Музей ЧерномырдинаРусская рок-поэзия (2). Картины юрий шевчук
Коллекция работ пражского художника Юрия Шевчука :: NoNaMe
Количество: 187 | Разрешение: … 1146х802 | Формат: JPEG | Размер: 80.9 Mb
----------------------<cut>----------------------
Родившийся в 1961 в Киеве, Украина, художник Юрий Шевчук создает свою собственную неповторимую технику и стиль в художественном искусстве. Ясность и гармония, усовершенствованные цвета, восхитительные линии — особенности, которые описывают Юрия Шевчука как профессионала. Бесспорно ему можно присудить титул одного из лучших художников, живущих в Чешской республике.
В доке представлены работы как начинающих, так и добившихся определенной известности повелителей цифрового и художественного искусства, а также обои и разнообразные картинки ... Скачать работы Юрия Шевчука Необходимо зарегистрироваться чтобы прочитать текст или скачать файлы Необходимо зарегистрироваться чтобы прочитать текст или скачать файлы Поэтические образы юрия шевчука как описание глубокого (мистического) религиозного опыта
ПОЭТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ЮРИЯ ШЕВЧУКА
КАК ОПИСАНИЕ ГЛУБОКОГО (МИСТИЧЕСКОГО)
РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА
Начнём с очевидного. Поэзия Юрия Шевчука последних двух декад (то есть, грубо говоря, постсоветского времени) – свидетельство глубокой религиозности рок-поэта. В том, что это не домысел, а факт, уверяет сам автор во многих своих публичных высказываниях, а в последние годы и в мероприятиях явно миссионерского характера, принесших ему даже официальное признание иерархов православной Церкви170. Отметим, что с точки зрения анализа поэтических текстов Шевчука особым статусом обладает ряд интервью автора, помещённых на официальном сайте группы «ДДТ». «Без Церкви, без веры Православной моя жизнь не существует, – говорит поэт в одном из них. – Человек – это ведь существо духовное. Сейчас муссируется представление о том, что человек – это только тело, это рефлексы, это руки, созданные для того, чтобы все хватать. Печально, но эта точка зрения насаждается сейчас повсеместно. Я думаю, что идет очень сложный период, и хочу обратиться к тем людям, которые меня слышат: сейчас идет “война между небом и землей”, как пел Цой. Идет борьба на духовном уровне, идет духовная война за души людей. Я ее очень чувствую. А на какой я стороне – Вы сами знаете»171. Присутствие этого и других подобного рода высказываний автора в официальном виртуальном пространстве группы сказывается на возникновении «официального контекста» поэзии Шевчука. И даёт исследователю прочное «алиби» для интерпретации поэзии лидера легендарной рок-группы именно в христианском (и ýже – в православном) ключе, «алиби» для раскодировки авторских образов с помощью библейских сюжетов и православной духовной традиции.
Это «алиби» необходимо анализу постольку, поскольку символика поэзии Шевчука, которую в дальнейшем нашем анализе мы прочитываем как религиозную, опирается не на непосредственных ссылках на христианскую традицию (как это происходит преимущественно в текстах рок-групп, вписывающихся в течение так называемого «христианского рока»172, трактующих своё творчество как орудие проповеднической или миссионерской деятельности), а на образных средствах и приёмах, значение которых становится ясным лишь при соотнесении с соответствующими библейскими образами. Тут следует отметить, что в нашей статье мы не ставим себе целью дать окончательное и «единственно верное» толкование ни отдельных образов, ни целых поэтических текстов, ни, тем более, альбомов, в которые они вошли, как самостоятельных поэтических циклов. Задача нашей статьи, скорее, феноменологическая, чем литературоведческая. Однако и феноменологическому анализу поэтического текста не обойтись без некоторых литературоведческих инструментов.
Сначала мы займемся родословной используемой поэтом символики и способом постройки художественных образов. Приведём несколько примеров, относящихся к разным альбомам постсоветского периода. Правда, в творчестве Шевчука вряд ли можно точно обозначить момент, когда его поэзия насыщается религиозными образами, тем не менее, поскольку в альбомах 1990-х и 2000-х они безусловно присутствуют, контрастируя с более «мирскими», общественными сюжетами ранних альбомов, и поскольку в постсоветское время во всей русской рок-поэзии намечается некоторый сдвиг в поэтике песен173, мы считаем уместным принять политическую цезуру распада СССР как временную точку обозначающую начало рассматриваемого материала. А значит, рассмотрению мы не подвергли альбомы, вышедшие в свет до издания «Актрисы Весны» в 1992 году.
