Персональный сайт Людмилы Енисеевой-Варшавской. Сидоркин художник картины

    Новых работ заслуженного деятеля искусств республики, лауреата Государственной премии Казахской ССР Евгения Матвеевича Сидоркина всегда ожидаешь с нетерпением. Не только потому, что они оригинальны по форме: предвкушаешь встречу с умным, размышляющим художником. Работающий много в книжной графике, Е. М. Сидоркин в своих иллюстрациях не столько следует за сюжетом литературного произведения, сколько стремится к образной передаче его духа. И это стремление ему, как правило, удается. Он умеет быть ироничным и гневным, лириком и певцом героического, ему как художнику доступны бытовые и возвышенные стороны жизни. Его графические листы – своеобразная, порой причудливая, но в основе своей всегда точная проекция фантазии и мысли художника, по-своему прочитывающая полюбившиеся ему страницы. Идя с автором книги в едином русле, он дополняет его своими тонами звучания, достаточно сильными, чтобы чувствовалась в них личность художника. Именно потому каждая новая книга, проиллюстрированная Е. М. Сидоркиным, – событие. И неудивительно, что когда в серии «Всемирная литература» решено было издать роман-эпопею замечательного казахского писателя Мухтара Ауэзова «Абай», в качестве иллюстратора был привлечен Евгений Матвеевич. С нее-то мы и начнем разговор о творчестве графика, его художнических позициях. С цикла литографий этой прекрасной серии, где каждый лист - выразительный, предельно емкий по содержанию фрагмент большого эпического полотна, рассказывающего о жизни казахского народа конца XIX века.

«Абай»    «Абай»… Тринадцать лет писал М. О. Ауэзов этот роман о великом казахском просветителе, стремясь через его судьбу отобразить полвека истории своего народа в дореволюционном прошлом, увидеть ее глазами самого Абая. Роман получился полифоничным, сюжетные линии, переплетаясь и взаимодействуя, создают в нем динамику и напряжение. Вот эту динамику  полифонию и должен был передать изобразительными средствами художник, взявшись иллюстрировать книгу. Еще в шестидесятых годах, прочтя впервые «Абая», Е. М. Сидоркин увидел в нем неисчерпаемые возможности для графики. Возникла потребность выразить свое отношение к казахской истории, творчеству и жизни великого поэта и мыслителя, к лирическим, гражданским и философским раздумьям и концепциям автора романа. Так появился и возник первый вариант иллюстраций этого произведения. Книга вышла в свет. Но и после ее появления Е. М. Сидоркин не переставал думать о героях, с которыми уже сроднился, о времени, в которое успел глубоко вжиться.    Новый вариант для серии «Всемирная литература» тщательно обсуждался вместе с писателем. Были назначены узловые моменты будущих листов. Мухтару Омархановичу очень импонировала задумка художника сделать графические листы не буквально иллюстративными, а в виде обобщенных монументальных образов, отражавших характерные явления описанного в романе прошлого. Личность одаренная, от природы творческая, Ауэзов понимал, что истинному таланту нельзя отказать в праве на самостоятельность осмысления времени, образность видения. Творческий союз муз удался. Авторский текст и иллюстрации к нему – словно две мелодии, яркие и могучие, взаимно обогатили друг друга.    Надо сказать, что казахстанская тема стала для Сидоркина своей, едва он прикоснулся к ней после окончания графического факультета Ленинградского художественного института им. И. Е. Репина и в 1957 году приехал в республику. Впервые заявив в иллюстрациях к сборнику сказок «Веселые обманщики» и «Казахскому эпосу» о своей любви к казахской земле, народным традициям, фольклору, национальным играм, обычаям, богатой событиями истории, Евгений Матвеевич остался верен ей и по сей день. Поначалу это было романтическое, восторженное выражение чувств. Оно сочетало в себе и любование экзотикой, и добрую улыбку, и эмоциональное свежее восприятие неповторимых орнаментальных традиционных форм. Пережив горячую увлеченность, художник рассмотрел предмет своей привязанности вблизи. В подробных бытовых деталях, конкретных и осязаемых, увидел он казахскую историю, создавая первый вариант иллюстраций «Абая». Потом наступил период «Народных игр», и нам открылся в его работах причудливый мир фантазии, бешеной скачки коней – байги. Мир динамичный, мир ловкости и силы, смелость и удальства степных джигитов. И, наконец, график заговорил языком поэзии – возвышенной и страстной, где любовь и гнев сейфуллинских строк (листы «Читая Сейфуллина») воплотились в законченные пластические образы. Началась новая пора. Пора возмужания, философского осмысления жизни.     