Алиса Порет о войне и блокаде Ленинграда. Алиса порет картины

Алиса Порет (1902–1984). Живопись/ Книжная графика/ Фотоархив/ Дневники

Сегодня вечером «Галеев-Галерея» открывает выставку одной из интереснейших и ярких фигур художественной и литературной жизни России ХХ века, ученицы К. С. Петрова-Водкина, П. И. Соколова и П. Н. Филонова

Галеев-Галерея, 24 апреля — 30 июня 2013Москва, Б. Козихинский пер., 19/6, стр. 1 www.ggallery.ru

Ленинградке Алисе Ивановне Порет, с ее французской фамилией и шведской кровью, довелось стать одной из интереснейших и ярких фигур художественной и литературной жизни России ХХ века. Поколение, к которому она принадлежала, в 1920–30-е годы формировало новый образ мышления, определяло вектор развития культуры и искусства, преодолевая застарелость отживших явлений. То, чему она была свидетелем и непосредственным участником чего она являлась, становилось краеугольным камнем в истории как изобразительного искусства, так и литературы. Но интересно другое: как ее собственная жизнь и персональное творчество, совсем не претендующие на «лавры» эпохи, тем не менее привлекали к ней пристальное внимание и вызывали восторг у самого широкого круга ее обожателей и поклонников, людей в основном интеллектуальных профессий. Как возник этот странный феномен ХХ века — притяжение к личности, сумевшей из своей жизни сотворить искусство; способной любое, даже самое заурядное, событие преобразить в праздник, игру, презрев условности сурового и совсем небезобидного мира — об этом выставка.

Ей повезло с учителями: профессиональные знания, навыки и мастерство она получала от выдающихся педагогов. Поступая в Академию, ей очень хотелось попасть в класс К. С. Петрова-Водкина, однако в его мастерской уже не было свободных мест, и тогда Алиса за два дня справилась с постановкой — натюрмортом «Стакан и яблоко» (1922), который позволил, в нарушение правил, принять ее в класс сверх квоты. В живописной мастерской Петрова-Водкина одним из его ассистентов был П. И. Соколов, который в Петрограде славился своим талантом рисовальщика. Порет и здесь получила драгоценный опыт, пригодившийся ей в работе над детскими книгами в Детгизе. Затем наступил период ее увлечения методом П. Н. Филонова. Участие Порет в знаменитой выставке в Доме Печати на Фонтанке (1927) утвердило ее среди ведущих мастеров аналитического искусства. Грандиозное по размерам полотно А. И. Порет «Нищие и беспризорники», чудом уцелевшее в блокаду Ленинграда, поражает проработанностью деталей и точным следованием методу «сделанности», умением «работать точкой», заполняя шаг за шагом все пространство холста пестрым ковром переливающейся дивными красками живописи.

В конце 1920-х Порет, работая над оформлением детских книг, сближается с кругом литераторов: поэтов и прозаиков Детгиза — Б. С. Житковым, Н. М. Олейниковым, обэриутами А. И. Введенским, Н. И. Заболоцким и Д. И. Хармсом. С Даниилом Ивановичем ее связывали особо тесные отношения. Интересно, что перипетии их бурного романа нашли свое отражение в дневниках обоих. Вместе они придумывали не только стихи и сюжеты для рассказов, но и разные игровые ситуации и розыгрыши. Иногда они переодевались для съемки и разыгрывали «живые картины» по классическим сюжетам. Постепенно в эту игру вовлекалось все больше молодежи: художники, музыканты, архитекторы, которые, несмотря на сгущающиеся на политическом небосклоне тучи, продолжали свои «хэппенинги» и «перформансы».

Какой бы ни была эта игра «чу́дной», все же она не прошла бесследно для многих друзей Алисы, сгинувших в ГУЛАГе или «перековавшихся» из чувства самосохранения. О них — уникальные фотографии, зафиксировавшие театрализованные «игры с огнем»; украшают экспозицию выставки и страницы специально изданного альбома, удивляя способностью участников к лицедейству и проявлению хотя и срежиссированной, но такой искренней, не киношной, радости.

После войны Алиса Ивановна, поселившись в Москве, на какой-то момент ощутила себя изгоем: не было работы, жила на съемных квартирах, была оторвана от привычного уклада и ленинградского окружения. Со временем она продолжила свои живописные занятия. С конца 1940-х и до начала 1980-х годов Порет написала множество портретов своих московских друзей, открывших в художнице талант не только живописца, но и умной рассказчицы, очаровательной собеседницы и яркой выдумщицы. Свой «портрет от Порет» мечтали иметь многие. Московские поклонники Алисы Ивановны до сих пор помнят ее веселый нрав и острый сарказм, изысканные вечера показов ее картин и художественных объектов. В период удушающей атмосферы застойной эпохи такие встречи были важны не меньше, чем чтение запретных изданий диссидентов или прослушивание «вражеских» радиоголосов.

Выставка А. И. Порет в «Галеев-Галерее» — первая в Москве за последние 30 с лишним лет — построена на основе собраний друзей «прекрасной Алисы», часто бывавших в ее замечательном доме на Огарева, 13, и сохранивших память о ней.

К выставке издан альбом, в котором впервые опубликованы работы А. И. Порет из коллекций музеев: ГМИИ им. А. С. Пушкина, ГРМ, ГМИ Каракалпакии (Нукус), ГМИИ Карелии (Петрозаводск), Музея искусств им. Амиранашвили (Тбилиси), Государственного литературного музея, частных собраний, а также фотографии из архива В. И. Глоцера. Иллюстрации сопровождаются выдержками из ее ранее не изданных дневников. Сами оригиналы дневников, как и образцы ее живописи и графики, представлены в экспозиции.

Источник: пресс-релиз «Галеев-Галереи»

artinvestment.ru

Алиса Порет. Две выставки.: kid_book_museum

Появился у меня каталог выставки Алисы Порет.

Ровно год назад прошла вторая выставка А.Порет.

Сейчас, показывая каталог 35-летней давности, я хочу вернуться к прошлогодней выставке и показать, как увидел ее я.

Четыре раза я ходил на эту выставку, и пошел бы еще не раз, позволь мне время сделать это.Раз за разом возвращался я к ней - ходил, смотрел, фотографировал, уходил, приходил вновь, опять фотографировал, стоял подолгу перед работами.И никогда более четырех человек на выставке не видел.

Пришел в третий раз - дверь закрыта.Звоню, дверь открывает охранник.Спрашиваю -"Выставка работает?"- "Работает, проходите пожалуйста".Спускаемся по крутой винтовой лестнице вниз, в темноту.Лишь мерцает огоньками пульт в комнате охраны и светится экран телевизора.Щелкают выключатели, в залах загорается свет.Звучит музыка Баха в исполнении Гленна Гульда.

Меня окружают картины, рисунки, книги - я попадаю в этот водоворот и хожу, и хожу по залам от картины к картине, от рисунка к рисунку. Как в заколдованном лесу, хожу и не могу - да и не хочу - освобождаться от магии А.Порет.Так и ходил несколько часов один, а показалось - всего ничего.

Фотографировал каждый раз, стараясь ничего не пропустить.Некоторые работы по 2-3 раза пришлось снимать, но все же освещение позволило сделать довольно сносные фотографии.

Тех, кто захочет посмотреть, предупреждаю - ОЧЕНЬ МНОГО ФОТОГРАФИЙ.Не все выкладываю, но все равно МНОГО.Но я считаю, что красоты слишком много не бывает.Под каждой картиной будет фото таблички с названием, то же и для иллюстраций.

Чтобы погрузиться в атмосферу выставки, слушаем Гленна Гульда.

kid-book-museum.livejournal.com

Алиса Порет "Дом в разрезе" - часть 1

Меньше месяца назад, 15 апреля 2012г  исполнилось 110 лет со дня рождения художницы и иллюстратора Алисы Ивановны Порет. 

Её друг поэт Введенский почему-то упорно писал Порэт. 

Этот юбилей я ознаменовал посещением галереи современного искусства Ярославского Художественного Музея, где хранится одна (но зато какая!) картина художницы "Дом в разрезе" 1931г., которую она создала в соавторстве со своей подругой, тоже ученицей Филонова Татьяной Глебовой. В альбоме есть возможность посмотреть полотно в очень большом разрешении, со всеми деталямиздесь  Дом в разрезе - реальный Питерский дом на углу Набережной Фонтанки /№ 110/ и Московского (бывш. Международного) проспекта /№ 16/. Картина интересна потому, что уже много лет позволяет искусствоведам строить догадки о запечатленных на полотне знакомых художниц. К слову сказать, дуэтом Порет-Глебова создано не одна картина и проиллюстрирована далеко не одна книжка. Википедия выдает следующий список книг, созданных в соавторстве: 

Жаль, что вторая художница оказалась совершенно в тени своей более востребованной во всех отношениях подруги.Но вернемся к "Дому в разрезе". Это произведение было обнаружено искусствоведом ЯХМ Ниной Павловной Голенкевич в 1988 году при просмотре наследия Т.Н. Глебовой в Петергофе, в ее последней квартире. Среди папок с графическими работами, холстами на подрамниках, в завале вещей в кладовке был обнаружен рулон с холстами. Наследницу, Л.Н. Глебову, пришлось уговаривать, чтобы она позволила его развернуть в тесном пространстве комнаты на полу. Как оказалось, в нем были полотна раннего периода творчества, а точнее, филоновского, в том числе знаменитый "Групповой портрет" 1930-х гг., поступивший позднее в собрание ГМИСПб.

Внимание ярославского искусствоведа привлек холст с многочисленными утратами, разрезанный на четыре части неправильной формы, однако четвертая часть (левый нижний угол) отсутствовала. Из-за утраченного фрагмента композиция не имела логического завершения. При соединении трех частей, размер картины – 153х197 см., а позже по следам от подрамника реставраторы и исследователи установят первоначальный размер полотна – приблизительно 200х200 см. На обороте большого фрагмента – надпись: "Т. Глебова и А. Порет. "Дом в разрезе". 1931 г."

В 1989 году картины была приобретена ЯХМ, и начался долгий путь к возрождению уникального полотна, имеющего полное право стать эталонным образцом искусства мастеров петербургского авангарда.

Произведение не выставлялось до 2003 года. Возможно, видели его только друзья авторов, бывавшие в доме на Фонтанке. Но работа ни у кого из них в записках, ни в воспоминаниях художниц не упоминается, за исключением дневника П.Н. Филонова…

22 октября 1932 года он записывает: "На юбилейную выставку /“Художники РСФСР за 15 лет”. 1932-1933./ будут приняты работы лишь тех художников, кто получит от музея /ГРМ/ приглашение принять в ней участие. Это приглашение из многих десятков моих товарищей - учеников получили только Миша /М.П. Цыбасов/ и Порет с Глебовой. … 22-го вечером я уговорил также Порет и Глебову дать их вещи, и мы отобрали 6 работ; одна вещь – "Разрез нашего дома", - писанная ими обеими, представляет чуть не все квартиры их дома и характеристику их жильцов, живущих как в норах. По улице перед домом везут красный гроб".

