§ 61. Язык и картина мира. Язык картина


§ 61. Язык и картина мира

Проблема «Язык и картина мира» была заявлена В. Гумбольдтом и Потебней как важнейшая сторона изучения языка, его антропологи­ческой роли. В последующее время она стала предметом специального исследования в теории лингвистической относительности, представ­ленной в Европе неогумбольдтианством (Л. Вейсгербер), в Америке Э. Сепиром и Б. Уорфом («гипотеза Сепира — Уорфа»). Но в настоящее время проблема картины мира вызвала интерес у представителей разных наук, а не только у языковедов: философов, физиков, искус­ствоведов, антропологов, химиков и др.

Языковая картина мира формируется вместе с языком. В. Гум­больдт, а также его последователи, авторы концепции лингвистической относительности, утверждают, что язык системой своих значений, выражаемых понятий создает промежуточный мир между человеческим сообществом и действительностью. «...Каждый язык,— пишет В. Гум­больдт,— образует вокруг народа своего сферу, которую надо оставить, чтобы перейти в подобную сферу другого народа. Поэтому изучение чужого языка всегда должно бы быть приобретением новой точки

165

миросозерцания; в некоторой степени так и бывает, потому что в каждом языке содержится особенная ткань понятий и представлений одной части человечества» (44, с. 57). Надо полагать, что этот проме­жуточный мир создают не только понятия и представления, как обобщенно пишет В. Гумбольдт, но и другие формы мысли — образы, смыслы, суждения, включающие актуальное содержание, объективный истинностный элемент.

К сожалению, отсутствуют значительные обследования эмпириче­ского материала, воссоздающие цельную ту или другую языковую картину мира. В лучшем случае описание картины мира ограничивается отдельными наблюдениями над лексическими или грамматическими фактами, свидетельствующими о своеобразном преломлении действи­тельности в изучаемом языке (см. исследования Л. Вейсгербера, Э. Сепира, Б. Уорфа, а также см.: (45, 33). Поэтому суждения о языковых картинах мира, кроме указанных работ, основываются либо на изве­стных по другим исследованиям фактах, либо отчасти носят гипотети­ческий характер. Надо, однако, заметить, что изучение языковой картины мира имеет объективные трудности. Хотя о ней известно в языкознании давно, для языкознания эта проблема все еще остается новой, как и для других наук, где о соответствующей картине мира заговорили сравнительно недавно. Нет разработанных методологий, методов и методик описания языковой картины мира; нет четкого разграничения между собственно языковой и так называемой концеп­туальной картиной мира, основанной на знании (в широком смысле слова) человека о действительности, а не только на значениях языковых знаков, и др. Но одновременно у ученых нет и сомнений в объективном существовании языковой и других картин мира.

В положении, которое возникло в современной науке, стало мето­дологически важным определить в той или другой отдельной науке свое видение мира, основываясь на базовых теоретических категориях своей науки и в соответствии с общей научной парадигмой. В резуль­тате разрабатываются разные научные картины мира, характерные для прошлых и настоящей эпох: мифологическая, религиозная, философ­ская, физическая, художественная и др. Такой общий, можно сказать, интерес к данной теоретической проблеме повлек за собой и лингви­стов обратиться вновь к своей картине мира. О значении разработки языковой картины мира В.И. Постовалова пишет следующее: «В лингвистике появление понятия языковой картины мира является симптомом возникновения гносеолингвистики как части лингвистики, развиваемой на антропологических началах. Понятие языковой карти­ны мира позволяет глубже решать вопрос о соотношении языка и действительности, инвариантного и идиоматического в процессах язы­кового «отображения» действительности как сложного процесса ин­терпретации человеком мира.

...Понятие картины мира становится органически необходимым 166

концептуальным элементом гносеологии, исходящей из идеи об истине как процессе движения от относительной истины к абсолютной» (33, с. 18).

На протяжении всей своей истории человек взаимодействовал с окружающим миром, отражая и познавая его в своей деятельности, в том числе и речевой. Человек не может непосредственно познать окружающую действительность, «войти» в нее, узнать ее внутреннее устройство, открыть ее существенные стороны. Для своего ориентиро­вания и познания противостоящего ему мира человек нуждается в особых опосредованных знаковых, символиче­ских структурах, прежде всего в языке, но также в мифологии, религии, науке, искусстве, выступающих в роли регуляторов его жиз­недеятельности. На основе понятий и категорий этих структур человек создает картину мира, которая считается одним из базисных понятий теории человека. «Картина мира,— продолжает В.И. Постовалова,— есть целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны. Картина мира как глобальный образ мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. Опыты и формы контактов человека с миром в процессе его постижения характеризуются чрезвычайным разнообразием» (33, с. 19—20).

Язык как естественная знаковая система, как активное орудие и средство отражения и познания дает возможность личные достижения в познании мира делать общими, а общие, накопленные предшеству­ющими и настоящими поколениями,— усваивать отдельной языковой личностью данного сообщества. Все это служит накоплению знаний об окружающем мире. С помощью языковой коммуникации создается общая для данного языкового коллектива картина мира, регулирующая поведение, деятельность людей данного сообщества и обеспечивающая понимание между его членами, несмотря на разницу в возрасте, образовании, развитии... Такое взаимопонимание различных по ука­занным признакам людей возможно потому, что существует общее смысловое поле, создаваемое опытом общения и деятельности людей, владением значениями и смыслами языковых единиц, опреде­ленного объема знанием окружающей жизни. Понимание есть вклю­чение сообщаемого в это смысловое поле, которым владеет каждый говорящий на данном языке. Возможности взаимопонимания в этом смысловом поле весьма значительны благодаря наличию, во-первых, разных уровней в семантической структуре слова и, во-вторых, широ­кого диапазона и разной глубины практического и теоретического знания об окружающем мире. Такой «разброс» смыслового поля об­щества включает тот усвоенный говорящими минимум владения се­мантикой языка и знания, который и обеспечивает общение и взаимопонимание в языковом сообществе.

Как известно, Потебня выделял в семантической структуре слова

167

«ближайшее» и «дальнейшее» значения. «Ближайшее» значение народ­но, это семантическое ядро или семантический минимум, необходи­мый для общения и взаимопонимания людей, говорящих на данном языке. «Ближайшие» значения в сочетании с соответствующим им знанием действительности, которыми владеют все представители на­рода, скажем, русского, обеспечивают понимание между, например, неграмотным человеком и академиком-интеллектуалом. Разумеется, последний владеет не только общей языковой картиной мира, которую знает и его собеседник. Картина мира нашего академика, исследую­щего, допустим, явления микро- или макромира, неизмеримо отлича­ется по своей сложности и проникновению в окружающий видимый и невидимый мир от картины мира неграмотного собеседника, зани­мающегося несложным физическим трудом. Но не будем смотреть свысока на картину мира неграмотного человека. В ней обобщен и закреплен опыт многих поколений людей, обеспечивавший их жизне­деятельность, позволявший удовлетворять свои жизненные потребно­сти. «Дальнейшее» значение ненародно, субъективно, лично; однако диалектика отношений этих значений заключается в том, что, по Потебне, «из личного понимания возникает высшая объективность мысли, научная» (3, с. 20). Истину, замечал Декарт, скорее откроет личность, а не масса.

Владение говорящими «ближайшими» значениями, а следователь­но, и зафиксированной в них общей языковой картиной мира делает возможным их общение и взаимопонимание, несмотря на различия их в жизненном опыте, глубине и охвате восприятия и понимания дей­ствительных явлений, в наличии других картин мира. «Индивидуальная картина мира,— пишет В.И. Постовалова,— являет собой единство «личного» и «народного». Картины мира у людей соизмеримы, потому что они имеют общее ядро, которое «народно» (33, с. 28).

Однако любая человеческая картина мира, в том числе и основы­вающаяся на «дальнейших» значениях и категориях, представляющих собой последнее слово науки, в конечном счете ограничена в силу своей субъективности, заключая в себе относительную истину.

Языковая картина мира создается стихийно, независимо от инди­вида как отражение мира в значениях и категориях языка, в его форме и содержании. Она не осознается человеком в качестве определенного цельного мировидения и миропонимания (впрочем, как и сам язык: человек может свободно владеть языком, не зная ничего об его устройстве). Языковая картина мира не результат рефлексии человека; тем не менее он, не отдавая себе отчета, руководствуется в своей жизни этой картиной вместе с усвоенным языком. В зависимости от владения картиной мира осуществляется деятельность человека, его отношение к окружающему миру; несомненно ее влияние на сознание индивида и всего общества. Картина мира представляет собой безотчетный, но типический мотив поведения, деятельности человека; отсюда и труд-168

ность «извлечения» языковой картины мира в качестве мотива деятель­ности человека, в том числе и речевой.

