Музей ЧерномырдинаНестеров: картины. Картина нестерова
Русские художники - М. В. Нестеров. После Октября. Часть 1.
В первые годы после революции художник Михаил Васильевич Нестеров переживал мучительную внутреннюю борьбу идей и устремлений. Нелегко было художнику, утвердившему в искусстве особый мир святых сподвижников, кротких послушниц, отшельников-монахов, продолжать жить полнокровной творческой жизнью в совершенно иных условиях. Одухотворенность, мягкая задушевность, лиричность, присущие лучшим дореволюционным произведениям художника, уже не отвечали требованиям советского искусства.
Характер оценок нестеровского творчества в 1920-1940-х годах был обусловлен теми преобразованиями, которые затронули художественную критику после революции. Период коренной ломки «старого мира» и строительства нового общества в искусстве сопровождался бурными процессами, направленными на создание «культуры будущего». Мощный социальный заряд и поиск новых выразительных средств затронули не только сферу изобразительного искусства, но отразились и в художественной критике, во многом изменив ее статус и функции. В борьбе, которая велась между различными художественными группировками за утверждение пролетарской идеологии, большая роль отводилась критике, ставшей, по определению И. Маца, «орудием художественной политики». Ее функции достаточно прямолинейно декларировал А. Богданов: «прежде всего, направлять, возвещать, указывать - и только потом — анализировать, вникать, сопоставлять». Еще одной специфической чертой художественной критики этих лет была особая агрессивность: все, что не вписывалось в советскую действительность, подвергалось остракизму.
Таким образом, обозначенный идеологический фон дает возможность почувствовать всю трагичность положения такого художника, каким был Михаил Нестеров. Закономерно возникает вопрос о его взаимоотношении с новыми властями, задающими тон и характер критике. «Если в двадцатых годах любое конкретное выступление, касающееся творчества художника, писателя или композитора, в том числе со стороны самых высокопоставленных государственных и партийных работников, сохраняло элемент факультативности, с ним можно было не соглашаться, спорить, опровергать, то в последующие десятилетия опубликованный текст был директивой, отражающей не чье-либо мнение, а сложившуюся стратификацию, и любой отрицательный отзыв на творчество художника обозначал только определенную стадию погрома, неизбежно приводившего к применению мер пресечения». Показательной в этом отношении представляется судьба резолюции 1925 года «О политике партии в области художественной литературы», в основу которой было положено бухаринское определение о смягчении классовой борьбы и о сотрудничестве с непролетарскими классами.
В начале 1930-х годов, когда Сталин установил в качестве непререкаемого положение о том, что классовая борьба не затухает, а возрастает по мере строительства социализма, эта резолюция потеряла смысл. Со своих постов удаляются приверженцы «мягкой линии», и художественная жизнь в стране приобретает совсем другой характер. Высокопоставленное начальство из официальной иерархии искусств осознавало величину, масштаб Нестерова, как выдающегося русского живописца, известного за границей, терпимое отношение к которому могло бы продемонстрировать всему миру лояльность к «старой гвардии» деятелей культуры. В то же время продолжающаяся работа Нестерова над картинами религиозной тематики, вполне допустимая в первые послереволюционные годы, приобретает довольно мрачный характер на фоне политических событий начала 1930-х годов. «Классовый анализ», выдвинутый в качестве основного положения в художественной критике искусствоведами - социологами, не щадит и признанных художников. Нестеров не был исключением. Ярким свидетельством тому стал его арест в середине 1920-х годов, последовавший сразу после обыска в доме художника на Сивцевом Вражке. Одной из основных причин ареста была давняя дружба, которую Нестеров никогда не скрывал, с религиозными философами из общества памяти Вл. Соловьева. Некоторые из них, оппозиционно настроенные против Советской власти, были высланы из страны, другие отправлены в лагеря. Художник бывал на многих заседаниях соловьевского общества, кроме того, в его доме хранились некоторые протоколы заседаний. Именно их искали и не нашли сотрудники НКВД во время обыска: они были спрятаны Нестеровым в свернутых коврах в ванной комнате. Несмотря на то, что Нестеров вскоре был освобожден из тюрьмы, угроза дальнейших преследований оставалась. Сам художник отчетливо сознавал всю неустойчивость своего положения и опасность дальнейшей работы над близкими ему религиозными темами.
Михаил Нестеров. Отцы-пустынники и жены непорочны. 1933. Холст. Масло.
В спокойный, повествовательный тон нестеровских писем 1920—1930-х годов нет-нет даи врывается сдерживаемая горечь художника, когда речь заходит о самом дорогом и сокровенном в его творчестве: «Как знать, если бы мы не стали лицом к лицу с событиями 17 года, я, вероятно, пытался бы еще более уяснить себе лик русского Христа, сейчас же приходится останавливаться над этими задачами и, по-видимому, навсегда их оставить». Далее, как его надежда и завещание, звучит следующее: «...художники будущего еще не раз поставят себе задачей обрести путь к пониманию русского Христа. Опыт минувшего и видение настоящего им подскажет, что надо делать, куда идти».
Обращаясь к своему близкому другу Е. А. Праховой, Нестеров еще более откровенен: «к лету в галерее будет моих шесть портретов, коими и будет представлен поздний Нестеров. И как этот поздний далек от раннего, и насколько мне... любезней ранний того нового, позднего. ... Однако, «о вкусах не спорят», придется примириться и с поздним, как мирятся со старостью, с ее недугами».
В другом письме, адресованном Э. Ф. Голлербаху, собиравшемуся поместить в своем сборнике материал о его творчестве, Нестеров предлагал хранившуюся у него статью Василия Розанова, «может быть, самую яркую и наиболее «розановскую» из всего, им написанного о моих религиозных картинах, но статья эта едва ли сейчас пройдет в Петербурге, как не прошла она у нас в Москве». Розановская статья, действительно, не могла быть напечатана, ибо «новая советская эпоха требовала и нового искусства, в происходящей переоценке всех ценностей нельзя было жить прошлым», а «задача изокритики заключалась не только в том, чтобы объяснить искусство, но и помочь изменить, перестроить его». В соответствии с этой новой линией была написана и рецензия на монографию Сергея Глаголя, посвященную творчеству Нестерова. Набранная в издательстве И. Н. Кнебеля под редакцией И. Э. Грабаря в 1914 году, она не была выпущена из-за начавшейся войны с Германией и увидела свет лишь после революции, в 1923 году. Несмотря на предельно сжатые размеры монографии, Сергей Глаголь (С. С. Голоушев) сумел представить этапы творческого развития художника, объективно оценить достоинства и недостатки его произведений, определить их место в истории отечественной живописи, уделив особое внимание религиозно-нравственным исканиям Нестерова. Сочувственное отношение Глаголя к религиозной живописи художника, прозвучавшее в книге, явилось главной причиной того, что эта монография рассматривалась в рецензии к ней как «бесспорно устаревшая, а подобные оценки и раскрытие облика мастера немогущими нас удовлетворить».
Михаил Нестеров. Портрет А. М. Нестерова в испанском костюме. 1933. Холст. Масло.
