Музей ЧерномырдинаЖурнал ЖЖ. Картина сон диккенса
|
petro-gulak.livejournal.com
Ч. Диккенс "Картины Италии": chto_chitat
Советую эту книгу всем влюбленным в Италию... В ней Диккенс описывает впечатления от путешествия в Италию в 1840 году. Писатель путешествовал почти год и посетил Геную, Венецию, Флоренцию, Рим, Парму, Модену, Болонью, Феррару, Верону, Мантую, Милан, Пизу, Сиену, Пьяченцу, Неаполь, Капри и даже поднялся на Везувий... Книга очень проста по своей форме и напоминает сборник писем, написанных другу из далекого путешесвия в незнакомую страну. Диккенс так и говорит в предисловии к книге: «Эта книга представляет собою ряд беглых очерков - как бы отражений в воде - тех мест, которые в той или иной степени влекут к себе мечты большинства людей, в которых и мои мечты обитали долгие годы и которые представляют некоторый общий интерес. Большая часть этих набросков была сделана тут же на месте и время от времени пересылалась на родину в частных письмах».Переезжая от одного города к другому писатель наслаждается живописными, изумительными пейзажами, зеленью пастбищ, блеском речных потоков, пурпуром гор, оливковыми рощами, сельскими церквями с их колокольнями, бесконечной синевой искрящегося на солнце моря, садами золотых апельсинов и лимонов, и конечно виноградников: «На протяжении многих миль дорога кружит посреди этих восхитительных форм и красок. Причудливые завесы, изысканные венцы, венки, гирлянды самых разнообразных очертаний; волшебные сети, наброшенные на большие деревья, словно взятые в плен забавы ради, спутанные груды и клубки самого необычайного вида, лежащие на земле, - как роскошно все это и как красиво! Иногда длинный ряд деревьев связан и скован гирляндами в одно целое, точно эти деревья взялись за руки и завели хоровод среди поля!»
Потом Диккенс открывает нам маленький секрет: любые неудобства, связанные с бедностью и убогостью жизни в Италии ни по чем: стоит только благодушно относиться к окружающим, говорить с ними весело и приветливо, и тогда в любой итальянской гостинице вас примут хорошо. «В особенности, если вам подают в оплетенной бутылке такое вино, как Орвьето или Монте-Пульчано.» Когда мы вместе с писателем оказываемся в Риме на Карнавале, нам удается проникнуться веселым, непосредственным, приветливым, беззаботным нравом итальянского народа, который остается таким и по сей день!
Всюду в описаниях Диккенса присутствует неминуемый контраст между запустевшей, нищей Италией и бесспорными красотами ее природы, сохранившимися из прошлого богатствами, веселым нравом ее народа, доброго, терпеливого и благожелательного! Контраст между темными, узкими переулками ее городов с облупившимися стенами домов и ярким светом, пробивающимся в них! Словами автора «Все это, вместе взятое, представляет собой зрелище столь поразительное, столь полнокровное и одновременно мертвое.»
Сегодня Италия не нищая страна, руины и развалины восстановлены, поблекшая штукатурка домов отреставрирована, городские площади снова открываются нам во всей своей красе, но описания Диккенса, дух его повествования, его восхищение страной, древней историей, которой дышит Италия, необыкновенным разнообразием ее природы, его прогулки по узким улочкам, дворцам, церквям, его наблюдения за народом, актуальны и по сей день, и доставят настоящее удовольствие читателю, уже побывавшему в этой прекрасной стране или только собирающимуся посетить ее!
