Музей ЧерномырдинаШкольницы Стоковые фотографии и лицензионные изображения. Картина гимназистка
Воспоминания бежицкой гимназистки — журнал «Брянская ТЕМА»
Год назад в журнале «Брянская ТЕМА» № 9 (47) публиковались отрывки из книги воспоминаний «И у меня был край родной», написанной нашей замечательной землячкой, уроженкой Бежицы Анной Константиновной Кузнецовой-Будановой (1898–1974). Мы предлагаем нашим читателям познакомиться с ещё несколькими фрагментами из этой удивительной книги, в которых Анна Константиновна вспоминает о своих школьных и гимназических годах.
Как только мне исполнилось семь лет, мать записала меня в начальную школу, записала в Каменную, куда ходили старшие сёстры и брат и которая считалась у нас центральной.
Занятия начинались у нас по всем школам молебном 16 августа, когда было ещё совсем жарко, как летом. Мать надела на меня чистенькое свежее платьице, хотя это и был будний день, сверх него — беленькую пелеринку с кружевцами, что придало мне сразу праздничный вид, и, держа меня за руку, повела в школу на молебен. Идти с матерью в первый раз в школу было совсем не страшно. В лице её я чувствовала большую защиту, она напоминала мне дом, где всё было для меня знакомо и привычно.
В день экзамена мать опять повела меня за руку в школу, а брат Георгий всё время внушал мне и даже кричал нам вдогонку:
— Самое главное, не бойся, Нюта, держись уверенно!
Пришли. Перед школой масса детей, кто на экзамен, а кто на переэкзаменовку. Стояли все перед школой и ждали, когда вызовут. Вызывали по очереди всех других детей, а меня как бы забыли. Наконец, слава Богу, выкрикнули и мою фамилию. Пошла я внутрь школы одна, без матери. В большом зале посредине — длинный-предлинный стол, покрытый зелёным сукном. Как увидела я эту торжественную обстановку, стало мне вот как страшно! Затряслись поджилки. От страха остановилась я далеко от стола как вкопанная, шагу вперёд не могу ступить. Тут проходил какой-то учитель и спросил меня, чего я так далеко от стола стою. А я еле-еле выдавила из себя:
— На экзамен.
— На экзамен, малютка? — удивлённо и как бы насмешливо протянул он, взял меня за плечи и повёл ближе к столу. Спросил, как меня зовут, как моя фамилия и что я умею делать. Я сначала отвечала шёпотом, а потом, как почувствовала, что учитель «не страшный», стала отвечать на его вопросы бойчее, вспомнила наставления Георгия:
— Зовут меня Нюткой, умею читать, писать и считать больше чем до ста!
— Хорошо, Нюта, прочитай мне вот это,— и спокойно заставил меня читать и считать и всё хвалил меня.
Я совсем успокоилась и на все вопросы, казавшиеся мне лёгкими, отвечала быстро и уверенно. Экзамен продолжался уже довольно долго, и я успела показать свои знания, как вдруг учитель спросил меня:
— А что ты знаешь наизусть, Нюта?
— «Грибок»,— ответила я быстро.
Он попросил меня продекламировать это стихотворение. Тут начала я говорить «с выражением» стихотворение «Грибок»:
Я родился в день дождливыйС толстой ножкой, но прямой.Надо мной земля лежала…
— Рассказывала я с различными интонациями, как пробивался из-под земли боровик, как он раздвигал прошлогодние листья и осматривался кругом.
Учитель искренно хохотал надо мной, а потом, не дав докончить стихотворение, сказал:
— Ну хорошо, Нюта, довольно, молодец!
И вот стала я ходить в школу, ходила после обеда к учительнице Ольге Ивановне Воскресенской. Наш класс состоял из вновь принятых, хорошо подготовленных девочек.
В классе нас было человек сорок — пятьдесят. В большинстве девочки были куда бойчее и смелее меня. Как только нам указали нашу классную комнату, почти все девочки бросились занимать первые ряды парт. Класс был большой, высокий, с большими окнами. Парты стояли в нём рядами, одна за другой. Семь парт составляли ряд. Всего в классе было три ряда. Между рядами был довольно узкий проход. За каждой партой сидело по три ученицы. Я, как более застенчивая и пугливая, очутилась за задней партой, только там, среди незнакомых мне девочек, было ещё свободное место. Мои соседки по парте оказались такими же тихими и послушными девочками, как и я, и мы вскоре сблизились.
Наша учительница — Ольга Ивановна Воскресенская — была не местная жительница, она приехала в Бежицу, кажется, из Москвы. Приехала-то она ненадолго, да так и задержалась в Каменной школе; в Москве же она была в университете. Муж её — Николай Иванович Воскресенский — был старшим учителем Каменной школы. Ольге Ивановне было лет за тридцать, держалась она с нами строго и сухо. Она не кричала на нас, но почему-то все её боялись и в её присутствии вели себя тихо.
С утра Ольга Ивановна занималась с нами чтением, грамматикой и арифметикой, а затем чистописанием и списыванием из книг или грамматическими упражнениями. Так потекли школьные дни. Я быстро освоилась со школой, привыкла к ней и перезнакомилась с одноклассницами.
Волосы их были заплетены в косички с бантами. С нами, более бедными и тихими, они держались несколько свысока. Особенно задавалась Нина Моисеева. Сидела она за одной из первых парт, приносила с собой завтрак, всегда что-либо особенно вкусное: то булку с колбасой, то слойку — и всегда не то что ела свой завтрак, а скорее показывала его нам, дразнила нас.
Я чаще всего приносила на завтрак кусок чёрного хлеба и яблоко, которые съедала незаметно и быстро на перемене. Мы не любили эту Нину и прозвали её «задавахой».