Не отвечала требованиям советского искусствознания и попытка создания монографии о Нестерове, предпринятая Н. Н. Евреиновым. Он написал в 1922 году небольшой популярный очерк о «не просто религиозном, но ортодоксально-религиозном, подлинно религиозном русском художнике, русском мыслителе и русском человеке». Одобрительно отзываясь о дореволюционном творчестве художника, Евреинов писал: «Картины Михаила Нестерова, религиозные как по сюжету, так и по настроению, в духе нашего православия, и написанные к тому же сугубо реалистически, меня волнуют, нравятся, восхищают». Книга Евреинова содержала богатый историографический материал, который создавался самыми разными исследователями произведений Нестерова с конца XIX века и до предреволюционного времени. Евреинов констатировал: «Нестеров простецкими на вид методами явно реалистической живописи достигает иррационально-ирреальных эффектов глубочайшего духовного значения. В этих подлинно «сказочных» формах своей религиозной живописи, возвращающей нас к блаженным временам невозмущенного сомнением и полного мистических переживаний детства, Нестеров ... гораздо ближе, как это ни странно, к еврею Левитану и французу Пюви-де-Шаванну, чем к русскому В. Васнецову».
Определяя значение Нестерова как «исключительного и вместе с тем последнего быть может выразителя духа обреченного Града», Евреинов утверждал: «он кистью своей, словно кропилом при крещении, дал имя свое на веки вечные одному из образов нашей старой России ... во всей глубине ее старинно-религиозного осмысления, во всей чистоте ее «взыскующего... взгляда», во всей ее «святой» покорности, забитости и униженности, во всей, наконец, безмятежности ее простецких линий. ... Остались храмы, монастыри, скиты, старообрядцы и старообрядки, монахи, калеки, убогие, чахлые сосенки, тонкие березки, бледное весеннее небо ... но уже без той девственности и религиозного осознания («оцерковления»), какой наделял их православный люд и которая, значит, была присуща им в той же степени, в какой она присуща холстам Нестерова, не из «головы» ее выдумавшего, а подметившего ее в самой дореволюционной действительности».
Совсем иной была официальная точка зрения на религиозные произведения Нестерова. То, что восхищало Евреинова в картинах и росписях художника и заслужило положительную оценку в дореволюционной Летучей Энциклопедии Маевского, критиковалось в первом издании Большой Советской Энциклопедии.
«Религиозному» Нестерову не было и не могло быть места в советском искусстве В начале 20-х годов художник, не создавший еще прославивших его в дальнейшем портретов, воспринимался только как автор религиозно-мистических и церковных произведений. Интерес к имени Нестерова придет позже, в конце 1920-х - начале 1930-х годов, и вызван будет блестящими достижениями художника в портрете.
Михаил Нестеров. Тихие воды. 1922. Холст. Масло.
Впервые приглашенный участвовать в советской выставке 1933 года «Художники РСФСР за 15 лет», Нестеров после долгих размышлений решает выбрать «Портрет братьев Кориных» (1930) и «Портрет - этюд Алексея в испанском костюме» (1933). В предпочтении, которое Нестеров отдал именно этим портретам, а не написанным в том же году картинам «Страстная седмица», «Отцы-пустынники и жены непорочны» (1933), сказалось определенное влияние авторитетнейшего в художественной среде тех лет И. Э. Грабаря. Нестеров помнил о резко отрицательном отношении Грабаря к его картинам «Свирель», «Тихие воды» (1922), «Слепой монашек-музыкант» (1928), исполненным в духе дореволюционного творчества. Не принимавший и до революции религиозно-мистические картины Нестерова, Грабарь тогда недвусмысленно поставил художнику в упрек то, «что он недостаточно способствует социалистическому строительству».
На выставке 1933 года первенство Нестерова было признано бесспорным. «Я имею успех, пишут, говорят по радио, дивятся моей бодрой старости, так сказать «неувядаемое», — делился своей неожиданной радостью художник.
Несмотря на несомненный успех нестеровского дебюта 1933 года, уже следующая выставка, состоявшаяся два года спустя, показала, что та тщательность и предосторожность, которыми руководствовался Нестеров при отборе своих картин, вовсе не были излишними. На этот раз Нестеров поставил на выставку шестнадцать картин разного жанра, представляющих наиболее полно многосторонность его творчества. Безобидные пейзажи «Весна» (1931), «Лето» (1932), картины «Элегия» (1928), «Больная девушка» (1928), а также некоторые портреты «старцев» - В. Васнецова (1925), В. Черткова (1935), - оказались удобной мишенью для некоторых критиков, поспешивших уличить художника в пристрастии к прошлому, уходящему.
Крайней нетерпимостью была проникнута статья Д. Осипова, вполне в духе 1930-х годов: «если бы были нужны доказательства того, что в нашем искусстве существуют реакционные гнезда, то вот они - налицо. Советская тематика чужда Нестерову», - писал в «Правде» критик. Справедливости ради надо заметить, что среди многочисленной прессы, посвященной выставке Нестерова, по резкости и категоричности эпитетов статья Д. Осипова была исключением и не могла повлиять на общий тон выступлений. Обстоятельный отчет о выставке сделал М. Морозов. Отмечая высокие достижения живописца в области портрета, он, вместе с тем, в оценке лирических, созерцательных картин Нестерова отдавал дань практиковавшемуся тогда «классовому подходу». С этих позиций и рассматривались «далекие советскому зрителю сусальный пастушок в мистическом пейзаже «Весна», слепой монашек с дегенеративным лицом в «Элегии», меланхоличная девушка с мечтательным взором в портрете «Девушка у пруда» (1923)». Ограничиваясь в отношении этих работ формальным анализом, критик большое внимание уделял портретам советского времени. Рецензию Морозова можно, в целом, признать благожелательной.
Положительную роль в условиях обычной для 1930-х годов критики сыграла первая статья С. Николаева (С. Н. Дурылина)о выставке «16 картин Нестерова». Потом последует целый ряд блестящих статей о творчестве художника, написанных Дурылиным, его другом и давним почитателем.
Искренние задушевные письма Сергея Николаевича к Михаилу Васильевичу Нестерову, горячий интерес к его творчеству поддерживали художника в первое послереволюционное время, когда его искусство казалось забытым, несовременным. Дурылин в письмах к художнику тонко и проникновенно анализировал его религиозные произведения, демонстрируя удивительное понимание нестеровского мира.
Первые статьи Дурылина, увидевшие свет в 30-е годы, касались в основном портретов художника. Убежденность, с которой Дурылин защищал творчество Нестерова, в определенной степени компенсирует литературность, превалирующую над строгим искусствоведческим анализом. Нестеров сам указывал на это Дурылину: «Еще хочется пожелать Вам не упускать посильно оценки чисто технической стороны нашего ремёсла, отметить удачные или неудачные места в живописи, в форме, композициях разбираемых Вами произведений. Для Вас как не специалиста, задача очень трудная, и здесь все козыри в руках г. г. Бенуа; особенно они сильны, может быть, в тех случаях, когда смогут быть добросовестными, забыть разные счеты, антипатии и проч. или подавить дружеское влечение».
Элеонора Хасанова
Другие статьи о художнике:
М. В. Нестеров. В зеркале времени.
М. В. Нестеров. В зеркале времени. Часть 2
artageless.com
Нестеров: картины » Выдающиеся художники
Михаил Нестеров
В 1890 году выходец из Уфы Михаил Нестеров ворвался в художественную жизнь Москвы, представив на 18-й передвижной выставке в Петербурге свой шедевр «Видение отроку Варфоломею».По традиции, незадолго до открытия выставки перед картиной собираются строгие передвижники, «таран русской критики» В.В. Стасов, художник-передвижник Г.Г. Мясоедов, писатель-демократ Д.В. Григорович и издатель А.С. Суворин. Из воспоминаний Нестерова: «Судили картину страшным судом. Они все четверо согласно признали ее вредной, даже опасной в том смысле, что она подрывает те «рационалистические» устои, которые с таким трудом укреплялись правоверными передвижниками много лет, что зло нужно вырвать с корнем и сделать это теперь же, пока не поздно». Они убеждали Третьякова отказаться от покупки картины и тем самым наставить начинающего художника на путь истинный. Но Третьяков от покупки картины не отказался.