На самом деле, цитировать можно всю книгу – настолько хорошо, вкусно, легко, искуссно, красиво она написана, столько в ней впечатлений, деталей и описаний, но приведу два отрывка:
описание Колизея в Риме
«...То, что я сейчас скажу, - не вымысел, но бесхитростная, трезвая, голая правда: Колизей и поныне так внушителен и неповторимо своеобразен, что всякий, входя туда, может, если захочет, увидеть на мгновение это исполинское здание таким, каким оно было, когда тысячи разгоряченных лиц были обращены к арене, а там среди вихрей пыли лилась потоками кровь и шла такая яростная борьба, описать которую бессилен язык человеческий. Но уже в следующий миг пустынность и мрачное величие этих развалин рождают впосетителе тихую грусть; и, быть может, никогда больше не будет он таквзволнован и потрясен никаким другим зрелищем, не связанным непосредственнос его личными чувствами и переживаниями.Видеть, как Колизей понемногу превращается в прах - его высота ежегодноуменьшается на один дюйм, - видеть его стены и своды, обвитые зеленью,коридоры, открытые лучам солнца, высокую траву, растущую на его портиках,юные деревца, поднявшиеся на разрушенных парапетах - случайно выросшие изслучайных семян, оброненных птицами, гнездящимися в трещинах и расщелинах, -и уже плодоносные; видеть его боевое ристалище, засыпанное землей, и мирныйкрест, водруженный в центре; взбираться на верхние ярусы и смотреть оттудана бесчисленные развалины - на триумфальные арки Константина, СептимияСевера и Тита*, на римский форум, на дворец цезарей, на храмы древнейповерженной религии, - это значит видеть призрак древнего Рима,великолепного и порочного города, встающий над землей, по которой когда-тоступал его народ. Это самое внушительное, самое торжественное,величественное и мрачное зрелище, какое можно себе представить. Никогда,даже в дни его молодости, вид исполинского Колизея, до краев полного кипучеюжизнью, не мог тронуть чье-либо сердце так, как он трогает всякого, ктосмотрит теперь на его развалины. Благодарение богу - только развалины!Подобно тому как Колизей высится над другими руинами - гора средимогильных холмиков, - так и дух Колизея пережил все другие остатки римскоймифологии и римских кровавых потех и наложил отпечаток жестокости на нравсовременного римлянина. По мере приближения путешественника к этому городуоблик итальянца меняется; красота его становится сатанинскою, и вам едва ливстретится одно лицо из сотни, которое не было бы на своем месте в Колизее,если б его завтра восстановили.."
и кусочек из описания Венеции, которую Диккенс назвал «Итальянским сновидением»..."
«...Сияние дня, ослепившего меня в моем сновидении, его свежесть, и радостный блеск, и блики солнца на воде, чистое синее небо и струящийся воздух - все это не может быть выражено на языке бодрствующих. Я смотрел из окна на лодки и корабли, на мачты, паруса, снасти, флаги, на хлопотливых матросов, занятых погрузкой и разгрузкой этих судов, на широкие набережные, заваленные кипами, бочками, товарами всякого рода, на большие корабли, ввеличавой праздности покоившиеся на якоре, на острова, увенчанные пышнымикуполами и башнями, где золотые кресты блестели на солнце над волшебнымихрамами, возносившимися из лона морского. Спустившись к зеленому морю,трепетавшему у самых дверей и заполнившему собою все улицы, я вышел наплощадь такой невиданной красоты и величия, что все остальное потускнелорядом с ее всезатмевающей прелестью.Это была просторная piazza, покоившаяся, - подобно всему остальному, наякоре посреди океанских просторов. На ее широкой груди возвышался дворец,более величественный и великолепный в старости, чем любое здание в мире врасцвете молодости. Внутренние дворики и галереи - такие воздушные, чтомогли бы сойти за творения, созданные руками волшебников; такие прочные, чтосокрушить их не удалось даже столетиям, - окружали этот изумительный двореци соединяли его с собором, вместившим всю роскошь необузданно-пышныхфантазий Востока. Близ его портала стройная, отдельно стоящая башня, одиноковознося свою гордую голову в небо, всматривалась в даль Адриатики. На берегупротока высились две зловещие порфирные колонны; одну из них увенчивалафигура с мечом и щитом, другую- крылатый лев. Невдалеке от этих колонн былаеще одна башня, необычайно богатого убранства даже здесь, среди столькихбогатств; верхняя часть ее несла на себе большую, сверкавшую золотомтемно-синюю сферу с изображением двенадцати знаков Зодиака, вокруг которойвращалось миниатюрное солнце; еще выше два бронзовых великана отбивали часы,ударяя молотами в гулкий колокол. Продолговатая площадь с высокими домами избелого камня, окруженная легкой и красивой аркадой, дополняла эту чарующуюкартину; здесь и там подымались нарядные мачты для флагов, выраставшие измостовой, которой была покрыта эта эфемерная суша.