Так, широкие возможности толкования в ключе христианской традиции создаёт текст песни «Питер», вошедшей в альбом «Метель августа» (2000). Приведём начальный куплет:
Он дышал, как река подо льдом,
Он молчал, как следы на песке,
На камнях, под холодным дождём,
Он темнел, как дыра на виске174.
«Молчащий, как следы на песке» «Он», несмотря на обозначенную в заглавии песни «питерскость» предмета повествования, является образом, восходящим к евангельскому Суду Христа над грешницей. «Книжники и фарисеи привели к Иисусу женщину, – повествует евангелист Иоанн, – взятую в прелюбодеянии, и ... сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? .... Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил «тебя?» (Ин 8, 1–10). Прочтение строк Шевчука как отсылки к Евангелию от Иоанна открывает целый ряд возможных значений поэтического сообщения, заложенных в параллели между заглавным «Он – Питер» и контекстуальным «Он – Иисус». Тот «Он», который молчащим указан в сцене из Нового Завета, выступает безусловно в роли справедливого судьи. Поэтому, благодаря повествованию в третьем лице, семантически сопряжённому с названием песни, также и «Он»-Питер может трактоваться как судья людей. Такая трактовка сказывается, впрочем, на появлении очередного семантического плана. Поскольку Санкт-Петербург реализует в системе русской культуры функцию города-антитезы общины, города-грешницы175, и как культурный центр является катализатором возникновения текстов эсхатологического плана (к которым можно отнести и рассматриваемую песню Шевчука), то в диаде «судья – грешница» естественным местом для заглавного Питера смотрится именно грешница. Поэтому семантика Петербурга в тексте песни лидера «ДДТ» представляется заложницей диалектики статусов судьи и подсудимого, справедливого и грешницы. Впрочем, это не последний из контекстов сообщения, раскрывающихся благодаря прочтению текста как отсылки к Библии: Иисус грешницу всё же не осуждает, поэтому и грешность города может восприниматься как прощаемая Богом.
Включение библейских значений в раскодировку авторского сообщения Шевчука семантически раскрывает семантическую насыщенность целого ряда образов. В «Питере» составным элементом нескольких образов являются камни, восходящие к процитированному фрагменту Евангелия от Иоанна, и отсылающие к семантике евангельского образа побивания. «На камнях, под холодным дождём. / Он темнел, как дыра на виске» – в этом образе, благодаря совмещению нескольких семантических планов, реципиент вправе искать такого значения образа казнённого, где пересекаются, в частности, «питерскость», «библейскость» и, пожалуй, «двадцативечность» (с различными возможностями трактовки «дыры на виске»). Впрочем, образ камней в тексте песни возвращается опять в контексте наказания за грехи, а значит, и побивания: «Эти камни грешней всей земли, / Это небо больней всех небеc». Но, раскрывая возможные евангельские планы значений этой картины, следует обратить внимание и на другой аспект: камни как носители свидетельства. «А когда Он приблизился к спуску с горы Елеонской, – гласит текст Евангелия от Луки, – все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога за все чудеса, какие видели они, говоря: благословен Царь, грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних! И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк 19, 37–40). Вопиющие камни в контексте Санкт-Петербурга позволяют восприниматься как, с одной стороны, образ носителя свидетельства грехов города, а с другой стороны – грехов, совершённых над городом. Возможности конкретизации такого абстрактного образа очень широки; здесь место и истории создания города, и классическому «питерскому» тексту русской культуры XIX века (в виде хотя бы пушкинского «Медного всадника», гоголевской «Шинели», или же «Преступления и наказания» Достоевского), пропитанному духом эсхатологии, и тексту Октябрьской революции, и блокаде Ленинграда. Семантику образа камней усиливает строка «Это небо больней всех небеc», создающая образ (со)страдающего наблюдателя города и его истории, скорее антропоморфического и по-человечески эмпатического, чем христианского и «райского».