М. Нестеров "Видение отроку Варфоломею"
Сюжет картины взят из «Жития преподобного Сергия» авторства Епифания Премудрого. Идея для русской живописи того времени имела смелое композиционное и живописное решение, пейзаж был не похож на пейзажи передвижников, лиричная одухотворенность мотива и невиданная доселе сопричастность к изображаемому. Картина повествует об эпизоде из детства Сергия Радонежского (в миру Варфоломея), великого русского святого и сподвижника, жизнь и наследие которого занимали Нестерова с ранней молодости. Согласно легенде, будучи юным пастушком и бродя по полям в поисках стада, отрок Варфоломей встретил у дуба древнего старца, который предсказал ему великую будущность и великую ответственность за судьбы своей земли. Здесь, в «Видении отроку Варфоломею», Нестеров нашел ту свою мечту, что занимала его впоследствии на протяжении двадцати-тридцати лет – жизнь православной Руси, жизнь святых чудотворцев, схимников, монахов, праведников и героев духа.
Картина стала первым из цикла работ, посвящённых Сергию Радонежскому, чей образ не переставал волновать художника на протяжении всей его жизни. За более чем 50 лет творческой работы Нестеров создал 15 больших произведений, посвящённых его излюбленному герою: «Юность преподобного Сергия» (1892—1897), триптих «Труды преподобного Сергия» (1896—1897), «Преподобный Сергий» (1898) и «Прощание преподобного Сергия с князем Дмитрием Донским» (эскизы, 1898—1899). Последняя картина так и не была полностью написана художником, осталась только в эскизах.
М. Нестеров "Пустынник"
«Пустынник», 1888-1889
Первая значительная картина, раскрывшая самобытность творчества Нестерова. Художник с искренностью и силой опоэтизировал человека, отказавшегося от суетных мирских страстей и нашедшего счастье в уединении и тишине природы. Его старик-монах – простец, с наивной верой в Бога, не искушенный в религиозно-философских мудрствованиях, но чистый сердцем, безгрешный, близкий к земле, – это и делает его таким счастливым. Написал он пустынника с отца Гордея, монаха Троице-Сергиевой лавры, привлеченный его детской улыбкой и глазами, светящимися бесконечной добротой. Пейзаж был лишен внешних красот, сер и скуден в своей наготе ранней зимы, но пронзительно поэтичен.
М. Нестеров "Портрет академика Павлова"
«Портрет академика Павлова», 1935
Знакомство с Павловым перерастает в близкую дружбу. Нестерова привлекают самобытность и непосредственность, буйный темперамент ученого. Живописец делал с него зарисовки, наблюдая его за чтением, разговорами, работой в саду. Ученый изображен на террасе своего дома в Колтушах. В его профиле и жесте рук ощутима неуемная энергия. Белый кружевной цветок на столе вносит в портрет лирическое начало. Пейзаж за окном – коттеджи, построенные для сотрудников Павлова – виден словно бы в туманной дымке. Краски портрета – светлые, серебристые, выявляют утреннюю свежесть этой бодрой прекрасной старости, утро творчества.
Философы
«Философы» (С.Н.Булгаков и П. А.Флоренский), 1917
В портретах С.Н. Булгакова и П.А. Флоренского, названном «Философы», Нестеров написал двух выдающихся представителей религиозно-философской мысли. Автор избрал жанр парного портрета, чтобы показать два антиномических характера в едином поиске истины. Вечереет. Неторопливо бредут два человека, погруженные в беседу. В одинаковых поворотах фигур, наклонах головы – разные выражения. Священник в белой рясе – воплощение кротости, смирения, покорности судьбе. Другой, в черном пальто, Булгаков – олицетворение неистового противления, яростного бунта.
М. Нестеров "Зима в монастыре"
«Зима в монастыре», 1904
Одна из самых прекрасных, чистых и свежих картин Нестерова, в которой так емко и глубоко отражено смятение человеческого духа, в данном случае молодой красивой монахини, вышедшей на белый снег и словно влекомой к себе голосами мирской жизни…Красное платье и окружающий пейзаж относятся к высшим достижениям Нестерова-колориста.
М. Нестеров "Отрок Варфоломей", этюд
«Отрок Варфоломей», этюд, 1889
Эта девочка (а не мальчик) стала моделью для образа Варфоломея в главной картине Нестерова. Художнику не сразу удается найти модель для головы Варфоломея. Задача была не из легких. По преданию, неизвестный святой, взглянув на юного пастушонка, угадал в нем «сосуд избранный». Художник почти отчаялся найти подходящий облик, как вдруг на деревенской улице нечаянно встретил хрупкую, болезненную девочку с бледным лицом, широко открытыми удивленными глазами, «скорбно дышащим ртом» и тонкими, прозрачными ручками. В этом существе «не от мира сего» он узнал своего Варфоломея.
М. Нестеров "Молчание"
«Молчание»
В Соловках была написана одна из лучших картин Нестерова «Молчание». Залив у подножия Рапирной горы. Таинственный свет белой ночи. В неподвижных водах отражается темная, поросшая лесом гора. Словно эхо, повторяют друг друга фигурки монахов в лодках, седобородого старца и юноши. Состояние природы чутко уловлено художником. Мастерство композиции здесь проявляется в ее лаконизме, выборе крупных планов, скупости обобщающих линий.
М. Нестеров "Великий постриг"
«Великий постриг», (1897-1898)
Картина «Великий постриг» была написана Нестеровым под впечатлением личной драмы. По его словам, он испытал «молниеносную любовь». В Кисловодске он встретился с девушкой – она была певицей и выступала с гастролями в местной опере – и был захвачен не красотой ее, а чем-то глубоко скрытым, тайной внутренней жизни. Девушка согласилась стать его женой, но вдруг отказала ему. В письме она объяснила свое решение тем, что не сможет дать художнику счастье, что ее любовь помешает осуществлению его творческой мечты.Тема картины «Великий постриг» – реквием по несбывшейся любви. Он написал старообрядческий скит, затерявшийся в лесной глуши – такие он видел на родине и в окрестностях Троице-Сергиевой лавры. На фоне пологих холмов, поросших елями, стоят деревянные домики – кельи монахинь. Здесь же церковь, часовенка. По узкой улице движется медленная процессия, длинная вереница женщин разных возрастов, одетых в черные монашеские рясы. Впереди – юная девушка в сарафане и платке, повязанном по-старообрядчески. Это композиционный и эмоциональный центр картины – девушка, юная, чистая, кроткая, с глубокой печалью в сердце. За ней, словно печальное эхо, такая же девушка в профиль. Они еще не монахини, но скоро и им предстоит выбрать этот путь. Можно только гадать, несчастная ли любовь причина их ухода из мира или просто отвращение к его грязи и пошлости. За девушками следует старуха с девочкой. Первая – воплощение примиренных страстей, вторая их еще не испытала. Красота весенней природы вносит примиряющие нотки в скорбную мелодию целого. Высокое мастерство декоративного решения целого соединяется здесь с умением выразить лирико-драматический настрой, подобный музыкальному.
www.palitra.co
Картины М. В. Нестерова (1862—1942)
Нестеров Михаил Васильевич родился в Уфе 19 (31) мая 1862 г. в купеческой семье. Получил высшее художественное образование в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1877-1881 и 1884-1886), где его наставниками были В.Г.Перов, А.К.Саврасов, И.М.Прянишников, а также в Академии художеств (1881-1884), где учился у П.П.Чистякова. Жил преимущественно в Москве, а в 1890-1910 - в Киеве. Не раз бывал в Западной Европе, в том числе во Франции и Италии, много работал в Подмосковье (Абрамцево, Троице-Сергиева лавра и их окрестности). Был членом "Товарищества передвижников".