Но вокруг набережных и церквей, дворцов и тюрем, облизывая их стены ипрокрадываясь в самые потаенные уголки города, везде и всюду струилась вода.Бесшумная и настороженная, обвивая его со всех сторон бесконечными петлями,как огромная змея, она терпеливо ждала того времени, когда людям придетсяразыскивать в ее глубинах каждый камень древнего города, прозывавшегосякогда-то ее владычицей....Мы плыли по узким переулкам, где плотники, работая в своих мастерскихрубанком и долотом, бросали легкую стружку в воду, и она недвижимо лежала наней, похожая на водоросли, или плыла, сбившись в кучку, впереди нас. Черезоткрытые настежь двери, сгнившие от постоянной сырости, виднелись крошечныеучастки земли, засаженные виноградной лозой, блиставшей яркою зеленью ибросавшей причудливые тени на камни мощеных двориков. Мы проплывали мимонабережных и террас, где прохаживались женщины в изящно накинутых шалях ипокрывалах и ничем не занятые мужчины нежились на солнце, прямо на каменныхплитах или ступенях лестниц. Мы проплывали мимо мостов, и тут тоже былиничем не занятые мужчины, перегнувшиеся через перила; под каменнымибалконами, повисшими на головокружительной высоте, под высочайшими окнамивысочайших домов; мимо маленьких садиков, театров, часовен, мимо вереницывеликолепных творений архитектуры - готического и мавританского стиля, -фантастических, изукрашенных орнаментами всех времен и народов; и мимомножества других зданий, высоких и низких, черных и белых, прямых ипокосившихся, жалких и величественных, шатких и прочных. Мы пробиралисьсреди сбившихся в кучу барок и лодок и вышли в конце концов на Большойканал. И здесь в стремительной смене картин, мелькавших в моем сновидении, яувидел старого Шейлока *, который прохаживался по мосту, застроенномулавками и гудевшему от немолчного говора людей; в какой-то женщине, котораявысунулась из-за решетчатых ставен, чтобы сорвать цветок, мне почудиласьДездемона, и казалось, будто дух самого Шекспира витает над водой и надгородом....Так она несла меня на себе, пока я не проснулся на Старом рынке вВероне. И с той поры я многое множество раз размышлял о странном моемсновидении на воде, не вполне убежденный, там ли еще этот город, и зоветсяли он Венецией.."
chto-chitat.livejournal.com
Совсем недавно, полусидя-полулёжа, ночью, я перевернул последние страницы «Больших надежд» Чарльза Диккенса. После этого сон довольно долго отказывался меня посетить. Мои мысли блуждали во тьме, всё возвращаясь и возвращаясь к главным героям романа, как к живым людям. Потому что автор действительно оживил их на своих страницах. Где-то я читал, что Диккенс знает всю историю, всю жизнь каждого своего героя, даже второстепенного. Наверно, это и делает их такими реальными. Начиная свой путь по страницам произведения, я сразу был пленён тонким, немного грустным, но вместе с этим живым и таким простым юмором Диккенса. Очень точно прописанные детские представления мальчика о жизни, о незнакомых словах, окружающих предметах вызывают добрую, нежную, хотя и немного печальную улыбку. Но герой довольно быстро взрослеет и вместе с этим юмора становится всё меньше, улыбаться хочется всё реже. Меня всё ещё преследует эта серая, мрачная атмосфера болот, на которых Пипу суждено встретиться с каторжником. Я думаю, автор опять же не случайно выбрал для отца героя такое забавное имя Филипп Пиррип, из которой маленький мальчик мог выговорить только «Пип», как его и прозвали. Вышеупомянутая встреча и привела к череде удивительных событий, полностью переменивших жизнь мальчика. В первый момент знакомства с каторжником по имени Абель Мэгвич у меня возникло отвращение и неприязнь к этому грубому, жестокому преступнику в грязных