Исследователи справедливо утверждают, что языковая картина мира есть не только понятийное и категориальное отражение мира; это одновременно и образно представляемая, эмоционально переживае­мая, динамично изменяющаяся картина мира в зависимости от возраста человека, условий его жизни, рода деятельности, образования, способ­ностей и др.

По мере развития знаний людей, в условиях углубляющегося разделения труда, обособления различных отраслей знания в обществе дифференцировались и усложнялись представления о мире. Появля­ются мифологическая, религиозная, философская, художественная, физическая и др. картины мира. Эти картины мира формируются на актуальном содержании, поэтому они обычно находятся «впереди» языковой картины, закрепленной прежде всего во внутренней форме языка (см. ниже). Таким образом, один и тот же естественный язык в своем актуальном речевом применении может включать разные кар­тины мира, используя при этом и другие знаковые системы. Естест­венный язык, в силу своих универсальных качеств как средство общения и выражения мысли, может участвовать в образовании раз­личных картин мира. Конвенциональные же, искусственные знаковые системы могут применяться только при выражении отдельных картин мира.

Поскольку отражение и познание мира возможно только субъек­тивным путем, то в каждом языке осуществляется индивидуальный поиск истины. Сторонники концепции образования или создания единого языка в человеческом обществе будущего — коммунистиче­ского или некоммунистического толка (см. 46) — видели в таком едином для всего человечества языке, а следовательно, и единой для всего человечества картине мира благо. Однако такая перспектива для человечества, по мнению ученых разных наук, напротив, означала бы деградацию человечества и даже его духовную катастрофу. До самого последнего времени умножение языков, их дифференциация в истории человечества преобладают над процессами ассимиляции, отмирания языков. Заимствование же тех или других языковых элементов одним языком у других не лишает его, как правило, самостоятельности и оригинальности. То же самое можно сказать и об интерференции языков.

Распространено мнение, что особая языковая картина создается прежде всего семантической организацией словарного состава языка, своеобразно представляющей действительность. Отсюда делается за­ключение, что целью изучения языковой картины мира должно быть описание и определение особенностей идеографического словаря язы­ка (семантические, понятийные, тематические поля), гиперо-, гипо-нимии, синонимии, вариантности и др. Однако хотя индивидуальная

169

семантическая организация лексики в том или другом языке, несом­ненно, играет важную роль в создании языковой картины мира, тем не менее эта картина будет далеко не полной, если не будут учтены другие компоненты системы языка, и прежде всего глубинные, отно­сящиеся к его внутренней структуре. Своеобразие картины мира создается в значительной мере категориальным пред­ставлением действительности в морфологической, синтаксической, словообразовательной системе языка. В языках, от­носящихся к разным морфологическим типам действительность орга­низуется и отражается по-разному. Кроме того, языковая картина мира зависит от характера образности языка, в чем находит выра­жение психология народа, его мировосприятие и мировидение, образ жизни и др.

Если же говорить обобщенно, то фундаментальные, основополага­ющие черты в языковую картину мира вносит форма языка, создавая особый ракурс отражения мира, его категориальное и акту­альное представление в динамической системе.

Внутренняя форма языка включает различные типы внутриязыко­вых значений — лексических, морфологических, синтаксических, сло­вообразовательных. Этот категориально-понятийный запас выработан в языке в течение столетий и тысячелетий. Форма закрепляет в «снятом» виде типичные, устоявшиеся взаимоотношения человеческого сооб­щества с окружающим миром. Особенно это относится к категориаль­ному составу языка. Посредством грамматических и словооб­разовательных аффиксов выражаются отношения между словами, об­разуются словоформы, синтаксические модели словосочетаний и пред­ложений, словообразовательные модели слов, отражающие поня­тийное и категориальное членение словарного состава, и др. Эти предельно отвлеченные в языке, модели и формы глубинны, нацио­нальны, заключая в себе всякий раз, на каждом этапе развития языка итог взаимоотношения человека и действительности, стереотипы та­кого взаимодействия и взаимоотношения.

Форма консервативна в своем применении и эволюции сравни­тельно с выражаемым с ее помощью содержанием; она имеет значи­тельную историческую глубину, а потому национальна. В силу своей консервативности она, разумеется, не может во многом соответ­ствовать различным научным и иным картинам мира, актуальному содержанию, выражаемому с ее помощью. Форма включает пережитки предшествующих картин мира, хотя и переосмысленных в процессе движения, эволюции языка. Непрерывность языка не отбра­сывает эти пережитки, а преобразовывает их под воздействием нового знания, развития понятий и смыслов и тем самым усугубляет особен­ный, национальный характер языка, его народность. Переосмысление и преобразование прежних значений во вновь образуемых значениях и смыслах слов и выражений порождает, как и в процессе синтеза

170

семантических элементов вообще, идиоматичность семанти­ки языковых знаков, т. е. ту их черту, которую многие языковеды считают фундаментальным их свойством. Непрерывность языка, на­личие в значениях языковых знаков семантических слоев, которые отражают разную степень приближения семантики языка к действи­тельности, а следовательно, разную степень объективности,— все это обеспечивает коммуникативные потребности людей, существенно раз­личающихся по своему развитию, образованию и пр.

Исследование языковой картины мира как выражения в языке особенного мировосприятия и мировидения народа по необходимости оказывается связанным с такими соотносительными категориями, как субъективность и народность и их выражением в языке. Все три категории — языковая картина мира, субъективность и народность в языке — в известной степени содержательно пересекают­ся, а потому органически связаны друг с другом, предполагают друг друга, отличаясь отношением к соответствующим им внеязыковым явлениям и фактам действительности и, как следствие, направлением их исследования.

Языковая картина мира представляет собой индиви­дуальное содержание, образованное в результате отражения и познания действительности народом-носителем данного языка. Языковая кар­тина мира заключает в себе особое мировосприятие и мировидение народа, закрепленное прежде всего в базисном понятийно-категори­альном составе языке (в лексике, грамматике, словообразовании), а также и в образном представлении окружающего мира в семантике различных языковых единиц.

Выражение народности в языке, в отличие от языковой картины мира, хотя и включает ее данные, вместе с тем содержит и другие факты языка, отличающие его от других языков. Кроме того, сам по себе язык являет собой лишь один, весьма существенный, признак народности как более общей категории. Известно, что под народностью понимается совокупность черт, признаков, отличающих один народ от другого. Говоря о важности языка среди других призна­ков народа — антропологических, психологических, этнографических, эстетических, этических и др.,— Потебня видел в языке наиболее совершенное подобие народности.

Субъективность предполагает отношение к объекту. Изу­чение субъективного в языке необходимо связано в каждом языке с особенным характером организации, использования человеческих, ан­тропоморфных средств для проникновения в противостоящий челове­ку-субъекту объективный мир с целью его отражения, познания его устройства, его свойств, качеств... и использования результатов позна­ния в своей жизнедеятельности (см. выше).

Категориальная организация и распределение отражаемой дейст­вительности, ввиду своей отвлеченности и формальности, непосредст-

171

венно не осознается говорящими. Она является не предметом, а средством сообщения и потому не актуальна в общении. Категории — это выработанные в течение исторически весьма длительного времени логико-семантические схемы или рамки, в которые втискивается от­ражаемая действительность. Языковые категории формально, а потому глубинно обусловливают мировосприятие, образ жизни, отношение людей к действительности, а следовательно, в известной степени и поведение людей.

Надо сказать, что категориальное воздействие языка на мировосп­риятие и поведение человека в достаточной степени не исследовано. Теория лингвистической относительности объективно не оценена; в советском языкознании она преимущественно подвергалась критике (см. 47, 48 и др.). Исключение составляет коллективная монография (33), в которой намечено непредвзятое изучение этой проблемы. Между тем о субъективном и человекообразном характере отражения дейст­вительности в грамматических категориях, а следовательно, о выраже­нии в них национальной психологии, языковой картины мира, народности писали видные отечественные и зарубежные ученые.

В отвлеченных грамматических категориях .языка, по мнению Н.Я. Данилевского, сказывается особый психологический склад народа и воззрение на мир: «Если бы в племени не вырабатывалась особен­ность психологического строя, то каким бы образом могли произойти столь существенные различия в логическом строении языков? Отчего один народ так заботится об отличении всех оттенков времени, а другой (как славянский) почти вовсе опускает их из виду, но обращает внимание на качества действия; один употребляет как вспомогательное средство при спряжении глагол иметь, другой же — глагол быть и т. д. Сравнительная филология могла бы служить основанием для сравнитель­ной психологии племен, если бы кто успел прочесть в различии грамма­тических форм различия в психологических процессах и в воззрениях на мир, от которых первые получили свое начало» (49, с. 107—108).

В историческом формировании грамматических категорий и грам­матических систем действует, по мнению Б.А. Серебренникова, «прин­цип избирательности», т. е. выбора определенного представления или признака, который кладется в основу той или другой грамматической абстракции. Поскольку фамматическая абстракция призвана система­тизировать все подпадающие под ее обобщение факты языка, отличаться всеобщностью, то и признак должен быть весьма показательным, отра­жать типичные стороны образа жизни народа, его мировосприятия и психологии (см. многочисленные примеры в (45, с. 54—73).