Если ранние его исторические картины еще по-передвижнически сюжетно-бытописательны, то позднее, как бы идя вослед В.М.Васнецову, он усиливает в своих образах фольклорные черты, атмосферу религиозной легенды ("Пустынник", 1888-1889). Под воздействием живописи французского символизма (П.Пюви де Шаванн и в особенности Ж.Бастьен-Лепаж) Нестеров подчеркивает идиллически-задушевное единство своих героев и окружающей природы. Таково знаменитое "Видение отроку Варфоломею" (будущему преп. Сергию Радонежскому; 1889-1890), написанное близ Абрамцево, - картина, где чувством чудесного проникнуты в равной мере и фигуры, и типически-среднерусский пейзаж. С этих лет художник активно работает и в сфере религиозного монументально-декоративного творчества: росписи Владимирского собора в Киеве (1890-1895), где Нестеров выступил прямым продолжателем Васнецова; мозаики и иконы церкви Спаса на крови в Петербурге (1894-1897), росписи храма Александра Невского в Абастумани (1902-1904), Покровского храма Марфо-Мариинской обители в Москве (1908-1911). Здесь закрепляется традиция "церковного модерна", наполняющего канонические церковные сюжеты глубоким лиризмом.
По-своему монументально-лиричны портреты художника; наиболее выразительны созданные им образы родных и духовно-близких людей ("Амазонка", 1906; "Философы", 1917). В больших, "соборных" картинах Нестеров стремится выразить чаемые рубежи великого духовного обновления ("Великий постриг", 1897; "Святая Русь", 1901-1906). Самое большое полотно мастера, "На Руси" ("Душа народа", 1916), включает в толпу "очарованных странников" фигуры Достоевского, Льва Толстого и Владимира Соловьева. Неизменно весьма важную, порой самоценную роль играет лирический пейзаж (написанное по соловецким впечатлениям "Молчание", 1903).
После революции Нестеров уединяется в творчестве. Религиозные сюжеты (где мастер варьирует прежние мотивы) по-прежнему присутствуют в творчестве. В эти годы художнику лучше всего удается выразить себя в портретах; он пишет людей искусства и науки как своего рода подвижников творческой аскезы. Таковы "Художники П.Д. и А.Д.Корины" (1930), "Академик И.П.Павлов" (1935), "Скульптор И.Д.Шадр" (1934), "Скульптор В.И.Мухина" (1940) и др. В последние десятилетия жизни Нестеров увлеченно работал над воспоминаниями, которые вышли отдельной книгой (под названием "Давние дни") в год его кончины.
Умер Михаил Нестеров в Москве 18 октября 1942 г.
Формат: jpg
Количество файлов: 288
Жанр: религия, портрет, жанровая живопись, пейзажРазрешение: от 308x900 до 2998x1250
Размер: 62 Мб
cliparti.jimdo.com
Михаил Нестеров | Русский дом
Михаил Васильевич Нестеров, молодой художник из далекой Уфы, ворвался в художественную жизнь России смело и стремительно. Его картина «Видение отроку Варфоломею» стала сенсацией 18-ой Передвижной выставки в Москве.Юношеские мечты провинциала о признании, о славе начинали сбываться. Его отец полушутя говаривал, что лишь тогда он поверит в успех сына, когда его работы будут приобретены Павлом Михайловичем Третьяковым, знаменитым московским коллекционером. Попасть в Третьяковскую галерею значило больше, чем иметь академические звания и награды. И вот уже две картины Нестерова куплены Третьяковым — «Пустынник» и «Видение отроку Варфоломею».
Передвижники были идейными вождями русского общества 1870-х — 1880-х годов. Их выставки посещали люди всех сословий, студенты и курсистки, молодые рабочие, разночинцы-интеллигенты, представители ученой и художественной элиты, высшая знать и члены царской семьи. Экспонировать свои работы на передвижной было великой честью для начинающего живописца. И вот картины Нестерова приняты. Это ли не успех?Но незадолго до открытия выставки над «Варфоломеем» сгущаются тучи. Перед ним собираются строгие охранители чистоты: передвижнического направления — «таран русской критики» В.В. Стасов, маститый художник-передвижник Г.Г. Мясоедов, писатель-демократ Д.В. Григорович и издатель А.С. Суворин. Нестеров вспоминал: «Судили картину страшным судом. Они все четверо согласно признали ее вредной, даже опасной в том смысле, что она подрывает те «рационалистические» устои, которые с таким трудом укреплялись правоверными передвижниками много лет, что зло нужно вырвать с корнем и сделать это теперь же, пока не поздно». Дело кажется таким серьезным, что четверка решается отговорить Третьякова от покупки картины.Коллекционер в это время бродит по экспозиции, присматривая новые экспонаты для своей галереи. Первым решается заговорить с ним Стасов: «Картина эта попала на выставку по недоразумению… ей на выставке Товарищества не место, задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает. Вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг (нимб) вокруг головы старика…» Особенно возмущало критиков то, что молодой автор не испытывает никакого раскаяния. А поскольку молодежь следует учить, они призвали Третьякова отказаться от покупки картины и тем самым наставить начинающего на путь истинный. Но Третьякова уважали именно за независимость вкусов и предпочтений. Внимательно выслушав оппонентов, он заявил, что от картины не откажется.
Недоброжелатели Нестерова были во многом правы. Они чутко уловили новаторство художника. Сам того не желая, он выступил как бунтовщик против передвижнических устоев: материализма, позитивизма, реализма. Передвижническому искусству отражения жизни в формах самой жизни Нестеров противопоставил искусство преображения действительности во имя выражения внутреннего мира человека — мира видений, грез, фантазий. Для передачи этой новой реальности он обратился к новому художественному языку. Имматериализовал линии, формы, краски, подчинил их декоративному ритму. Превратил картину в подобие декоративного панно. Тем самым, не порывая с реализмом, он приблизился к символизму. Образ Сергия был душевно близок Нестерову с раннего детства. Он знал его по семейной иконе и лубочной картинке, где Сергий-пустынножитель кормил хлебом медведя. В представлении художника это был глубоко народный святой, «лучший человек древних лет Руси».