Фрагмент с "красным гробом" утрачен, но частичное изображение похоронной процессии сохранилось. Неоспоримое доказательство, что это то полотно, о котором пишет П.Н. Филонов. Подтверждений экспонирования произведения на выставке нет. В дневнике Филонова есть записи о "проволочных заграждениях", о цензуре, которую проходили работы. Но было ли привезено это произведение для отбора? Только ли из-за размеров или сцены похорон полотно могли отстранить от участия в юбилейной выставке? Эти вопросы остаются открытыми. Впервые произведение было включено в каталог выставки Т.Н. Глебовой в Государственном Русском музее в 1995 году. Но, к сожалению, на экспозиции оно вновь отсутствовало: восстановление требовало больших средств. В 1999 году ЯХМ представил полотно на комплексное исследование и реставрацию в Государственный научно-исследовательский институт реставрации. В отделе экспертизы был проведен целый комплекс исследований, а практическую, можно сказать ювелирную, реставрацию более трех лет осуществляла М.С. Чуракова, Впервые полотно было показано в выставочном зале ГосНИИРа в апреле 2003 года, затем в 2004 – в ЯХМ, где состоялся круглый стол "Загадки "Дома в разрезе": от культуры провинции до авангарда".

Алиса Порет в одном из своих альбомов – воспоминаний воспроизводит разговор и Филоновым, очень показательный для понимания "Дома в разрезе": - Какой-то портретик рисуете? Опять поклонник? - Да, нет. Павел Николаевич, это мой друг ученик Петрова-Водкина, Петр Соколов. Я начала, глаз похож, а лица как-то не вижу, не помню. - Если не помните, рисуйте пелену забвения, выдумывать и врать не надо, рисуйте "симфоническое разнообразие жизни"!!!

Вот это "симфоническое разнообразие жизни" и предстоит еще увидеть нашим современникам в полотне Татьяны Глебовой и Алисы Порет.

"Дом в разрезе" – живописные мемуары о жизни дома на набережной Фонтанки, 110 – Московском проспекте в конце 1920-х – начале 1930-х гг. Подтверждение этому цитата из Дневника П.Н. Филонова и комментарии сестры Глебовой. Вспоминает ярославский искусствовед Н.П. Голенкевич: "Рассматривая изображение, Людмила Николаевна ряд сюжетов смогла прокомментировать, в частности, обед в семье А. Порет. Она узнала себя в детском возрасте и служанку на заднем плане. Показала в правой нижней части холста Марию Вениаминовну Юдину. Свою сестру Татьяну, сидящую за мольбертом спиной к зрителю. В изображении домашнего концерта она обратила внимание на комод и диван. Эти вещи принадлежали их семье и находились в те годы в квартире родителей. Остальные сюжеты практически остались без комментариев. На вопросы, почему работа так варварски разрезана, куда пропали другие фрагменты холста, Людмила Николаевна ответа дать не смогла".

В это время Татьяна Глебова жила у своей подруги Алисы Порет, дом молодых художниц на набережной Фонтанки был своеобразным литературно-музыкальным и художественным салоном. Алиса Порет вспоминала: "… Днем мы всегда писали маслом, потом обедали и гуляли, а по вечерам, если не было интересного концерта, принимали гостей. Народу у нас бывало много, подавали мы к столу только чай с очень вкусными бутербродами и сладким, а водки у нас не было никогда, и с этим все мирились. Д.И. Хармс и А.И. Введенский были нашими основными подругами. Больше всего мы любили делать с ними фильмы. Киноаппарата у нас не было, мы делали просто отдельные кадры из серий: "Люди на фоне картин", "Неудачные браки", "Семейные портреты" или снимки "на чистую красоту". Мы брали историю искусств и ставили живые картины, с большим тщанием, а потом это все снимал наш друг П.П. Мокиевский”.

"Порет эти годы называла "эпохой Хармса" в своей жизни и признавалась: "Он открыл мне веселье, смех, игру, юмор – то, чего мне так долго не доставало. С Хармсом в наш дом пришли крупные специалисты – Введенский, Е. Шварц, Олейников, Зощенко, Маршак, Житков и другие. Они соревновались, как мейстерзингеры, - смеяться было не принято, говорили как будто всерьез, от этого было еще веселее". Атмосферой игры, остроумных розыгрышей, мистификаций был пронизан этот 1931 "обериутов год", год создания "Дома в разрезе".

baxmyp-ka.livejournal.com

Порет А. Тринадцать октябрей.

Л., Госиздат. 8 с. с ил. Тираж 50000 экз. В цв. издательской литографированной обложке. 20х18 см.

 

 

 

 

 

 

Я постоянно работаю в детской книжке, не исключая лет, проведённых в эвакуации, в Свердловске... Я очень охотно это делаю, потому что у меня в характере есть вещи, которые нужны для детской книжки… У меня есть весёлость, жизнерадостность и доброта… Алиса.

Чрезмерная политизация детской литературы в 1930-е гг. выразилась прежде всего в обилии изданий историко-революционного плана и книг, прославляющих достоинства социализма. Пожалуй, в целом ленинградские графики проявили в трактовке этих сюжетов больше смелости и изобретательности, чем москвичи. Например, в ряде оформительских работ Алисы Порет («Как победила революция», 1930; «Тринадцать октябрей», 1930; «Гражданская война», 1930) события недавнего прошлого подвергаются талантливой мифологизации. Хотя эти книги адресованы самым маленьким читателям, неискушенным в вопросах политической истории, в них нет «лобовых» решений, плакатной прямолинейности, художница использует достаточно острые и изощренные композиционные приемы, оригинальные колористические решения. Массовые сцены показаны в непривычных ракурсах, чаще всего — с большой высоты, позволяющей разглядеть лишь общие контуры происходящего. Экспрессия рисунков усиливается тем, что на одном развороте сталкиваются изображения разных масштабов, иногда даже детали одной композиции словно увидены с разных точек зрения. Действие то разворачивается в масштабах земного шара, то переходит на Дворцовую площадь, то сужается до размеров небольшой комнаты, в которой решается судьба революции.

Передо мной висит портрет

Алисы Ивановны Порет.

Она прекрасна, точно фея,

Она коварна пуще змея,

Она хитра моя Алиса,

Хитрее Рейнеке Лиса.

Даниил Хармс

Порет, Алиса Ивановна (15 апреля 1902, Санкт-Петербург — 15 февраля 1984, Москва) — российская художница, ученица К.С. Петрова-Водкина и П.Н. Филонова. Живописец, график, художник книги. Родилась 15 апреля 1902 года в Санкт-Петербурге. Мать - Цецилия Карловна Рейнгольдсен (1880- 1971), происходила из семьи обрусевших шведов, отец - Иван Адамович Порет (1970-1924), врач- фармацевт, работавший в заводской больнице при Путиловском заводе. О её семье мне удалось найти немного ― «приличная», просвещённая семья: отец- фармацевт, заведовал больницей Путиловского завода: «мой отец на Путиловском заводе ведал медицинской частью, он ведал аптекой, лабораторией, больницей ― один про всё», отца расстреляли в 1924-м. О матери  не известно и того, некоторые источники упоминают, что она была обрусевшей шведкой. Порет вспоминала, что у неё «…нет ни одного неприятного воспоминания и только большая благодарность моим родителям за отличное, умное и спокойное воспитание, данное мне и брату», при этом воспитание было достаточно строгим:

«у нас был пуританский дом – всё по расписанию: школа, уроки, музыка, чтение. Для шалостей не было места».

Девочка росла умной и привлекательной, разносторонне талантливой, училась в Анненшуле (училище св. Анны), прекрасно разбиралась в музыке и играла на рояле, владела языками. От природы была щедро одарена чувством юмора и весёлым нравом. Рисовала.

«Паровозы были первыми сильными впечатлениями моего детства. Они ходили перед нашими окнами с грохотом, свистом, пуская клубы дыма и пара. Я их много рисовала, особенно старательно изображала пар… Рисовала я все свободное от еды время ― на бумажках, на обоях, на песке перед домом… Сохранился один рисунок того времени с надписью «Я Волшбница», сделанный на чердаке во время наводнения… Я ещё плохо писала: ВОЛШБНИЦА. И я хотела бы, чтобы это осталось в тексте, потому что я про себя это думаю, когда рисую».

В 1917—1919 годах Порет учится в Рисовальной школе при Обществе Поощрения Художеств, затем в Академии Художеств у А.И. Савинова, К.С. Петрова-Водкина.

«Окончив училище св. Анны, я поступила в Школу поощрения художеств. Без экзамена меня перевели во вновь открытую Академию художеств». С конца 1926 года начала заниматься у Павла Филонова. «Самое высшее образование я получила, работая в мастерской П.Н. Филонова… Я у него училась два или три года, а потом я с ним до самой смерти дружила...».

Павел Филонов  упрекал Порет в узости интересов ― неужели нет тем глубже собак и знакомых, ― а она даже революцию рисовала («Детгиз», 1930-е, серия исторических книг для самых маленьких в соавторстве с Николаем Заболоцким, тогда еще неизвестным настолько, что его псевдоним, Я. Миллер, даже не ставили на обложку), нисколько не заботясь о передаче масштаба происходящего.

«Я была официальным автором этой книжки, и мне предложили прочесть текст. «А кто это писал?» ― спросила я у литературного редактора. «Да какой-то молодой человек, фамилия его Заболоцкий, но вы можете не указывать его имя на обложке».

Графические зеленовато-серые, синие, охристые листы с пятнами красного. На узнаваемых улицах Петербурга множество человечков. Вот ощетинилась штыками Дворцовая площадь. Вот открываются ворота Крестов. Солдаты арестовывают телеграфисток. Телеграфистки бегут, путаясь в длинных юбках. Темная фигурка на броневике. Штаб, распахнутый перед зрителем, так же как «Дом в разрезе». Уличный бой. Одни человечки бегут, другие неподвижно лежат на трамвайных путях.Не читая лаконичного текста, невозможно определить, кто «наш», а кто нет. Это взгляд ребенка на историю, разворачивающуюся за окном. Зритель надежно отделён от события толстым стеклом прошедшего времени. Разобрать, чем отличаются правые от виноватых, и что происходит снаружи на самом деле, нет ни малейшей возможности. Ещё не раз её наброски становились поводом для шумных препирательств с мастером. О некоторых из них сохранились дневниковые записи. Они очень удачно комментируют работы Алисы Порет. Вот портрет её любимой собаки по имени Хокусай (Хокусавна, Хокусайя). На первый взгляд ― пёс как пёс, очень обаятельный, даже харизматичный. Но приглядевшись, обнаруживаешь, что глаз-то у собаки... три! Так бы и ломал голову над этой чертовщиной, если бы не записки самой художницы. «Рисую свою милую собаку ― за спиной Филонов-громовержец кричит на весь класс:

«Тов. Порет! Опять вы за свое ― то портрет друга, то знакомых, то собачки. Неужели нет темы шире?» Я робко лепечу, что у моей собаки разные глаза: утром совсем светлые, потом – ярко-голубые, а вечером фосфоресцируют и кажутся ярко-красными... «Ну, ладно, рисуйте все три глаза!».

В 1927 году вместе со всем коллективом МАИ Алиса Порет участвовала в оформлении Дома Печати в Ленинграде; вместе с 13 учениками Филонова иллюстрировала книгу «Калевала» (издательство «Academia», 1932—1933).

«Кажется, ещё до окончания Академии Филонов предложил нам всем работать над книжкой карельский эпос ,‚Калевала“. Я обладала невероятной трудоспособностью и быстротой, всегда, и поэтому я сделала больше всех рисунков».