Значения фамматических категорий предельно отвлечены, участ­вуют в организации и выражении множества различных содержаний. Выступая как отвлеченный, формальный элемент в акте речи, катего­рии как правило, не несут конкретной информации; они служат формальным средством ее организации и выражения. Будучи формаль-

172

ными рамками, выработанными в течение столетий и тысячелетий, категории отражают действительность в определенном ракурсе. Это отражение всеобще, потому оно подчиняет всех говорящих, одновре­менно оно глубинно, во многом определяя характер восприятия и видения действительности и демонстрируя тем самым черты нацио­нальной психологии.

Формальные категории, направляя и организуя наше восприятие и отражение действительных предметов и явлений, тем не менее не закрывают от нас последние; в категориях обнаруживается индивиду­альный национальный подход и ракурс отражения.

Могут возникнуть сомнения в правильности сказанного, поскольку известно, что всегда возможен перевод содержания с одного языка на другой. Для критиков теории лингвистической относительности это соображение является главным доказательством ее научной несостоя­тельности. Однако не нужно думать, что редчайший полиглот В. Гум­больдт, к идеям которого восходит концепция лингвистической отно­сительности, и представители последней не учитывали подобных со­ображений.

Значимые единицы языка, и прежде всего его узловая номинатив­ная — слово, имеют различные уровни семантики. Чем отвлеченнее уровень, тем он глубинней, становясь формой выражения различного содержания. В конкретном предметном содержании этот уровень малоинформативен, но как форма он самобытен и национален, опре­деляя направление восприятия и отражения действительности. Если определенная фамматическая абстракция в одном языке выражается фамматически, а в другом всякий раз лексически, то это не может не указывать на различие в структуре вербального мышления двух наро­дов, а следовательно, и на особенности их психологического склада. Однако с этой точки зрения семантика языковых единиц остается неисследованной.

Различия в формальных категориальных значениях слов разных языков не исключают их предметного тождества (кстати, оно возможно у слов, обозначающих разные понятия). Предметное тождество может быть обеспечено тождеством или сходством «внеязычного содержа­ния», которое благодаря информативной избыточности языков может быть представлено в цепочке разных закономерно связанных между собой преобразований (см. гл. VII). Поэтому при переводе всегда возможен выбор наиболее подходящего по смыслу к оригиналу преоб­разования. Адекватности перевода способствует синонимия, вариатив­ность языковых единиц, речевая подвижность и лабильность смыслов и др.

Выше говорилось, что существуют разные уровни семантики язы­ковых единиц, и прежде всего слова. В повседневном общении слова и их значения указывают на конкретные предметы и явления, которые вошли в круг интересов общающихся. В этих условиях люди офани-

173

чиваются «ближайшими значениями», т. е. семантическим миниму­мом, необходимым для взаимопонимания, указанием на Соответству­ющий предмет. И такое предметное речевое взаимопонимание не исключает категориальных различий, связанных с выражением мысли, как и разных субъективных представлений об обозначаемом. Вместе с тем такой обмен мыслями не передает всю связанную со словом потенциальную семантику, а следовательно, и возможную глубину понимания тем или другим говорящим обозначаемого. В обычном, рутинном общении в этом нет необходимости.

Использование в речи различных уровней семантики слова осуще­ствляется под воздействием контекста, цели сообщения в виде «мо­ментов тождества» (А.Ф. Лосев): слова и предмета, слова и понятия, слова и смысла, слова и образа...

Категориальные значения, будучи структурообразующими, фор­мальными, не препятствуют отражению множества признаков обозна­чаемых предметов и явлений, которые они упорядочивают, систематизируют в языковом выражении.

studfiles.net

Языковая картина мира - это... Что такое Языковая картина мира?

Языковая картина мира — исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отражённая в языке совокупность представлений о мире, определённый способ восприятия и устройства мира, концептуализации действительности. Считается, что каждому естественному языку соответствует уникальная языковая картина мира.

История понятия

Понятие языковой картины мира восходит, с одной стороны, к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Л. Вайсгербер и др.) о внутренней форме языка, а с другой стороны — к идеям американской этнолингвистики, в частности, так называемой гипотезе лингвистической относительности Сепира-Уорфа.

Понятие «языковая картина мира» было введено в научную терминологическую систему Л. Вайсгербером. Основными характеристиками языковой картины мира, которыми её наделяет автор, являются следующие:

  • языковая картина мира — это система всех возможных содержаний: духовных, определяющих своеобразие культуры и менталитета данной языковой общности, и языковых, обусловливающих существование и функционирование самого языка;
  • языковая картина мира, с одной стороны, есть следствие исторического развития этноса и языка, а с другой стороны, является причиной своеобразного пути их дальнейшего развития;
  • языковая картина мира чётко структурирована и в языковом выражении является многоуровневой. Она определяет особый набор звуков и звуковых сочетаний, особенности строения артикуляционного аппарата носителей языка, просодические характеристики речи, словарный состав, словообразовательные возможности языка и синтаксис словосочетаний и предложений, а также паремиологический багаж;
  • языковая картина мира изменчива во времени;
  • языковая картина мира создает однородность языковой сущности, способствуя закреплению языкового и культурного своеобразия в видении мира и его обозначения средствами языка;
  • языковая картина мира существует в однородном своеобразном самосознании языковой общности и передается последующим поколениям через мировоззрение, правила поведения, образ жизни, запечатлённые средствами языка;
  • картина мира какого-либо языка является его преобразующей силой, формирующей представление об окружающем мире через язык как «промежуточный мир» у носителей этого языка;
  • языковая картина мира конкретной языковой общности — это её общекультурное достояние[1].

Современный статус

В последние годы языковая картина мира стала одной из наиболее актуальных тем отечественного языкознания[2].

Языковую картину мира определяют следующим образом:

  • представление о действительности, отраженное в языковых знаках и их значениях — языковое членение мира, языковое упорядочение предметов и явлений, заложенная в системных значениях слов информация о мире[3];
  • результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием того или иного языкового сообщества[4].

Утверждается, что совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов, или предписаний (например, хорошо, если другие люди знают, что человек чувствует), и навязывается в качестве обязательной всем носителям языка, потому что представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде. Пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключённый в них взгляд на мир. Напротив, те смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в тот общий фонд представлений, который формирует языковую картину мира. Так, из русской пословицы Любовь зла, полюбишь и козла нельзя сделать никаких выводов о месте любви в русской языковой картине мира: можно говорить лишь о том, что козёл предстает в ней как малосимпатичное существо[5].

Согласно О. А. Корнилову, в современной лингвистике можно выделить два подхода к языковой картине мира: «объективистский» и «субъективистский»[6]. Первый из них предполагает, что при образовании картины мира язык выступает не демиургом этой картины, а лишь формой выражения понятийного (мыслительно-абстрактного) содержания, добытого человеком в процессе своей деятельности (теории и практики)[7]. Таким образом, языковая картина мира «привязывается» к объективному миру через постулирование её стремления максимально точно, адекватно отразить объективную реальность.

Согласно второму, «субъективистскому» подходу, языковая картина мира — это отражённый в языке вторичный мир, являющийся результатом преломления в человеческом сознании объективного мира. Обыденный язык творит языковую картину мира, в которой отражаются и фиксируются не только знания о мире, но и заблуждения, ощущения относительно мира, его оценки, фантазии и мечты о мире. Такое понимание сущности языковой картины мира не требует от неё объективности[6].

По мнению В. Н. Телия, языковая картина мира — это неизбежный для мыслительно-языковой деятельности продукт созна­ния, возникающий в результате взаимодействия мышления, действи­тельности и языка как средства выражения мыслей о мире в актах коммуникации. Метафора является одним из наиболее продуктивных средств формирования вторичных наименований в создании языковой картины мира[8].

Отмечается, что языковая картина мира отражает состояния восприятия действительности, сложившиеся в прошлые периоды развития языка в обществе[3]. Вместе с тем языковая картина мира изменяется со временем, и её изменения — это отражение изменяющегося мира, появление новых реалий, а не стремление к идентичности с научной картиной мира[9].

Типология языковых картин мира

Языковая картина мира вообще является абстракцией. Реально существуют и могут анализироваться лишь языковые картины мира конкретных национальных языков — национальные языковые картины мира[10].

Результатом отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием отдельного человека является индивидуальная национальная картина мира. Также общенациональной языковой картине мира противопоставляются языковые картины мира, ограниченные социальной сферой — территориально (диалекты, говоры) и профессионально (подъязыки наук и ремесел)[11].