Вторично обратившись к роману об Абае, Е. М. Сидоркин взглянул на историю казахского народа более зрелыми глазами. Приглушеннее стали мотивы идилличности и романтизации, отчетливее проступила нравственно-психологическая, социальная и политическая проблематика романа. На первый план выдвинулся мотив социальной борьбы, и это определило заостренный характер большинства графических листов. В напряженных линиях, выразительных жестах угадывается безмолвный до поры, но готовый в любой момент прорваться наружу протест бедноты. И даже не тронутая обжигающим дыханием суровой действительности юность главной героини романа Токжан увиделась художнику через ее будущность. Через изъеденное морщинами лицо, полный безнадежностью взгляд старухи, тоже когда-то мечтавшей о счастье.     – Один из главных в этой серии лист «Токжан», – поясняет Евгений Матвеевич, – находит свое логическое завершение в «Песни Татьяны», потрясающей своим трагизмом. Все надломлено и сломлено, загублены жизнь, любовь, лучшие порывы. Это, как говорил Ауэзов, «комплекс казахских Ромео и Джульетт» – Абая и Токжан, Оралбая и Коримбалы, Амира и Уметей, Дармена и Макен, борющихся против установлений шариата, за право любви. Именно в этом ключе мне  виделась трагическая судьба бесправной казахской женщины. Вся книга заключена в суперобложку из двух графических листов. Первый – «Мы – казахи» - как увертюра дает настрой всем мыслям, событиям и судьбам героев романа. Литография эта, как, впрочем, и вся серия, напоминает барельефы, изваяния каменных баб – балбалов, встречающихся в казахской степи. И это придает определенную символику, монументальность. На втором листе суперобложки, который я старался выполнить также сдержанно, но с большей теплотой и лиричностью, лица уже не столь суровые. В них угадываются уже знакомые нам черты, что-то близкое, роднящее с героями. Это и понятно: ведь прочтя книгу, мы прожили их жизнь. В нас кипел гнев против «волков» – степных правителей и их угодников, «благочестивых» духовников, затаптывающих малейшее проявление свободного духа. Их ожиревшие, потерявшие подобие человеческих лица особенно мерзки рядом с одухотворенными лицами мужественных жатаков – безлошадных бедняков. Пусть народное движение пока стихийно, а его вожак Базарлы не знает путей к победе – это еще один шаг в трудной борьбе. Чтобы не шариат царил в степи, а закон справедливости. Чтобы не было черных сборов, когда без суда  следствия у бедняков отбиралось последнее, а над аулами звучали не только печальные, но и радостные мелодии.    В размышлениях над книгой художник становится вашим собеседником. Нужно только вникнуть в мир его образов. И если даже вы в чем-то не согласны, он убедит вас вескими аргументами, заставит передумать, переоценить, проанализировать, увидеть события романа более масштабно.    Каждый лист предельно емок, в нем нет неоправданных пустот, как нет и излишеств. Вот литогравюры «Матери Абая», «Жатаки», «Невеста», «Переселенцы», «Мелодия над аулом». Сколько лиц, характеров, типов! И в каждом – свое настроение, свой взгляд на мир. Художник живописует линией. Нервная, беспокойная, изломанная она в листах гневных, обличительных и трагических,  в лирических же – плавная, мелодичная, а в картинах быта – орнаментальная. Композиция каждого листа строится так, что у зрителя остается ощущение, будто художник хотел бы и может рассказать многое, что дополнит основное содержание, но предоставляет сделать это нам самим. В этой незавершенной завершенности заключено особое неповторимое искусство.    Именно потому все вместе листы смотрятся как единое масштабное полотно. А объединяется оно тремя портретами – «Мухтар Ауэзов», «Абай-ага», «Абай-поэт». История как бы просматривается через двойную призму – через восприятие ее Абаем и автором романа.    Цикл литографий к роману М. О. Ауэзова вместе с другой серией «Аксакалы» был удостоен Государственной премии Казахской ССР. «Аксакалы» включают в себя три листа – «Ожидание», «Насвай», «Чайхана», проникнутые мягким юмором и теплотой. Автор здесь как бы любуется своими героями, улыбаясь их маленьким человеческим слабостям. В его взгляде на персонажи чувствуется дух Алдара-Косе и Жиренше, остроумие которых вошло в народные легенды и о которых Е. М. Сидоркин с такой изящной непосредственностью рассказал в «Веселых обманщиках». «Аксакалы» – еще один верно подмеченный штрих  национального казахского характера.