Она трижды была замужем ― сначала за искусствоведом Аркадием Матвеевичем Паппе (умер в 1927 году), потом за художником Петром Павловичем Снопковым , счастливо отбившим Алису Ивановну у Хармса (второй муж погиб в лагере в 1942 году), а затем за композитором Борисом Сергеевичем Майзелем. Она дожила до 80, счастливо избежала репрессий и большинству из нас известна по иллюстрациям к первому изданию «Винни Пуха». Книга Алана Милна «Винни-Пух и все остальные» в пересказе Бориса Заходера (более привычное название появилось позже) вышла 13 июля 1960 года в издательстве «Детгиз» тиражом 150.000 экземпляров и осталась у нас бестселлером на все времена. Рисунки к первому русскому изданию историй о медвежонке сделала именно Алиса Порет. Вдова Заходера считает, что это самые лучшие, самые адекватные иллюстрации к книге, поскольку тут абсолютно ясно, что медведь действительно набит опилками, а не чем-то ещё, скажем, поролоном. Детские книги Порет иллюстрировала с 1924 года, сотрудничала с журналами «Ёж» и «Чиж». «Увидев мои рисунки, глава издательства «Радуга» Клячко дал мне на пробу две книжки «Раскраска», а потом уже большую. С этого времени я постоянно работаю в детской книжке, не исключая лет, проведённых в эвакуации, в Свердловске... Я очень охотно это делаю, потому что у меня в характере есть вещи, которые нужны для детской книжки… У меня есть весёлость, жизнерадостность и доброта…» «...Облегчило мне работу в детской книге необыкновенно быстрое возникновение образа, ― это было для меня не мучительно. Только что прочитанное слово мгновенно превращалось в картинку, и уже настолько, что менять я никогда ни за что не хотела... если были какие-то требования в издательстве, что, впрочем, бывало редко, потому что я всю работу сдавала сразу, и как-то это всех убеждало». В 20-30-е годы, жизнь Алисы Ивановны была наполнена искусством, музыкой, встречами и общением с весёлыми и талантливыми людьми. Алиса Порет обладала, как тогда говорилось, пикантной внешностью, была кокетлива и умна. Она дружила с художниками Татьяной Глебовой и Павлом Кондратьевым, поэтами-обэриутами Александром Введенским и Даниилом Хармсом. Её называли «звездой ленинградской богемы начала 30-х годов». Хармс дал ей прозвище Маркиза. Порет с Глебовой тогда жили вместе — и организовали у себя нечто вроде художественного салона. Алиса Порет вспоминала: «… Днём мы всегда писали маслом, потом обедали и гуляли, а по вечерам, если не было интересного концерта, принимали гостей. Народу у нас бывало много, подавали мы к столу только чай с очень вкусными бутербродами и сладким, а водки у нас не было никогда, и с этим все мирились. Д.И. Хармс и А.И. Введенский были нашими основными подругами». Татьяна Глебова и Алиса Порет оформили совместно около 16 книг.

«Мы очень дружили, писали вместе, сидя рядом, большие полотна маслом, и научились рисовать, ведя карандашом с двух сторон, и всегда всё сходилось. Так же мы делали все детские книжки и рисунки для «Чижа» и «Ежа». Меня почему-то невзлюбил В.В. Лебедев и не давал мне работы, он называл меня мужеподобной кривлякой, а Глебова не имела успеха у другого редактора, и наши книжки появлялись то под моей, то под её фамилией, а делали мы их вдвоём. Например, «Иван Иваныч Самовар» Хармса, детские стихи А.И. Введенского, «Как победила революция» и другие… Наш секрет с Глебовой никогда не был открыт, хотя о нём знали десятки людей, бывавших у нас в доме».

Атмосферой игры, остроумных розыгрышей, мистификаций был пронизан тот 1931 «обериутов год» в ленинградской квартире на Фонтанке. Художницы, собираясь с друзьями-обэриутами, любили играть в «разрезы». «Всем раздавались бумажки и карандаши, назывался какой-то всем знакомый человек. Надо было мысленно сделать разрез по его талии и написать на бумаге, чем он набит. Например, профессор Кушнарев: все писали ― сыр. Это было очевидно. Потом называли очень скучную тётю ― у всех почти было слово: пшено, у двух-трех ― крупа, песок. Она была ужасно однообразна.

«Резали» П.Н. Филонова ― у большинства: горящие угли, тлеющее полено, внутренность дерева, сожжённого молнией. Были набитые булыжниками, дымом, хлородонтом, перьями. Была одна «трудная тетя», про которую даже написали, что не хотят её резать, а более находчивые определили её: резина, сырое тесто и скрученное мокрое бельё, которое трудно режется. Про Соллертинского единодушно все написали: соты, начиненные цифрами, знаками, выдержками, буквами, или соты, начиненные фаршем из книг на 17 языках. Введенский ― яблоками, съеденными червями: Хармс ― адской серой и т.д.»

Тесные дружеские отношения связывали художниц с известной пианисткой и педагогом Марией Вениаминовной Юдиной, оригинальным музыкантом и человеком, чей пытливый ум вторгался во все сферы культуры и чьи мнения, манеры, вкусы резко расходились с общепринятыми. Она тянулась к общению с людьми, наделенными тем же неоценимым даром “тайной свободы”, часто играла в доме на Фонтанке. Там был “чудесного тона “Блютнер”. Им восхищались и Софроницкий, и органист Исайя Брауде. Последний уверял, что у инструмента “настоящие ангельские крылья”. А Мария Вениаминовна, по ее собственным воспоминаниям, “уигрывала” здесь своих слушателей “до полусмерти”… Алиса Порет была знакома и дружна с Даниилом Хармсом на протяжении 1928-1932 годов, во время работы в Детгизе, и, считается, никогда не иллюстрировала его произведений. Однако незадолго до смерти, в 1980 году, Алиса Порет успела всё же проиллюстрировать для издательства «Малыш» одну из его детских книг — «Загадочные картинки». Годы общения с Даниилом Хармсом Алиса Ивановна называла «эпохой Хармса» в своей жизни.

«Он открыл мне веселье, смех, игру, юмор ― то, чего мне так долго не хватало», ― вспоминала Порет. ― «У нас был пуританский дом – всё по расписанию: школа, уроки, музыка, чтение. Для шалостей не было места. Потом я училась в старой немецкой школе, потом у Петрова-Водкина и Филонова: оба они были совершенно чужды злоречию, шуткам, насмешливой иронии. С Хармсом в наш дом пришли крупные специалисты ― Введенский, Е. Шварц, Олейников, Зощенко, Маршак, Житков и другие. Они соревновались, как мейстерзингеры, ― смеяться не было принято, говорили все как будто бы всерьез, от этого было еще веселее. Я очень подружилась с Даниилом Ивановичем, про нас говорили ― Макс нашел своего Морица. Сейчас я понимаю, как мне это помогло и пригодилось, когда я стала делать рисунки для детских книжек. Брехт сказал: “Чтобы насмешить других, надо хорошенько повеселиться самому”. Это мы и делали».

«Мне с вами очень приятно дружить, ― признавался ей Даниил Иванович. ― Вы не так глупы, чтобы не понимать меня, но и не так умны, чтобы я чувствовал себя дураком».

Их дружеские отношения чуть было не переросли в роман. В 1932 году, вернувшись в Ленинград из ссылки, Хармс пережил увлечение Алисой Порет, достаточно откровенно описав его в своих дневниковых записях. Об этом свидетельствуют дневниковые записи поэта за 1933 год, впервые опубликованные в 1992 году в журнале «Новый мир». «Я все больше и больше влюбляюсь в А. И., и 1 февраля сказал ей об этом». В своих воспоминаниях Порет рассказывает о том, как Хармс пытался делать ей предложение:

«Мы идем из „Чижа“ и „Ежа“ в Михайловский сад. Хармс волнуется и трет себе нос. Наконец, выпаливает:

— Мисс Порет, что бы вы сказали — дело в том, что я скоро буду очень богат — у меня идут сразу две книжки — я хотел бы знать — я уже давно... вы знаете... я буду вполне обеспечен — у меня в будущем квартале переиздание — и кроме того, — правда, это еще не совсем точно, но мне обещали подписать договор — так что вы видите — вы молчите, но мне казалось, что я... мне кажется, что мне нужно вам сообщить, что я в ближайшее время буду вполне благоустроен — и, если все это суммировать, — то получится — одним словом, я давно хотел вам объяснить, но не считал... (Зажигает трубку).

Я говорю:

— Даниил Иванович, мне первый раз с вами скучно, точно в бухгалтерии Детгиза. Не провожайте меня. — И ухожу, задрав нос. Хармс бросается бегом в боковую аллею».

Один из немногих прижизненных портретов Хармса,

исполненный в 1939 году Алисой Порет.

После этого Хармс больше возобновлять разговор о браке не пытался. Отношения с Порет и Глебовой продолжались в дружеском ключе — как ни в чем не бывало, потому что далее Хармс пишет: «Мы назвали это дружбой и продолжали встречаться». Дружеский роман не прекратился и после того, как Алиса Порет вышла замуж за художника Петра Снопкова, их общего знакомого. Хармс подарил на свадьбу старинный самурайский меч, что было плохой приметой: острое дарить нельзя. Примета сбылась, брак оказался недолгим, вскоре Порет и Снопков расстались. Дружба Порет с Хармсом продолжалась до самого его ареста в августе 1941 года. Арестовали и Петра Снопкова. Даниил Иванович Хармс, как теперь известно, умер в тюремной больнице 2 февраля 1942 года. В конце 1931 года «целая охапка» друзей дома на Фонтанке ― Хармс, Введенский, Андроников, Сафонова, Ермолаева были арестованы. Это был их первый арест. А “разрезы” перестали быть игрой, коснулись реальных судеб. Под холодными ножницами времени стали исчезать целые страницы недавней истории, имена, портреты вождей и кумиров. Опасные строчки из дневника пришлось вырезать и мужественному Филонову. “…Где вы исчезли, легкие, как тени, в широких шляпах, длинных пиджаках, с тетрадями своих стихотворений” (Н. Заболоцкий). Документов, связывающих её с тем временем, сохранилось немного. Большинство писем, картин, фотографий погибло, когда соседи в блокаду топили её семейным архивом печку. Сама она в то время была в эвакуации, в Свердловске. Всё чёрное, а такого хватало, она словно не замечала, никакого плача по арестованным и невинно убиенным. Даже редкие печальные истории кончались у нее хорошо:

«Пошли годы без пищи и топлива, мы продавали вещи. Отец умер. Мы втроём сидели у холодной печурки и не знали, что разрубить, чтобы согреть чайник». Но тут брат обнаружил в спрятанном на антресолях кукольном домике золотые монеты, на них купили рояль. «На этом инструменте у нас играли потом замечательные пианисты — Юдина, Браудо, Софроницкий».

После войны рояль пришлось продать — нужны были деньги на кооператив.

«Дом превратился в рояль, а рояль — опять в дом», — с благодарностью резюмирует Порет. С 1945 по 1984 год Алиса Ивановна Порет жила в Москве в так называемом композиторском доме N 13 по ул. Огарёва. В её небольшой квартирке до самой смерти художницы висела самая любимая её картина «Вечно Золотой Бах». Её намеревался приобрести Русский музей, но Алиса Ивановна не захотела расставаться со своим Золотым Бахом. Он был для неё не только Богом, недосягаемым совершенством в искусстве, но и существом одушевлённым, немым собеседником её одинокой старости. С 1984 года «Вечно Золотой Бах» Алисы Порет находится в Петрозаводске, в Музее изобразительных искусств РК, и скоро займет своё место в его постоянной экспозиции (картина приобретена уже после смерти А.И. Порет у её друга и наследницы К.Ц. Елагиной).

«Ничего не буду писать о Порет, но если бы и стал писать, то написал бы только самое лучшее», ― этими словами из дневника Даниила Ивановича Хармса от 22 ноября 1932 года я и завершу историю о её жизни.