См. также

Литература

  • Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка // Избранные труды, т.2. — М., 1995.
  • Гвоздева А. А. Языковая картина мира: лингвокультурологические и гендерные особенности (на материале художественных произведений русскоязычных и англоязычных авторов). — Краснодар, 2004.
  • Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. — М.: Языки славянской культуры, 2005.
  • Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. — М.: Наука, 1990. — 103 с.
  • Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. — М., 2002.
  • Новикова Н. С., Черемисина Н. В. Многомирие в реалии и общая типология языковых картин мира // Филологические науки. — 2000. — № 1. — С. 40-49.
  • Попова З. Д., Стернин И. А. Очерки по когнитивной лингвистике. — Воронеж: Истоки, 2001.
  • Сукаленко Н. И. Отражение обыденного сознания в образной языковой картине мира. — Киев: Наукова думка, 1992. — 164 с.
  • Телия В. Н. Метафоризация и её роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. — М., 1988.
  • Чулкина Н. Л. Мир повседневности в языковом сознании русских: Лингвокультурологическое описание. Изд.3, стереот. — М., 2009. — 256 с. — ISBN 978-5-397-00643-9
  • Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира. (Модели пространства, времени и восприятия). — М., 1994.

Примечания

  1. ↑ Содержание понятия языковая картина мира в лингвистике
  2. ↑ Воротников Ю. Л. «Языковая картина мира»: трактовка понятия
  3. ↑ 1 2 Попова З. Д., Стернин И. А. Очерки по когнитивной лингвистике. — Воронеж: Истоки, 2001. — С. 68
  4. ↑ Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. 2-е изд., испр. и доп. — М.: ЧеРо, 2003. — С. 112
  5. ↑ Анна Зализняк, Ирина Левонтина, Алексей Шмелев. Ключевые идеи русской языковой картины мира
  6. ↑ 1 2 Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. 2-е изд., испр. и доп. — М.: ЧеРо, 2003. — С. 97-99
  7. ↑ Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. — М.: Наука, 1990. — C. 25
  8. ↑ В. Н. Телия Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира
  9. ↑ Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. 2-е изд., испр. и доп. — М.: ЧеРо, 2003. — С. 15
  10. ↑ Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. 2-е изд., испр. и доп. — М.: ЧеРо, 2003. — С. 113
  11. ↑ Новикова Н. С., Черемисина Н. В. Многомирие в реалии и общая типология языковых картин мира // Филологические науки. — 2000. — № 1. — С. 40-49

Ссылки

dic.academic.ru

§ 61. Язык и картина мира

Проблема «Язык и картина мира» была заявлена В. Гумбольдтом и Потебней как важнейшая сторона изучения языка, его антропологи­ческой роли. В последующее время она стала предметом специального исследования в теории лингвистической относительности, представ­ленной в Европе неогумбольдтианством (Л. Вейсгербер), в Америке Э. Сепиром и Б. Уорфом («гипотеза Сепира — Уорфа»). Но в настоящее время проблема картины мира вызвала интерес у представителей разных наук, а не только у языковедов: философов, физиков, искус­ствоведов, антропологов, химиков и др.

Языковая картина мира формируется вместе с языком. В. Гум­больдт, а также его последователи, авторы концепции лингвистической относительности, утверждают, что язык системой своих значений, выражаемых понятий создает промежуточный мир между человеческим сообществом и действительностью. «...Каждый язык,— пишет В. Гум­больдт,— образует вокруг народа своего сферу, которую надо оставить, чтобы перейти в подобную сферу другого народа. Поэтому изучение чужого языка всегда должно бы быть приобретением новой точки

165

миросозерцания; в некоторой степени так и бывает, потому что в каждом языке содержится особенная ткань понятий и представлений одной части человечества» (44, с. 57). Надо полагать, что этот проме­жуточный мир создают не только понятия и представления, как обобщенно пишет В. Гумбольдт, но и другие формы мысли — образы, смыслы, суждения, включающие актуальное содержание, объективный истинностный элемент.

К сожалению, отсутствуют значительные обследования эмпириче­ского материала, воссоздающие цельную ту или другую языковую картину мира. В лучшем случае описание картины мира ограничивается отдельными наблюдениями над лексическими или грамматическими фактами, свидетельствующими о своеобразном преломлении действи­тельности в изучаемом языке (см. исследования Л. Вейсгербера, Э. Сепира, Б. Уорфа, а также см.: (45, 33). Поэтому суждения о языковых картинах мира, кроме указанных работ, основываются либо на изве­стных по другим исследованиям фактах, либо отчасти носят гипотети­ческий характер. Надо, однако, заметить, что изучение языковой картины мира имеет объективные трудности. Хотя о ней известно в языкознании давно, для языкознания эта проблема все еще остается новой, как и для других наук, где о соответствующей картине мира заговорили сравнительно недавно. Нет разработанных методологий, методов и методик описания языковой картины мира; нет четкого разграничения между собственно языковой и так называемой концеп­туальной картиной мира, основанной на знании (в широком смысле слова) человека о действительности, а не только на значениях языковых знаков, и др. Но одновременно у ученых нет и сомнений в объективном существовании языковой и других картин мира.

В положении, которое возникло в современной науке, стало мето­дологически важным определить в той или другой отдельной науке свое видение мира, основываясь на базовых теоретических категориях своей науки и в соответствии с общей научной парадигмой. В резуль­тате разрабатываются разные научные картины мира, характерные для прошлых и настоящей эпох: мифологическая, религиозная, философ­ская, физическая, художественная и др. Такой общий, можно сказать, интерес к данной теоретической проблеме повлек за собой и лингви­стов обратиться вновь к своей картине мира. О значении разработки языковой картины мира В.И. Постовалова пишет следующее: «В лингвистике появление понятия языковой картины мира является симптомом возникновения гносеолингвистики как части лингвистики, развиваемой на антропологических началах. Понятие языковой карти­ны мира позволяет глубже решать вопрос о соотношении языка и действительности, инвариантного и идиоматического в процессах язы­кового «отображения» действительности как сложного процесса ин­терпретации человеком мира.

...Понятие картины мира становится органически необходимым 166

концептуальным элементом гносеологии, исходящей из идеи об истине как процессе движения от относительной истины к абсолютной» (33, с. 18).

На протяжении всей своей истории человек взаимодействовал с окружающим миром, отражая и познавая его в своей деятельности, в том числе и речевой. Человек не может непосредственно познать окружающую действительность, «войти» в нее, узнать ее внутреннее устройство, открыть ее существенные стороны. Для своего ориентиро­вания и познания противостоящего ему мира человек нуждается в особых опосредованных знаковых, символиче­ских структурах, прежде всего в языке, но также в мифологии, религии, науке, искусстве, выступающих в роли регуляторов его жиз­недеятельности. На основе понятий и категорий этих структур человек создает картину мира, которая считается одним из базисных понятий теории человека. «Картина мира,— продолжает В.И. Постовалова,— есть целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны. Картина мира как глобальный образ мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. Опыты и формы контактов человека с миром в процессе его постижения характеризуются чрезвычайным разнообразием» (33, с. 19—20).

Язык как естественная знаковая система, как активное орудие и средство отражения и познания дает возможность личные достижения в познании мира делать общими, а общие, накопленные предшеству­ющими и настоящими поколениями,— усваивать отдельной языковой личностью данного сообщества. Все это служит накоплению знаний об окружающем мире. С помощью языковой коммуникации создается общая для данного языкового коллектива картина мира, регулирующая поведение, деятельность людей данного сообщества и обеспечивающая понимание между его членами, несмотря на разницу в возрасте, образовании, развитии... Такое взаимопонимание различных по ука­занным признакам людей возможно потому, что существует общее смысловое поле, создаваемое опытом общения и деятельности людей, владением значениями и смыслами языковых единиц, опреде­ленного объема знанием окружающей жизни. Понимание есть вклю­чение сообщаемого в это смысловое поле, которым владеет каждый говорящий на данном языке. Возможности взаимопонимания в этом смысловом поле весьма значительны благодаря наличию, во-первых, разных уровней в семантической структуре слова и, во-вторых, широ­кого диапазона и разной глубины практического и теоретического знания об окружающем мире. Такой «разброс» смыслового поля об­щества включает тот усвоенный говорящими минимум владения се­мантикой языка и знания, который и обеспечивает общение и взаимопонимание в языковом сообществе.

Как известно, Потебня выделял в семантической структуре слова

167

«ближайшее» и «дальнейшее» значения. «Ближайшее» значение народ­но, это семантическое ядро или семантический минимум, необходи­мый для общения и взаимопонимания людей, говорящих на данном языке. «Ближайшие» значения в сочетании с соответствующим им знанием действительности, которыми владеют все представители на­рода, скажем, русского, обеспечивают понимание между, например, неграмотным человеком и академиком-интеллектуалом. Разумеется, последний владеет не только общей языковой картиной мира, которую знает и его собеседник. Картина мира нашего академика, исследую­щего, допустим, явления микро- или макромира, неизмеримо отлича­ется по своей сложности и проникновению в окружающий видимый и невидимый мир от картины мира неграмотного собеседника, зани­мающегося несложным физическим трудом. Но не будем смотреть свысока на картину мира неграмотного человека. В ней обобщен и закреплен опыт многих поколений людей, обеспечивавший их жизне­деятельность, позволявший удовлетворять свои жизненные потребно­сти. «Дальнейшее» значение ненародно, субъективно, лично; однако диалектика отношений этих значений заключается в том, что, по Потебне, «из личного понимания возникает высшая объективность мысли, научная» (3, с. 20). Истину, замечал Декарт, скорее откроет личность, а не масса.