По возвращении из Италии Нестеров поселился в деревне Комякино, недалеко от Сергиева Посада. Здесь сама природа словно бы хранила воспоминания о жизни Преподобного. Художника глубоко трогает кроткое очарование северного пейзажа. В своей бесплотности она словно просвечивала в иную, метафизическую реальность. Часто бывая в Троице-Сергиевой лавре, Нестеров вошел в мир народных преданий и верований, связанный с Сергием Радонежским.Напитавшись «русским духом», Нестеров начинает искать в жизни «подлинники» своих грез. Навсегда сохраняется его стремление опереться на натуру, даже в том случае, когда он создает ирреальные образы. С крыльца абрамцевского усадебного дома ему открывается, по его воспоминаниям, «такая русская, русская осенняя красота». Он проникается каким-то особым чувством «подлинности» и «историчности» этого вида. Здесь он пишет эскиз, ставший в переработанном и дополненном виде фоном картины. Не сразу Нестерову удается найти модель для головы Варфоломея. Задача была не из легких. По преданию, неизвестный святой, взглянув на юного пастушонка, угадал в нем «сосуд избранный».Художник почти отчаялся найти подходящий облик, как вдруг на деревенской улице нечаянно встретил хрупкую, болезненную девочку с бледным лицом, широко открытыми удивленными глазами, «скорбно дышащим ртом» и тонкими, прозрачными ручками. В этом существе «не от мира сего» он узнал своего Варфоломея.Образ Сергия продолжает волновать Нестерова на протяжении всей жизни. Вслед за «Видением отроку Варфоломею» он работает над большой картиной «Юность преподобного Сергия». Нестеров творит миф о Святой Руси, стране, где человек и природа, равно одухотворенные, объединены возвышенным молитвенным созерцанием. Художник создает свой тип пейзажа, получивший название «нестеровского». Такого еще не было раньше в русском искусстве. Обращаясь чаще всего к северной природе или природе средней полосы России, неброской, лишенной изобилия и бравурности южной, он отбирает определенные ее приметы, повторяя их, варьируя во многих своих картинах. Неизменные составляющие нестеровского пейзажа — юные тонкие деревца: преувеличенно вытянутые бело-ствольные березки, пушистые сосенки, рябины с красными гроздьями ягод и резной листвой, вербы с пушистыми сережками. Каждое из них портретно, каждое наделено собственной душой…
Творчество Нестерова выросло на почве христианской духовной традиции. Оно вдохновлялось идеей о православии как движущей силе отечественной истории. Христианское мироощущение Нестерова, его любовь к России определяются во многом атмосферой семьи, в которой он вырос.Нестеров родился в глубоко патриархальной, традиционно религиозной купеческой семье, в Уфе, в предгорьях Урала. Он принадлежал к старинному купеческому роду. Дед его — Иван Андреевич Нестеров, был выходцем из новгородских крепостных крестьян, переселившихся при Екатерине II на Урал. Он получил вольную, учился в семинарии, затем записался в купеческую гильдию и 20 лет служил уфимским городским головой.Отец Нестерова славился в городе щепетильной честностью и был уважаем до такой степени, что все новые губернаторы и архиереи считали своим долгом делать ему визиты, чтобы представиться. А он принимал не всех. В доме царила мать, Мария Михайловна, умная, волевая. Близость с родителями сохранилась у Нестерова до конца их дней. В каждый свой приезд в Уфу он вел с ними, особенно с матерью, долгие задушевные разговоры, а разлучаясь, писал подробные письма о своих творческих успехах и неудачах, неизменно находя понимание и сочувствие.
По семейной легенде, Нестеров выжил благодаря чудесному вмешательству святого. Младенец был «не жилец». Его лечили суровыми народными средствами: клали в горячую печь, держали в снегу на морозе. Однажды матери, как говорил Нестеров, показалось, что он «отдал Богу душу». Ребенка, по обычаю, обрядили, положили под образа с небольшой финифтяной иконкой Тихона Задонского на груди и поехали на кладбище заказывать могилку. «А той порой моя мать приметила, что я снова задышал, а затем и вовсе очнулся. Мать радостно поблагодарила Бога, приписав мое Воскресение заступничеству Тихона Задонского, который, как и Сергий Радонежский, пользовался у нас в семье особой любовью и почитанием. Оба угодника были нам близки, входили, так сказать, в обиход нашей духовной жизни».
Жизнь в городе была спокойной и неторопливой. Уфа, вспоминал Нестеров, «несмотря на все усилия цивилизации… немудрая, занесенная снегом, полуазиатская. По ней нетрудно представить себе сибирские города и городки. Начиная с обывателей, закутанных с ног до головы, ездящих гуськом на кошевках, и кончая сильными сорокаградусными морозами, яркими звездами, которые в морозные ночи будто играют на небе, им словно тоже холодно и они прячутся…» Поэзия народных преданий и обычаев, красота русской природы определяют мироощущение Нестерова-художника.Единственное, к чему он в детстве проявляет настоящий интерес, не считая многочисленных шалостей и озорства, это рисование. Ум и чуткость родителей проявились в том, что они согласились с советами учителей, подметивших художественные способности мальчика, и, несмотря на то, что в Уфе к художникам относились как к неудачникам, людям третьего сорта, предложили ему поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.
Из учителей наибольшее влияние на Нестерова оказал Василий Перов. Его искусство не отличалось высоким качеством рисунка или колорита, — оно волновало начинающего художника умением проникнуть в человеческую душу. Нестеров не может на первых порах определить свой собственный путь. Он мечется, неудовлетворенный собой, и даже оставляет училище и поступает в Академию художеств в Петербурге. Но там он остро чувствует рутинность традиционного преподавания. Правда, в академии в это время работает замечательный педагог П.П. Чистяков, но Нестерову не по душе его система: с шутками и прибаутками Чистяков учит серьезным профессиональным навыкам. Молодому же Нестерову хотелось, подобно Перову, заботиться не о колорите, рисунке или фактуре живописи, а задеть за сердце зрителя, пробудить его ум. Серьезное изучение вопросов техники казалось в те времена недостойным передового художника.Лишь первая и самая истинная, как считал Нестеров, любовь и потрясение от смерти молодой жены совершают в нем психологический и творческий переворот. Он находит, наконец, свою тему и свой художественный почерк.
Это была любовь с первого взгляда. Он встретил юную девушку — Марию Ивановну Мартыновскую — на летних каникулах в Уфе. Дочь Нестерова О.М. Шретер писала о своей матери: «Первый весенний цветок с его тонким ароматом. Никакого внешнего блеска. Потому-то так нелегко объяснить исключительное чувство к ней отца. Почти через шестьдесят лет вспоминал он о нем как о чем-то светлом, поэтичном, неповторимом». «Судьба», «суженая» — излюбленное слово их обоих в письмах. Была она крайне впечатлительна, нервна, несмотря на простоту и бедность, по-своему горда… Над всеми чувствами доминировала особая потребность не только быть любимой, но любить самой безгранично, страстно, не считаясь даже с условностями того далекого времени.Родители Нестерова были против их брака. Нестеров уехал в Петербург зарабатывать звание свободного художника и тяжело там заболел, а Мария Ивановна в весеннюю распутицу на лошадях из Уфы бросилась его выхаживать. Они обвенчались без благословения родителей.Через год родилась дочь Ольга, и этот день, по словам Нестерова, и был самым счастливым днем его жизни. Но через сутки после родов Маша умерла.Горе было невыносимым. Нестеров пытался изжить его, воскрешая любимые черты на бумаге и холсте. Он писал и рисовал портреты жены, и ему казалось, что она продолжает быть с ним, что души их неразлучны. Он написал ее портрет в подвенечном платье, вспоминая, какой цветущей, стройной, сияющей внутренним светом она была в день свадьбы. «Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю лица до сих пор, — вспоминал Нестеров в старости, безжалостно описывая и себя, маленького, неуклюжего, с бритой после болезни головой. — Куда был неказист!»
В нестеровских иллюстрациях к Пушкину Мария Ивановна становилась Царицей, Машей Троекуровой, барышней-крестьянкой, Татьяной Лариной. Не расставался он с дорогим образом и расписывая Владимирский собор.