Уроки я охотно делала дома сама. Мне крепко вошло в сознание, что теперь я должна уже работать — учиться, ведь учение — это работа для детей. И ученье мне казалось совсем нетрудным, а даже интересным. Помню, какое приятное было чувство, когда, бывало, приготовишь на завтра все уроки, книги с заданными уроками сложишь по порядку в стопочку, тетради с выполненными заданиями — тоже в стопочку под книги, в книжную сумку. У нас, девочек, не было ранцев, а были сумки из материи (мать шила их из чего-нибудь старого). Только выучив уроки, я могла заниматься чем-либо посторонним.
К Рождеству нам дали «сведения», где были выставлены отметки по всем предметам. У нас была пятибалльная система, и высшим баллом была пятёрка. У меня в сведениях были почти только пятёрки. Этому я тоже удивлялась, ведь я всегда отвечала так тихо и пугливо на все вопросы Ольги Ивановны.
В Бежице находилась женская гимназия, но там была высокая плата за право учения, что было не по силам родителям многих девочек. Почти все мои подруги, которые хотели учиться дальше после окончания начальной школы, решили пойти учиться в двухклассное Министерское училище, где занятия были бесплатные, а программа большая: по некоторым предметам даже больше программы четвёртого класса гимназии, по другим — меньше. Во всяком случае можно было рассчитывать по окончании этого двухклассного училища поступить сразу в четвёртый класс гимназии, подготовив некоторые предметы до гимназических требований. Решила поступить в Министерское училище и я, чтобы через два года попытаться попасть во «святая святых», каковой мне представлялась тогда гимназия.
Все хлопоты по поступлению в училище легли теперь на меня самоё. Я узнала правила приёма, сама сочинила и подала прошение. «Знаний, полученных в начальной школе, мне недостаточно. Хочу дальше учиться»,— писала я в прошении. Но так как охотников дальше учиться бесплатно было много, то на осень были назначены приёмные экзамены.
Конкурс был большой, на одно место претендовало примерно четыре-пять кандидатов. На этот раз лето было для меня беспокойное, всё время мучил вопрос: попаду ли в Министерское училище?
Молебен 16 августа показал, что в Министерском училище более строгий порядок, чем в начальной школе: все ученики собраны в зал. Священник начинает молебствие. Мы все — ученики и учителя — громко поём «Царю Небесный!» После молебна директор училища Владимир Михайлович объявляет начало учебного года. Просит всех учеников быть аккуратными и прилежными. Затем назначают каждому классу его помещение. На стене зала висят списки учеников каждого класса.
И вот начала я знакомство с новой школой. Всё здесь мне ново: и помещение, и порядок, и учителя, и предметы. Училище это находилось на одной из окраин Бежицы. На большом участке вокруг него было много старых деревьев, целая роща, остатки бывшего тут когда-то леса. Деревья росли совсем близко к дому. В этом саду мы гуляли на переменах. Само помещение деревянное и не такое большое, как Каменная школа. Коридоров не было: классы выходили прямо в зал. Классы — маленькие, тесные и даже темноватые из-за деревьев, окружавших дом. Обучение было смешанное: и мальчики, и девочки сидели вместе, этого не было в Каменной школе.
Что меня поразило с самого начала, так это ежедневная общая молитва в зале перед началом занятий. Все — и ученики, и учителя — пели сначала «Царю Небесный», а потом ученики по очереди читали молитву перед большой иконой, которая стояла в углу зала. Пение «Царю Небесный» звучало очень мощно и громко. После молитвы все расходились по классам. На молитву нельзя было опаздывать. Владимир Михайлович всегда присутствовал на молитве (он жил при школе) и замечал всех, кто опаздывал. Он вообще всё видел, всё замечал, был как бы «вездесущим». Следил за порядком очень рьяно. Замечания делал спокойно, мягко, но, получив раз замечание, не хотелось получать второе.
Все ученики почему-то боялись его, вернее, стеснялись своих провинностей, не хотели показаться Владимиру Михайловичу плохими, поэтому и старались быть всегда аккуратными.
Вскоре после переходных экзаменов Владимир Михайлович объявил нам, четвёртому и пятому классам, что поведёт нас в монастырь «Белые Берега». Монастырь этот находился от Бежицы вёрстах в тридцати. Расположен он был в дремучем лесу, на берегу маленькой речушки Снежки с песчаными белыми берегами и таким же дном. Местами берег зарос кустарником. Местность была очень живописная. Такое «путешествие» было для всех нас большой радостью. В назначенный день все собрались в школе, кто с мешком за плечами, кто с маленьким чемоданчиком или кошёлочкой в руках, а более опытные, как Владимир Михайлович, с рюкзаком за плечами. Шли мы пешком по просёлочным дорогам то лесом, то полями. Скоро дали себя почувствовать чемоданчики и кошёлочки. Начали пристраивать их на плечи, ибо руки очень уставали. Почти все сняли обувь и шли босиком, так было куда легче и приятней! По дороге Владимир Михайлович всё время рассказывал о своих далёких путешествиях в Египет, в Святую землю и другие страны. Был он опытный турист, хороший рассказчик, и мы с удовольствием слушали в пути его рассказы. В полдень мы остановились у дороги и закусили тем, что взяли из дома.
Только к вечеру пришли мы в монастырь и прежде всего побежали на речку купаться. После купанья усталости как не бывало! Разместили нас по кельям. Тут начались шалости, и откуда только что бралось?! Шум, крик и хохот не умолкали. Владимир Михайлович несколько раз подходил к двери и стучал, чтобы мы успокоились. На некоторое время мы затихали, а потом смеялись ещё громче. Так, кажется, в говоре и смехе прошла вся ночь.
А рано утром часть девочек сразу побежала на речку купаться, а другая — пошла с Владимиром Михайловичем в церковь и осматривать монастырь. Были мы и в трапезной и видели, как быстро едят монахи. Мы за ними не поспевали, раздавался звоночек, по которому сменялись кушанья, миски монахов были уже пусты, и их быстро убирали со стола.