Владение говорящими «ближайшими» значениями, а следователь­но, и зафиксированной в них общей языковой картиной мира делает возможным их общение и взаимопонимание, несмотря на различия их в жизненном опыте, глубине и охвате восприятия и понимания дей­ствительных явлений, в наличии других картин мира. «Индивидуальная картина мира,— пишет В.И. Постовалова,— являет собой единство «личного» и «народного». Картины мира у людей соизмеримы, потому что они имеют общее ядро, которое «народно» (33, с. 28).

Однако любая человеческая картина мира, в том числе и основы­вающаяся на «дальнейших» значениях и категориях, представляющих собой последнее слово науки, в конечном счете ограничена в силу своей субъективности, заключая в себе относительную истину.

Языковая картина мира создается стихийно, независимо от инди­вида как отражение мира в значениях и категориях языка, в его форме и содержании. Она не осознается человеком в качестве определенного цельного мировидения и миропонимания (впрочем, как и сам язык: человек может свободно владеть языком, не зная ничего об его устройстве). Языковая картина мира не результат рефлексии человека; тем не менее он, не отдавая себе отчета, руководствуется в своей жизни этой картиной вместе с усвоенным языком. В зависимости от владения картиной мира осуществляется деятельность человека, его отношение к окружающему миру; несомненно ее влияние на сознание индивида и всего общества. Картина мира представляет собой безотчетный, но типический мотив поведения, деятельности человека; отсюда и труд-168

ность «извлечения» языковой картины мира в качестве мотива деятель­ности человека, в том числе и речевой.

Исследователи справедливо утверждают, что языковая картина мира есть не только понятийное и категориальное отражение мира; это одновременно и образно представляемая, эмоционально переживае­мая, динамично изменяющаяся картина мира в зависимости от возраста человека, условий его жизни, рода деятельности, образования, способ­ностей и др.

По мере развития знаний людей, в условиях углубляющегося разделения труда, обособления различных отраслей знания в обществе дифференцировались и усложнялись представления о мире. Появля­ются мифологическая, религиозная, философская, художественная, физическая и др. картины мира. Эти картины мира формируются на актуальном содержании, поэтому они обычно находятся «впереди» языковой картины, закрепленной прежде всего во внутренней форме языка (см. ниже). Таким образом, один и тот же естественный язык в своем актуальном речевом применении может включать разные кар­тины мира, используя при этом и другие знаковые системы. Естест­венный язык, в силу своих универсальных качеств как средство общения и выражения мысли, может участвовать в образовании раз­личных картин мира. Конвенциональные же, искусственные знаковые системы могут применяться только при выражении отдельных картин мира.

Поскольку отражение и познание мира возможно только субъек­тивным путем, то в каждом языке осуществляется индивидуальный поиск истины. Сторонники концепции образования или создания единого языка в человеческом обществе будущего — коммунистиче­ского или некоммунистического толка (см. 46) — видели в таком едином для всего человечества языке, а следовательно, и единой для всего человечества картине мира благо. Однако такая перспектива для человечества, по мнению ученых разных наук, напротив, означала бы деградацию человечества и даже его духовную катастрофу. До самого последнего времени умножение языков, их дифференциация в истории человечества преобладают над процессами ассимиляции, отмирания языков. Заимствование же тех или других языковых элементов одним языком у других не лишает его, как правило, самостоятельности и оригинальности. То же самое можно сказать и об интерференции языков.

Распространено мнение, что особая языковая картина создается прежде всего семантической организацией словарного состава языка, своеобразно представляющей действительность. Отсюда делается за­ключение, что целью изучения языковой картины мира должно быть описание и определение особенностей идеографического словаря язы­ка (семантические, понятийные, тематические поля), гиперо-, гипо-нимии, синонимии, вариантности и др. Однако хотя индивидуальная

169

семантическая организация лексики в том или другом языке, несом­ненно, играет важную роль в создании языковой картины мира, тем не менее эта картина будет далеко не полной, если не будут учтены другие компоненты системы языка, и прежде всего глубинные, отно­сящиеся к его внутренней структуре. Своеобразие картины мира создается в значительной мере категориальным пред­ставлением действительности в морфологической, синтаксической, словообразовательной системе языка. В языках, от­носящихся к разным морфологическим типам действительность орга­низуется и отражается по-разному. Кроме того, языковая картина мира зависит от характера образности языка, в чем находит выра­жение психология народа, его мировосприятие и мировидение, образ жизни и др.

Если же говорить обобщенно, то фундаментальные, основополага­ющие черты в языковую картину мира вносит форма языка, создавая особый ракурс отражения мира, его категориальное и акту­альное представление в динамической системе.

Внутренняя форма языка включает различные типы внутриязыко­вых значений — лексических, морфологических, синтаксических, сло­вообразовательных. Этот категориально-понятийный запас выработан в языке в течение столетий и тысячелетий. Форма закрепляет в «снятом» виде типичные, устоявшиеся взаимоотношения человеческого сооб­щества с окружающим миром. Особенно это относится к категориаль­ному составу языка. Посредством грамматических и словооб­разовательных аффиксов выражаются отношения между словами, об­разуются словоформы, синтаксические модели словосочетаний и пред­ложений, словообразовательные модели слов, отражающие поня­тийное и категориальное членение словарного состава, и др. Эти предельно отвлеченные в языке, модели и формы глубинны, нацио­нальны, заключая в себе всякий раз, на каждом этапе развития языка итог взаимоотношения человека и действительности, стереотипы та­кого взаимодействия и взаимоотношения.

Форма консервативна в своем применении и эволюции сравни­тельно с выражаемым с ее помощью содержанием; она имеет значи­тельную историческую глубину, а потому национальна. В силу своей консервативности она, разумеется, не может во многом соответ­ствовать различным научным и иным картинам мира, актуальному содержанию, выражаемому с ее помощью. Форма включает пережитки предшествующих картин мира, хотя и переосмысленных в процессе движения, эволюции языка. Непрерывность языка не отбра­сывает эти пережитки, а преобразовывает их под воздействием нового знания, развития понятий и смыслов и тем самым усугубляет особен­ный, национальный характер языка, его народность. Переосмысление и преобразование прежних значений во вновь образуемых значениях и смыслах слов и выражений порождает, как и в процессе синтеза

170

семантических элементов вообще, идиоматичность семанти­ки языковых знаков, т. е. ту их черту, которую многие языковеды считают фундаментальным их свойством. Непрерывность языка, на­личие в значениях языковых знаков семантических слоев, которые отражают разную степень приближения семантики языка к действи­тельности, а следовательно, разную степень объективности,— все это обеспечивает коммуникативные потребности людей, существенно раз­личающихся по своему развитию, образованию и пр.

Исследование языковой картины мира как выражения в языке особенного мировосприятия и мировидения народа по необходимости оказывается связанным с такими соотносительными категориями, как субъективность и народность и их выражением в языке. Все три категории — языковая картина мира, субъективность и народность в языке — в известной степени содержательно пересекают­ся, а потому органически связаны друг с другом, предполагают друг друга, отличаясь отношением к соответствующим им внеязыковым явлениям и фактам действительности и, как следствие, направлением их исследования.

Языковая картина мира представляет собой индиви­дуальное содержание, образованное в результате отражения и познания действительности народом-носителем данного языка. Языковая кар­тина мира заключает в себе особое мировосприятие и мировидение народа, закрепленное прежде всего в базисном понятийно-категори­альном составе языке (в лексике, грамматике, словообразовании), а также и в образном представлении окружающего мира в семантике различных языковых единиц.

Выражение народности в языке, в отличие от языковой картины мира, хотя и включает ее данные, вместе с тем содержит и другие факты языка, отличающие его от других языков. Кроме того, сам по себе язык являет собой лишь один, весьма существенный, признак народности как более общей категории. Известно, что под народностью понимается совокупность черт, признаков, отличающих один народ от другого. Говоря о важности языка среди других призна­ков народа — антропологических, психологических, этнографических, эстетических, этических и др.,— Потебня видел в языке наиболее совершенное подобие народности.

Субъективность предполагает отношение к объекту. Изу­чение субъективного в языке необходимо связано в каждом языке с особенным характером организации, использования человеческих, ан­тропоморфных средств для проникновения в противостоящий челове­ку-субъекту объективный мир с целью его отражения, познания его устройства, его свойств, качеств... и использования результатов позна­ния в своей жизнедеятельности (см. выше).