Свыше двадцати двух лет своей жизни Нестеров отдал церковным росписям и иконам. Все началось с того, что его картина «Видение отроку Варфоломею» понравилась Виктору Васнецову. Имя этого художника в то время гремело: он расписывал с помощниками Владимирский собор в Киеве, задуманный как памятник национальной истории, веры и неорусского стиля. Предстояло не только «сложить живописную эпопею» в честь князя Владимира, но и создать целый пантеон подвижников веры, русской культуры и истории. Здесь были князья — защитники Руси от половцев, татар и немцев — Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский, Александр Невский, подвижники просвещения — Нестор Летописец, иконописец Алимпий и другие. Русские христианские образы соединялись с общечеловеческими.Нестеров принял предложение Васнецова работать во Владимирском соборе. Его манила задача создания современной монументальной живописи, некогда достигшей высот в творениях древних мастеров, а затем, в XIX веке, превратившейся в официозное богомазание. Влекла к себе молодого художника и личность Васнецова, с работами которого Нестеров уже был знаком. Доходили слухи, что Васнецов творит чудеса во Владимирском соборе. Нестеров писал: «Там мечта живет о «русском Ренессансе», о возрождении давно забытого дивного искусства «Дионисиев», «Андреев Рублевых». Эта мечта и позвала Нестерова в Киев.Нестерову нравился реализм и историзм Васнецова, о его святых он говорил с восхищением: «Вот как живые стоят». «Все они переносят зрителя в далекое прошлое, дают возможность представить себе целые народы, их обычаи и характеры». Пленяла его и декоративная красота храма.Испытав обольщение религиозными росписями Васнецова, Нестеров на первых порах начинает подражать им, но затем спохватывается и находит свой собственный язык. Помогает ему в этом поездка в Италию, совершённая ради изучения византийского искусства.По сравнению с росписями Васнецова, полными в изображениях святых энергии и мужества, нестеровские более лиричны. Они еще более приближаются к стилю модерн декоративной уплощенностью композиции, рафинированностью и бесплотностью образов, утонченностью серебристого колорита. Источником нестеровской образности и в церковных работах остается живая жизнь. В многочисленных натурных эскизах он прорабатывает детали композиции, человеческую фигуру, лицо.
Еще дальше по пути сближения со стилистикой модерна Нестеров идет в росписях для храма Александра Невского в Абастумани в Грузии. Здесь художнику предоставлялась полная творческая свобода. Заказчик работы — наследник русского престола цесаревич Георгий одобрил эскизы Нестерова и выразил пожелание, чтобы он познакомился с образцами росписей в знаменитых храмах Кавказа. Нестеров изучил фрески и мозаики Гелатского монастыря, храма в Мцхете, Сафарского монастыря, Сионского собора в Тифлисе, но не считал нужным подражать увиденному, хотя оно и произвело на него сильное впечатление. Лишь эффект нежного сияния красок, подсмотренный в храме селения Зарзма, попытался сохранить в своих росписях. «Перед нами предстало чудо не только архитектуры, но и живописи. Храм весь был покрыт фресками. Они сияли, переливались самоцветными камнями, то синими, то розовыми или янтарными», — так он вспоминал о росписях в этой церкви.
Декоративная стилизация форм и линий, их ритмическая перекличка, интерес к орнаменту превращали росписи Нестерова в декоративные панно в стиле модерн.Нестеров не был удовлетворен своими росписями абастуманского храма, так же как и росписями в Новой Чартории.Более значительными представлялись ему его монументальные росписи в церкви Марфо-Мариинской обители в Москве, построенной архитектором Щусевым по заказу великой княгини Елизаветы Федоровны. Архитектор построил церковь Покрова в стиле старой новгородско-псковской архитектуры. Нестеров не захотел стилизовать свои росписи под древние новгородские фрески, хотя они тогда только что были расчищены от старых записей и вызывали восторг художников своей монументальной мощью. Только в образах, выполненных для иконостаса, он использовал лаконизм линий и обобщенность силуэтов церковных первоисточников. Основные же росписи он выполнил, опираясь на конкретные зрительные впечатления. В Италии он пишет этюды для сюжета «Христос у Марфы и Марии» и сохраняет в росписи импрессионистическую многоцветность, синие и лиловые тени весны — краски новые в церковных росписях.«Все более и более приходил я к убеждению, что стены храмов мне не подвластны. Свойственное мне, быть может, пантеистическое религиозное ощущение на стенах храмов, более того, в образах иконостасов для меня неосуществимо. …Решение отказаться от церковной живописи медленно созревало…»
Самооценка Нестеровым собственной церковной живописи, упомянутая на предыдущей странице, представляется слишком суровой. Художнику удалось внести в нее и новое, поэтическое мироощущение и новый стиль, новые краски. Но Нестеров был не монументалистом по характеру своего дарования, а лириком. Поэтому даже на стенах церкви он стремится создать станковую картину. В Марфо-Мариинской обители он задумывает написать на стене трапезной картину «Путь ко Христу».Ее композиция созревает в живых наблюдениях около Троице-Сергиевой лавры. Она должна была стать выражением сокровенных нестеровских мыслей.
Для многих русских художников второй половины XIX века недосягаемым идеалом представлялась картина Александра Иванова «Явление Христа народу», — их привлекали ее высокий духовный настрой и совершенное художественное воплощение. «Явление Христа народу» Нестеров решил перевести на русскую почву и показать явление Христа русскому народу.Это была не первая его попытка. Первоначально он написал картину «Святая Русь». Содержание произведения определяли евангельские слова: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою Вы». На картине к скиту, затерянному в глухой лесистой долине, приходят стар и млад, каждый со своей бедой. Навстречу им из-за ограды выходят Христос и святые, наиболее почитаемые на Руси заступники — Николай, Сергий и Георгий («Егорий Храбрый» — герой русских былин). Все происходит на фоне зимнего пейзажа, навеянного природой Соловецких островов, где художник писал этюды для картины. Пейзаж, удавшийся художнику, не стал, однако же, как ему хотелось, олицетворением «всея Руси», не приобрел, как в «Видении отроку Варфоломею» исторический характер. Богомольцы, пришедшие ко Христу, это любимые нестеровские герои — странники, монахи, старообрядки, девушки, дети. Все они написаны по этюдам с реальных лиц, отобранных Нестеровым на Соловках или в Хотькове.
Две пожилые женщины на правом плане, поддерживающие больную девушку, — это сестра и мать художника. В изображении этой группы проявилась любовь художника к самым близким для него людям, и, возможно, это своего рода благодарственная молитва за спасение едва не погибшей от болезни дочери Ольги. Неудачной оказалась левая часть композиции с изображением Христа и святых. На всех них лежит отпечаток официозной церковности, а Христос, по меткому выражению Льва Толстого, походит на итальянского тенора.В его облике нет теплоты, он слишком холеный, надменный, начальственный. Такого рода изображения Христа были распространенными в академических религиозных композициях. Фигуры святых Нестеров взял из своих прежних работ.