Наиболее значительным периодом в творчестве А.И. Порет считается время её работы под руководством П.Н. Филонова, с 1926 по 1935 год. В этот период написаны лучшие работы художницы. В 1927 г. коллектив мастеров аналитического искусства (МАИ), в который вошла Порет, под руководством П.Н. Филонова работал над оформлением «Дома печати» на Фонтанке. В рамках этой общей работы некоторые художники работали по двое; так Т.Н. Глебова и Порет написали для выставки живописное панно на одном холсте, вертикально разделённом надвое. Панно А. И. Порет называлось «Нищие и беспризорники", панно Т.Н. Глебовой называлось «Тюрьма». Выставка МАИ имела широкий успех. Панно Т.Н. Глебовой "Тюрьма" хранится в собрании барона Тиссен-и Борнемиса в Мадриде. Панно А.И. Порет "Нищие и беспризорники" хранится в частном собрании. В 1931 г. А. И. Порет и Т.Н. Глебова написали живописную работу: «Дом в разрезе» (другое название "Разрез нашего дома"), 1931. Картина была высоко оценена П. Н. Филоновым. Судьба этой картины сложилась непросто: художницы разрезали её надвое. Местонахождение части картины, написанной А.И. Порет неизвестно. Другая часть "Дома в разрезе" написанная Т.Н. Глебовой, сохранившаяся у неё после блокады, в 1989 г. поступила в собрание Ярославского художественного музея, и, хотя на ней Алиса Порет ничего не написала, картина продолжает сохранять условное двойное авторство. Т.Н. Глебова и А.И. Порет оформили совместно около 16 книг. "Мы... писали вместе, сидя рядом, большие полотна маслом и научились рисовать, ведя карандашом с двух сторон и всё сходилось. Так же мы делали все детские книжки и рисунки для «Чижа» и «Ежа». В 1932 г. вместе с другими членами МАИ участвовала в оформлении издания финского эпоса «Калевала». C 1934 года творческое сотрудничество Глебовой и Порет прекратилось. В конце 1920-х и в начале 1930-х гг. художница сделала не так много станковых работ, потому что филоновская техника работы точкой была крайне трудоёмкой. В это время были написаны акварельные работы:

«Без названия (Забытое лицо)» - портрет П. И. Соколова, (1926)

«Селигер» (1929) ,

«Формула семьи Глебовых» (1929),

«Хокусай» (1929-1931),

«Кормилица с ребёнком»(Туалет), «Летний сад», «Итальянское семейство», «Охотники» ( все - первая половина 1930- х гг. ) и др.

В послевоенный период начался совершенно иной период творчества А.И. Порет. Она создала более 200 живописных произведений. По ним невозможно представить, что когда-то она работала по аналитическому методу Филонова и была его ученицей. В числе написанных ею портретов:

«Семья Великановых» (1947),

«Художник и его модели. Автопортрет» (1958),

«Вечно золотой Бах» (1962),

«Портрет Зары Долухановой» (1967) и др.

Павел Николавич Филонов (1966),

Сёстры Лисициан (1970),

Альберт Эйнштейн (1971),

Портрет Наташи Шапошниковой (1972),

Пикассо 90 лет (1973).

Продолжала работу по оформлению детской книги, вплоть до 1980-х гг. А. И. Порет — автор иллюстраций к первому русскому изданию «Винни-Пуха» (1960).

Работы Алисы Порет. Книжная иллюстрация

Ленский Вл. Чепуха чепушистая. Рисунки А. Порет, обложка Сергей Пожарского. Л. : Т-во " Начатки знаний". 1925.

Манасеина Н. И. Дети и детёныши. ( Рассказы для детей дошкольного возраста). Л. 1925.

Скалдин А. Д. Чего было много. Рис. А. Порэт. М., Л. : Госиздат, 1929.

Петров В. ( Кетлинская В. К. ) Тринадцать октябрей. Рис. А Порэт. М. – Л. :ГИЗ, 1930

Степанова М. Д. Мёд. ( Стихи для детей) . Рис А Порэт. М., Л, : Радуга, 1930

Никитич Н. Кибитка - школа.М. - Л. Молодfя гвардия, 1932.

Плотников М. А., Клычков С. Янгал-Маа. Мадур Ваза — победитель. М.; Л.:Academia, 1933

Война мышей и лягушек (Батрахоминомахия). Перевод с древнегреческого, вступительная статья и комментарии М. С. Альтмана. Иллюстрации и оформление А. И. Порет. М.-Л. 1934.

Сага о Волсунгах. Пер, предисл и примечания Б. И. Ярхо, оформл. А. И. Порет, М. – Л. Academia 1934

Лесаж А. Р. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны: В 2 т. М.: Academia. 1935 (Переплет и суперобложка)

Выгодская Э. И. История Эдварда Деккера. Рис . А. И. Порэт. М. Л. Детиздат, 1936.

Выгодская Э. Алжирский пленник: Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота». М.; Л. Детиздат, 1936

Гофман Э. Т. А. Повелитель блох: Сказка в семи приключениях двух друзей / Ил. Н. П. Феофилактова; Фронтиспис Н. Ульянова. Переплёт А. Порет. М., Л.: Academia, 1937

Гофман Э. Т А. Щелкунчик и мышиный король. Королевская невеста.Илл. Л.А. Жолткевич. Переплёт А. Порет. М., Л. : Academia, 1937.

Калевала / Пер. Л. Бельский. Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Финской ССР, 1940

Высотская О. Баллады. Свердловск: ОГИЗ Свердлгиз, 1942

Кузнецова А. В. Птицы. (Стихи). Рис . А Порет. Свердловск: Свердлгиз, 1942.

Михалков. Два барана: Стихи. М.: Худ.-эстамп. мастерская МХТ, [1944]

Михалков С. Стихи. М.: Худ.-эстамп. мастерская, 1945. 11 с.

Михалков С. Трезор / Илл. А. Порет. М.: Худ.-эстамп. мастерская МГХ, [1945]

Никита-кожемяка. Пересказ А. Покровской. Рис А. Порет. М.: Молодая гвардия. 1945. ( Библиотека "Мурзилки")

Маршак С. Веселый театр. Прим. Режиссёра А. Гросмана. Рис. А Порет. М.: Мол. гвардия, 1946.

Порет А. И. ABC ( Английская азбука) . Ил. А. Порет. Л. Советский художник, 1946.

Бианки В. Мастера без топора. М.: Молодая гвардия, 1946 (1947?)

Маршак С. Веселый театр. М.: Мол. гвардия, 1946

Выгодская Э. История Эдварда Деккера. Книжка для маленьких детей. М. Сов. график, 1948.

Михалков С. Стихи / Рис. А. Порет. М.: Сов. график, 1948.

Михалков С. Трезор. М.: Сов. график, 1948

Детский календарь. 1949. Авт-сост. Е. И Гроздова. Ил. М. В. Артемьев, К. Н. Берман, А. И. Порет и др. М. 1948.

Книжка для маленьких детей. Рис. А. Порет. М. : Сов. график. 1948.

Тайц Я. М. Рябинка. ( Сказка для маленьких детей). Рис. А. Порет. М. Сов. график, 1948

Майзель Б. С. Кораблик. Детская песенка. Слова С. Я. Маршака. М. Музгиз, 1950

Михалков С. Мой щенок. М.: Полигр. ф-ка Москворец. райпромтреста, [1950]

Майзель Б. С. Кораблик. Детская песенка. Слова С. Я. Маршака. М. Музгиз, 1950

Райс К. Дорожка домой. Стихи. Пер. с чеш. З. Александровой. Рис А. Порет. М. Детгиз . 1957

Михалков С. Котёнок. Книжка - ширма. М. : Росгизместпром. 1957.

Белый дом и черный кот: Весёлые стихи польских поэтов. / Пересказал Б.Заходер. [М.: Детгиз, 1958]

Тайц Я. Дед-Мороз. М.: Детский мир, 1958

Тайц Я. М. Игрушки в избушке. Стихи для детей. М. Детский мир. 1959 .

Майзель Б. С. Белый дом и черный кот. Дождик. Слова Б. Заходера. М. Музгиз. 1960.

Милн А. Винни-Пух и все остальные / Пересказ Б. Заходера. М.: Детский мир, 1960

Петишка Э. Как Мартинек заболел. Пер. с чешск. Г. Можаровой. М.: Детский мир, 1960

Биссет Д. Забавные истории. Реджи и Блэки. Бинки и его полосы. 1961

Альбатрос и черепаха / Пер. Е.Селезневой. М.: Детский мир, 1961

Бжехва Я. На Горизонтских островах. М. Детский мир. 1961.

Токмакова И. П. Подарки. Стихи. М. Детский мир, 1962.

Сапгир Г. В. Живая одежда. Стихи для младшего школьного возраста. М. Детский мир. 1962.

Селезнева Е. Котенок, который хотел быть тигром. Рисунки А.Порет. Л. Детский мир. 1963 г.

Мошковская Э. Не пора ли на урок? М. : Советская Россия, 1963.

Сапгир Г.Сказка звёздной карты. М. : Детский мир, 1963

Яковлев Ю. А. Воробей- Воробыш. М. Детский мир, 1963.

Грибачёв Н. М. Рыжий. М. Малыш, 1964.

Меерович М. А. Весёлые картинки. Девять детских пьес для фортепиано. М. Музыка, 1964. .

Лайко А. В. Весёлые ножницы. М. Малыш, 1965.

Прокофьев С. Л. Сказка о твоих ботинках. Книжка-картинка. М. Малыш. 1965.

Сапгир Г. В. Весёлые ножницы. М. Малыш, 1966

Михалков С. В. Котята. Книжка-картинка. М. Малыш 1967.

Михалков С. Котенок. М.: Малыш, 1969

Лайко А. В. Хорошие друзья. М. Малыш. 1970.

Милн А. А. Винни-Пух и все-все-все! / Пересказ Б. Заходера. Москва: Малыш, 1970

Маршак С. Автобус No. 26: Смеш. азбука. М.: Малыш, 1971

Колпакова Н. Скок-Поскок: Книжка-картинка. М.: Малыш, 1972 (1973, 1974 и др.)

Заходер Б. В. В гостях у Винни-Пуха: Книжка-игрушка. М.: Малыш, 1975

Колпакова Н. П. Ехали дорожками. Стихи. М. Малыш. 1975.

Котик-коток: Русские народные потешки: Книжка-игрушка. М.: Малыш, 1976

Чичинадзе Г. Бантик: Картонная книжка-ширмочка / Пер. с груз. В.Приходько. М.: Малыш, 1976

Баю-баю Василек: Русские народные потешки и колыбельные / Собр. и обраб. Г. Науменко. М.: Малыш, 1977

Левин В. Кошки-мышки: Стихи. М.: Малыш, 1978

Хармс Д. Загадочные картинки: Стихи и проза. М.: Малыш, 1980

Милн А. Винни-Пух и все, все, все / Пересказ. Б. Заходер. Ашхабад: Магарыф, 1985

Война мышей и лягушек. М.: Эксмо-Пресс, 2000

Книги, проиллюстрированные в соавторстве с Т. Н. Глебовой:

Введенский А. Железная дорога: Стихи / Рис. А. Порет. Л.: ГИЗ, 1929

Введенский А. Летняя книжка / Рис. А. Порет. Л.: ГИЗ, 1929

Дети Индии / Рис. А. Порет. [Л.]: ГИЗ, 1929

Заболоцкий Н. Как победила революция / Рис. А. Порет. М.: ГИЗ, 1930. 2-е изд. М.: ГИЗ. 1930; 3-е изд. М.: Молодая гвардия,1931.