Пробыли мы в монастыре три дня. Три дня была беспрерывная радость и веселье. Купанье в реке занимало большую часть времени. Оно нас всех очаровало. Конечно, мы посмотрели и все достопримечательности монастыря — видели и «шапку Мономаха» (в сосновом лесу росла своеобразная сосна, все ветки её сгруппировались наверху в виде шапки), и «великую колокольню», с которой было видно далеко вокруг, посмотрели мы и на отшельников-схимников, которые отрешились от мира и не выходили из своих келий.
Этот поход сблизил нас всех, особенно с Владимиром Михайловичем. Мы полюбили его искренно: так заботился он о нас и был так снисходителен к нашим шалостям. Тут же, по дороге домой, упросили мы его пойти с нами походом ещё куда-либо. Он дал согласие, и мы условились о других экскурсиях. Помню, ходили ещё куда-то тем летом, но экскурсию на «Белые Берега», как самое счастливое время, я, наверное, никогда не забуду. Этой экскурсией мы все долго жили потом, постоянно вспоминая различные моменты её…
Как-то незадолго перед Рождеством пришёл отец с завода насупленный, сердитый и невнятно пробормотал мне:
— Захотела учиться в гимназии, а теперь вот с меня вычитают так много денег при получке! А жить-то, на что будем?!
Мне сразу стало горько. Конечно, учиться в гимназии было очень интересно, и я училась хорошо, показывала отцу свои хорошие отметки. Но отца они не радовали, и, как мне казалось, они его не интересовали, он был как-то равнодушен к ним. Тогда я решила пойти сразу к Владимиру Михайловичу в Министерское училище посоветоваться, как мне быть дальше. За право учения в гимназии брали шестьдесят пять рублей в год, а отец мой получал тридцать пять рублей в месяц.
Владимир Михайлович посоветовал мне подать прошение в Благотворительное общество о внесении за меня платы за учение в гимназии. Я, не медля, сделала это, и меня освободили от платы. Дело в том, что Владимир Михайлович, как я потом узнала, был членом и секретарём Благотворительного общества. Он видел, как мне хотелось учиться дальше, вот он и помог мне! С этих пор я заранее каждые полгода подавала прошение в Благотворительное общество, и меня всегда освобождали от платы. Конечно, меня всякий раз волновал вопрос, освободят ли и на следующие полгода, или нет?
Незаметно промелькнул четвёртый класс гимназии. Пришла весна, и вскоре после Пасхи начались переходные экзамены. Мне надо было хорошо перейти в пятый класс, чтобы иметь надежду быть освобождённой от платы и в будущем. Поэтому, кроме прилежного повторения всего курса, я раненько утром в день каждого экзамена шла в церковь, там молилась Богу и ставила свечку чаще всего Николаю Угоднику, прося его помочь мне хорошо сдать экзамен. В зависимости от трудности предмета я ставила свечку то за три копейки, то за пять, а то и за десять копеек. Из церкви шла я прямо на экзамен и очень хорошо его сдавала. Четвёртый класс я закончила с наградой первой степени за отличные успехи, то есть с похвальным листом и книгой-подарком. Похвальные листы всегда приурочивались к какому-либо юбилею — Пушкина, Лермонтова и т. д. На них были нарисованы картины из произведений юбиляра. Раздавались награды на «акте», то есть на торжественном собрании, на котором присутствовали все гимназистки и все преподаватели, а также знатные гости и некоторые родители. На этих актах всегда бывали и председатель Благотворительного общества — доктор Михайлов, и секретарь — Владимир Михайлович Петропавловский. Владимир Михайлович садился среди нас — бывших учениц Министерского училища — и бывал очень доволен нами.
— Молодцы, девочки,— говорил он нам,— высоко держите знамя Министерского училища!
И правда, большинство отличных учениц гимназии были из Министерского училища.
С шестого класса физику преподавал либеральный учитель Виктор Захарович Захаров. Приехал он из Москвы, где окончил университет. Держался он с нами совсем просто, как старший товарищ. Он от гимназии входил в родительский совет. К этому времени в гимназии были введены родительские советы, которые разбирали все возникавшие насущные вопросы. Это создавало более тесную связь гимназии с родителями. Через родительский совет можно было даже провести некоторые мероприятия. Так, как-то в шестом или седьмом классе на уроке физики Виктор Захарович обратился к нам с вопросом:
— Какие пожелания есть у класса? — он хотел эти пожелания провести на родительском совете. Мы опешили от такого вопроса. Одна из девочек стала выкрикивать глупые пожелания: «Не наказывать за опоздание» и т. п. И потом вдруг Катя Киреева, девочка из простой семьи и довольно взбалмошная и недисциплинированная, выкрикнула:
— Пожелание, чтобы администрация гимназии не давала бы привилегий гимназисткам из более зажиточных семей!
Помню, как Виктор Захарович смутился, он то бледнел, то краснел, и в лице его было какое-то замешательство и неловкость. Не сразу начал он свою речь, а сперва задал всему классу и отдельно Кате Киреевой вопрос:
— Скажите, пожалуйста, кто у вас в классе считается первой ученицей и признаётся ли она таковой гимназией?
Все в один голос закричали, и Катя тоже:
— Ну, конечно, Аня Кузнецова!
А он опять:
— А чья она дочь? Разве она дочь богатого отца?
Все знали, что я очень бедная гимназистка и учусь бесплатно и в то же время пользуюсь всеобщей любовью и лаской в гимназии. От этих вопросов Виктора Захаровича девочки, поддерживавшие пожелание Кати Киреевой, смутились очень, Катя Киреева тоже. Она только пробормотала в своё оправдание, краснея:
— Ну, если бы Аню не считали первой, то возопили бы камни!
