконечно мила и прекрасна, но почему все так странно, как можно это объяснить? Ее поза – откровенное отступление от текста, что делает менее убедительным и все остальное: не так уж несомненно теперь то, что красота джорджониевской Юдифи имеет основанием библейский текст, а, к примеру, не Вечную Женственность. Если же всеFтаки искать объяснений и обоснований, предположив, что текст Библии для Джорджоне не в чистом виде повод, то остается понять такое решение как аллегорию или декларацию. Иначе безмятежность женщины, только что убившей, пусть и своего врага, страшнее всякой кровожадности и свирепости. Что же это за душа, которую не затрагивает и не тревожит убийство! Остается предположить, что безмятежность Юдифи не непосредственна, а дидактична, не «какова?», а «о чем?» О чем-то должна поведать. Может быть, о том, что весь ужас задуманного и совершенного не задел ее целомудрия? Этот мотив звучит в библейском тексте, и он очень важен. Какая-нибудь бесстрашная куртизанка, выполняющая «политическое задание» с помощью любовных похождений и тем приносящая пользу государству – постоянно возобновляющийся и имеющий бесконечное число вариаций сюжет мировой истории. Были среди них и антифашистки, и антитоталитаристки, и что-нибудь вроде «маркитантка юная убита» Б. Окуджавы. Никакой «неоднозначности», присущей такого рода историческим и художественным фигурам, сюжет Священной Истории о Юдифи не содержит. Юдифь соблазнила Олоферна, сама при этом оставшись в нетронутой чистоте. Об этом, может быть, и рассказывает безмятежность джорджониевской Юдифи: торжество истины и неучастие ее носительницы в «искушенности собственной похотью» Олоферна. Облик Юдифи свидетельствует: она имела право на коварный обман и соблазн. Однако даже если такое предположение справедливо, никуда не деться от того, что живописный образ нуждается в переводе, что нам остается его воспринимать как указание на…, рассказ о…, заявление или игру, но драмы, погруженности в достоверную реальность там не найти.
Вопрос еще и в том, как это возможно – совместить обман и целомудрие, но этот вопрос обращен уже не к Джорджоне, его вызывает сам рассматриваемый сюжет. Конечно, важно в первую очередь то, что это не просто история, а Священная История. Разумеется, это не означает, что «Божий народ» может обманывать «не Божий». Просто в Священной Истории есть Тот, кто обман прощает (хотя обман не перестает быть таковым), а обманывающему помогает вернуться к себе. Не случайно ведь Юдифь, как читаем в Священном Писании, до конца жизни не вышла больше замуж и хранила чистоту. Это могло быть и осознанием исключительности своего пути, и епитимьей себе за содеянное. Исторические авантюристки сами решаются на действие и сами себя прощают, а значит, «неоднозначность» их деяний ложится на их плечи и возможному обаянию их образа (обаянию красоты в содружестве со смелостью)всегда сопутствует цинизм.