Поиск, наработки, профессионализм    Найти свою тему. Каждый художник считает это едва ли не самым главным. Но ведь и верность ей проявляется по-разному. Можно варьировать одно и тоже, не дав себе труда заглянуть вглубь, исследовать, проанализировать. Можно также всякий раз находить ее новые пласты. Есть хорошее, емкое понятие – «профессионализм». Это не только владение формой, но – высокая общая культура, доскональное знание своего предмета, умение охватить тему со всех сторон, найти образный эквивалент мыслям и чувствам. Такое профессиональное вникание в материал свойственно работам Е. М. Сидоркина. У него свой метод изучения.    – Я должен знать все о своих героях, – поясняет Евгений Матвеевич. – Чтобы эмоциональный багаж все время пополнялся, приходится много ездить, встречаться с людьми. Здесь важно все – и детали быта, и характерные типы – прообразы будущих героев, и точность воспроизведения декоративно-орнаментальных мотивов, которые потом могут быть использованы в той или иной композиции. Чтобы вывести историческую или фольклорную тему на уровень серьезного современного искусства, художник должен «наработать», воспитать в себе верное чувство национальной формы, пластики, особенностей композиции, ритмов, характера, жеста и образного выражения.Нетрудно проследить, как с каждой новой работой мужает рука художника, как уходит он от сугубо конкретных, иллюзорных форм к обобщениям общечеловеческого порядка. И как бы подтверждая это, Евгений Матвеевич продолжает.    – В этом смысле интересно сравнить графические листы – иллюстрации к эпопее Мухтара Ауэзова. Два варианта – два принципиально разных подхода к теме. Первый – большее следование за сюжетом, коллизиями и перипетиями литературного произведения. Второй – соавторство с писателем, свое видение и образное интерпретация эпохи, событий и характеров, выписанных в романе. Здесь каждый лист смотрится как самостоятельный.

«Степные легенды»    Нужно отметить, что серия, сделанная для издательства «Всемирная литература» – значительный вклад в развитие книжной графики, широко развитой в нашей республике. И ценность его состоит в новом методе подхода к литературному оригиналу. Недаром эта работа удостоена Государственной премии Казахской ССР.    В последние годы в изобразительном искусстве явно и последовательно проступает тенденция – через самобытный, интимный мир отдельной личности показать общечеловеческое. По-своему решает эту проблему и Е. М. Сидоркин. А решение ее тем более полнозвучно, многопланово и глубоко, что, говоря о человеке с позиции современности, он рассматривает его как бы через призму времен, веками накопленной мудрости. Весь образный слой пластического языка подчиняет он раскрытию духовных богатств человека, его лучших душевных качеств, вызывая активное противодействие злу. Это нравственное кредо художника непосредственно выражено в графических иллюстрациях к роману «Абай». И с еще большей убедительностью утверждается Е. М. Сидоркиным в следующей серии, созданной по мотивам казахского фольклора – «Степные легенды».    – «Степные легенды», – говорит художник, – это не собственно иллюстрации, а образное воплощение народного идеала мудрости, красоты, добра. Жанр легенды позволяет представить его в наиболее очищенном от временных напластований, в идеально законченном обобщенном виде. Это – не уход вглубь истории, но осмысление ее сегодняшним днем. Взять, например, первые листы. «Любовь» – красивая, поэтичная, одухотворенная чистотой первых порывов, не защищенная от предчувствия грядущих бед и испытаний. Доверчивая и открытая. В собирательном образе воплотились Козы-Корпеш и Баян-Слу, Енлик и Кебек, Биржан и Сара и другие персонажи народного эпоса. Мне хотелось рассказать о них так, чтобы их чувства стали нашей болью, радостью, печалью.    Как и в других работах, здесь проявилось глубинное ощущение художником национальной природы. Он по-своему разрешил одну из наиболее сложных проблем современного искусства, о которой писал Мартирос Сарьян: «Говоря о национальном, не следует понимать под этим слепое следование традициям прошлого или лишь наполнение старых форм новым содержанием. Национальное должно стать сущностью художника, особенностью его мышления, но не отдельным от него объектом… Космополитического искусства нет, есть только национальная, а вместе с тем, общечеловеческая культура». Творчество Е. М. Сидоркина полностью соответствует этому утверждению. Именно поэтому мы проникаемся трагизмом того же графического листа «Вдовая невеста», принимая близко к сердцу горе женщины, оплакивающей смерть любимого. Используя традиционный сюжет, связанный с казахским народным обычаем, художник поднимает его до высоты трагедийного звучания. В этом помогает ему прекрасное владение образным пластическим языком.    Принцип изобразительного решения, к которому пришел в результате многолетних поисков Сидоркин, – подача эпического материала не через иллюстрацию отдельных эпизодов и сюжетов, а путем художественного обобщения, – говорит о сложившейся философской концепции автора. О его стремлении перекинуть мост от культуры прошлого к современности и в будущее, сохранить этику понятий о добре и зле, о прекрасном в нас самих. Делает он это бережно, с глубоким знанием предмета, предъявляя к самому себе высокие требования. Это наглядно проявляется также в одной из последних серий иллюстраций – казахской легенды «Алпамыс-батыр».