Виктор Захарович уже, видимо, успокоился и начал объяснять, что высказанное Катей Киреевой пожелание не имеет основания. Таких примеров, как я, было много, потому что было много гимназисток — дочерей рабочих, и они все ничем не отличались от других и очень часто были задушевными подругами богатых девочек. Виктор Захарович разошёлся и с чувством обиды отчитал этих смутьянок. Катя Киреева очень растерялась. Все девочки тоже осудили её. Но я не знаю, дошло ли до её сознания, что сказанное ею оскорбительно. Она была и после этого случая по-прежнему криклива и резка. Много позже я была поражена, узнав, что она стала коммунисткой. У таких людей, видно, и уши закрыты, и глаза ничего не видят, а сердце окаменело.
Прошли пятый, шестой и седьмой классы как в сладком сне. Обогащалось наше познание, развивались чувства к хорошему, доброму. Мы были в седьмом классе, когда началась в России революция (февраль 1917 года).
Гимназию (семь классов) я закончила отлично, с золотой медалью. Передо мной встал вопрос: специализироваться ли уже на учительницу или готовиться на аттестат зрелости, чтобы поступить в университет? Надо сказать, что программа женских гимназий отставала от мужских. Университет же требовал аттестат зрелости, который давала мужская гимназия. Я хотела учиться дальше на врача, поэтому и пошла готовиться на аттестат зрелости. Таких, как я, оказалась большая половина. Другая половина пошла в восьмой класс готовиться на учительниц народной школы.
В июле 1914 г. в самый разгар лета разнеслась по Бежице весть, что началась война с немцами. В Бежице мобилизация рабочих проходила спокойно, конечно, не без того, чтобы по улице ходили провожаемые подвыпившие рабочие группами, с песнями. Правда, на станции при проводах мобилизованных бывали слёзы матерей, сестёр и жён. Эшелоны с солдатами пошли через Бежицу в сторону Риги. Часто можно было наблюдать, как проходившие поезда с солдатами встречались и провожались большими группами местного населения. А если поезд останавливался, женщины раздавали солдатам подарки: яблоки, табак и прочее. Солдат приветствовали искренно. Солдаты проехали, и скоро жизнь пошла своим чередом.
На заводе мобилизовано было не так уж много рабочих. Значительная часть рабочих получила освобождение от призыва вследствие того, что завод выполнял военные заказы.
Так прошёл весь год спокойно, но в сознании войны. У нас в гимназии была теперь особенность: на уроках рукоделия мы часто шили мужское бельё для солдат, а вне уроков готовили подарки солдатам по своему вкусу — либо шили кисеты для табака, либо подшивали носовые платки, либо обмётывали портянки из холста.Но вот весною 1915 г. стало известно, что в Бежицу приедет Император Николай Александрович. Началась подготовка к этому приезду. Слыхала я, что на заводе хорошие специалисты-рабочие делали миниатюрные модели продукции завода: паровоз, боевую башню и др. У нас же в гимназии начальница усиленно старалась ввести форменную шляпу для всех гимназисток. До этого у нас были обязательны только форменные платья. К лету этого года ввели и форменную шляпу: соломенную, с небольшими прямыми полями и таким же прямым дном. Наши старшие гимназистки «фыркали» на такую форму, но всё же стали её носить.
Для встречи Царя была устроена специальная платформа и павильон возле главной конторы напротив Большой церкви. Мы, гимназистки и гимназисты, ученики всех школ, старейшие рабочие в выданных им кафтанах, вся администрация завода и духовенство были выстроены на поляне, где всегда бывали парады. Все были радостно настроены. Было много-много народа. Сначала прошёл пробный поезд. Потом подошёл царский поезд, ведомый высшим железнодорожным начальством. Из этого поезда чинно вышла большая группа людей. В многочисленной свите были люди с лентами наискось груди, со звёздами и орденами. Среди блестящей свиты шёл очень скромный, в простой военной форме Император Николай Второй. Вся группа направилась в церковь, затем отстояли молебен на поляне. После молебна Император скромно прошёл с рукой у козырька и с милой улыбкой перед всеми нами, выстроенными в ряды, а мы радостно кричали: «Ура!»
После молебна и парада Император направился со своей свитой и заводским начальством внутрь завода. Там он прошёл по всем цехам, где работа была приостановлена, но рабочие оставались на своих местах. В каждом цехе Императору показывали работу станков и вообще различные производственные процессы. При этом ему подносили модели машин заводского производства.
Нас распустили после молебна и парада по домам. Мы все были возбуждены только что виденной встречей.
Многие девочки пошли гулять по Бежице в надежде встретить ещё раз Императора. Я тоже пошла, но мне не посчастливилось, я его не встретила, а другие девочки были счастливее, видели Императора и рассказывали, что он ходил по улице без особой охраны и держался со всеми запросто. Весь народ приветствовал его радостно.
В связи с приездом Царя многие рабочие, проработавшие на заводе много лет, получили различные награды. Дирекция завода от имени акционерного общества Брянского завода пожертвовала на нужды раненых воинов сто тысяч рублей.
В тот же день Император уехал, и в Бежице пошли те же рабочие будни.
В мае 1916 года под влиянием пришлых рабочих возникла на заводе забастовка. Я была уже в шестом классе гимназии, и забастовка эта казалась нам непонятным явлением.
Помню, как мы с Людой Н., бывало, идём в гимназию в час дня, а бастующие рабочие группами и кучками стоят праздно на улицах, близких к заводу, запрудив дорогу. Мы проходили мимо молча и не понимали, как можно так праздно проводить время.
Каких-либо других беспорядков в Бежице тогда не было. Всё шло своим чередом. Эта забастовка заставила администрацию завода постараться прекратить её путём частичного удовлетворения требований бастующих. Однако через некоторое время пришло распоряжение военных властей о сформировании на заводе рот военнообязанных рабочих, получивших отсрочку от призыва в армию. Командирами этих рот были назначены работавшие на заводе офицеры запаса. Это были в большинстве случаев инженеры или ответственные служащие завода. Военнообязанные, включённые в роты, не могли отлучаться из Бежицы без разрешения своего ротного командира. Время от времени эти роты собирались после работы, и с ними проводились занятия.