Караваджо в своем творчестве идет очень сложным путем, прокладывая дорогу между уже исхоженных, в то же время оставаясь чуждым как цинизму, так и, напротив, сентиментальности. Одна из таких надежных дорог – по ней с успехом прошли как раз Джорджоне и Боттичелли – восприятие библейских сюжетов исключительно в мифологическом ключе, о чем говорит в статье, помещенной в номере этого журнала, П.А. Сапронов. Караваджо вырывается из этого мифологического круга и выходит, хотя бы отчасти, к событию Священной Истории. Отказ от мифа несет в себе другую, новую опасность, не мифологическое толкование может обернуться прочтением Библии как человеческой драмы, и нельзя не заметить, что Караваджо этот человеческий мир немало занимает. И все-таки, повторю, священное не профанируется и не изымается вовсе из этого мира. Караваджо, художник и человек, рассказывает о своем, очень серьезном, опыте встречи с текстом Священного Писания. Это все еще (хоть и в преддверии секуляризации Нового времени) опыт верующего человека, который, изображая мир Ветхого Завета, не пытается ни быть, ни казаться ветхозаветным патриархом, и значит, говорит своим, а не их языком. Возможно, поэтому он лишает свою Юдифь как исключительной красоты, так и той непреклонной уверенности, которой исполнена Юдифь библейская. В тексте Библии читаем: «… и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его и сказала: «Господи Боже Израиля! Укрепи меня в этот день. И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес» (Иудифь. 13, 7–9). Юдифь Караваджо не размахивается и бьет, она как будто бы режет. И лицо – посмотрим на него: как наивно покраснел нос, как слегка выпятились еще сохранившие детскую припухлость и нежные очертания губы, какая глубокая складка на переносице – словом, сочетание растерянности и отчаянной решимости, «детских припухших желез» и крестьянской мощи. Рука с мечом неловко повернута, явно это не окончание решительного резкого и сильного движения, да и складки одежды явно повторяют стремление тела отпрянуть, не быть в этом ужасе. Но другая рука крепко и умело ухватила несчастную жертву за волосы. Да, Олоферн здесь гораздо больше жертва, чем злодей, он написан так, что вполне может вызвать сочувствие, если не симпатию. И этот жест Юдифи – крепкий мостик, связывающий героиню Караваджо с библейской. В нем соединилось сразу несколько временных планов, а ведь для художника, запечатлевающего мгновенье, это всегда проблема – показать нечто большее, чем данный момент. Итак, в руке Юдифи содержится время (нечто большее, чем момент), предшествующее удару (в тексте говорится, что, готовясь, она схватила его за волосы), сопутствующее (делая свое дело, она продолжает держать волосы Олоферна) и последующее – потом, мы знаем, она завернет голову в занавеси и положит в мешок, вот этой самой рукой. И позже – страшный апофеоз – мы уже предчувствуем и видим это, глядя на караваджиевскую Юдифь, подойдя к воротам Ветилуи, она, ликуя и ликующим призывом как будто освобождаясь от ужаса совершившегося (такое, по крайней мере, создается впечатление от троекратного ее возгласа), воскликнет: «хвалите Господа, хвалите, хвалите Господа, что Он не удалил милости Своей от дома Израилева, но в эту ночь сокрушил врагов наших моею рукою» (Иудифь. 13, 14), – а войдя в городские стены, поднимет голову Олоферна и покажет народу. В своей руке видит библейская Юдифь орудие воли Божией. Рука Юдифи – центр картины Караваджо. Так или иначе, он выходит к тексту Священного Писания. Другое дело, опять же, что, не имея возможности рассказать о происходящем тем, древним языком – и неуместным, впрочем, там, где нет полноты обоженности, какая была у богоизбранного народа в его лучшие моменты – он переводит событие на свой язык. Может быть, поэтому так несоразмерна детскому, тонкому лицу Юдифи ее крестьянская цепкая рука – так же, как деяние караваджиевской Юдифи в разладе с ее восприятием его. Библейская Юдифь полна решимости и страшного в своем величии спокойствия: она не сомневается, что Бог ведет ее и присутствует в ее действиях. В караваджиевской Юдифи очень много самостоятельного отношения к совершающемуся. Это и понятно: художник – посредник не только между своей героиней и зрителем, но и между нею и Богом, что неизбежно