«Алпамыс-батыр»    – «Алпамыс-батыр», - говорит автор, – одна из красивейших легенд казахского народа. За двадцать с лишним лет своей работы я практически проиллюстрировал все казахские легенды. Это и «Козы-Корпеш и Баян-Слу», и «Кыз-Жибек», и «Камбар-батыр», и «Кобланды», и «Айман-Шолпан» и другие. «Алпамыс-батыр» как бы подводит итог – во всяком случае, пока – моих размышлений над эпическим наследием казахского народа. По праву принадлежности к жанру эпоса, по праву отображения тех мыслей и чувств, которые есть в тексте данной поэмы, в цикл вошли уже существовавшие на эту тему листы на тему скорби, любви, поединков, битв, столкновений и составили часть цикла. Но – только часть. Большинство же листов, разумеется, сделано заново. Это и сам Кобланды в разных его проявлениях и состояниях, и другие герои и персонажи поэмы, и отдельные кульминационные, обобщающие композиции. Выполняя их, я старался максимально приблизить пластический слой изображения к фольклорной основе. Ведь именно в поисках этого пластического эквивалента словесной ткани произведения и заключается главная трудность иллюстратора. Чтобы как можно ближе связать жемчужины фольклора с образным выражением темы, я обратился к старинному казахскому искусству. К тому искусству, которое находится еще втуне, мы обнаруживаем его во время археологических раскопок, искусству, которое в буквальном смысле уходит вглубь веков, когда зарождался язык, зарождалась нация, культура народа. Поэтому в моих иллюстрациях герои носят как бы скульптурный характер. Они словно отлиты из бронзы, из того золота, что извлекаем мы при изысканиях. Они близки по стилю к работам, хранящимся сейчас в так называемой Сибирской коллекции Петра Первого в Эрмитаже, или образцам, найденным в Пазырыкских курганах на Алтае,  или к «звериному стилю» предметов из захоронения иссыкского «Золотого человека». Эти пластические достижения предков, эти изумительные шедевры народного искусства вдохновили меня, дав толчок фантазии и обоснование к изобразительным поискам. Обращение к наследию предыдущих веков мне кажется единственным верным для любого художника, работающего над темой эпоса, над историей народа.

«История одного города»    На Всесоюзном конкурсе работ художников-иллюстраторов серия графических листов к книге «Алпамыс-батыр» получила специальную премию. Это подтверждение того, что поиск своего изобразительного стиля у Е. М. Сидоркина идет в верном направлении. И с какой силой прозвучали найденные им приемы, когда они были перенесены художником на, казалось бы, инородную для них почву – иллюстрацию к книге классика русской литературы М. Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города». Каким фантастическим, гротесковым предстал мир города Глупова с его градоначальниками с фаршированными головами и органчиками вместо мозга! Мир, обитатели которого «ничего никогда не чувствовали, ни о чем не мыслили, а, так сказать, ели жизнь, как нечто съедобное, как сочный, еще дымящийся кусок говядины…». Глупость, стяжательство, хищничество, нравственное убожество, самодурство доведены Салтыковым-Щедриным до абсурда. Нужна была недюжинная творческая смелость, чтобы взяться иллюстрировать щедринскую прозу. Ведь делая иллюстрации, художник как бы вступает в соавторство с писателем, истолковывая его образы на языке изобразительного искусства, подчеркивая то главное, ради чего создавалось произведение. Е. М. Сидоркин оказался достойным интерпретатором. Его работы гневны, остроумны, беспощадны в своем обличительном пафосе. Они выполнены в яркой, гротесковой, экспрессивной манере и очень точно передают суть авторского замысла. От листа к листу ведет он нас в мир города Глупова. Вереницей проходят перед нами химерические видения, одно другого идиотичнее и нелепее. Вот «Органчик» с механическим устройством вместо головы, майор Прыщ – с головой, но фаршированной, летающий по воздуху Маркиз де Санглот, бригадир Баклан, кичащийся своим высоким происхождением – «по прямой от Ивана–Великого (известная колокольня в Москве)»…    Абсурдный мир, где постоянно «хватают, ловят, секут и порют, описывают и продают… «Мир беззакония и нескончаемой нужды», «жизнь, находящаяся под игом безумия…». Эту мысль мы читаем в глазах М. Е. Салтыкова-Щедрина,  чей портрет открывает серию иллюстраций к книге. Мучительная, она застыла в его лице непреходящей болью. Этой же болью полно и все существо глуповского летописца, в образе которого мы без труда узнаем самого художника – Е. М. Сидоркина.    – В начале серии,– рассказывает Евгений Матвеевич, – я ввожу аллегорию – генеалогическое дерево глуповских градоначальников. На его здоровом теле, как присоски, как плесень – Угрюм-Бурчеевы, Перехват-Залихватские, все эти «фантастические путешественники», «Власть предержащие», внедрители «равенства обывателей перед шпицрутенами». Это запев. Затем разворачивается во всей своей полноте маразм глуповского градоначальства и дикость головотяпского существования. И заканчивается все это взрывом, как у Салтыкова-Щедрина: «…раздался треск, и бывалый прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе. История прекратила течение свое». Самый же последний лист, как бы финал – народ просветленный. «Вижу… без наноса «атомов идиотизма». Народ – как демократическая идея.       – Почему я обратился именно к этой вещи? – продолжает Евгений Матвеевич. – Хотя, вероятно, не поддается никакому анализу – почему именно ты берешься за то или иное произведение. Я зародился как художник прямо с дипломом сатирика: моей выпускной работой были «Басни Михалкова». И в печати появился как сатирик – публиковал карикатуры в «Вечернем Ленинграде», казанской молодежной газете. К Салтыкову-Щедрину подбирался с самых юных лет – начинал работу над «Историей одного города» еще с 1956 года. Однако прикоснувшись к нему, почувствовал, что рано пока взваливать на свои молодые плечи столь непосильную тему. Не было еще настоящей зрелости, взрослости, чтобы понять глубинный смысл, заложенный в этой книге. Ведь она не только история государства Российского, не только пародия на его отдельных царей, сколько история нравов, психологическое исследование язв и пороков того общества, в котором жил Салтыков-Щедрин. Алексей Максимович Горький, например, утверждал, что нельзя понять Россию XIX века без Салтыкова-Щедрина. То есть, настолько все у него обнажено, вскрыто и проанализировано, настолько убедительно, что произведение это – как документ эпохи, документ разлагающегося общества, образ жизни которого привел к такому мировому событию, как Великая Октябрьская революция. Салтыков-Щедрин, естественно, не знал выхода из создавшегося положения. Но как великий художник  видел и чувствовал конец этого существования.С годами Салтыков-Щедрин не переставал потрясать  меня своей гротесковой мощью, и очень хотелось еще и еще пробовать на нем свои силы. И вот вы видите около пятидесяти листов к его великой книге, в каждом из которых я искал созвучие мыслей писателя с сегодняшней жизнью. Ключом к ним послужили его пластические идеи с их гиперболизацией, несусветностью и сюрреальностью. Над самой книгой я работал пять лет и использовал принцип самого Салтыкова-Щедрина. Его главы разбиты на периоды правления того или иного градоначальника, где он прямо дает вымышленные даты и описывает его деяния. Каждой главе, каждому градоначальнику я выделил по листу, в котором содержится смысл главы, вскрывается сущность правления. Поэтому в одном листе у меня сочетается по нескольку сюжетных линий – они объединены композицией, пластическим приемом. Очень важно для меня было найти решение первого листа. Я остановился на портрете самого Михаила Евграфовича. Мне чудились слезы в его грозном взгляде и неотступный вопрос: «Как вы такой жизнью жить-то можете?». «Как можете жить в такой нелепости и мерзости, в маразме общественных отношений?». И я изобразил его страдающим за боль человеческую в окружении того народа, который он так любил и так жалел. Мне хотелось, чтобы молодое поколение, читая эту книгу и смотря мои иллюстрации, почувствовало, какой страшный период пережила Россия, какой катаклизм, какой взрыв человеческого сознания, чтобы избавиться от этого кошмарного прошлого.    Образная структура книги Салтыкова-Щедрина сложная. Сложен был и поиск изобразительного адеквата его литературному письму. Обычно в таких случаях ищешь соответствия в параллельных кругах изобразительного искусства. Какой из художников наиболее близок по духу Салтыкову-Щедрину? На беспристрастных весах мировой Культуры более всего соответствует ему по величине таланта Гойя с его знаменитой серией «Капричос», где та же самая фантасмагория, та же самая боль за поруганное человеческое достоинство. И вот эти пластические идеи, заложенные в творчестве Гойи, показались мне наиболее приемлемыми – его гиперболизация, я бы даже сказал, сюрреалистическая вещественность и фантастичность, несусветность, совмещенная с реальностью, густым бытовым укладом. И я понял, что в моих иллюстрациях тоже должны быть показаны куски жизни, но доведенные до абсурдности смысла. Некоторые художники преподносили его как чистого политического сатирика – в плане газетной карикатуры. Я считаю это недооценкой, примитивизацией, если не вульгаризацией его литературного дарования. Поэтому я приблизил иллюстрации к станковым, реалистическим, вещественно-плотным их листам. Часть этих работ была показана на Всесоюзной выставке эстампа, где они удостоились второго приза. А двадцать листов, подготовленные изначально к юбилею Михаила Евграфовича, выставлялась в Москве, в городе Кирове (что особенно дорого, потому что именно сюда Салтыков-Щедрин был сослан в свое время чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе вятском), а также в музее писателя в Калинине (Тверь), где он был вице-губернатором. Создавая всю серию, мне хотелось напомнить утверждение Салтыкова-Щедрина, что всякая идеализация нашего прошлого, не несущая в себе исторической правды, вредна. Равно как и укрывательство правды. Сегодня к этому стоит прислушаться особенно. Мы обращаемся к минувшему, чтобы познать жизнь народа, познать самих себя. Познание это всегда важно, ибо вскрывает истину. И что, как не поиск истины вся наша жизнь!                                                1979 год.