Категориальная организация и распределение отражаемой дейст­вительности, ввиду своей отвлеченности и формальности, непосредст-

171

венно не осознается говорящими. Она является не предметом, а средством сообщения и потому не актуальна в общении. Категории — это выработанные в течение исторически весьма длительного времени логико-семантические схемы или рамки, в которые втискивается от­ражаемая действительность. Языковые категории формально, а потому глубинно обусловливают мировосприятие, образ жизни, отношение людей к действительности, а следовательно, в известной степени и поведение людей.

Надо сказать, что категориальное воздействие языка на мировосп­риятие и поведение человека в достаточной степени не исследовано. Теория лингвистической относительности объективно не оценена; в советском языкознании она преимущественно подвергалась критике (см. 47, 48 и др.). Исключение составляет коллективная монография (33), в которой намечено непредвзятое изучение этой проблемы. Между тем о субъективном и человекообразном характере отражения дейст­вительности в грамматических категориях, а следовательно, о выраже­нии в них национальной психологии, языковой картины мира, народности писали видные отечественные и зарубежные ученые.

В отвлеченных грамматических категориях .языка, по мнению Н.Я. Данилевского, сказывается особый психологический склад народа и воззрение на мир: «Если бы в племени не вырабатывалась особен­ность психологического строя, то каким бы образом могли произойти столь существенные различия в логическом строении языков? Отчего один народ так заботится об отличении всех оттенков времени, а другой (как славянский) почти вовсе опускает их из виду, но обращает внимание на качества действия; один употребляет как вспомогательное средство при спряжении глагол иметь, другой же — глагол быть и т. д. Сравнительная филология могла бы служить основанием для сравнитель­ной психологии племен, если бы кто успел прочесть в различии грамма­тических форм различия в психологических процессах и в воззрениях на мир, от которых первые получили свое начало» (49, с. 107—108).

В историческом формировании грамматических категорий и грам­матических систем действует, по мнению Б.А. Серебренникова, «прин­цип избирательности», т. е. выбора определенного представления или признака, который кладется в основу той или другой грамматической абстракции. Поскольку фамматическая абстракция призвана система­тизировать все подпадающие под ее обобщение факты языка, отличаться всеобщностью, то и признак должен быть весьма показательным, отра­жать типичные стороны образа жизни народа, его мировосприятия и психологии (см. многочисленные примеры в (45, с. 54—73).

Значения фамматических категорий предельно отвлечены, участ­вуют в организации и выражении множества различных содержаний. Выступая как отвлеченный, формальный элемент в акте речи, катего­рии как правило, не несут конкретной информации; они служат формальным средством ее организации и выражения. Будучи формаль-

172

ными рамками, выработанными в течение столетий и тысячелетий, категории отражают действительность в определенном ракурсе. Это отражение всеобще, потому оно подчиняет всех говорящих, одновре­менно оно глубинно, во многом определяя характер восприятия и видения действительности и демонстрируя тем самым черты нацио­нальной психологии.

Формальные категории, направляя и организуя наше восприятие и отражение действительных предметов и явлений, тем не менее не закрывают от нас последние; в категориях обнаруживается индивиду­альный национальный подход и ракурс отражения.

Могут возникнуть сомнения в правильности сказанного, поскольку известно, что всегда возможен перевод содержания с одного языка на другой. Для критиков теории лингвистической относительности это соображение является главным доказательством ее научной несостоя­тельности. Однако не нужно думать, что редчайший полиглот В. Гум­больдт, к идеям которого восходит концепция лингвистической отно­сительности, и представители последней не учитывали подобных со­ображений.

Значимые единицы языка, и прежде всего его узловая номинатив­ная — слово, имеют различные уровни семантики. Чем отвлеченнее уровень, тем он глубинней, становясь формой выражения различного содержания. В конкретном предметном содержании этот уровень малоинформативен, но как форма он самобытен и национален, опре­деляя направление восприятия и отражения действительности. Если определенная фамматическая абстракция в одном языке выражается фамматически, а в другом всякий раз лексически, то это не может не указывать на различие в структуре вербального мышления двух наро­дов, а следовательно, и на особенности их психологического склада. Однако с этой точки зрения семантика языковых единиц остается неисследованной.

Различия в формальных категориальных значениях слов разных языков не исключают их предметного тождества (кстати, оно возможно у слов, обозначающих разные понятия). Предметное тождество может быть обеспечено тождеством или сходством «внеязычного содержа­ния», которое благодаря информативной избыточности языков может быть представлено в цепочке разных закономерно связанных между собой преобразований (см. гл. VII). Поэтому при переводе всегда возможен выбор наиболее подходящего по смыслу к оригиналу преоб­разования. Адекватности перевода способствует синонимия, вариатив­ность языковых единиц, речевая подвижность и лабильность смыслов и др.

Выше говорилось, что существуют разные уровни семантики язы­ковых единиц, и прежде всего слова. В повседневном общении слова и их значения указывают на конкретные предметы и явления, которые вошли в круг интересов общающихся. В этих условиях люди офани-

173

чиваются «ближайшими значениями», т. е. семантическим миниму­мом, необходимым для взаимопонимания, указанием на Соответству­ющий предмет. И такое предметное речевое взаимопонимание не исключает категориальных различий, связанных с выражением мысли, как и разных субъективных представлений об обозначаемом. Вместе с тем такой обмен мыслями не передает всю связанную со словом потенциальную семантику, а следовательно, и возможную глубину понимания тем или другим говорящим обозначаемого. В обычном, рутинном общении в этом нет необходимости.

Использование в речи различных уровней семантики слова осуще­ствляется под воздействием контекста, цели сообщения в виде «мо­ментов тождества» (А.Ф. Лосев): слова и предмета, слова и понятия, слова и смысла, слова и образа...

Категориальные значения, будучи структурообразующими, фор­мальными, не препятствуют отражению множества признаков обозна­чаемых предметов и явлений, которые они упорядочивают, систематизируют в языковом выражении.

studfiles.net

Язык — картина мира | Блог Перемен

Каждый язык открывает свою картину мира, соответствует определенному строю мысли — и богатство мира видно в разнообразии языков, широте и глубине разных взглядов на мир.

Сейчас принято считать, что наука не занята поисками истины, наука занята установлением взаимосвязей в природе[1]. Знания о таких взаимосвязях могут быть использованы для технологий — и тем самым приносить пользу.

Этот утилитарный взгляд на науку становится основанием требования унификации научных исследований, приведения их к одному знаменателю, публикации на английском языке как языке современной науки и прочих требований, идущих в общем пакете «глобализации».

Конечно, если цель жизни — комфорт, и для этого нужны все достижения индустрии, то лучше выпускать инструкции к бытовой технике, всем этим чудо-приборам на одном языке, на этом же языке все и планировать, и производить. Если наука обслуживает нужды обывателя, то к требованиям самого «мощного» обывателя из западных стран она и должна подстроиться.

Следует заметить, что в истории этапы унификации в развитии науки сменялись этапами разнообразия — так, в XVII веке языком науки была латынь, и в XVIII веке революционным было чтение университетских лекций по математике не на латыни, а на немецком языке.

Такие лекции читал впервые в Германии Христиан Вольф, он же ввел ряд терминов в философии на немецком языке. Впоследствии произошёл расцвет немецкой классической философии, а учеником Вольфа был Михаил Ломоносов, который перевел его учебник физики на русский язык и немало потрудился для того, чтобы создать язык русской науки.

Расцвет науки в России в конце XIX века привел к открытиям и изобретениям, которые мы все знаем — от радио и телевидения и до таблицы Менделеева и мечниковских фагоцитов. В середине ХХ века в СССР по идеологическим причинам произошла задержка развития биологических дисциплин, связанных с генетикой. От травмы эти дисциплины не вполне оправились до сих пор. В связи с бурным развитием молекулярной биологии, биохимии и биофизики, где большая часть научных терминов была заимствована из английского языка, у ряда научных работников созрели представления, что экономнее будет сразу же учиться и писать статьи на английском.

Доклад Галины Ризниченко в целом очень точен — если мы хотим сохранить российскую науку и образование на родном языке, нам нужны русскоязычные журналы, иначе мы рискуем стать туземцами[2].

Остаётся только добавить, что за желанием перевести рельсы образования на английский видны не только обывательская глупость и глубокий провинциализм, но и тенденция расчеловечивания и обезличивания науки. Порой кажется, что защитники русскоязычных журналов «ломятся в открытую дверь».

В советское время никому бы не пришло в голову переводить науку на английский. С заменой государственного стоя в России возникло ощущение социального регресса, порой даже возврата к феодализму — и здесь уже можно ожидать любую глупость. Очевидная опасность состоит в том, что научные работники, не научившись толком выражать мысли на своем родном языке, не научатся строю мысли и чужого языка — и возникнет симуляция активной деятельности в корпорации проходимцев.