влечет за собой поправки (или искажения). Ведь Караваджо – художник, а не иконописец, и если он откажется от самовыражения, не сделав при этом картину иконой, то получится в лучшем случае миф или сказка, а в худшем – нечто натянутое и внутренне пустое. Здесь же нам рассказывается о личном опыте переживания библейского события. Честно во всех отношениях: он не пытается быть ни сказочником, ни святым. Он рассказывает то, что увидел. Или, как говорил о себе французский художник Ф. Леже, то, что понял. С другой стороны, его так называемый реализм не отменяет вовсе Божьего присутствия. В картине Караваджо оно просто иное и, вероятно, в иной степени, но оно есть. Для того чтобы это понять, достаточно увидеть, как значительно и наполнено смыслом совершающееся. Пусть Караваджо не готов от себя отказаться, пусть он только слабый человек кризисной эпохи, но из своей человечности он выходит к слову о Боге и что-то прочитывает в нем. Вернемся же к тому, что мы назвали центром действия картины. Рука должна быть «простой и грубой», чтобы все-таки совершить убийство. Отсюда возникает оттенок чуть ли не мясничества – так сосредоточенно она действует. Но именно диссонансом между рукой и лицом (растерянным, почти страдающим) убийство имеет выход к жертвоприношению. Только тогда возможно последнее, а с ним и обожение, когда приносящий жертву и в себе несет жертвенность. И – что очень важно – в караваджиевской Юдифи это можно увидеть, тем более внятно по контрасту с судорожно-свирепой старухой служанкой, стоящей рядом. По тексту в момент убийства Юдифь была одна, отослав всех, даже служанку. Получается, опять расхождение. Но расхождения Каравджо не есть беспечное пренебрежение. И здесь – ее хищный взгляд, то, как она вытянула шею и вся подалась вперед (между тем Юдифь как раз отстраняется), – все, кажется, говорит: «Мне бы этот меч да эту голову». Что, как уже было сказано, контрастом подчеркивает иное душевное состояние ее госпожи. Можно даже предположить, что, будучи отослана Юдифью, служанка, незамеченная ею, вернулась и наблюдает. Тогда расхождение и вовсе минимально, а ее присутствие, кроме простейшего принципа контраста порождает еще один мотив: перед нами парадоксальная ситуация того, что «палачом» становится, черную работу выполняет не низший и опытный, а высший и юный, чистый.
Караваджо. Мадонна со змеей
Созвучен этому один из ходов художника в картине «Мадонна со змеей» («Madonna dei palafrenieri»). Роли распределились таким образом: Богомладенец – ясно, что самый чистый из трех, Единый Безгрешный из людей – наступает на змею, т. е. непосредственно соприкасается с низостью, скверной падшего мира. Вторая после Него по достоинству, Богоматерь заботливо помогает ему сделать это, и, наконец, святой Анне дано только созерцать, быть причастной. Причем она так же отличается от Богомладенца и Богоматери, – преклонными годами и некоторой заскорузлостью, – как служанка от Юдифи (с учетом, разумеется, существенной разницы в настроении той и другой картины: речь ведь шла только об одном сходном мотиве). Опять же, казалось бы, не Анне ли стать послушной исполнительницей воли высших существ? Нет, предел скверны одолевается чистейшим и невиннейшим.
Еще одна важная особенность, отличающая трактовку сюжета о Юдифи Караваджо от его предшественников, требует внимания. И Донателло, и Боттичелли, и Джорджоне в соотнесенности Юдифи и Олоферна задействовали вертикаль. Голова Олоферна была или повержена (у Джорджоне), или торжествующе поднята (у Донателло), или несома – со смесью торжества и презрения – как предмет обихода или добыча, на блюде (у Боттичелли). У Караваджо Юдифь со своей жертвой соотнесена по горизонтали. Что это дает и чего лишает? Конечно, лишает пафоса и полной определенности в расстановке акцентов. Но от этого-то Караваджо и рад уйти. В пафосе он уже не видит того «дыхания жизни», которым дышит Священное Писание и которым, наверное, дышали когда-то мифы о богах. Как мы знаем, для Б. Окуджавы это уже не мифы о богах, а «сказки о богах», на которые известный поэт советской оттепели взирает с глубоким презрением, видимо, с высоты своих поэтических высот. Чем-то вроде сказки такое традиционно-патетическое толкование видится уже итальянскому гениальному художнику