Жизнь в Бежице вошла снова в свою колею, только военнообязанные должны были носить военные фуражки.
В Бежице, казалось, всё шло своим порядком. Рождество прошло, как обычно, с нашим традиционным большим вечером. В гимназии занятия шли с особым напряжением, так как мы готовились к выпускным экзаменам (у нас обычно лучшие ученицы награждались медалями — золотой, серебряной, а кроме того, председатель акционерного общества назначал определённую сумму на подарок лучшей ученице — золотую вещь).
Внезапно разнеслось по Бежице известие, что Император Николай II отрёкся от престола и что в России — революция.
В Бежице она ничем особенным не проявилась, кроме нескольких, кем-то организованных, массовых шествий жителей с пением «Мы жертвою пали в борьбе роковой» и «Вставай, поднимайся, рабочий народ, вставай на борьбу, люд голодный, раздайся клич мести народной». Ни я, ни многие другие не знали этих песен. Да и призыв к мести как-то не умещался ни в голове, ни в сердце. Были несколько раз поначалу и митинги, на которые созывали какие-то незнакомые люди, где говорилось о том, почему произошла революция. Так, однажды я шла в гимназию мимо здания женской гимназии, в котором находился в то время лазарет (мы — гимназистки — занимались в здании мужской гимназии). До этого лазарета была подведена железная дорога, а возле его входа была устроена платформа, чтобы легче было переносить раненых из вагонов прямо в лазарет.
И вот какой-то не бежицкий человек взошёл на платформу и поднял руку, как бы призывая проходящих остановиться и послушать его. Многие остановились, остановилась и я, а этот «оратор» начал агитировать и выкрикивать такие слова:
— Кровопийцы! Пили нашу кровь! Вот и здесь лежат наши раненые, которые пролили свою кровь! — и т. д.
Я повернулась и скорее пошла дальше.
В Бежице было совсем спокойно. В качестве местной власти действовал Совет рабочих депутатов, избранный в цехах завода. На сто человек рабочих избирался один член совета. В совете большинство принадлежало членам партии меньшевиков и социалистов-революционеров, были беспартийные и несколько большевиков. Завод работал по-прежнему.
Гудки гудели в своё время. Все школы тоже работали по-старому.
В конце лета 1918 года в обществе близких мне людей собрались мы поехать по железной дороге в жуковские леса за грибами. В один из тёплых предосенних дней мы с большими кузовками пошли рано утром на железнодорожную станцию, которая в Бежице называлась Болва. Гудки уже все прогудели, рабочие прошли на завод, в Бежице наступила та тишина, которая бывает только в эти утренние часы. Мы стояли на платформе и всматривались вдаль, ожидая поезда из Брянска, как вдруг началась по Бежице стрельба с разных сторон. В недоумении, что бы это могло значить, мы увидели, как через железнодорожные пути перебегали, сгорбившись и боязливо озираясь, какие-то чужие люди с ружьями в руках. Это были не наши, а пришлые люди, державшиеся по-воровски. Одна небольшая группа этих людей пришла на станцию и осталась там. Их никто не спрашивал, кто они и зачем пришли, все только сторонились их. Вдали были слышны выстрелы.
Позже мы узнали, что случайно стали свидетелями захвата Бежицы коммунистами-большевиками. Решение захватить Бежицу, как «вражеское гнездо», и установить там свою власть было принято большевиками в Москве и Орле. К этому захвату они тщательно подготовились, расставили с вечера свои силы вокруг Бежицы, в Городище, на горе, поставили даже пушки, чтобы бить по Бежице, если бы было оказано сопротивление. Всю ночь они подступали, чтобы на заре занять все важные пункты: здание Совета депутатов, милицию, станцию и т. д.
Увидев всё это, мы поняли, что тут что-то неладное, и, не дожидаясь поезда, испуганные побежали домой. Как выяснилось, стреляли лишь для острастки, так как никакого сопротивления им оказано не было. К вечеру этого дня вся Бежица была в руках этих захватчиков-большевиков. В Совете рабочих депутатов Бежицы коммунистов было очень мало, потому что их наши рабочие не выбирали. По этой причине коммунисты-большевики рассматривали Бежицу как «вражеское гнездо».
С того августовского дня Бежица оказалась под властью большевиков. С их приходом изменился уклад нашей жизни. Прежде всего начали арестовывать тех, кто был против большевистского насилия. Сначала сажали в местную, быстро сооружённую в частном доме тюрьму, а потом пересылали арестованных в Брянск, Орёл, но чаще — в Москву. Затем стало плохо и с продовольствием. Все продукты в магазинах сразу куда-то исчезли, прекратился подвоз, и наступил голод. В городах и рабочих посёлках он чувствовался особенно: магазины и лавки были пусты, на базарах ничего не было. Даже картофель трудно было достать. Продукты питания можно было приобрести только в деревне, у крестьян. Однако и там купить их за деньги было нельзя: деньги не имели цены. Крестьяне соглашались давать продукты только в обмен на необходимые им вещи.
В нашей семье было то же самое, что и у других: есть стало нечего. Особенно плох был отец. Он всё молчал и крепился, а двигался как тень. Вот и решилась я, тогда ещё подросток, поехать с группой знакомых вместе с моей старшей замужней сестрой Леной в дальние хлебные места за Орёл.
Ехали мы в товарных вагонах, то высаживались, то опять взбирались в эти высокие товарные вагоны, если узнавали, что состав шёл в нужном нам направлении. Наконец, на одной из станций за Орлом решили вообще сойти и попробовать счастья в обмене своего товара на хлеб. В группе был уговор — помогать друг другу. Пошли по ближайшим деревням, разбрелись по разным хатам. У кого «товар» был выигрышней, тот скорее договаривался и щедро получал либо рожь, либо крупу. У кого же «товар» был старый — «с дырами» — у того дело шло плохо. В конце концов нам повезло, все из нашей группы наполнили свои мешки, получив пуда по два, а то и по три, и радостные и довольные направились в обратный путь с такой тяжёлой ношей. Я говорю радостные, потому что было приятно и радостно сознавать, что на какое-то время семья будет иметь что кушать.