Каждый учёный должен иметь право выразить свои мысли и наивысшие достижения на своем родном языке — иначе наука превращается в состязание имитаторов. За лучшую имитацию мысли могут давать «туземцам» стеклянные бусы — импакт-факторы и прочите вторичные признаки успешности работы в науке. Потеря своего родного языка может оказаться для учёного критичной — как потеря ключа от своего дома, а поиск новых ключей не даст результата[3].

*

Юрий Нечипоренко — Главный редактор журнала «Русская жизнь». Директор Всероссийского фестиваля детской книги. Член Московского совета Ассоциации Искусствоведов (АИС). Член Союза Писателей России.

Примечания:

1А.Лима-де-Фариа. Похвала «глупости» хромосомы, см. стр. 37. Москва, Лаборатория знаний, 2016. 2Г.Ю.Ризниченко. Нужны ли российской науке русскоязычные журналы? — см. тезисы конференции «Математика, компьютер, образование», 2017 (в печати). 3Юрий Нечипоренко. «Думать по-русски», в сб. «Смеяться и свистеть», М., 2012.

www.peremeny.ru

Языковая картина мира

II. Языковая картина мира Каждый язык имеет собственную языковую картину мира, в соответствии с которой носитель языка организует содержание высказывания. Именно так проявляется специфически человеческое восприятие мира, зафиксированное в языке. Язык – важнейший способ формирования знаний человека о мире. Отображая в процессе деятельности объективный мир, человек фиксирует результаты познания в словах. Совокупность этих знаний, запечатленных в языковой форме, и представляет то, что принято называть «языковой картиной мира». «Если мир – это человек и среда в их взаимодействии, то картина мира – результат переработки информации о среде и человеке». [9]

В рамках антропоцентрического научного подхода языковая картина представлена в виде системы образов, заключающих в себе окружающую действительность. Картина мира может быть представлена с помощью пространственных, временных, количественных, этнических и других параметров. На ее формирование огромное влияние оказывают традиции, язык, природа, воспитание, образование и многие социальные факторы.

Своеобразие национального опыта определяет особенности картины мира различных народов. В силу специфики языка, в свою очередь, формируется определенная языковая картина мира, через призму которой человек воспринимает мир. Концепты – составляющие языковой картины мира, через анализ которых можно выявить некоторые особенности национального мировидения

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА, исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности. Понятие языковой картины мира восходит к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Вайсгербер и др.) о внутренней форме языка , с одной стороны, и к идеям американской этнолингвистики, в частности так называемой гипотезе лингвистической относительности Сепира – Уорфа, – с другой.

Современные представления о языковой картине мира в изложении акад. Ю.Д.Апресяна выглядят следующим образом.

Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (= лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска , надрыв , авось , удаль , воля , неприкаянный , задушевность , совестно , обидно , неудобно ), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа , судьба , счастье , справедливость , пошлость , разлука , обида , жалость , утро , собираться , добираться , как бы ). В последние годы в отечественной семантике развивается направление, интегрирующее оба подхода; его целью является воссоздание русской языковой картины мира на основании комплексного (лингвистического, культурологического, семиотического) анализа лингвоспецифических концептов русского языка в межкультурной перспективе (работы Ю.Д.Апресяна, Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Анны А.Зализняк, И.Б.Левонтиной, Е.В.Рахилиной, Е.В.Урысон, А.Д.Шмелева, Е.С.Яковлевой и др.).

Воротников Ю. Л. «Языковая картина мира»: трактовка понятия

Постановка проблемы . Языковая картина мира становится в последние годы одной из наиболее «модных» тем отечественного языкознания. И в то же время, как это часто бывает с получившими широкое распространение обозначениями, до сих пор не существует достаточно четкого представления, какой именно смысл вкладывается в это понятие пишущими и как, собственно, следовало бы истолковывать его читающим?

Можно, конечно, утверждать, что понятие языковая картина мира относится к числу тех «широких» понятий, обоснование применения которых не является обязательным, а еще точнее — является само собой разумеющимся. Ведь немного найдется таких исследователей, которые начинали бы свою работу в области, например, морфологии определением своего понимания сущности языка, хотя вполне понятно, что употреблять слово «язык» по ходу изложения им придется неоднократно. Более того, если их спросить, что такое язык, многие не сразу смогут на этот вопрос ответить. Причем качество данной конкретной работы совершенно не обязательно будет напрямую связано со способностью ее автора истолковать смысл употребляемых понятий.

Однако, относя понятие «языковая картина мира» к числу таких исходных понятий лингвистики, как «язык», «речь», «слово» и им подобных, следует иметь в виду одно существенное обстоятельство. Все перечисленные понятия можно употреблять в качестве до определенной степени «само собой разумеющихся», в некотором смысле «априорных», потому что им посвящена огромная литература, они как бы отшлифованы употреблением великих авторитетов, сломавших немало копий в спорах об их сущности. Именно поэтому часто достаточно бывает не давать своего определения такого понятия, а просто сослаться на одно из авторитетных его определений.

Некоторое равнодушие или, если угодно, хладнокровие лингвистов к этой стороне вопроса должно иметь и, конечно, имеет свое рациональное объяснение. Одно из них сводится к следующему. Выражение «языковая картина мира» по сути своей до сего дня не терминологично, оно употребляется как пусть и удачная, но все же метафора, а давать определения метафорическому выражению — это, вообще-то говоря, дело неблагодарное. В той же области, где слово «картина» употребляется терминологически (а именно в искусствознании), отношение к нему, конечно, совсем иное и баталии вокруг его понятийного содержания могут быть не менее жаркими, чем вокруг содержания термина «слово» в языкознании.

И все же сам факт обостренного интереса языковедов к проблемам, так или иначе связываемым с картиной мира, свидетельствует о том, что этим выражением обозначается нечто относящееся к основам, определяющее сущность языка, а точнее — воспринимаемое как определяющее его сущность «сейчас», т. е. на современном этапе развития науки о языке (возможно, впрочем, что и «здесь», т. е. в науке «западного» ареала в широком понимании этого слова).

То, что в сознание лингвистов постепенно (и до определенной степени неосознанно) входит некий новый архетип, предопределяющий направление всей совокупности языковедческих штудий, кажется достаточно очевидным. Можно, перефразируя название одной из статей Мартина Хайдеггера, сказать, что для науки о языке наступило «время языковой картины мира». А если еще больше конкретизировать характеристику момента, то и время углубленного рефлектирования по поводу содержания самого понятия «языковая картина мира», на наш взгляд, уже пришло.

Позиция М. Хайдеггера . Выражение «языковая картина мира» говорит о том, что могут существовать и другие способы его картинного представления, а в основе всех этих способов лежит сама возможность представления мира как картины. «Представить мир как картину» — что, собственно, это значит? Что в этом выражении есть мир, что есть картина и кто осуществляет представление мира в виде картины? Ответы на все эти вопросы попытался дать Мартин Хайдеггер в своей статье «Время картины мира», опубликованной впервые в 1950 г. [1] Основу этой статьи составил доклад «Обоснование новоевропейской картины мира метафизикой», прочитанный философом еще в 1938 г. Мысли Хайдеггера, высказанные в этом докладе, значительно опередили последующие дискуссии в науковедении о существе общенаучной картины мира и нисколько не утратили своей значимости и в наше время.

По Хайдеггеру, в выражении «картина мира» мир выступает «как обозначение сущего в целом» [2]. Причем это имя «не ограничено космосом, природой. К миру относится и история. И все-таки даже природа, история и обе они вместе в их подспудном и агрессивном взаимопроникновении не исчерпывают мира. Под этим словом подразумевается и основа мира независимо от того, как мыслится ее отношение к миру» [3].

Картина мира — это не просто изображение мира, не нечто срисованное: «Картина мира, сущностно понятая, означает таким образом не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины» [4]. По Хайдеггеру, «Где мир становится картиной, там к сущему в целом приступают как к тому, на что человек нацелен и что он поэтому соответственно хочет преподнести себе, иметь перед собой и тем самым в решительном смысле представить перед собой» [5], причем представить его во всем, что ему присуще и его составляет, как систему.

Задавая вопрос, каждая ли эпоха истории имеет собственную картину мира и каждый раз озабочена построением своей картины мира, Хайдеггер отвечает на него отрицательно. Картина мира возможна только там и тогда, где и когда бытие сущего «ищут и находят в представленности сущего» [6]. Поскольку такое истолкование сущего невозможно, ни для средневековья, ни для античности, постольку и невозможно говорить о средневековой и античной картине мира. Превращение мира в картину — это отличительная черта Нового времени, новоевропейского взгляда на мир. Причем, и это очень важно, «превращение мира в картину есть тот же самый процесс, что превращение человека внутри сущего в subiectum» [7].

mirznanii.com

Языковая картина мира

Понятие "картина мира" вошло в науку относительно недавно. При этом сам феномен ее существования и отражения в знаковых формах возник в тот момент, когда люди стали ощущать себя и окружающую среду.