Еще не был написан эскиз картины «Путь ко Христу», как Нестеров уже начал подготовительную работу над картиной «Христиане». Позже она получила название «На Руси» (Душа народа). Она завершила поиски монументальной картины, выражающей заветные нестеровские мысли о России. Нестеров работал над этим полотном в период между первой русской революцией 1905 года и первой мировой войной 1914 года. Закончена она была в разгар войны и отразила тревогу художника за судьбы родины. Нестеров пытается ответить на вопросы:«Кто мы? Откуда мы? Куда идем?» Художник отказывается от изображения труждающихся и обремененных и показывает Россию во всей ее духовной и интеллектуальной мощи. Он не вводит в картину Христа, помня о прежних неудачных попытках, а может быть, и о мнении Льва Толстого, считавшего эту задачу невыполнимой. Лишь на одном из первоначальных эскизов толпа народа идет за Христом. В картине Христос присутствует лишь в виде старинной потемневшей иконы Спаса. На правом плане обращает на себя внимание «Христова невеста» с горящей свечой в руке.На левом плане картины в группе женщин в белых холщовых паневах — «Христа ради юродивый», человек, добровольно принимающий облик умалишенного, чтобы жить по закону правды. Еще в картину «Святая Русь» Нестеров хотел поместить выдающихся представителей русской интеллигенции, народных самородков — Федора Шаляпина, Максима Горького. Горький даже побывал на полотне в толпе богоискателей, но художник убрал его. Нестеров восхищался личностью и творчеством Горького, но после знакомства с ним понял, что смыслом жизни этого человека была не христианская любовь, а революционная борьба.
В картине «На Руси» вместе с народом идут христианские писатели Достоевский, Толстой, Владимир Соловьев. Нестеров особенно почитал Достоевского. За фигурой писателя он поместил его героя, «русского инока» Алешу Карамазова.В Толстом он видел, прежде всего, мастера слова, но иронически относился к его христианским мудрствованиям. «Христианство» для этого, в сущности, нигилиста, «озорника мысли» есть несравненная «тема». Толстой помещен стоящим вне толпы и как бы находящимся в сомнении — стоит ли присоединяться? Вся эта толпа движется вдоль берега Волги. Нестеров избирает эту реку фоном картины, помня о том, какую великую роль она играла в истории России. Пейзаж конкретен — это Волга у Царева кургана, но обладает эпической ширью.Перед толпой, намного опередив ее, идет мальчик в крестьянском платье с котомкой за плечами и с расписным туеском в руке. Это смысловой центр картины. Художник хотел сказать словами Евангелия: «Не войдете в царство небесное, пока не будете как дети». Именно ребенок оказывается самым совершенным выражением души народа.Она еще находилась в мастерской, когда разразилась Февральская революция. Вслед за ней прогремела Октябрьская, и Святая Русь Нестерова ушла, чтобы никогда уже больше не вернуться.
Два типа портретов сосуществуют в творчестве Нестерова. Один — аналитический, во многом похожий на портретный этюд. В нем художник всматривается в лицо человека, пытается разгадать сущность его характера. Такой портрет строится традиционно: лицо и фигура модели обращены к зрителю.Другой тип портрета — это портрет-обобщение, портрет-биография, иногда — портрет-символ. Часто он решается художником как картина, с включением нестеровского пейзажа-настроения или интерьера, заполненного «говорящими» вещами, способствующими постижению образа. Иногда Нестеров пишет двойной портрет, портрет-диалог, в котором два полярных характера, как две мелодии в музыке, находятся в контрапунктическом единстве. Подчас вторым центром портрета Нестеров делает произведение искусства, в общении с которым раскрывается сущность модели.Первые нестеровские портреты, если не считать множества портретных этюдов или портретов родителей, написанных подростком с фотографий, появились в 1906 году. Они были рождены любовью и нежностью к близким — жене и дочери. Жена, Екатерина Петровна Нестерова, изображена в интерьере киевской квартиры. Важную роль играет уютный уголок обжитого семейного гнезда, любимые, одухотворенные памятью о прошлом вещи. Иным настроением проникнут портрет дочери Ольги. Она в это время перенесла тяжелую операцию и ожидала вторую. Портрет рожден страхом за ее жизнь и потребностью запечатлеть любимые черты. Художник акцентирует внимание на невесомости ее фигурки, закутанной в тяжелый плащ, болезненной бледности лица. Ольга вспоминала, что она не была столь печальной. Такой увидел ее художник. Он превратно ее в «нестеровскую девушку».
В портрете С.Н. Булгакова и П.А. Флоренского, названном «Философы», Нестеров написал двух выдающихся представителей религиозно-философской мысли. Художник восхищался миром идей и чувств отца Павла Флоренского в его знаменитой книге «Столп и утверждение истины». Он избрал жанр парного портрета, чтобы показать два антиномических характера в едином поиске истины.
Вечереет. Неторопливо бредут два человека, погруженные в беседу. В одинаковых поворотах фигур, наклонах головы — разные выражения. Священник в белой рясе — воплощение кротости, смирения, покорности судьбе. Другой, в черном пальто, Булгаков — олицетворение неистового противления, яростного бунта. В своих воспоминаниях Булгаков раскрыл намерение Нестерова: «Это был, по замыслу художника, не только портрет двух друзей… но и духовное видение эпохи. Оба лица выражали одно и то же постижение, но по-разному, одному из них как видение ужаса, другое же как мира, радости, победного преодоления. То было художественное ясновидение двух образов русского апокалипсиса, по сю и по ту сторону земного бытия, первый образ в борьбе и смятении (а в душе моей оно относилось именно к судьбе моего друга), другой же к побежденному свершению, которое нынче созерцаем…»Судьба Флоренского оказалась трагичной. Этот выдающийся мыслитель, ученый, предвосхитивший многие идеи семиотики, погиб в 1934 году в сталинских лагерях. Булгаков, перешедший к православному богословию от марксизма, в 1923 году эмигрировал во Францию.
После Октябрьской революции Нестеров стал преимущественно портретистом. Все церковные заказы отпали. Исчерпал себя и миф о Святой Руси.На первых порах Нестеров продолжает лирическую линию своего искусства, преимущественно в женских портретах. Создать лирический портрет — именно такую цель художник ставит перед собой в портрете дочери, Веры Михайловны Титовой, написав ее в интерьере музея 1840-х годов. Девушка в пышном бальном платье на мгновение присела на старинный диванчик, чтобы в следующее мгновение закружиться в вихре бала.Однако уже в портрете Наташи Нестеровой, получившем название «Девушка у пруда» (1923), возникает иная музыка — музыка революции. Облик героини, одетой в платье стиля «директория» с подобием фригийского колпака на голове, напоминающего о Великой французской революции, полон молодой энергии, порыва к действию. Нестеров не стремится сделать девушку олицетворением революции, но прав был Горький, когда заметил, что эта не-стеровская девушка в монастырь не уйдет. «Ей дорога в жизнь, только в жизнь».Как ни странно, чем старше становился художник, тем более энергичным, страстным, мастеровитым делалось его искусство. Лучшие из его портретов — И. Шадра, И. Павлова, С. Юдина, Е. Кругликовой были написаны после семидесяти лет.Нестеров неоднократно избирает себя в качестве модели. «Автопортрет» — это размышление художника о своем месте в искусстве и жизни. Фоном портрета он делает высокий обрыв над излучиной реки Белой и бескрайними далями Предуралья. Это эпический образ родины, знакомый по многим картинам Нестерова. Его героини приходили сюда в переломный момент жизни. Похоже, что и для Нестерова он является таковым. Идет война, близится революция. Лицо Нестерова строго и сурово, черты его обострены тяжелым раздумьем. В облике его нет ничего от художника, это не поэт-лирик, а гражданин, задумавшийся о судьбах России.Нестеров умер во второй год Великой Отечественной войны. Ничто не могло оторвать его от работы — ни преклонный возраст, ни болезнь, ни лишения военного времени. Последним его произведением стал пейзаж «Осень в деревне» — уголок русской природы.«Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Ах, как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну родину нашу!..» — этим чувством проникнуто все его искусство.