Случай песни «Питер» в плане конструирования художественных образов, ключом к раскодировке которых служит христианская традиция, не является обособленным. Примеров подобных «библейских» отсылок в творчестве Шевчука рассматриваемого периода – целый ряд. Нашей целью не является, однако, ни описание, ни анализ «библейского текста» творчества рок-поэта. На этом этапе рассуждений нужна лишь констатация, что автору – как верующему человеку, публично подчёркивающему свою связь с Церковью – Священное Писание служит резервуаром значений, создающих контекст и семантическую составляющую его собственных художественных образов.
Шевчук вкладывает в уста своих лирических героев ссылки на целый ряд основных для этой традиции богословских категорий, таких как, например, «несение креста». «Мне свою дорогу нести» повествует лирический субъект песни «Это всё» из одноименного альбома 1995 года, делая ссылку на известные слова Христа из Евангелия от Матфея: «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф 10, 38), и открывая как эпистемологическую (мотив дороги сам по себе эпистемологичен во всех мировых культурах), так и сотериологическую линию интерпретации художественного образа. «Сыном человеческим» окрестит автор своего «Бродягу» из одноименной песни в упомянутой «Метели августа», вводя в лирику один из основных терминов Нового Завета, относящихся к Иисусу. При этом сама песня уподобляется древнерусскому плачу по умершему, заглавие же и тема произведения восходит к православному представлению о природе души, которая после смерти блуждает по миру.
Сознательный характер такого построения образов не подлежит сомнению. В нём уверяет нас, с одной стороны, упомянутое «алиби» христианского ключа рассмотрения творчества в виде публичных высказываний автора, но и отражение позиций Шевчука в автопрезентации лирического героя его песен. Ибо несложно отыскать примеры прямого признания субъекта в его глубокой религиозности, в приверженности к религиозным практикам, к молитве, и особенно – к православной духовности. Так происходит, в частности, в «Четырёх окнах» из альбома «Это всё», где проявляется не только образ крещения как таковoго, но и крещения Иисуса в Иордане:
Я купался в реке, а в далеких церквах
Я молился ему и просил об одном:
Отжени от меня ты сомненья и страх,
Сохрани и спаси этот дом.
Чёткую, хотя и не конкретизированную декларацию вслушивания в слово, исходящее от Бога и в Его волю, а также образы, позволяющее интерпретироваться как намёки на молитвенную практику, можно найти в тексте песни «Донести синь» из «Мира номер ноль» (1998):
Донести синь
Растопить боль
Выпить Аминь
Доиграть роль
…
Пролететь свет
Довязать сон
Не сказать – нет
Тому, что дал Он.
Более конкретная и весьма чёткая декларация православной религиозности лирического субъекта, опять-таки насыщенная множеством евангельских образов, содержится в «Рождестве» из альбома «Единочество. Часть I» (2002):
Пусть две тысячи лет Он родился назад
Что изменилось
Я такой же простой Вифлеемский пастух
Я телец, скорпион да собака
Мои чувства – Варрава, кому уготована
Иерусалимская милость
Мои мысли – одна окаянная, дикая
Смертная драка
Для кого же поют голоса
У обрыва замерзшего леса
Так тревожно и пусто душе
Что устала от поисков снега
В темноте облаков свет звезды
Приподнимает завесу
И я чувствую тень
Твоего бесконечного бега
Она тоже
Приведённые выше характеристики текстов Шевчука – евангельская, христианская составная их семантики, а также религиозные декларации, формулируемые лирическим субъектом – наряду с религиозным контекстом творчества, открыто декларируемым самим автором, с одной стороны, подтверждают очевидную констатацию его глубокой религиозности, с которой мы и начали наш вывод, а с другой – указывают на необходимость употребления библейско-христианского ключа раскодировки при анализе художественных сообщений, создаваемых лидером «ДДТ». Следует, однако, отметить, что тот же самый текстовый корпус, анализируемый под другим углом, позволяет извлечь куда более интересные выводы. Ибо существенный пласт этого корпуса позволяет предполагать, что он является свидетельством мистического экстаза – аналогического тем, какие испытывают мистики различных религий мира.
Если вслед за Денис Ларднер Кармоди и Джоном Кармоди мы определим мистический опыт как «непосредственный опыт конечной действительности»176, то в каталог денотатов этого понятия попадёт любое ощущение осмысленности существования мира и человека. Однако такая дефиниция представляется слишком широкой для точного исследования опытов, которые в разных религиях определяются как мистические.