Вадим Сидоркин – график и живописец, 1959 года рождения, живет в Алматы. Выпускник Алма-Атинского художественного училища им. Н. В. Гоголя, а затем Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина (он же - Академия художеств), где учились его родители – известные казахстанские художники Евгений Сидоркин и Гульфайрус Исмаилова. Основной жанр Вадима – портрет. Творческий метод – реализм. Участник множества выставок как в Казахстане, так и за рубежом. География его работ: - Россия, Эстония, Кипр, Америка, Новая Зеландия, Австралия, Канада и другие страны. Большинство холстов в частных коллекциях.

ВАДИМ СИДОРКИН: «ПОРТРЕТ –ЭТО ЦЕЛЫЙ МИР»

В Центральном Государственном музее РК на выставке, посвященной 20-летию декабрьских событий и 15-летию становления нашего государства, одним из основных художественных  произведений стало масштабное, с большой экспрессией написанное полотно под названием «Декабрь». Его автор - известный живописец Вадим Сидоркин. Он создал композицию, которая возвращает нас к одному из самых драматических и переломных моментов истории нашей страны – массовому выступлению молодежи на главной площади Алма-Аты. - Написанная в 1988 году, картина эта не несет в себе хроникальной фиксации событий, - говорит Вадим Евгеньевич. -  В ней нет конкретных документальных фактов или фотографически запечатленных лиц. Но в том, что изображено на холсте, заключен очень важный символический смысл. Небольшой эпизод вандализма – как результат давления системы. То самое насилие, которым закончилось волеизъявление вышедших к Дому правительства людей, жестокость, против которой восстала моя душа. Дальше последовал распад прежней, изжившей себя структуры, обновление сознания, обретение республикой независимости. Мудрость руководства взяла верх. Взят грамотный политический курс, свершается то, к чему устремлялись лучшие умы казахского народа. Но о прошлом забывать нельзя, и включенная в экспозицию выставки эта картина – напоминание о нем. - Да, то, что ты высказал свои чувства в этом холсте, - очень серьезно и существенно, хотя мне казалось, что политическая тема не свойственна твоему творчеству.- Но почему же? Я гражданин своей страны¸ и есть какие-то важные вехи в ее жизни, пройти мимо которых было бы, мне кажется, нечестно. Таким было для меня движение «Невада – Семипалатинск» или, скажем, проблемы гибнущего Арала. Той и другой теме есть посвященные мною картины.     - И тем не менее, портрет, насколько я понимаю, - главный для тебя жанр. Кто они, твои герои?    - В основном это люди, определяющие лицо нового времени. Тут семья президента и ее окружение, ведущие политические деятели, лидеры общественных движений, представители делового мира, религии и искусства, посольского корпуса. Я пишу их портреты уже с десяток лет и параллельно делаю что-то другое.    - Например?- Например, полотна для портретной галереи по заказу Государственного академического театра оперы и балета имени Абая. В нее вошло несколько десятков выполненных мной и моей мамой – Гульфайрус Мансуровной Исмаиловой холстов с изображением ведущих солистов, режиссеров-постановщиков, хореографов, художников сцены и других деятелей этого прославленного коллектива. Из моих работ там, например, портрет наш замечательного оперного певца, а потом и главного режиссера театра Байгали Досымжанова. Кстати, тогда же написал я и его жену – выдающуюся драматическую актрису Хадишу Букееву. Позировал нам здесь, у нас дома, и Ермек Серкебаев. С ним было легко – он послушно стоял в театральном костюме, держа руки так, как полагается по роли. Давнишний друг мамы, он работал с ней как в театре, так и в кино. Она не раз придумывала и шила костюмы его героев. Он был близок также с моим отцом и, конечно, как все артисты, знал меня чуть ли не с самого рождения. Будучи много лет главным художником Театра оперы и балета, мама всегда брала меня с собой, и я относился к детям так называемого закулисья. И вот так, вспоминая, смеясь и шутя, мы  колдовали над нашим любимым Ермеком Бекмухамедовичем. Один из написанных тогда портретов можно увидеть в фойе оперного театра, а другой - в Центральном государственном музее Казахстана.  Примерно так же проходили наши сеансы и с Тулегеновыми. Матушка вот уже который раз запечатлевала на холсте Бибигуль Ахметовну, а я тем временем старался увековечить в красках ее прекрасную дочь – солистку оперы Тулегенову Марьям.     