Формирование понятия происходило в условиях естественных наук, способствовавших осмыслению объективных природных законов и закономерных связей между предметами. Термин "картина мира" выдвинули физики на границе 19 и 20 столетия. Впоследствии определение было заимствовано и развито гуманитарными науками. Так, например, появилось понятие "лингвистическая карта мира".

Изучение феномена осуществляется с различных позиций. Так, например, картина мира может рассматриваться со стороны субъекта, создающего ее (отдельной личности, национального сообщества, ученого, художника и т.д.). Можно изучать предмет с позиции самого объекта или его фрагмента, формы представлений о нем (об объекте). Рассмотреть феномен можно и в плоскости времени, учитывая культурно-исторические особенности.

Перед современной лингвоантропологией стоит актуальный и весьма дискуссионный вопрос о месте, которое в этой иерархии занимает языковая картина мира. Все указанные выше позиции, согласно научно-философским литературным положениям, являются концептуальными. Языковая картина мира (ЯКМ) таким статусом не обладает.

Само понятие приводит к концепции В. фон Гумбольдта. По мнению немецкого философа, язык не является обозначением возникшей самостоятельно мысли. Гумбольдт считал, что это именно "орган, создающий мысль". Эти идеи о миросозидательных способностях языка, а также о его значении в мировосприятии народа, говорящего на нем, были впоследствии поддержаны и развиты. Так, например, Потебня (русский языковед) соглашался с мнением Гумбольдта. При этом первый утверждал также, что язык является не отражением сложившегося миросозерцания, а деятельностью, слагающей его.

Последователи Гумбольдта стремились подчеркнуть национальное своеобразие, присущее миросозидательной способности. Так, Вайсгербер утверждал, что язык определенного общества имеет содержание духовное. Это сокровище знаний, по его мнению, и являет собой картину мира для конкретного языка.

Идея о том, что существует ЯКМ, была осмыслена в этнолингвистических рамках Уорфом и Сепиром. Они считали, что языковые и мыслительные границы не имеют точек совпадений в строгом смысле. По их мнению, познавательное содержание не является общим делом для всех людей. При этом конкретный язык способствует развитию способа мышления народа, говорящего на нем, и метода познания мира.

Сепир и Уорф вывели свое собственное утверждение. По их мнению, люди видят мир сквозь призму своего родного языка, а каждый определенный язык является отражением действительности. Для этого используется присущий только ему способ. Эта гипотеза дополнялась и дорабатывалась впоследствии такими учеными, как Олфорд, Хаймс, Кэррол и прочими.

Не сомневаясь в том, что языковая картина мира имеет место быть, некоторые ученые подвергли критике концепцию Сепира-Уорфа. Выражали свое несогласие с гипотезой такие деятели, как Колшанский, Серебренников, Додд и прочие. Например, Серебренников подчеркивает в своих трудах, что язык является результатом отражения окружающего мира, но не самодовлеющей силой, творящей мир.

Таким образом, целостная ЯКМ является совокупностью человеческих представлений и знаний об окружающем.

Языковая картина мира имеет теснейшую связь с концептуальной. При этом связь носит взаимопроникающий, а не пограничный характер.

Многие авторы не ставят языковую картину мира в один ряд со специальными, говоря о том, что ЯКМ предшествует всем остальным и в некоторой степени формирует их.

fb.ru

ЗВУКОВАЯ КАРТИНА ЯЗЫКА | Наука и жизнь

Исследовательская группа Сибирского института международных отношений и регионоведения доказала верность "алтайской теории" происхождения японского языка (на карте эти области выделены темным цветом).

Группа студентов и преподавателей СИМОР (Сибирского института международных отношений и регионоведения) под руководством профессора кафедры иностранных языков Юрия Алексеевича Тамбовцева впервые подтвердила "алтайскую теорию" происхождения японского языка с точки зрения фонетики.

Японский язык считается одним из изолированных языков потому, что лингвисты не могли прийти к однозначному выводу, к какой из генетических семей его отнести. Фактически японский язык-единственный из языков с большим количеством говорящих, генетическая принадлежность которого оставалась под вопросом.

Существует большое число гипотез о его этногенезе. Японский специалист Шичиро Мураяма приводит основные теории, которые связывают японский язык со следующими языками: 1) китайским; 2) австронезийскими; 3) айну; 4) индоевропейскими; 10) языки Папуа - Новой Гвинеи; 11) дравидийскими (особенно тамильским). Интересно отметить, что в Японии в последнее время в общественном сознании наибольшую популярность завоевывают последние четыре версии, по которым на древний субстрат южного происхождения (фонологическая система его напоминала австронезийские языки) стали накладываться южные диалекты проникавшего на острова корейского языка. Носители его были малочисленны, поэтому они растворились в коренном населении, но грамматическая структура сохранилась.

В русском японоведении принято считать, что древнейшую основу населения Японии составляли айны. На острове Хоккайдо к айнам примешивались мигрировавшие туда выходцы с восточного побережья Азиатского материка. На островах Кюсю и Сикоку и на юге острова Хонсю айнское население смешивалось и ассимилировалось с австронезийскими племенами. Процесс взаимодействия их происходил вплоть до V века. К VI-VII векам островное население восприняло культуру Кореи и Китая.

Японский язык имеет несколько диалектов, но наша группа работала только с литературным. Мы выделили следующие группы согласных: губные, переднеязычные, среднеязычные, заднеязычные, сонорные, смычные, щелевые, звонкие - и получили 8 признаков, на базе которых выстроили фонотипологические расстояния между японским и другими (106) языками мира.

Японский язык имеет особую и присущую только ему структуру употребления звуков в потоке речи. Она-то и отличает его от других языков мира. На первом этапе распознавание звуковой цепи базировалось только на согласных. Это вызвано прежде всего тем, что основную семантическую, то есть смысловую, нагрузку несут именно согласные. Гласные нужны в основном для грамматического оформления слова. В фонетическом отношении они "разряжают" согласные из-за того, что люди не в состоянии произнести более двух-трех стоящих рядом согласных. Лингвистические эксперименты показывают, что слово легче угадывается, если даны только согласные, нежели, когда приводятся одни гласные. Это хорошо видно в речи шепотом и в передаче "Поле чудес". Когда существует костяк согласных, например "пр-д-м-й", то слово "придумай" распознается скорее, чем в том случае, если даны "и-у-й". Факт, замеченный еще в древности, поэтому тексты, написанные на пергаменте, часто состоят из согласных. В иврите и арабском, например, до сих пор пишутся только согласные.

Сравнивая два языка, необходимо исходить из принципа соизмеримости. Редко можно встретить два языка с одинаковым инвентарем (набором) звуков. Необходимо найти такие базовые характеристики, которые могут лечь в основу сравнения.

Мы называем язык "гортанным", если в нем часто встречаются заднеязычные согласные. В то же время те языки, которые часто употребляют сонорные согласные, можно назвать "мелодичными". Таким образом, в своей классификации языка человек исходит из артикуляторных характеристик повторяющихся звуков речи.

Наша группа просчитала частоту употребления в речи на 107 языках мира 8 артикуляторных характеристик, которые обычно выделяются в фонетике, чтобы сравнить звуковую "мозаику".

Математический метод сравнения звучания языков с привлечением ЭВМ основан на критерии Карла Пирсона "хи-квадрат". Посчитав расстояния между 106 языками и японским языком, мы получили следующие результаты:

1) кумандинский - 23,30;

2) алтайский (кижи) - 25,98;

3) хинди - 27,05;

4) бенгальский - 27,10;

5) индонезийский - 27,58;

6) ительменский (камчадальский) - 27,80;

7) кетский (север Сибири) - 28,20;

8) язык морских даяков (Океания) - 28,75;

9) цыганский - 30,19;

10) китайский - 31,41;

11) филиппинский - 32,27;

12) нивхский (остров Сахалин) - 32,76.

Чем меньше значение числа, тем меньше отличается этот язык от японского по частоте групп согласных в звуковой цепочке. Следовательно, самыми похожими на японский по звучанию групп согласных являются кумандинский и алтайский (кижи). Самыми непохожими на японский язык по нашим характеристикам являются: немецкий - 35,11; болгарский - 37,03; румынский - 38,37; мангарайи (язык австралийских аборигенов) - 38,95.

В заключение можно заметить, что японский язык достаточно сильно отличается от географически близких языков, но в то же время показывает несомненную фонотипологическую близость к языкам Алтая.

Измерение схожести между языками на базе звуковой картины языка подтвердило гипотезу, выдвинутую еще в начале века.

www.nkj.ru


Смотрите также

Evg-Crystal | Все права защищены © 2018 | Карта сайта