Греческий термин «мистикос» восходит к слову «мио», означающему «закрывать». Первоначально в культуре древней Греции он относился к мистериям и знаниям, получаемым благодаря посвящению. Однако в эллинский период, и, следовательно, в период развития христианства, его значение стало меняться. Он приобрёл тогда доктринальный и религиозный оттенок и стал применяться в трёх основных значениях. Первым из них было особое (именно: мистическое) измерение интерпретации Библии, вторым – черта познания, содержащаяся в литургии, третьим же – способ описания духовного опыта присутствия Бога177.
Так, если понимать мистику в двух первых значениях, то на основе приведённых нами примеров можно констатировать, что Юрий Шевчук – мистик, ибо, во-первых, использование им библейских образов в конструировании художественных образов можно (и, пожалуй, следует) воспринимать как интерпретацию Библии, и во-вторых – отсылки к религиозным практикам в его художественных образах, позволяющих интерпретироваться как элемент эпистемологического компонента поэтического сообщения, выполняют критерии мистики как черты познания связанной с литургической практикой.
В контексте анализа поэтического творчества лидера «ДДТ» под углом глубоких религиозных опытов стоит задуматься и над третьим значением термина «мистикос». В чем же состоит духовный опыт присутствия Бога или божественной мощи?
К характерным чертам мистического опыта, выделенным Уильямом Джемсом в его классическом труде «Многообразие религиозного опыта», относятся: неизреченность, интуитивность, кратковременность и бездеятельность воли178. Неизреченность – ибо человек, находящийся в таком состоянии, как правило, считает, что суть его опыта нельзя передать словами, что состояние это не описывается и узнаётся лишь непосредственно. Под этим углом мистические опыты похожи, скорее, на эмоциональные, чем интеллектуальные состояния. Интуитивность – ибо рассматриваемые феномены являются состояниями непосредственного погружения в глубину правды, недоступной познанию разумом. Хотя они и неизречимы, всё же полны значений и оставляют после себя ощущение приобщения к правде и разъяснения тайн. Третьей черте мистического опыта – кратковременности – сопутствует ощущение чрезвычайной важности произошедшего. Наконец, бездеятельность воли означает ощущение мистиком, что его воля порабощена некой высшей силой. Ради пополнения формулируемого Джемсом образа мистического опыта добавим, что если опыт имеет религиозный характер, ему присуща ещё одна черта: чувство непосредственного присутствия Бога или шире – сакрального начала.
Ниже мы представим результаты поиска свидетельств мистических переживаний в поэзии Шевчука, характеристика которых отвечает вышесказанному. Раньше, однако, необходимо оговориться, что, кроме всего прочего, специфика анализируемых опытов обусловлена всегда культурой, носителями которой являются испытывающие их лица, и «арсеналом» доступных им языковых средств и коммуникационных навыков. Поэтому и в случае рок-поэзии Шевчука принадлежность к русской культуре, к культуре христианской и точнее – православной, непременно будет сказываться на форме и содержании построенных автором художественных образов. Независимо от этого следует полагать, что на их форме будет сказываться и выработанный автором «поэтический почерк» – язык творчества самого Шевчука. Мы нашу задачу видим, однако, не в исследовании влияния отдельных символических традиций на выражение мистического переживания, равно как и не во влиянии авторского поэтического языка Шевчука на форму поэтических образов. Мы сосредотачиваемся тут исключительно на обнаружении в этих образах свидетельств ощущения присутствия Бога или общности с сакральным началом.
Такое свидетельство обнаруживается хотя бы в строках «Осенней» («Единочество. Часть I») и «Далеко, далеко» («Любовь»):
Иногда наша жизнь зарастает цветами
Это значит, мой друг, Он прошел между нами
Но увидеть его нелегко...
«Осенняя»
Шли вдвоем по реке,
Собирая лады.
Но его лишь следы
Вижу я на песке.
«Далеко, далеко»
(здесь и далее выделение наше – Э. П-С., Я.С.)