Идём, кряхтим да приговариваем, подбадривая друг друга:
— Своя ношка не тяжка!
Вот и до станции добрались. Отдохнули и стали ра-зузнавать про поезд, будет ли он вообще и пойдёт ли в нужном направлении. Тогда не было ни расписаний, ни регулярности движения поездов, ни даже билетов для пассажиров. Всё было на особое везенье и удачу.
Кто-то из нашей группы разузнал про состав, который должен был пойти на Орёл — Москва: нужное нам направление. Стоял этот состав где-то на дальнем пути. Нашли.
Забрались в один из товарных вагонов, где уже было полным-полно других мешочников. Однако нашлось место и для нас. Сидели тесно друг к другу, прямо на полу, на своих мешках с зерном. И вот тут-то и пошёл шепоток, что на станции Поныри, которую нам предстояло проезжать, стоит, мол, заградительный отряд чека, который борется с мешочничеством, отбирая всё, что находит. Этот заградительный отряд чекистов задерживал поезда, пока происходила проверка и тщательный обыск всех вагонов и людей.
Рассказывали, что некоторые мешочники делали специальные мешки под пальто, как будто ватники, простроченные вдоль сверху донизу, засыпая их равномерно зерном, но и эту маскировку раскрывали чекисты и с хохотом отбирали всё.
Узнав об этом заградительном отряде, наша группа сговорилась обойти пешком станцию Поныри, чтобы не лишиться выменянных продуктов. Для этого мы с нашим тяжёлым грузом сошли с поезда на станции перед Понырями и пошли в обход вёрст тридцать — сорок, чтобы прийти на следующую станцию после Понырей. Долго мы шли, но всё-таки пришли на намеченную станцию. Опять расспросы и узнавания, будет ли поезд, когда и где, то есть на каких путях. К нашему счастью, товарный состав стоял уже на путях, и он был битком набит мешочниками.
Долго стоял состав, не трогаясь с места, а мы боялись и дрожали, как бы ни пришли и сюда заградители. Мешочники-пассажиры, проехавшие с этим составом Поныри и потерявшие там свои продукты, жаловались, как бесчинствовали чекисты-заградители. Сколько плача и вопля было там! Какая жестокость!
Наконец тронулся и наш поезд. Но в последний момент, перед отходом, в наш вагон впрыгнул один молодой парень в полувоенной форме и с винтовкой, а не с мешком в руках.
У всех нас сразу что-то ёкнуло внутри от появления этого нового попутчика. Он же тоже сразу повёл себя не как обыкновенный мешочник; он всё как-то пристально присматривался, не говоря ни слова, сверлил всех нас своими взглядами и, наконец, заговорил:
— А вы всё-таки пробрались сюда со своими мешками, проклятые спекулянты!
Все как бы оледенели, разгадав сразу, что за птица вскочила к нам в вагон. Никто ему ничего не ответил, все только теснее жались к своим мешкам и друг к другу. Все молчали. Парень же, видя на всех лицах страх, всё больше входил в раж, подходил к некоторым близ сидящим, толкал ногой мешки, приговаривая:
— Всё равно изведём вас, сволочи! Ишь натаскали сколько! Грабят государство!.. Подождите, на первой же станции я приведу в этот вагон заградиловку! Они вас хорошенько потрусят, мать вашу так!..
И начал отпускать трёхэтажную матерщину. Поток ругательств так и сыпался, не останавливаясь. Он курил и как бы сплёвывал одно ругательство возмутительнее и гаже другого.
Тогда наша Лена не выдержала этого хамства и вдруг обратилась к нему:
— Ты, парень, не очень-то нас запугивай и не хорохорься! Ты видишь, что за люди едут, еле-еле дух переводят от голода, измучились совсем, чтобы достать кусок хлеба, а ты — «спекулянты»! Ты хоть глаза свои протри да посмотри хорошенько, какие это «спекулянты»? Несчастные люди, а ты — «спекулянты»!.. А потом, дорогой, придержи-ка свой язычок и не выражайся так, видишь, что в вагоне много женщин и девушек. Прекрати свою матерщину! Побойся Бога!
Эти умиротворяющие слова Лены возымели обратное действие, они как бы подлили масла в огонь. Глаза у него пуще прежнего заискрились, рот перекосился, и он грубо повернулся к Лене:
— Ну-ну, ты не очень смельчай, с…! А то я тебя в два счёта в расход пущу, с…! Ишь нашлась защитница, гад! Я тебе сам сейчас бог! Что хочу, то и сделаю с тобой!Глаза налились кровью, изо рта брызгала слюна, и он наседал на Лену, выпуская мерзейшие ругательства. Я досадовала на Лену, чего она связалась с ним.
— Отвяжись, Бога ради! Как тебе не стыдно связываться с женщиной! — сказала Лена и повернулась к нему спиной.
Все молчали, и никто не вступился за Лену. Парень же не унимался и попытался было забрать у Лены мешок с мукой. Лена крепко ухватилась за мешок и не дала ему отобрать его. Это ещё больше разозлило парня, и он разразился новым потоком брани, все матерщинничал и матерщинничал, а потом вдруг:
— Ну, ты у меня узнаешь сейчас! Как я тебя пущу под откос!