лохмотьях и кандалах. Думаю, Диккенс именно на это и рассчитывал. Действительно, какое ещё чувство можно испытывать к сбежавшему арестанту. Маленький Пип же испытывает огромный страх перед этим человеком. Но вместе с тем, проникается к нему жалостью, когда видит с каким животным аппетитом тот набрасывается на принесённую мальчиком еду, с каким трудом он двигается и кашляет. Это первое знакомство на очень долгое время оставило след в памяти Пипа. Для меня так и осталось загадкой, только ли из страха он пошёл на страшный для себя риск и помог каторжнику, или всё же в его душе изначально была ещё и жалость к этому человеку. Возможно, и сам автор не до конца уяснил это для себя. Стал ли Пип набирать из кладовой побольше и повкуснее? Или почему Джо соглашается с Пипом, когда тот говорит, что не хотел бы, чтобы арестанта поймали? На этом моменте мы надолго прощаемся с Мэгвичем и кажется, что ничто не предвещает его возвращение на страницы романа, если не считать деньги, переданные им Пипу в знак благодарности через своего знакомого. Почему же произведение называется «Большие надежды»? Это вскоре становится ясно. После знакомства с домом мисс Хэвишем и Эстеллой у Пипа появляются совершенно другие ориентиры в жизни. До этого момента он считает, что жизнь так и должна идти, как идёт. Взбалмошная старшая сестра, неизменно вызывающая отвращение своей циничностью, грубостью и властностью, воспитывает мальчика «своими руками», как неоднократно напоминает нам автор. Причём это выражение воспринимается Пипом в прямом смысле, потому что эти самые руки охаживают его каждый день то по голове, то по спине, то по рукам, сопровождая гневные, сумасшедшие тирады о том, что лучше бы мальчишка умер. Единственным утешителем Пипа и самым верным его другом жизни является Джо. Этот простоватый, неуклюжий малый с чистой и открытой душой, которого с первых же страниц нельзя не полюбить. Возможно, он необразован, зачастую не умеет выразить свои мысли, но он почти единственный, кто любит мальчика. Удивительно, что все без исключения родственники и знакомые семьи относятся к Пипу не лучше, чем сестра, обвиняя его в неблагодарности и неповиновении. Такой контраст между Памблчуком и Джо сразу даёт наглядную картину характеров и нравов, которые в то время уживались во многих жителях провинции и одновременно оживляет героев. Вскоре на горизонте появляется ещё одно интересное лицо. Это мистер Джеггерс. Профессиональный адвокат, знающий своё дело и придирающийся к каждому слову, он поначалу напомнил мне одного из институтских преподавателей. Но через некоторое время я понял, что он совсем не такой, а, в сущности, хороший человек, привыкший не доверять чьим-то словам, общим фразам, но доверять только фактам. От начала и до конца он остаётся нейтральным, не высказывая своего мнения по какому-либо поводу. Это то, что делает с человеком буржуазное общество – бесчувственное, расчетливое, холодное существо. Но как раз этот человек и является связующим звеном всего романа. Только он знает благодетеля Пипа, только он знает, кто такая мать Эстеллы и Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)каким образом связаны каторжник со знатной дамой . Но эти тайны открываются только под конец. А пока мальчик, а вернее, уже юноша, не знает, кому обязан своим надеждами. Конечно, он почти уверен в мисс Хэвишем, как и в том, что Эстелла предназначена ему, но автор даёт понять читателю через слова Джеггерса о том, что можно доверять лишь фактам.Возможно, преданность дружбы, дружеская любовь в романе несколько преувеличена, так как в жизни я никогда не встречал такого, но, может, я и ошибаюсь. Так или иначе, темой любви и дружбы пропитано всё произведение Диккенса. Для меня идеалом этой любви стали Герберт и Джо. Два абсолютно разных человека: один из бедного слоя населения, другой – лондонский джентельмен, хоть и не очень богатый. Они оба преданы Пипу до самого конца. Герберт – открытый, честный молодой человек, которого совершенно не интересует своя родословная, для которого деньги не так важны, как близкие люди. Зная о происхождении Пипа, он всё равно становится ему другом, помогает выйти из всех трудных ситуаций, научиться ориентироваться в высшем обществе. Даже когда он узнаёт о подлинном