Маршак С. Мачты и крылья / Илл. Т. Глебовой и А. Порет. М.; Л.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1930

Миллер Я. (Н. Заболоцкий). Гражданская война / Илл. А. Порет. Л.: ГИЗ, 1930

Паперная Э. Выставка богов / Рис. А. Порет. Л.: ГИЗ, 1930

Паперная Э., Карнаухова И. Чьи это игрушки? / Рис. А. Порет. Л., 1930

Высоковский К. Ехали ребята / Рис. Т. Глебовой. М.; Л.: ГИЗ, 1930

Миллер Я. (Н. Заболоцкий). Как мы отбили Юденича / Рис. Т. Глебовой. М.: ГИЗ, 1930.(Переиздание: М.; Л.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1931)

Бармин А. Способ огня / Рис. Т. Глебовой. M.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1931

Боронина Е.А. А можно ли? / Рис. Т. Глебовой. М.; Л.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1931

Коллектив:

В 1932 году П.Н. Филонову издательством «Academia» было предложено иллюстрировать финский эпос «Калевала»; он согласился, при условии, что иллюстрировать книгу будет коллектив его учеников, под его художественным руководством. "Работа велась строго по принципу аналитического метода П.Н. Филонова. Работали каждый у себя дома, два раза в неделю собирались у П.Н. Филонова. Наибольшее количество иллюстраций сделала А. Порет. Много сделал М. Цыбасов. Некоторые успели сделать только по одной картинке».

Калевала. М.; Л.: Academia, 1932. (Переиздание: 1933).

Суперобложка первого издания (коллективная работа): Т. Глебова, А. Порет, Е. Борцова, К. Вахрамеев, С. Закликовская, П. Зальцман, Н. Иванова, Э. Лесов, М. Макаров, Н. Соболева, Л. Тагрина, М. Цыбасов.

Форзацы: Т. Глебова, А. Порет.

Титульные листы: левый – А. Порет, правый – Т. Глебова.

Иллюстрации А. Порет: с. 8 - заставка «Лес и звери»; с. 13 – заставка; с. 20 - заставка; илл. постраничные на с. 32-33; с. 106 - заставка; с. 125 - заставка; илл постраничные на с. 136-137; с. 182, с. 193, с. 213, 218, 222, 227, 233 - заставки.

www.raruss.ru

ПОРЕ́Т Алиса (Алла) Ивановна

Передо мной висит портрет Алисы Ивановны Порет. Она прекрасна, точно фея, Она коварна пуще змея, Она хитра моя Алиса, Хитрее Рейнеке Лиса.Даниил Хармс

О её семье мне удалось найти немного ― «приличная», просвещённая семья: отец-француз, фармацевт, заведовал больницей Путиловского завода: «мой отец на Путиловском заводе ведал медицинской частью, он ведал аптекой, лабораторией, больницей ― один про всё», отца расстреляли в 1924-м. О матери  не известно и того, некоторые источники упоминают, что она была обрусевшей шведкой. Порет вспоминала, что у неё «…нет ни одного неприятного воспоминания и только большая благодарность моим родителям за отличное, умное и спокойное воспитание, данное мне и брату», при этом воспитание было достаточно строгим: «у нас был пуританский дом – всё по расписанию: школа, уроки, музыка, чтение. Для шалостей не было места».

Девочка росла умной и привлекательной, разносторонне талантливой, училась в Анненшуле (училище св. Анны), прекрасно разбиралась в музыке и играла на рояле, владела языками. От природы была щедро одарена чувством юмора и весёлым нравом. Рисовала. «Паровозы были первыми сильными впечатлениями моего детства. Они ходили перед нашими окнами с грохотом, свистом, пуская клубы дыма и пара. Я их много рисовала, особенно старательно изображала пар… Рисовала я все свободное от еды время ― на бумажках, на обоях, на песке перед домом… Сохранился один рисунок того времени с надписью «Я Волшбница», сделанный на чердаке во время наводнения… Я ещё плохо писала: ВОЛШБНИЦА. И я хотела бы, чтобы это осталось в тексте, потому что я про себя это думаю, когда рисую».

В 1917—1919 годах Порет учится в Рисовальной школе при Обществе Поощрения Художеств, затем в Академии Художеств у А. И. Савинова, К. С. Петрова-Водкина. «Окончив училище св. Анны, я поступила в Школу поощрения художеств. Без экзамена меня перевели во вновь открытую Академию художеств». С конца 1926 года начала заниматься у Павла Филонова. «Самое высшее образование я получила, работая в мастерской П.Н. Филонова… Я у него училась два или три года, а потом я с ним до самой смерти дружила...».

Павел Филонов  упрекал Порет в узости интересов ― неужели нет тем глубже собак и знакомых, ― а она даже революцию рисовала («Детгиз», 1930-е, серия исторических книг для самых маленьких в соавторстве с Николаем Заболоцким, тогда еще неизвестным настолько, что его псевдоним, Я. Миллер, даже не ставили на обложку), нисколько не заботясь о передаче масштаба происходящего. «Я была официальным автором этой книжки, и мне предложили прочесть текст. «А кто это писал?» ― спросила я у литературного редактора. «Да какой-то молодой человек, фамилия его Заболоцкий, но вы можете не указывать его имя на обложке»».

Графические зеленовато-серые, синие, охристые листы с пятнами красного. На узнаваемых улицах Петербурга множество человечков. Вот ощетинилась штыками Дворцовая площадь. Вот открываются ворота Крестов. Солдаты арестовывают телеграфисток. Телеграфистки бегут, путаясь в длинных юбках. Темная фигурка на броневике. Штаб, распахнутый перед зрителем, так же как «Дом в разрезе». Уличный бой. Одни человечки бегут, другие неподвижно лежат на трамвайных путях.

Не читая лаконичного текста, невозможно определить, кто «наш», а кто нет. Это взгляд ребенка на историю, разворачивающуюся за окном. Зритель надежно отделён от события толстым стеклом прошедшего времени. Разобрать, чем отличаются правые от виноватых, и что происходит снаружи на самом деле, нет ни малейшей возможности.

Ещё не раз её наброски становились поводом для шумных препирательств с мастером. О некоторых из них сохранились дневниковые записи. Они очень удачно комментируют работы Алисы Порет. Вот портрет её любимой собаки по имени Хокусай (Хокусавна, Хокусайя). На первый взгляд ― пёс как пёс, очень обаятельный, даже харизматичный. Но приглядевшись, обнаруживаешь, что глаз-то у собаки... три! Так бы и ломал голову над этой чертовщиной, если бы не записки самой художницы. «Рисую свою милую собаку ― за спиной Филонов-громовержец кричит на весь класс: «Тов. Порет! Опять вы за свое ― то портрет друга, то знакомых, то собачки. Неужели нет темы шире?» Я робко лепечу, что у моей собаки разные глаза: утром совсем светлые, потом – ярко-голубые, а вечером фосфоресцируют и кажутся ярко-красными... «Ну, ладно, рисуйте все три глаза!».

В 1927 году вместе со всем коллективом МАИ Алиса Порет участвовала в оформлении Дома Печати в Ленинграде; вместе с 13 учениками Филонова иллюстрировала книгу «Калевала» (издательство «Academia», 1932—1933). «Кажется, ещё до окончания Академии Филонов предложил нам всем работать над книжкой карельский эпос ,‚Калевала“. Я обладала невероятной трудоспособностью и быстротой, всегда, и поэтому я сделала больше всех рисунков».

Она трижды была замужем ― сначала за искусствоведом Аркадием Матвеевичем Паппе (умер в 1927 году), потом за художником Петром Павловичем Снопковым , счастливо отбившим Алису Ивановну у Хармса (второй муж погиб в лагере в 1942 году), а затем за композитором Борисом Сергеевичем Майзелем. Она дожила до 80, счастливо избежала репрессий и большинству из нас известна по иллюстрациям к первому изданию «Винни Пуха».

Книга Алана Милна «Винни-Пух и все остальные» в пересказе Бориса Заходера (более привычное название появилось позже) вышла 13 июля 1960 года в издательстве «Детгиз» тиражом 150.000 экземпляров и осталась у нас бестселлером на все времена. Рисунки к первому русскому изданию историй о медвежонке сделала именно Алиса Порет. Вдова Заходера считает, что это самые лучшие, самые адекватные иллюстрации к книге, поскольку тут абсолютно ясно, что медведь действительно набит опилками, а не чем-то ещё, скажем, поролоном.

Детские книги Порет иллюстрировала с 1924 года, сотрудничала с журналами «Ёж» и «Чиж». «Увидев мои рисунки, глава издательства «Радуга» Клячко дал мне на пробу две книжки «Раскраска», а потом уже большую. С этого времени я постоянно работаю в детской книжке, не исключая лет, проведённых в эвакуации, в Свердловске... Я очень охотно это делаю, потому что у меня в характере есть вещи, которые нужны для детской книжки… У меня есть весёлость, жизнерадостность и доброта…»

«...Облегчило мне работу в детской книге необыкновенно быстрое возникновение образа, ― это было для меня не мучительно. Только что прочитанное слово мгновенно превращалось в картинку, и уже настолько, что менять я никогда ни за что не хотела... если были какие-то требования в издательстве, что, впрочем, бывало редко, потому что я всю работу сдавала сразу, и как-то это всех убеждало».

В 20-30-е годы, жизнь Алисы Ивановны была наполнена искусством, музыкой, встречами и общением с весёлыми и талантливыми людьми. Алиса Порет обладала, как тогда говорилось, пикантной внешностью, была кокетлива и умна. Она дружила с художниками Татьяной Глебовой и Павлом Кондратьевым, поэтами-обэриутами Александром Введенским и Даниилом Хармсом. Её называли «звездой ленинградской богемы начала 30-х годов». Хармс дал ей прозвище Маркиза. 

Порет с Глебовой тогда жили вместе — и организовали у себя нечто вроде художественного салона. Алиса Порет вспоминала: «… Днём мы всегда писали маслом, потом обедали и гуляли, а по вечерам, если не было интересного концерта, принимали гостей. Народу у нас бывало много, подавали мы к столу только чай с очень вкусными бутербродами и сладким, а водки у нас не было никогда, и с этим все мирились. Д.И. Хармс и А.И. Введенский были нашими основными подругами».

Татьяна Глебова и Алиса Порет оформили совместно около 16 книг. «Мы очень дружили, писали вместе, сидя рядом, большие полотна маслом, и научились рисовать, ведя карандашом с двух сторон, и всегда всё сходилось. Так же мы делали все детские книжки и рисунки для «Чижа» и «Ежа». Меня почему-то невзлюбил В.В. Лебедев и не давал мне работы, он называл меня мужеподобной кривлякой, а Глебова не имела успеха у другого редактора, и наши книжки появлялись то под моей, то под её фамилией, а делали мы их вдвоём. Например, «Иван Иваныч Самовар» Хармса, детские стихи А. И. Введенского, «Как победила революция» и другие… Наш секрет с Глебовой никогда не был открыт, хотя о нём знали десятки людей, бывавших у нас в доме».

Атмосферой игры, остроумных розыгрышей, мистификаций был пронизан тот 1931 «обериутов год» в ленинградской квартире на Фонтанке. Художницы, собираясь с друзьями-обэриутами, любили играть в «разрезы».