И он рванул сильно дверь. Она взвизгнула и покатилась на роликах. Большой просвет образовался в стене вагона. Парень стал возле края просвета с явным намерением вытолкнуть из вагона Лену и, наслаждаясь страхом, который был на лицах всех мешочников, начал медленно считать:
— Р-а-а-з!.. Д-в-а-а!.. У меня захватило в груди от предстоящего ужаса…
— Три! — крикнула, взвизгнув, Лена и с силой толкнула парня в просвет открытой двери. Он, видимо, не ожидал этого толчка, потерял равновесие и вылетел из вагона идущего поезда.
Все замерли от неожиданного исхода. Только вздох облегчения вырвался у некоторых.
А поезд всё шёл и шёл… Колеса резко отбивали на стыках рельс «так-так… так-так». Все молчали. Как мы доехали до нашей станции, и не помню. Мне всё мерещилось, что вот-вот откроется дверь и появится разъярённый парень с винтовкой и начнёт стрелять в нас. Но дверь не открылась, и мы благополучно доехали до дома.
Колеса только, казалось мне, всё твердили: «так-так… так-так»…
Подготовил Денис ТИТКИН. Использованы фото из архивов храма в честь Преображения Господня, Георгия Шмерина, Олега Евсука и РГАКФД
tema32.ru
Форма каменецких гимназистов конца 19
В 1834 году была утверждена общая система всех гражданских мундиров в Российской империи, в том числе и для средних учебных заведений. Именно в этом году произошло принятие закона, утвердившего отдельный вид гражданских мундиров. К ним относились гимназические и студенческие мундиры.
Правительство России придавало форменныму мундиру учащейся молодежи большое значение. Так, император Николай I говорил:"Я бы желал, чтобы эти молодые люди уважали мундир, который они носят, мундир, который уравнивает богатых и бедных, знатных и незнатных"
Каменец-Подольская мужская гимназия.
Введение форменной одежды для учащихся учебных заведений царской России связано в первую очередь с тем, что эти учреждения были государственными. В те времена все государственные служащие должны были носить форменную одежду, соответствующую их чину и званию, согласно "Табели о рангам". Все педагоги в государственных учебных заведениях (гимназиях) носили форменные сюртуки. Исходя из этого, было логичным введение и для учащихся форменных костюмов.
Форма учеников сначала практически не отличалась от преподавательской. Разница была лишь в том, что педагоги имели на ней обозначения рангов (чинов). Это был "однобортный кафтан темно-синего сукна со стоячим воротником; воротник и обшлага черные бархатные, пуговицы металлические белые без гербов; камзол и исподнее платье белое же".
На воротнике, манжетах и карманных клапанах семи чинов высших классов было серебряное шитье. Профессора и чины 8 класса имели шитье только на воротнике и манжетах. Служащие, студенты и учащиеся носили мундиры без шитья. Впоследствии, согласно новой моде, учительские мундиры подверглись небольшим изменениям, в которых стоячий воротник заменили на лежащий.
Форма учащихся средних учебных заведений имела полувоенный характер. Сходные по фасону фуражки, шинели и гимнастерки отличались цветом, кантами, а также пуговицами и эмблемами. Фуражки обычно были светло-синими с тремя белыми кантами, и с черным козырьком, причем особым шиком среди мальчишек считалось мятая фуражка с поломанным козырьком. Эмблема прикреплялась к околышу и представляла собой две серебряные лавровые ветви, между которыми размещались инициалы города и буква "Г" - гимназия.
Летом гимназисты носили льняные гимнастерки с серебряными пуговицами, на фуражки надевался чехол из льна (коломянки). Зимой надевали наушники из черного фетра на коричневой байке внутри. Кроме того, в морозы надевали башлык цвета натуральной верблюжьей шерсти, отделанный серой тесьмой.
Гимназист в фуражке с коломянковым (льняным) чехлом на Новом мосту.
Зимняя форма гимназиста.
Повседневная форма гимназистов состояла из суконной гимнастерки синего цвета (ткань темнее, чем на фуражке) с серебряными выпуклыми пуговицами, подпоясанной черным лакированным ремнем с серебряной пряжкой, на которой были выгравированы и закрашены черной краской те же буквы и цифры, что и на эмблеме фуражки (но без лавровых ветвей). Штаны у гимназистов были черные, без канта. Ботинки черные, на шнуровке.
Пряжка Каменец-Подольской мужской гимназии.
Старшеклассники обычно ходили не в гимнастерках, а в куртках со стоячим воротником, как у морского кителя. Гимназисты имели также выходную форму — мундир, темно-синий или темно-серый, однобортный, с обшитым серебряным галуном воротником. Этот мундир носили и с ремнем, и без ремня (вне школы). К мундиру надевали накрахмаленный воротничок. Шинель была типа офицерской, светло-серая, двубортная, с серебряными пуговицами, петлицы синие, в цвет фуражки, с белым кантом и пуговицами. Шинели были холодные и на вате, со стеганой серой подкладкой. Вместо шарфа носили черный суконный нагрудник, как у матросов. Ученикам младших классов разрешался зимой черный каракулевый воротник.
Гимназист с ранцем.
Постоянным атрибутом гимназистов был ранец. Он был из чёрной кожи, крышка которого была обшита тюленьим мехом серо-зелёного цвета. В старших классах книги и тетради носили без ранца, крест-накрест перетянутые двумя кожаными ремешками.
Гимназисты с ранцами около Кафедрального костёла и городского училища.
Учителя и прежде всего школьные надзиратели строго настаивали на последовательном соблюдении всех правил ношения костюма. Малейшее нарушение: расстегнутый воротник, плохо пришитые, а тем более неначищенные пуговицы, небрежно наброшенная на плечи шинель, отсутствие ранца — сурово преследовалось. Различного рода наказания: записи в журнал, оставление без обеда, жалобы родителям, снижение балла по поведению — должны были, по мнению администраторов, побудить детей соблюдать требования к ношению гимназического костюма.