Отдельные портреты приходилось воссоздавать по фотографиям. Иногда по таким, что трудно прочесть. Это лица и образы тех, кто ушел из жизни. Многих из них я знал с детства, не раз видел на сцене. - Но это все мастера вокала. А что с балетом?- Здесь тоже работы было немало. С удовольствием писал я, например, Сауле Рахметову. Талантливая балерина и очень красивая женщина, она стала одной из первых мисс-Казахстан. Тогда, в конце 80-х годов прошлого века, Сауле еще начинала свой путь в искусстве. Путь удачный и блистательный, пролегший на многие сцены мира, где она выступала с самыми лучшими балетными труппами современности. Потом появились портреты очаровательной примы-балерины Людмилы Ли и ее коллеги по сцене Дины Накиповой, занявшихся потом педагогической и постановочной деятельностью. Работы эти мне чрезвычайно дороги, потому что балет я любил всегда. Он самое чудное выражение красоты, и обращение к нему – наша семейная традиция. В свое время мама оформила несколько балетных спектаклей. Я до сих пор слежу за всеми новыми постановками, а года три назад благодаря Людмиле Ли вплотную заинтересовался Алматинским хореографическим училищем имени Селезнева. В результате были созданы  портреты юных балерин. Одна из них - Анастасия Губанова, выпускница прошлого года. Вместе с несколькими алматинцами она вошла в состав Балетной труппы Москвы и объездила с ней уже многие страны Европы. Она позировала мне в костюме Одетты из балета «Лебединое озеро». Это ее коронная партия.     - В одном из каталогов твоих работ сказано, что ты «коллекционируешь» красивых женщин. - Истинно так. И почти все они - служительницы красоты. Вот, скажем, народная артистка республики Нуржамал Усенбаева - ее большой парадный портрет. Она у меня в образе Виолетты из оперы «Травиата». В тот, 1995 год, Нуржамал была признана лучшей исполнительницей этой роли в СНГ, имела большой успех в России, а потом с триумфом прошла по всем европейским сценам. Сам красивая женщина в нашем оперном искусстве, она мне кажется воплощением всего лучшего, что есть в казахском народе. Утонченность и изысканность, высокая внутренняя культура, певческий дар - все в ней прекрасно и гармонично. Или вот известная телеведущая, создавшая на «Хабаре» серию передач «Звездный дуэт», Гаухар Керимова, а также красивая женщина из деловых кругов Елена Кузнецова, члены семьи профи салонного бизнеса Андрея Васильевича Шахиниди и так далее. Многие из тех, кого я писал, живут за рубежом.    - Известно, что в сфере твоего внимания не только люди артистического мира, но и религиозные деятели. Один из них - патриарх Всея Руси Алексий Второй. - Да, то был портрет, сделанный по присланным заранее фотографиям к визиту святейшего в 1995 году в Алматы. Он был подарен ему от имени Республики Казахстан. Холст этот находится сейчас в Москве, в патриархии. Большая помощь тогда была мне от архиепископа Астанайского, Алматинского и Семипалатинского Алексия. Оказывается, в свое время, будучи помощником патриарха российского Пимена, Алексий возглавлял службы, отвечающие за одежду церковников, и был тонким знатоком этого дела. Так что когда я писал портрет патриарха, у меня был свой надежный консультант, дававший бесценные советы, а изображенная на полотне старинная панагия не что иное, как копия той, что принесена была владыкой из его собственной коллекции. Самого же архиепископа я писал накануне. Чрезвычайно обязательный и участливый человек, он приходил в мастерскую точь-в-точь как было условлено, и, как положено, позировал по два-три часа. Выстаивал терпеливо, сменяя одно за другим свои церковные одеяния. В конце концов мы остановились на парадном, или как я называю его, изумрудном облачении, выполненном в специальных мастерских Златоустья с очень красивой, в Канаде заказанной митрой. - Опера, балет, служители религии, политические деятели… Сколько всего портретов сделано тобой?- Много. Десятки. Может, сотни. Я не считал. - А вот Томирис – это плод твоей фантазии или существует ее реальный прототип?    - Создавая этот образ, я мысленно обращался к внешности Гаухар Керимовой. То было как раз время, когда у людей искусства проснулся интерес именно к тем историческим временам. И Гульмира Шалабаева, ведущий искусствовед республики, директор галереи «ОЮ», с которой мы тесно сотрудничаем уже много лет, дала нескольким художникам задание написать эту легендарную царицу. Это было мое первое обращение к старине, и я воспользовался правом художника трактовать ее так, как считаю нужным. То было как бы отвлечение от классической живописи, хотелось попробовать себя в формалистическом поиске, ощутить природу несколько отстраненной, декоративной живописи. Здесь, конечно, мне пригодился опыт мамы.      - А в саму историю Томирис, в ее эпоху ты вникал?    - Как вам сказать? Так делал всегда мой отец. Вдумчивый художник-иллюстратор, он перекапывал груды материалов, работал в архивах. Мне это не свойственно, мне легче было в этом случае что-то вообразить, ухватить по впечатлению. Расслабиться, как говорится, на артистизм. Тем более, что никто не знает, какой именно была Томирис, и была ли она вообще.         - Пишущий на заказ художник в чем-то лукавит?    - В основном пытается польстить. Если этого нет, то, скорее всего, он встречается с непониманием. Но, с другой стороны, он призван Богом выявлять в человеке лучшее. От этого ему, человеку,  хорошо, и он становится добрее к миру. Разве это так уж плохо?     - А как ты поступаешь, если тот, кого ты пишешь, находит, что в портрете что-то не так?    - Ну, заказчик у нас, как вы знаете, «хозяин – барин», с ним надо считаться. Ему по-своему видится собственный образ, значит надо подправить. - Заказов много?    - Есть. Но я работаю очень медленно. - В фильме известного казахстанского документалиста Юрия Пискунова «Быть художником» снят большой монолог твоего отца – Евгения Матвеевича Сидоркина. Размышляя о природе творчества, он делится художническим и жизненным опытом, дает наставления и очень важные заветы. Там все мудро, все может принести пользу, и мне кажется, что сказанное им адресовано тебе.     - С одной стороны, это, безусловно, так, а с другой, отец очень много работал с молодежью, и я не вправе быть единоличником по части преемственности. В процессе жизни он передал свой опыт целому поколению художников большой Советской страны. Во всесоюзном Доме творчества на Сенеже он, как правило, возглавлял молодежные группы, где сформировались многие самые известные сегодня графики и живописцы. У нас, в Союзе художников Казахстана, он также руководил молодежной секцией. И многие  признанные сейчас мастера - Ерболат Толепбай, Темирхан Ордабеков и другие работали под его началом. Мало того, что отец сам был великим художником, он передавал свои знания и умел направить каждого в его творческом поиске. Конечно, он хотел, чтобы я стал художником, все время что-то говорил мне по делу, но это не исчерпывало его возможностей. Мне исполнилось 22 года, когда его не стало, я перешел всего лишь на второй  курс Академии, и конкретно поработать с ним мы не успели.    - Но руку-то он тебе, наверное, все-таки поставил?    - Он ценил то, что я умел. Ему нравился мой рисунок и способность передать портретное сходство. Кстати, он был первым, кто мне позировал. Позировать тогда считалось непременностью. Сейчас от этого стараются уйти. Некогда. День у каждого расписан по минутам, и на портретиста времени не остается. Как хочешь, так и пиши! - Твои академические учителя - кто они были?- Я бы сказал - вся Академия художеств в целом. Все ее наследие, которое дает фундаментальную духовную школу. Отец говорил: «В Питере стены учат». И это действительно так.    - Ты портретист. А на подрамнике у тебя композиция из изделий народных мастеров.- Это - национальное наследие, то, чем я проникся с последнее время. И подтолкнула меня к нему Гульмира Шалабаева. Она собирается сделать альбом «Космос казахского орнамента», и когда я посмотрел на такие своеобразные, сработанные руками наших народных мастеров традиционные головные уборы, то подумал: а чем они хуже, скажем, знаменитой британской короны? По затее, богатству орнамента и шитья каждая саукеле и есть корона. Они уникальна, потому что в ней целый мир! И мне безумно захотелось эти шедевры изобразить. Декоративность соблазнила меня на корню, и, приветствуя это, краски радостно запели.- Что еще сейчас у тебя в работе?- Большое полотно – будущий портрет человека из разряда предпринимателей. Кого именно, называть не буду, поскольку картина пишется. Да и вообще портретная сфера требует закрытой экспозиции. Многие люди хотят себя видеть, но не хотят себя афишировать.      - Это заказная работа?- Да. Но дело не в деньгах. В этом есть и мое движение души.                                                                2006 год.

• На сайте с: 23.09.12
• Дата рождения: 19.04.55
• Телефон: +375296333640
• Страна: Беларусь
• Город: Мозырь
• Общий рейтинг: 7279
• Рейтинг по разделу "Живопись": 7221
• Рейтинг по разделу "Художественная Фотография": 174
• Сайт на Arts.In.UA