конца шестнадцатого века Караваджо. Прежде всего, он не чувствует его в своей душе, да и не может чувствовать, вероятно. Он ведь, повторю, художник, а не иконописец, и значит, в его картине нам предстает в первую очередь человек на изломе Ренессанса, а не обожженный человек (как в иконе). Что, однако, не исключает его обращенности к Богу. Поэтому, собственно, его и способен взволновать библейский сюжет. В упоминавшихся интерпретациях (предшествующих Караваджо) Олоферн не просто злодей, враг, иноверец – его вообще нет, есть только голова. Как знак и добыча. Казалось бы, это должно вывести Юдифь на первый план, сделать ярче. Но странным образом и она делается от этого более декларативной. Впрочем, ничего такого уж странного здесь нет: человек выявляет личностное только в соотнесенности с другим человеком. Пафос вертикали, таким образом, – и у Джорджоне, и у Боттичелли, во многом у Донателло – тяготеет опять же к декларации, или к мифу. Горизонталь Караваджо, выстраивающаяся благодаря возможности видеть погибающего и несчастного Олоферна, не лишена, в свою очередь, пафоса – это пафос страдающей человеческой души: страдает и Олоферн и Юдифь, и жертва и жрец-судия, и этим страданием, между прочим, они единятся. Может быть, проще было бы назвать караваджевский способ восприятия Священной Истории психологизмом, но в таком случае это не тот психологизм, который умиляет какого-нибудь шестидесятника в картине Крамского «Христос в пустыне» или Ге «Христос перед Пилатом». На картине Караваджо перед нами люди, существующие на пределе человеческого, причем существующие так, что происходящее задевает самые их глубины. Этого достаточно, чтобы возникла соотнесенность с Богом, более того, она не может не возникнуть. И тогда, если все-таки пользоваться пресловутым термином «психологизм», который вроде бы применим и к первым, и ко второму, то почему бы не ввести дифференциацию: нисходящего психологизма у Крамского и Ге (или, пользуясь выражением Вышеславцева, спекуляции на понижение) и восходящего – у Караваджо. В случае первых психологизм профанирует сакральное, низводя его до простейшего в человеческой душе: задушевности, задумчивости, грусти. Во втором – углубляет человеческое (не претендуя на большее) и – как оказывается – восстанавливает-таки, казалось бы, утраченную вертикаль, сохраняет живой, пусть ослабевшую, связь с Богом.
Журнал «Начало» №20, 2009 г.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Похожее
slovo-bogoslova.ru
Юдифь и Олоферн (картина Караваджо) — WiKi
Согласно легенде, Олоферн был полководцем армии Навуходоносора, вторгшейся в Иудею. Вавилоняне осадили город Ветулию, в котором жила целомудренная и богобоязненная молодая вдова Юдифь. Надежды для горожан не было никакой. Надев красивые одежды и взяв с собой служанку, она отправилась в стан врага и сделала так, что Олоферн проникся к ней доверием. Когда в один из вечеров он заснул пьяным, она отрезала ему голову и вернулась в родной город. Вражеская армия, оказавшись без начальника, в панике разбежалась. Юдифь вернулась к своей прежней жизни и до конца соблюдала безбрачие.
Юдифь убила Олоферна за то, что тот напал на её народ и пытался заставить евреев поклоняться Навуходоносору. Он был язычником, и Юдифь совершила убийство во славу своего единственно истинного бога. Это делало её поступок очень актуальным на фоне контрреформации, восстановления инквизиции и подавления ереси католической церковью. В то время Юдифь была примером в глазах многих религиозных фанатиков, а в современных Караваджо памфлетах, призывавших к убийству еретиков, Юдифь представлялась образцом добродетели.
Черты лица Юдифи на картине Караваджо выражают не триумф или страсть, а скорее решимость и отвращение. Она убивает беззащитного Олоферна без применения большой силы, стараясь держаться подальше от своей жертвы. Художник изобразил свою героиню не в шикарном барочном платье, как это сделал несколько лет спустя Кристофано Аллори, а одел её в лучшие одежды, какие могла себе позволить современная ему «женщина из народа». Возможно, моделью для Юдифи послужила любовница Караваджо Маддалена Антоньетти, которая, согласно полицейскому отчёту 1605 года, «околачивалась на Пьяцца Навона», что было эвфемизмом для занятия проституцией.