Добавлено Арина Ларедо в Аллея художников в 31.05.2016
rusnardom.ru
О картине "Пустынник" Михаила Нестерова
Лицо Михаила Васильевича Нестерова запоминающееся: мощный лоб, большой рот, ястребиный нос с широко раздувающимися ноздрями, большие голубые глаза... Это лицо человека, который должен жадно, ненасытно вбирать в себя все запахи жизни, все ее краски. А он отвернулся от всего ликующего в природе и сердце человеческом. Душа его открыта лишь печальному, и кисть его рождает печаль.
Все началось два года назад, когда умерла его юная жена. С тех пор скорбь не отступает от него. Теперь часто можно видеть его в Даниловском монастыре, у могилы милой Маши. Он ведет с нею долгие беседы, как с живой. Здесь, на могиле, старается вызвать в памяти ее образ, ее черты. Здесь сделал первый эскиз к ее портрету. А потом в мастерской написал Машу такой, какой она была под венцом, в день их свадьбы: в венке из флердора нжа, в белом платье, в фате. Что бы ни делал художник, что бы ни рисовал или писал, везде ее черты, ее лицо...
Он даже сердится на тех, кто стремится отвлечь его мысли от Маши.
Только одного человека Нестеров встречал радостно, и, если тот день- другой не появлялся, Михаил Васильевич сам спешил к нему. Это Василий Иванович Суриков.
У Сурикова случилось такое же горе: скончалась его жена Елизавета Августовна. Горе сломило этого человека, который всем казался несокрушимым подобно сибирскому граниту.
Скорбь прорвалась в нем неистово. Не мог он глядеть на прежний уют своего дома и в ярости перелома л всю мебель. Теперь комнаты стояли пустые... Никого не мог видеть Суриков, никого не подпускал к себе.
И вдруг прискакал из Сибири брат Василия Ивановича и увез его в родной Красноярск. А через какое-то время вернулся Суриков к живописи и приступил к «Взятию снежного городка» — к самому задорному, полному молодой удали произведению. Победила жизнь, взяла верх суриковская стать.
А Нестеров по-прежнему живет как в заколдованном сне. Поток жизни проносится мимо, до него не доходят шумы и раскаты. Тишина все больше окутывает его душу.
В эти-то дни он встретил своего Пустынника. А было это так. Лето 1888 года Михаил Васильевич проводил недалеко от Москвы, в Сергиевом посаде, и часто посещал церковную службу. Каждый раз он обращал внимание на старичка монаха, стоявшего всегда на одном и том же месте — слева у клироса Большого Троицкого собора. С каждым днем Нестеров все больше привязывался к «своему» старичку, втайне любовался им, следил за выражением его лица.
В душе художника пока неясно, но все настойчивее росла дума о новой картине. И центральное место занимал в ней старик с детской улыбкой, с выражением бесконечной доброты в глазах. В своих мечтах художник видел старика не в соборе во время церковной службы, а среди природы, задумчиво бредущего вдоль тихой осенней реки.
Дни шли да шли.,. Нестеров уже обдумывал детали картины, а сам не знал, как подступиться к старику и просить его позировать.
Некоторое время художник не ходил в собор, все думал, как начать разговор со стариком. Наконец решился. Пришел в церковь — старика и след простыл.
Художник расспрашивает, а ему говорят:
Это вы об отце Гордее? Так он помер. Поболел, да и помер...
Что тут стало с Михаилом Васильевичем! Чуть сам не заболел от огорчения. Пытался он в альбоме по памяти воспроизвести лицо, но все выходило не то. Сходство получалось, а выражение пропало.
Прошло еще какое-то время. Как-то раз Нестеров опять забрел в собор во время обедни — и чуть не вскрикнул от неожиданности: старик стоит на обычном месте у левого клироса...
Михаил Васильевич еле дождался конца обедни. Но вот наконец служба кончилась, старик вышел из церкви, и Нестеров за ним. Волнуясь, стал объяснять, что он художник и нужно ему до зарезу, чтобы старик согласился позировать. А монах никак не поймет, что от него хочет этот странный мирянин. Ничего не ответил — и поспешил укрыться в своей келье. Нестеров всю ночь не спал и на другой день снова приступил к старику. Тот наконец уразумел, что от него хотят, но теперь на него напал страх великий. Затрясся монах, начал креститься:
Грех-то какой!.. Спаси, господи, от лукавого!..
И побежал к монастырю...
Однако Нестеров не отступил. Несколько дней сряду он уговаривал старика. Рассказывал, что писали художники портреты с архиереев и митрополитов — значит, никакого греха в этом нет. Наконец старик согласился :
Ну ладно... Нанимай извозчика, поедем... Больше часу не мучь только.
Привез Нестеров своего монаха к себе на квартиру и тут же с жаром, с пылом принялся за работу. Хотел все взять за один раз, зная, что на другой сеанс старик не согласится. И, конечно, не час «мучил» он старика.
...Уже сумерки вползли в комнату, а Нестеров все сидел перед этюдом, и счастье переполняло его сердце. Чуяла его душа, что картина получится, обязательно получится! Ничего, кроме картины, в мире для него уже не существовало. Ему казалось, будто и Маша стоит тут рядом и радуется тому, как славно он сегодня поработал.
Потекли дни упоительного труда. Нестеров вернулся в Москву и стал с утра до ночи пропадать в старинном, тихом парке Петровско-Разумовского. Сколько он написал там этюдов для своего «Пустынника»!
Но все же картина мало двигалась. Не давался ему Пустынник в шумной Москве — и все! Упаковал тогда Михаил Васильевич начатую картину со всеми этюдами и поехал домой, в родительский дом, в тихую Уфу.
Там, в Уфе, Нестеров остался с глазу на глаз со своей картиной. Вот уже и пейзаж написан. Холодная, синеющая земля со следами первого снега, поблекшая трава, стынущее озеро, лес на противоположном берегу, теряющий золотые свои одежды, лишь ветка рябины одна алеет...
Художнику мило это увядание, он погружается в него вместе со своим «Пустынником» и долгими часами сидит перед картиной, уже живущей своей собственной жизнью, независимой от него.
Старик неслышно бродит в лаптях вдоль бережка и, кротко улыбаясь, наставляет его, как жить: уйти, мол, надо от мирской суеты, от повседневных пустых помыслов. И еще признается старик: тяжело ему в монастырской келье, молчанье там мрачное, оно давит, гнетет. Поэтому и ушел он сюда, в храм природы, где нет ни стен, ни низкого потолка, ни вязкого монастырского безмолвия, а есть светлая тишина и можно беседовать с каждой травинкой.
Наконец решил Михаил Васильевич, что надо и другим показать своего «Пустынника». Собрался и повез картину в Москву.
Слух о картине быстро прошел по Москве, и неожиданно к Нестерову явился сам Павел Михайлович Третьяков.
Павел Михайлович, человек молчаливый и строгий, долго стоял перед «Пустынником», смотрел его сидя и стоя, вблизи и издали, провел у Михаила Васильевича целый час и — купил картину для галереи...
Нестеров отправил «Пустынника» на XVII Передвижную выставку. О «Пустыннике» заговорили.
Комментарии пользователей Facebook и ВКонтакте. Выскажи мнение.
Последние материалы в этом разделе:
↓↓ Ниже смотрите на тематическое сходство (Похожие материалы) ↓↓
www.artcontext.info