«Всем раздавались бумажки и карандаши, назывался какой-то всем знакомый человек. Надо было мысленно сделать разрез по его талии и написать на бумаге, чем он набит. Например, профессор Кушнарев: все писали ― сыр. Это было очевидно. Потом называли очень скучную тётю ― у всех почти было слово: пшено, у двух-трех ― крупа, песок. Она была ужасно однообразна. «Резали» П. Н. Филонова ― у большинства: горящие угли, тлеющее полено, внутренность дерева, сожжённого молнией. Были набитые булыжниками, дымом, хлородонтом, перьями. Была одна «трудная тетя», про которую даже написали, что не хотят её резать, а более находчивые определили её: резина, сырое тесто и скрученное мокрое бельё, которое трудно режется. Про Соллертинского единодушно все написали: соты, начиненные цифрами, знаками, выдержками, буквами, или соты, начиненные фаршем из книг на 17 языках. Введенский ― яблоками, съеденными червями: Хармс ― адской серой и т.д.»

Тесные дружеские отношения связывали художниц с известной пианисткой и педагогом Марией Вениаминовной Юдиной, оригинальным музыкантом и человеком, чей пытливый ум вторгался во все сферы культуры и чьи мнения, манеры, вкусы резко расходились с общепринятыми. Она тянулась к общению с людьми, наделенными тем же неоценимым даром “тайной свободы”, часто играла в доме на Фонтанке. Там был “чудесного тона “Блютнер”. Им восхищались и Софроницкий, и органист Исайя Брауде. Последний уверял, что у инструмента “настоящие ангельские крылья”. А Мария Вениаминовна, по ее собственным воспоминаниям, “уигрывала” здесь своих слушателей “до полусмерти”…

Алиса Порет была знакома и дружна с Даниилом Хармсом на протяжении 1928-1932 годов, во время работы в Детгизе, и, считается, никогда не иллюстрировала его произведений. Однако незадолго до смерти, в 1980 году, Алиса Порет успела всё же проиллюстрировать для издательства «Малыш» одну из его детских книг — «Загадочные картинки».

Годы общения с Даниилом Хармсом Алиса Ивановна называла «эпохой Хармса» в своей жизни. «Он открыл мне веселье, смех, игру, юмор ― то, чего мне так долго не хватало», ― вспоминала Порет. ― «У нас был пуританский дом – всё по расписанию: школа, уроки, музыка, чтение. Для шалостей не было места. Потом я училась в старой немецкой школе, потом у Петрова-Водкина и Филонова: оба они были совершенно чужды злоречию, шуткам, насмешливой иронии. С Хармсом в наш дом пришли крупные специалисты ― Введенский, Е. Шварц, Олейников, Зощенко, Маршак, Житков и другие. Они соревновались, как мейстерзингеры, ― смеяться не было принято, говорили все как будто бы всерьез, от этого было еще веселее. Я очень подружилась с Даниилом Ивановичем, про нас говорили ― Макс нашел своего Морица. Сейчас я понимаю, как мне это помогло и пригодилось, когда я стала делать рисунки для детских книжек. Брехт сказал: “Чтобы насмешить других, надо хорошенько повеселиться самому”. Это мы и делали».

«Мне с вами очень приятно дружить, ― признавался ей Даниил Иванович. ― Вы не так глупы, чтобы не понимать меня, но и не так умны, чтобы я чувствовал себя дураком».

Их дружеские отношения чуть было не переросли в роман. В 1932 году, вернувшись в Ленинград из ссылки, Хармс пережил увлечение Алисой Порет, достаточно откровенно описав его в своих дневниковых записях. Об этом свидетельствуют дневниковые записи поэта за 1933 год, впервые опубликованные в 1992 году в журнале «Новый мир». «Я все больше и больше влюбляюсь в А. И., и 1 февраля сказал ей об этом».

В своих воспоминаниях Порет рассказывает о том, как Хармс пытался делать ей предложение: «Мы идем из „Чижа“ и „Ежа“ в Михайловский сад. Хармс волнуется и трет себе нос. Наконец, выпаливает:

— Мисс Порет, что бы вы сказали — дело в том, что я скоро буду очень богат — у меня идут сразу две книжки — я хотел бы знать — я уже давно... вы знаете... я буду вполне обеспечен — у меня в будущем квартале переиздание — и кроме того, — правда, это еще не совсем точно, но мне обещали подписать договор — так что вы видите — вы молчите, но мне казалось, что я... мне кажется, что мне нужно вам сообщить, что я в ближайшее время буду вполне благоустроен — и, если все это суммировать, — то получится — одним словом, я давно хотел вам объяснить, но не считал... (Зажигает трубку).

Я говорю:

— Даниил Иванович, мне первый раз с вами скучно, точно в бухгалтерии Детгиза. Не провожайте меня. — И ухожу, задрав нос.

Хармс бросается бегом в боковую аллею».

После этого Хармс больше возобновлять разговор о браке не пытался. Отношения с Порет и Глебовой продолжались в дружеском ключе — как ни в чем не бывало, потому что далее Хармс пишет: «Мы назвали это дружбой и продолжали встречаться».

Дружеский роман не прекратился и после того, как Алиса Порет вышла замуж за художника Петра Снопкова, их общего знакомого. Хармс подарил на свадьбу старинный самурайский меч, что было плохой приметой: острое дарить нельзя. Примета сбылась, брак оказался недолгим, вскоре Порет и Снопков расстались.

Дружба Порет с Хармсом продолжалась до самого его ареста в августе 1941 года. Арестовали и Петра Снопкова. Даниил Иванович Хармс, как теперь известно, умер в тюремной больнице 2 февраля 1942 года.

В конце 1931 года «целая охапка» друзей дома на Фонтанке ― Хармс, Введенский, Андроников, Сафонова, Ермолаева были арестованы. Это был их первый арест. А “разрезы” перестали быть игрой, коснулись реальных судеб. Под холодными ножницами времени стали исчезать целые страницы недавней истории, имена, портреты вождей и кумиров. Опасные строчки из дневника пришлось вырезать и мужественному Филонову. “…Где вы исчезли, легкие, как тени, в широких шляпах, длинных пиджаках, с тетрадями своих стихотворений” (Н. Заболоцкий).

Документов, связывающих её с тем временем, сохранилось немного. Большинство писем, картин, фотографий погибло, когда соседи в блокаду топили её семейным архивом печку. Сама она в то время была в эвакуации, в Свердловске.

Всё чёрное, а такого хватало, она словно не замечала, никакого плача по арестованным и невинно убиенным. Даже редкие печальные истории кончались у нее хорошо: «Пошли годы без пищи и топлива, мы продавали вещи. Отец умер. Мы втроём сидели у холодной печурки и не знали, что разрубить, чтобы согреть чайник». Но тут брат обнаружил в спрятанном на антресолях кукольном домике золотые монеты, на них купили рояль. «На этом инструменте у нас играли потом замечательные пианисты — Юдина, Браудо, Софроницкий». После войны рояль пришлось продать — нужны были деньги на кооператив. «Дом превратился в рояль, а рояль — опять в дом», — с благодарностью резюмирует Порет.

С 1945 по 1984 год Алиса Ивановна Порет жила в Москве в так называемом композиторском доме N 13 по ул. Огарёва. В её небольшой квартирке до самой смерти художницы висела самая любимая её картина «Вечно Золотой Бах». Её намеревался приобрести Русский музей, но Алиса Ивановна не захотела расставаться со своим Золотым Бахом. Он был для неё не только Богом, недосягаемым совершенством в искусстве, но и существом одушевлённым, немым собеседником её одинокой старости. С 1984 года «Вечно Золотой Бах» Алисы Порет находится в Петрозаводске, в Музее изобразительных искусств РК, и скоро займет своё место в его постоянной экспозиции (картина приобретена уже после смерти А.И. Порет у её друга и наследницы К.Ц. Елагиной).

«Ничего не буду писать о Порет, но если бы и стал писать, то написал бы только самое лучшее», ― этими словами из дневника Даниила Ивановича Хармса от 22 ноября 1932 года я и завершу историю о её жизни.

xn--80adcefpbn1a9bkb.xn--p1ai

Алиса Порет о войне и блокаде Ленинграда

Алиса Порет — блистательная красавица (хотя в своих мемуарах она скорее отказывает себе в этом качестве), художница, график, ученица Кузьмы Петрова-Водкина и Павла Филонова, звезда ленинградской богемы предвоенного времени, возлюбленная поэта Даниила Хармса, известная нам сегодня как один из классиков советской книжной иллюстрации (вспомним изданную в 1932 году драгоценную «Калевалу» и любимого всеми «Винни-Пуха» 1960 года). В середине 2013 года в столичной Галеев Галерее был представлен выставочный проект «Алиса Порет (1902–1984). Живопись/Книжная графика/Фотографии/Дневники». К нему было приурочено посвященное художнице издание (составитель Ильдар Галеев), в которое вошли десятки редких фотографий (в том числе и домашние съемки «живых картин», которыми развлекалась в 1920-е и 1930-е годы богемная молодежь круга Порет), воспоминания самой художницы, ее «тетради» — пронизанные иронией рукописные дневники с акварельными и карандашными иллюстрациями, посвященные ей фрагменты из дневника Хармса, воспоминания, написанные теми, кто имел счастье встретить ее на своем жизненном пути.

Портрет Алисы Порет «Я — Байрон», воспроизведенный в издании «Алиса Ивановна Порет. Живопись, графика, фотоархив, воспоминания». М.: Галеев Галерея, 2013

Воспоминания самой Порет рисуют перед нами совсем другую, чем мы привыкли себе представлять, советскую действительность, в которой было место индивидуализму, игре, легкомыслию и артистизму. Но счастливой и даже в какой-то степени беззаботной жизни в кругу друзей и любимых положили конец сначала сталинские репрессии конца 1930-х годов, а потом война, которую Алиса Порет и ее родные — мать Цецилия Карловна и муж композитор Борис Майзель встретили в Ленинграде. И хотя семья Порет смогла выбраться из блокадного города в 1942 году, именно война перевернула привычную жизнь художницы и членов ее семьи, превратив их в скитальцев. «Артгид» благодарит Галеев Галерею за возможность опубликовать посвященный блокаде и войне фрагмент из воспоминаний Алисы Порет, а также за возможность опубликовать редкие фотографии самой художницы, ее брата Виктора Порета и мужа Бориса Майзеля.

 

Война

 

<…> Как только мама об этом узнала, она собрала все деньги, что были дома, и запаслась всем, что ей казалось необходимым: вата, бинты, йод, мыло, огромные фляги одеколона. Благодаря ей мы были относительно чистые семь месяцев без воды и ванны. Потом были сделаны запасы сухих фруктов, грибов, круп, шоколада и т. д. Всё это было положено в огромную корзину, ключи были у мамы. Это был НЗ. Борис недоумевал и считал, что это негражданственно, что по радио было сказано: ничего не запасать, что Ленинград обеспечен продовольствием на пять лет.

Через несколько дней запылали Бадаевские склады, и начался голод. Мама продолжала продавать вещи, что-то меняла на рынке, кормила нас, чем могла. Потом наш рацион упал до 120 гр. хлеба в день. В очередь за ним вставали с четырех утра. Нас спасла от голодной смерти мамина корзина. Она давала нам в день по ломтику шоколада, по одному ореху или по чашечке какао. Мы с мамой превратились в скелеты, Борис стал опухать и не вставал. Из наших огромных комнат мы переселились в самую маленькую, где к счастью уцелела печка. Там мама ухитрялась мастерить какие то котлеты из шелухи, суп из столярного клея с мелом, но с прибавлением сухих овощей.