Большинство художников изображали Юдифь уже после убийства, с головой Олоферна в руках. Караваджо, напротив, запечатлел сам момент обезглавливания, когда голова наполовину отделена от тела, но жертва всё ещё жива. Глаза Олоферна вылезли из орбит, рот замер в крике. Караваджо был зачарован процессом обезглавливания, которое тогда было привычной формой казни для преступников из аристократической среды. Есть предположение, что художник присутствовал на казни Беатриче Ченчи, убившей своего отца, и именно знакомство с обезглавливанием, которому подвергли Беатриче, позволило ему написать с такими натуралистическими физиологическими подробностями свою «Юдифь». Кроме этой картины Караваджо посвящает обезглавливанию «Жертвоприношение Исаака» (1603), «Обезглавливание Иоанна Крестителя» (1608) и «Давида и Голиафа» (1610). Есть версия, что лицо Олоферна — это автопортрет, в котором художник выражал мазохистские желания быть жертвой насилия.
ru-wiki.org
Юдифь и Олоферн. Описание картины Караваджо
Реформатор живописи, основатель нового направления реализма, Микеланджело Меризи да Караваджо изначально избрал своей стезей шокирование публики.
Ведя разгульный образ жизни, постоянно встревая в уличные драки, общаясь с самыми низами общества и запечатлевая их на своих полотнах, Караваджо привлекал к себе пристальное внимание своих соотечественником. Не мог он устоять от соблазна представить свое прочтение ветхозаветной притчи о Юдифи.
Создавая свое об обезглавливании красавицей- израильтянкой языческого ассирийского военачальника Олоферна, гениальный итальянец не мог, подобно его предшественникам, сосредоточится на каноническом сюжете изображения красавицы с уже отсеченной мертвой головой в руках. Он принял решение максимально реалистично изобразить момент именно отсечения головы.
Библейская легенда рассказывает, что великая и могучая армия ассирийца Навуходоносера начала завоевание соседних народов и покоряла одну державу за другой, а во главе этого жестокого языческого войска стоял грозный и беспощадный Олоферн, не знающий поражений, а также и милосердия и доброты.
Остановившись на подступах к городу, где жила Юдифь, завоеватели ограничили доступ жителей к воде и израильтянам грозила мучительная смерть, если они не сдадутся на милость ассирийцев.
Молодая вдова Юдифь, одев свои самые красивые одежды, отправилась в сопровождении своей служанки в лагерь врага, чтобы спасти свой город. Увидев красоту женщины, Олоферн потерял бдительность, выпил вина с излишком, и не смог оказать сопротивление Юдифи.
На полотне Караваджо ассирийский военачальник возлежит на постели. Вероятно, он уснул на животе, уткнувшись в подушку после изрядного количества выпитого вина.
Юдифь и ее служанка воспользовались этим моментом и подошли к пологу кровати. Красавица-вдова придерживает левой рукой голову Олоферна, а в правой руке держит короткий меч, который уже коснулся горла жертвы и фонтан крови начал брызгать на белоснежные простыни.
Жестокого военачальника застигли внезапно – его руки еще не успели потянуться к горлу, чтобы защититься он смертоносного клинка, но глаза уже нашли лицо Юдифи и с удивлением, ужасом и осознанием близкой смерти взирают на нее. Его могучее тело скоро станет безжизненным, а взор больше ничего не увидит, кроме этого ужасного момента.
Юдифь взирает на свою жертву без ненависти и ярости. Скорее это – осознание необходимости совершаемого убийства и бесконечное презрение то ли к доверчивому ассирийцу, то ли к своей жестокости, то ли к необходимости идти на подобное деяние во имя спасения своих соотечественников.
Стоящая рядом служанка, худощавая с землисто-коричневым цветом кожи, подставляет подол своего темно-коричневого платья – готовясь словить голову Олоферна, что скоро отделиться от тела. Ее взгляд полон мрачной ненависти и ужасающей уверенности.
В то время поступок Юдифи, убившей язычника во имя единого Бога, считался образцом благодетели, а сама израильтянка – примером для многочисленных фанатиков
Автор статьи: Ирина Шастова
Похожие записи
design-kmv.ru