благодетеле друга, «бледный молодой джентельмен» не отворачивается, а помогает. Джо – немного другой тип друга. Он знает Пипа с детства, он любит его, как отец, как старший брат, но в то же время является ему другом. «Мы же с тобой друзья, Пип». Невыносимо больно было видеть то, как неблагодарно, как подло поступает с ним Пип, когда попадает в водоворот высшего лондонского общества. Он стесняется его, стесняется знакомства с ним, обижает его. Но Джо понимает, он далеко не так глуп, как Памблчук или родственники леди Хэвишем. Он всё понимает и прощает своему маленькому другу. И эта преданность и доброта только ещё больше убивают и растаптывают, потому что, кажется, за такое простить нельзя («Джо, не убивай меня своей добротой!»). Джо – это тот идеал человеческой души, сильный и непоколебимый, к которому всю жизнь стремился сам Диккенс, как он признавался своему молодому поклоннику Ф. М. Достоевскому при встрече в Лондоне. Но кузнец – не единственный, кто так дорожит Пипом. В начале конца появляется Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)наш старый знакомый каторжник, про которого уже успеваешь порядком забыть . Это появление и ознаменовывает последнюю часть книги. Сначала Пип испытывает отвращение и неприязнь к своему благотетелю, даже когда узнаёт, что именно ему он обязан своими переменами в жизни. Большие надежды героя разом рушатся, разлетаются на мелкие осколки, потому что он понимает, что Эстела никогда не была предназначена ему, никогда не будет его и никогда не полюбит, потому что он чувствует, что больше не может жить на деньги преступника. Но всё же когда старик с такой любовью протягивает к нему руки, с такой благодарностью смотрит в глаза, кем бы он ни был, он начинает вызывать симпатию и сочувствие. Я не мог смириться с тем, что Пип гнушается его, почему он так ему неприятен. Но мальчик, кажется, и сам этого не понимает. Да, в этот момент он как будто снова становится мальчиком, который не знает, что ему делать и как ему жить. Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)Всё становится на свои места, когда Мегвич рассказывает свою историю. Тогда ты начинаешь понимать, почему этот персонаж так трогает за душу, несмотря на то, что он преступник. Не сам он стал таким. Таким его сделали жёсткие законы и правила, бесчувственное английское общество, презирающее бедность и не дающее никаких шансов выжить легальным путём. У него есть только одна цель в жизни – Пип. Сделать для него всё, сделать его «настоящим джентельменом», бросить вызов аристократическому обществу. Жалость к этому человеку, прожившему большую часть своей жизни в тюрьмах и на каторге, пронизывает весь финал романа. Невозможно не сострадать ему, невозможно не улыбаться с горечью при его наивных надеждах сделать из Пипа джентельмена. Но он не одинок в своём стремлении отомстить, в своём почти бездумном желании доказать что-то. Мисс Хевишем – как его двойник в женском обличии взращивает Эстелу на погибель всем мужчинам, чтобы отомстить им за всё зло, за боль, которую ей когда-то причинили. В своём страстном и слепом стремлении она не видит, во что превращает девушку, заменяя её сердце куском льда. И первым и самым пострадавшем мужчиной оказывается Пип. Только когда мисс Хэвишем видит в его признании Эстеле те же чувства, ту же боль, ту же горечь, что испытывала она сама когда-то, тогда её пронизывает сознание того, что она натворила. От этого сознания она постепенно и угасает после того, как просит у Пипа прощения за всё зло, что она причинила и ему, и Эстелле. Это роман не только о печальной судьбе мальчика из семьи кузнеца. Это не только детективная загадочная история. Это история о человеке. И о том, что делает с ним буржуазное общество. О всесокрушающей силе доброты. О человечности и сочувствии, что ещё продолжают жить в людях – как простых, так и образованных. Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)Раздвоение личности Уэммика и духовная сила Джо и Бидди – наглядный тому пример. Это роман о переплетении судеб совершенно разных людей. О непомерной силе дружбы и сострадания. В аннотациях к некоторым экранизациям этого романа пишут, что это история любви. Возможно. Но не любви Пипа к Эстелле, а шире. Любви человека к человеку. |
fantlab.ru