 

 

К нам иногда кто-то доползал на 5-й этаж, мама со всеми делилась пищей. Алянский сказал раз, уходя: «Никогда не забуду, как вы меня накормили, всегда буду помнить — и если выживу, отдам сторицей». (Но он забыл. Когда после войны стал в Москве давать работу художникам, мне было отказано.) Самым милым гостем был Всеволод Петров. Он приходил к нам поговорить не о картофельной шелухе, а о своей книге о «Кавалере Пиранези». «Я пришел к вам, пожалуй, в последний раз. Больше, очевидно, не смогу…»

Я сняла со стены гравюру «Вилла Памфили» и подарила ее Всеволоду Николаевичу. Никогда бы не подумала, что в 73-м году я навещу его в Ленинграде и дотронусь до нее [гравюры] рукой.

 

 

<…> Мне удалось спасти нас всех письмом, которое я передала своему брату с оказией. Он был в самом аду, на Невской Дубровке, с госпиталем. Мама и Борис уже не вставали, я ходила за хлебом и за карточками в оба наши Союза, держась за стены и отдыхая каждые 10 минут. По ночам мучительно думала, в каком шкафу и как мне их спустить по лестнице и как довезти до кладбища или, если не хватит сил, оставить в снегу у Спасской церкви. Помочь было некому, в нашем шестиэтажном доме было только семь человек живых, из них мы — трое.

Вика сидел на пне перед своей землянкой, когда он получил мое письмо, и очнулся, когда его окликнул начальник: «Товарищ полковник, что Вы меня не приветствуете?». Вика, оставаясь сидеть, молча протянул ему мое письмо, у него были полные слез глаза. Тот прочел всё и сказал: «Берите машину, связного, мешок с провизией, печку, нарубите дров — даю три дня. Спасайте свою сестру».

Вика появился в дверях, как Дед Мороз — в рыжем полушубке, румяный, с огромным мешком в руках, за ним его водитель с деревом на плече, которое они пилили потом в прихожей.

Запылал огонь, запахло настоящей пищей. Мама сидела на кровати, прижимая к груди буханку хлеба. Она ничего не говорила, только гладила сухой рукой хлеб.

Чтобы мы не погибли от заворота кишок, набросившись на еду, Вика все запасы положил в опустевшую нашу корзину и ключи к себе под подушку, потому что Борис делал попытки съесть сразу всё.

Накануне отъезда, оформив все документы, Вика отвел меня в сторону и сказал: «Как быть с Борисом? Он не выдержит и двух дней. Тебе будет трудно. Хочешь, я попытаюсь сдать его в больницу?»

Я ничего не сказала, но так на него посмотрела, что он поцеловал меня и буркнул: «Ну ладно, посмотрим. Там тоже не сахар. Собери всё, что осталось из носильных вещей, будешь менять».

Образовались 17 увесистых пакетов. Ни один из них я не могла даже поднять. Все это вместе с Борисом было вынесено в машину. Маму я вела под руку, отдыхая на каждом этаже.

Вика сам сел за руль и благополучно перевез нас по льду через Ладогу. Кругом валялись разбитые машины, замерзшие люди. Надо было обходить огромные полыньи от снарядов. В нашей машине топилась печурка, мы ели часто, но очень понемногу. Вика сам нас кормил. Когда мы приехали в его часть, он поместил нас в бывшей бане, там развешивали солдатское белье после стирки. Выходить нам было строго запрещено. Свечу зажигать тоже. Оконце было крошечное. Угрожающе грохотали орудия, с небольшим перерывом на часть ночи. Фронт был очень близко.

 

 

Однажды мы проснулись от яркого света. Был солнечный день, и мы не выдержали, намотали на себя платки и шарфы — мама осталась, а мы вышли, жадно глотая чистый морозный воздух. Не успели мы пройти по тропиночке и сотню шагов, как нас окликнули: «Стой!». Маленький солдатик грозно спросил: «Кто такие будете? Предъявите документ».

Мы стали ему объяснять, что мы из Ленинграда, что я сестра начсанбата, живем в бане и там наши паспорта и т. д. Но ему так хотелось поймать шпиона, что он и слушать не хотел. Меня толкнул вперед, а Бориса двинул в спину и, не отнимая приклада, повел нас на расправу.

Вокруг не было ни строений, ни деревьев, только ослепительно белый снег. Наконец мы дошли до какого-то сарая, он нас там запер и с гордостью и воодушевлением пообещал «расстрелять на месте, так как нету документа».

На счастье, когда он пошел доложить о своей задаче, в землянке был Вика. Он прибежал в одном халате, освободил нас и даже не очень упрекал, потому что не мог без смеха вспомнить лицо бедного малого, совершенно уничтоженного неудачей. И Борис тоже был хорош, если считать, что это шпион, замаскированный под ленинградского блокадника. На нем болталось, как на вешалке, какое-то чудовищное пальто (хорошее отдали за пару картошек), на голове был мамин серый платок, сверху башлык, из-под него торчал длиннейший нос, а на нем огромные очки. На ногах были валенки с заплатами из разной кожи, купленные для отъезда у дворника.

Подробностей прогулки мы маме не рассказали.

 

 

На следующий день Вика пришел очень рано и озабоченно сказал: «Собирайтесь, надо срочно вас отправить, ждем большого наступления».

Силой своей власти он посадил нас в санитарный поезд, который вез раненных в Вологду. Ехали мы бесконечно, стояли часами. Кипяток достать было мучительно трудно. Выйти из вагона можно было только наступая на лежащих на полу людей. У мамы и Бориса была катастрофа с желудком. Я ночью стирала их белье в снегу. Питались мы украдкой, в темноте, потому что люди просто вырывали у нас из рук куски.

Наконец мы добрались до города. Я нашла Викиного знакомого врача. Он нас приютил на пять дней, пока мы не узнали, где находится отец Бориса. Я послала в 10 городов телеграммы, оплачивая их вещами из наших пакетов (деньги на почте не брали). Через три дня пришел ответ из Свердловска: «Не верим счастью увидеть любимых».

Несколько дней нас холили и нежили, но потом я поняла, что жить в одной комнате нас всех утомит. Я пошла в свой Союз, встретила там скульптора Меркурова, и он мне помог, как в сказке. Я прозвала его «Волшебная Борода». Он нас устроил в гостиницу «Большой Урал», а потом в огромную чудесную комнату в Доме крестьянина, где мы оставались до конца войны.

 

 

Маме пришлось, как и всем иждивенцам композиторов, поселиться в деревне Чернобровка. Хозяин избы был зверь, бил смертным боем свою старуху, с мамы требовал часть ее жалкого пайка. Когда он увидел, что мама поделилась своим обедом с его собакой, он схватил ее за задние лапы и разбил ей голову о стенку.

Мы возили маме хлеб и всё, что могли достать за невероятные цены на рынке. Ехали поездом 50 км, а там шли через лес ночью, с рюкзаками на плечах. В лесу были волки и бандиты, отнимавшие пакеты с пищей. У нас были наготове бумага и спички, чтобы спугнуть волков, а с разбойниками мы как-то ни разу не встретились. Зав. Домом в нас влюбилась и заботилась о нас больше, чем о своих детях. Я написала ее портрет, потом Вике — опереточную диву, [портрет] генерала Родина на фоне танкового боя (он до сих пор находится в [Нижне]-Тагильском музее). Я делала детские книжки для Свердлдетгиза. С Женей Левинсоном, вися на стремянках, написали огромную фреску для гостиницы «Урал» за добавочный обед, который мы несли в судках домой, подгоняемые снежной метелью. По вечерам к нам начали приходить гости: Меркуров со свитой, Нейгауз и Габрический, Левинсон, дирижер Рабинович и прочие ленинградцы. Всех их щедро принимала и поила чаем наша добрая фея. Она разрешила Борису приходить к ней на квартиру заниматься музыкой, у нее была дочь-певица и пианино, а то он очень тосковал, что не может работать. Она сделала еще одно благодеяние: перевезла из черной избы к себе и держала без прописки мою бедную маму; в благодарность мама давала детям уроки французского и немецкого.

У меня свалился камень с души, прекратились наши хождения по мукам в Чернобровку.

Когда, наконец, раздался залп Победы и все потянулись домой, у меня было достаточно денег, чтобы уехать из этого чужого, холодного города. Но [в Ленинграде] вместо наших 110 метров нам оставили только одну комнату. В остальных жили уже восемь человек.

 

 

Мой брат сделал мне еще один незабываемый подарок. Еще во время войны при первой поездке в Ленинград он собрал все, что осталось нераспиленного и неразграбленного, перенес в одну комнату, и на дверь была наложена военная печать, которую никто не посмел снять. После 13 лет скитаний по чужим домам, у нас было ровно столько мебели, сколько поместилось на 40 метрах — любимых, красивых, родных вещей. Мама все эти годы жила на пятачке — вдоль стен до потолка была наставлена мебель, закрытая шкафами.

Город был в отчаянном состоянии. Без слез нельзя было ходить по улицам. Жить нам было негде. Нас звали в Москву родители Бориса, тем более что Союз композиторов пообещал дать жилплощадь четырем ленинградцам: Шостаковичу, Гавриле Попову, Тимофееву и Майзелю. Первых двух устроили немедленно, Тимофеева через четыре года, а Майзеля — никогда, пока мы не купили кооператив, и то мы его чуть не пропустили, потому что Борис, узнав, что надо внести сразу 800 рублей, долго скрывал это от меня, чтобы «не огорчать», и я узнала об этом только за три дня до последнего срока. Я срочно позвонила маме, она продала рояль академику Зелинскому и выслала нам деньги телеграфно. За 13 лет мы заплатили за наемные комнаты 42 тысячи. Меня одну было легче устроить, потому что я работала тихо, а Борис играл, и ему приходилось опять возвращаться в Лефортово, [к родителям]. Наконец, наступила счастливая полоса: меня пригласил к себе в дом после смерти жены Лёня Поляков.

Во-первых, там было очень красиво, даже слишком: гобелены во всю стену, чиппендейл, петровское стекло и т.п. Мне была предоставлена самая большая комната. Дети уходили на целый день, и я работала, сколько хотела. Домраба готовила чудесные обеды, я два года отдыхала от уборки, мытья посуды, магазинов. Во-вторых, Лёня после работы уходил к своей невесте и пропадал там до поздней ночи. Борис навещал меня ежедневно. Мы с ним ходили гулять и очень дружили.

В-третьих, и это самое главное и интересное, через площадку была квартира моего старого ленинградского друга Шурика Великанова, и он мне так украсил жизнь, что я забыла всё: и войну, и Урал, и трудную жизнь у свекрови и даже своего большого ребенка Бусю, которого я нянчила столько лет (очевидно, в наказание за то, что я категорически отказалась иметь детей).

 

artguide.com

Порет Алиса Ивановна | Плим

Порет Алиса Ивановна родилась 15 апреля 1902 года в Санкт-Петербурге. Отец — Иван Адамович Порет (1970-1924), врач- фармацевт, работавший в заводской больнице при Путиловском заводе: «мой отец на Путиловском заводе ведал медицинской частью, он ведал аптекой, лабораторией, больницей ― один про всё», отца расстреляли в 1924-м. Мать — Цецилия Карловна Рейнгольдсен (1880- 1971), происходила из семьи обрусевших шведов. Порет вспоминала, что у неё «…нет ни одного неприятного воспоминания и только большая благодарность моим родителям за отличное, умное и спокойное воспитание, данное мне и брату», при этом воспитание было достаточно строгим: «у нас был пуританский дом – всё по расписанию: школа, уроки, музыка, чтение. Для шалостей не было места».