Образ, основанный на классическом иудейско-христианском представлении о присутствии Бога в огне (примерами которого служат, в частности, ветхозаветное предание о Боге, явившемся Моисею в виде горящего тернового куста, или об огненном присутствии Бога в Скинии собрания) прочитывается в тексте песни «Любовь, подумай обо мне» из альбома «Единочество. Часть II. Живой» (2003):
Храни меня среди огня, мой светлый звук – тебе, мой друг
Ты кормишь хлеб, ты веришь в соль, и лёгок крест, и прост пароль
И если даже я на дне, любовь, подумай обо мне.
Несложно обнаружить и поэтическое свидетельства ощущения такого присутствия Бога, которое равноценно счастью, а также и чувства, что мир, отдалённый от Бога, наполнен злом и отчаянием:
Не страшная война,
Не горькое вино,
Печальная страна,
А в ней твое окно.
«Летели облака» («Метель августа»)
Как свидетельство растворения в Боге, подчинения Его воле и отрыва от насущности можно интерпретировать целый ряд образов, вошедших во вторую часть «Единочества». «Я живой, я тону у тебя на руках» – гласит текст «Живого»; «Смерть моя под рукой, жизнь моя – этот дождь...» – пишет поэт в «Забери эту ночь». Особо ярко, чётко и полно эти свидетельства проявляются в тексте «Пасхи»:
Вечер.
Расписался на рассвете
То, что мной когда-то было
Пожелтело и уплыло
В небесах дымит кадило
Я за всё давно в ответе
Только чистый пряный ветер
Ты, душа моя
…
Всё, что было мной, это тоже Он…
Насыщен свидетельствами подобного мистического переживания и образ из песни «Мог бы» из «Пропавшего без вести» (2005):
Мог бы…
Лететь над окрашенными заходящим солнцем облаками холстов,
Отмахиваясь от всех притяжений и флагов руками крестов
Бродить по дрожащей от нежности коже счастливой борьбой
Стать каждой травинкой, тварью, рожей, и они станут тобой
Мог бы...
В приведённом выше отрывке проявляется (тут, правда, на уровне своеобразного предчувствия, заявленного уже в названии песни) и другая черта, характерная многим свидетельствам мистических опытов: ощущение полёта над миром и наблюдения сверху на происходящее внизу. Черты экстатического полёта имеются и в «Живом»:
Я живой, я лечу по каналам любви.
Я живой, я цвету, если хочешь – сорви!
Пожалуй, полнее всего эта тенденция вырисовывается в песне «Летели облака» из альбома «Метель августа»:
Зажгу на кухне свет
Из века-сундука,
Где крылья много лет
Искали седока,
Достану, разомну,
Пристрою на спине
И запущу весну,
И облака во мне.
Отметим, что последний образ восходит к сугубо православной концепции обожения человека.
Присутствие представленных образов в тексте творчества одного поэта уверяет нас в том, что этот текст (или, по крайней мере, большой его пласт) вправе расцениваться как пространство текстового художественного свидетельства глубоких религиозных опытов. Попытка прочтения ряда произведений Шевчука именно под этим углом не представляется, однако, самоцелью. Она продиктована, скорее, необходимостью разработки ряда «фильтров», необходимых в определённых случаях литературоведческому анализу рок-произведения (хотя бы для того, чтобы правильной классифицировать отдельные его элементы – сугубо литературные, сугубо медиальные, сугубо религиозные, «типично Шевчуковские» и др.). Природа рок-произведения как синкретического, многослойного феномена предполагает присутствие экстаза, сродни которому и мистика, проявляющаяся в творчестве не одного ведь автора. Анализ рок-сообщения под углом имеющихся в нём свидетельств религиозной мистики способен не только встать на службу интерпретационных стратегий в литературоведении, литературной и музыкальной критике, но и помочь уяснить немаловажную, как кажется, роль мистики в культуре рока.
© Э. Пшибыл-Садовска, Я. Садовски, 2010
Е.В. ИСАЕВА
Елец
«ВОЗЬМИ МЕНЯ, ВОЗЬМИ НА КРАЙ ЗЕМЛИ»:
АЛЬБОМ ГРУППЫ «NAUTILUS POMPILIUS»
refdb.ru
| Поиск рисунков Горячая десятка Фото - Картинки Праздники  | Главная » Известные люди Русские из символов » Юрий Шевчук - картинки из символов
| Генераторы Ascii Видео Приколы | ||||
text-image.ru