Девочка росла умной и привлекательной, разносторонне талантливой, училась в 1911- 1918 годах в Анненшуле (училище св. Анны), прекрасно разбиралась в музыке и играла на рояле, владела языками. От природы была щедро одарена чувством юмора и весёлым нравом. Рисовала. «Паровозы были первыми сильными впечатлениями моего детства. Они ходили перед нашими окнами с грохотом, свистом, пуская клубы дыма и пара. Я их много рисовала, особенно старательно изображала пар… Рисовала я все свободное от еды время ― на бумажках, на обоях, на песке перед домом… Сохранился один рисунок того времени с надписью «Я Волшбница», сделанный на чердаке во время наводнения… Я ещё плохо писала: ВОЛШБНИЦА. И я хотела бы, чтобы это осталось в тексте, потому что я про себя это думаю, когда рисую». С детства стремилась к красивому: зачеркивала и густо замазывала всех обезьян на картинках, приговаривая, что они «некрасивые». Пыталась разгладить детским утюжком «некрасивые» морщины и складки на лице пожилого человека.

В 1918—1919 годах занималась на подготовительном отделении Рисовальной школы при Императорском Обществе Поощрения Художеств. В 1920 г. поступила в Художественно-промышленный техникум в Петрограде, откуда в 1921 г. была переведена без экзаменов в ВХУТЕИН. Училась у А. И. Савинова, К. С. Петрова-Водкина. Под его руководством в 1925 написала дипломную работу «Четверо за столом».

В 1926 г. вступила в общество «Круг художников». С конца 1926 года занималась в мастерской Павла Филонова. «Самое высшее образование я получила, работая в мастерской П.Н. Филонова… Я у него училась два или три года, а потом я с ним до самой смерти дружила…».          читать

В 1920–1930-х в своей ленинградской квартире на Фонтанке держала своего рода литературно-художественный салон, посетителями которого были многие представители артистических и литературных кругов: органист И. Брауде, пианистка М. Юдина, поэты-обэриуты Д. Хармс и А. Введенский, Н. Олейников, Д. Шостакович, А. Осмеркин и другие.

С 1926 г. была замужем за искусствоведом Аркадием Матвеевичем Паппе, овдовела в 1927 г.

В 1927 году, оставив «Круг», вступила в члены группировавшегося вокруг Филонова коллектива Мастеров аналитического искусства, и вместе со всем коллективом МАИ участвовала в апреле 1927 года в художественном оформлении Дома Печати в Ленинграде.

Иллюстрировала детские книги с 1925 года, с 1928 года начала работу в Детгизе ( первая книга сделана в сотрудничестве с художницей Т. Н. Глебовой), работала также с детскими журналами «Ёж» и «Чиж».

«Дружба с Маршаком, Хармсом, Введенским, Олейниковым и Шварцем ― вот они ввели меня в этот круг любви к детской книге… Они нас ввели в этот волшебный сказочный круг, и мы, иллюстраторы, уже равнялись по ним, потому что они были очень талантливые люди».

В 1932 г. вместе с тринадцатью другими учениками Филонова участвовала в оформлении книги «Калевала» (издательство «Academia», 1932—1933). «Кажется, ещё до окончания Академии Филонов предложил нам всем работать над книжкой карельский эпос «Калевала». Я обладала невероятной трудоспособностью и быстротой, всегда, и поэтому я сделала больше всех рисунков».

Наиболее значительным периодом в творчестве А. И. Порет считается время её работы под руководством П. Н. Филонова, с 1926 по 1935 год. В этот период написаны лучшие работы художницы.

В 1927 г. коллектив мастеров аналитического искусства (МАИ), в который вошла Порет, под руководством П. Н. Филонова работал над оформлением «Дома печати» на Фонтанке. В рамках этой общей работы некоторые художники работали по двое; так Т. Н. Глебова и Порет написали для выставки живописное панно на одном холсте, вертикально разделённом надвое. Панно А. И. Порет называлось «Нищие и беспризорники», панно Т. Н. Глебовой называлось «Тюрьма». Выставка МАИ имела широкий успех.Панно Т. Н. Глебовой «Тюрьма» хранится в собрании барона Тиссен-и Борнемиса в Мадриде. Панно А. И. Порет «Нищие и беспризорники» хранится в частном собрании.

В 1931 г. А. И. Порет и Т. Н. Глебова написали живописную работу : «Дом в разрезе» (другое название «Разрез нашего дома»), 1931. Картина была высоко оценена П. Н. Филоновым. Судьба этой картины сложилась непросто: художницы разрезали её надвое. Местонахождение части картины, написанной А. И. Порет неизвестно. Другая часть «Дома в разрезе» написанная Т. Н. Глебовой, сохранившаяся у неё после блокады, в 1989 г. поступила в собрание Ярославского художественного музея, и, хотя на ней Алиса Порет ничего не написала, картина продолжает сохранять условное двойное авторство.

Т. Н. Глебова и А. И. Порет оформили совместно около 16 книг.»Мы… писали вместе, сидя рядом, большие полотна маслом и научились рисовать, ведя карандашом с двух сторон и всё сходилось. Так же мы делали все детские книжки и рисунки для «Чижа» и «Ежа». В 1932 г. вместе с другими членами МАИ участвовала в оформлении издания финского эпоса «Калевала». C 1934 года творческое сотрудничество Глебовой и Порет прекратилось.

В конце 1920-х и в начале 1930-х гг. художница сделала не так много станковых работ, потому что филоновская техника работы точкой была крайне трудоёмкой.

В 1933 г. вышла замуж за художника Петра Павловича Снопкова. C 1937 по 1961 г. была замужем за композитором Борисом Сергеевичем Майзелем.

Во время войны, в 1942 году эвакуировалась из блокадного Ленинграда в Свердловск, вернулась в 1944 году. Всё чёрное, а такого хватало, она словно не замечала, никакого плача по арестованным и невинно убиенным. Даже редкие печальные истории кончались у нее хорошо: «Пошли годы без пищи и топлива, мы продавали вещи. Отец умер. Мы втроём сидели у холодной печурки и не знали, что разрубить, чтобы согреть чайник». Но тут брат обнаружил в спрятанном на антресолях кукольном домике золотые монеты, на них купили рояль. «На этом инструменте у нас играли потом замечательные пианисты — Юдина, Браудо, Софроницкий». После войны рояль пришлось продать — нужны были деньги на кооператив. «Дом превратился в рояль, а рояль — опять в дом», — с благодарностью резюмирует Порет.

С 1945 по 1984 год Алиса Ивановна Порет жила в Москве в так называемом композиторском доме N 13 по ул. Огарёва. В её небольшой квартирке до самой смерти художницы висела самая любимая её картина «Вечно Золотой Бах». Её намеревался приобрести Русский музей, но Алиса Ивановна не захотела расставаться со своим Золотым Бахом. Он был для неё не только Богом, недосягаемым совершенством в искусстве, но и существом одушевлённым, немым собеседником её одинокой старости. С 1984 года «Вечно Золотой Бах» Алисы Порет находится в Петрозаводске, в Музее изобразительных искусств РК, и скоро займет своё место в его постоянной экспозиции (картина приобретена уже после смерти А.И. Порет у её друга и наследницы К.Ц. Елагиной).

Иллюстрировала детские книги, работала в живописи. Известна по иллюстрациям к первому изданию «Винни Пуха».Книга Алана Милна «Винни-Пух и все остальные» в пересказе Бориса Заходера (более привычное название появилось позже) вышла 13 июля 1960 года в издательстве «Детгиз» тиражом 150.000 экземпляров и осталась у нас бестселлером на все времена. Рисунки к первому русскому изданию историй о медвежонке сделала именно Алиса Порет. Вдова Заходера считает, что это самые лучшие, самые адекватные иллюстрации к книге, поскольку тут абсолютно ясно, что медведь действительно набит опилками, а не чем-то ещё, скажем, поролоном.

По воспоминаниям Алисы Порет, обладавшей невероятной трудоспособностью и быстротой, она читала текст и тут же рисовала. Только что прочитанное слово моментально превращалось в картинку. Вот почему, будь то стихи или проза, в сочетании с иллюстрациями Порет они составляют в книге единое целое.

«…Облегчило мне работу в детской книге необыкновенно быстрое возникновение образа, ― это было для меня не мучительно. Только что прочитанное слово мгновенно превращалось в картинку, и уже настолько, что менять я никогда ни за что не хотела… если были какие-то требования в издательстве, что, впрочем, бывало редко, потому что я всю работу сдавала сразу, и как-то это всех убеждало».

В послевоенный период начался совершенно иной период творчества А. И. Порет. Она создала более 200 живописных произведений. По ним невозможно представить, что когда-то она работала по аналитическому методу Филонова и была его ученицей.

Порет писала портреты своих посетителей, в особенности музыкантов. Ее кисти принадлежат портрет молодого Д. Шостаковича и восемь портретов певицы З. Долухановой. Посмертный портрет Юдиной, исполненный на фоне органа в 1970-е, представлял собой своеобразный реквием.

Большое влияние на творчество Порет оказала музыка И.-С. Баха. Ему посвящены многие ее фантазийные картины: «Вечно Золотой Бах», «Здравствуй, Бог, здравствуй, Бах» и т. д.

Продолжала работу по оформлению детской книги, вплоть до 1980-х гг.

В 1974 году прошла первая персональная выставка художницы в Центральном доме архитектора. В 1980 году — персональная выставка в МОССХ. В 1992 к 90-летию со дня рождения Порет в Петрозаводске в Музее ИЗО состоялась выставка произведений художницы.

Произведения Порет находятся в Государственном Русском музее, в Музее изобразительных искусств РК (Петрозаводск), в других музеях России, а также в частных коллекциях, в частности в собрании ее друга и наследницы К. Ц. Елагиной.

Умерла 15 февраля 1984 года в Москве.

Источник: статья о Порет А. И. в Википедии, artinvestment.ru,  книгидетства.рф

Исай Рахтанов «Притягательный  мир подробностей»Алиса ПоретВспомним. Алиса Ивановна ПоретАлиса Порет. Как я стала художникомАлиса Порет и Даниил ХармсАлиса Порет. Воспоминания о Данииле ХармсеЧто там увидела АлисаАлиса Порет. ВоспоминанияАлиса Порет о войне и блокаде Ленинграда      

Книги с иллюстрациями Порет А. И. в Лабиринте

Книги с иллюстрациями Порет А. И. в Риде

Книги с иллюстрациями Порет А. И. в Озоне

Книги с иллюстрациями Порет А. И. в моем блоге

Левин В. А. «Кошки-мышки»   в Лабиринте, в Риде, в Озоне

Заходер Б. В. «Белый дом и Черный кот»    в Лабиринте, в Риде, в Озоне

Михалков С. В. «Котёнок»    в Лабиринте, в Риде, в Озоне

«Котик-коток»   в Лабиринте, в Риде

Тайц Я. М. «Дед Мороз»    в Лабиринте, в Риде, в Озоне

Рекомендую следующие книги с иллюстрациями Порет А. И.   в Лабиринте, в Озоне   в Лабиринте, в Риде, в Озоне      в Лабиринте, в Риде, в Озоне

«Алиса Ивановна Порет. Живопись, графика, фотоархив, воспоминания»    в Лабиринте, в Риде, в Озоне

booksplim.ru

---

• 
  Картины клер баслер
• 
  Альберт кейп картины
• 
  Защитники руси картины
• 
  Картины георг гросс
• 
  Марк смирнов картины
• 
  Картины борис карафелов
• 
  Уолтер сикерт картины
• 
  Картины чюрлениса смотреть
• 
  Сикерт уолтер картины
• 
  Осмоловский анатолий картины
• 
  Марина подгаевская картины