Гимназистам строго запрещалось носить разные по цвету предметы костюма, например, серую блузу и черные брюки. Костюм должен был быть только черного и никакого другого цвета. Однако среди гимназистов верхом выпендреж считалось ношение именно различных по цвету брюк и курток. Это свидетельствовало о самостоятельности и взрослости гимназиста, и отваживались на это только ученики старших классов гимназии. Ношение ранца в гимназии было обязательным, за этим следили надзиратели и строго наказывали тех, кто этого правила не придерживался. Восхищение у одноклассников вызывал гимназист, который приходил на занятия без ранца и еще и мастерски выпутывался из ситуации.
Гимназисты. Спортсмены и оболтусы.
В целом, не составляло больших трудностей обязать учащихся ходить в гимназию в установленной форме. Гораздо труднее было с учителями. Вот пример: 13 октября 1832 директор Воронежской гимназии И. фон Галлер писал своим преподавателям, что в этот день он посетил гимназию и заметил, что все учителя, кроме старшего учителя Цветкова и учителя немецкого языка Фламме, появились в гимназию в партикулярных, то есть гражданских, сюртуках.
"Находя сие неприличным и с порядком не согласованным, предписываю на будущее время в классы для преподавания приходит непременно в вицмундирах, причем так же господину учителю Федорову в особенности замечаю, дабы в классах и в особенности в присутствии моэм держал бы себя прилично, не поджав руки в бока, ибо таковая свобода подчиненного перед начальством служит дурным примером нравственности для юношества".
Учитель гимназии в форменном мундире.
На рубеже 19-20 веков ученическая форма оставалась почти неизменной. Небольшие изменения касались лишь отдельных видов одежды, а также правил её ношения. В "Памятной книжке ученика губернской гимназии" за 1900 год этим правилам уделялось пристальное внимание. Вне дома ученики обязаны были всегда находиться в одежде установленной формы, застёгнутой обязательно на все пуговицы. Перед выходом из дома рекомендовалось тщательно осмотреть себя и недостатки костюма немедленно исправить. Ношение длинных волос, усов и бороды, украшений, которые не соответствовали форме одежды, например, колец, перстней, высоких воротничков и цветных рубашек, хлыстов, палок и высоких сапог категорически запрещалось.
Согласно правилам, ученикам гимназии запрещалось посещать целый ряд учреждений, таких как: оперный театр, маскарады, балы, кофейни, бильярдные. Разрешалось посещать цирк, концерты, вечера, загородные общественные сады и места для прогулок. Отправляясь на занятия и возвращаясь домой, ученики обязаны были нести книги в ранцах, надетых на спину. Носить ранцы в руках или под мышкой категорически запрещалось. В большие церковные праздники, на экзаменах, в общественных местах, а также во всех торжественных случаях ученикам предстояло быть в мундирах и галстуках. Гулять по улицам города толпой вообще запрещалось. Гимназисты могли находиться на улицах до 19 часов.
В летнее время, с 1 мая по 1 сентября, ученикам гимназии разрешалось носить парусиновые блузы с черным ремнем и парусиновые штаны, а вместо суконных фуражек — белые фуражки из полотна с установленными буквами. Парусина должна была быть не окрашена, а обычная суровая. В случае пребывания на каникулах за рубежом воспитанники гимназии обязаны были носить там исключительно партикулярное (гражданское) платье. Они давали подписку начальству при получении заграничного паспорта. Выбывшие из учебного заведения могли донашивать свое гимназическое платье, но без металлических пуговиц и позумента.
Гимназист на левом берегу реки в восточной части Каменца
Временная отмена форменного платья в 1861 году привела, по словам современников, "до неопрятности в одежде, до полного упадка дисциплины".
В 1870 году поступила инструкция с описанием домашней одежды для воспитанников гимназий. Это обмундирование рекомендовалось заводить исходя из «экономических соображений» учебного заведения. Сама же повседневная (домашняя) одежда состоял из полукафтана (пиджака) тёмно-серого сукна, однобортного, который не доходит до колен. Он застёгивался на шесть костяных пуговиц и был с отложным воротником. Брюки шились из тёмно-серого сукна. Для летнего времени рекомендовалось завести такую же форму из парусиновой ткани.
После 1905 года появились серые куртки (гимнастёрки) с серебряными пуговицами. Эта форма шилась из так называемой «чёртовой кожи» — плотной хлопчатобумажной ткани, материала необычно износостойкого и прочного. Он очень напоминал нынешнюю джинсовую ткань.
Гимназисты на Николаевской площади. Фото после 1905 года.
Начавшаяся в 1914 году мировая война принесла в страну инфляцию, высокие цены, обнищание большей части населения. Преподаватели и гимназисты донашивали старую форму, на новую у многих не было денег. В Министерстве народного образования с пониманием отнеслись к сложившейся ситуации. В связи с этим был издан циркуляр, в котором было написано:
"Ввиду воздорожания жизни по обстоятельствам военного времени и, в частности, вздорожания материала, из которого изготовляется форменное платье для педагогического персонала учебных заведений Министерства народного просвещения разрешить служащим в учебных заведениях, при исполнении служебных обязанностей, носит неформенное платье".
Вскоре был издан другой циркуляр уже для учащихся:"Указать начальству учебных заведенный, что учащиеся, как в стенах школы, так и вне оной могут носит домашнее платье, лишь бы оно было скромно и опрятно".
Но гимназисты не спешили расставаться с привычной формой. Во-первых, она была прочной и износостойкой, во-вторых, для мальчишек ходить в форме, похожей на военную, да еще в военное время, было особым шиком. И, наконец, у многих просто не было другой одежды для школы.
Помощь беднейшим слоям населения в те времена предоставляло Императорское Человеколюбивое общество в Каменце-Подольском. Значительные суммы шли на помощь учащимся гимназий, семинарий, духовных и городских училищ, студентам, которые учились в университетах в других губерниях. Эта помощь заключалась в оплате за обучение, в обеспечении одеждой, обувью, учебными пособиями, учебными принадлежностями.
Иногда студенты университетов, учащиеся гимназий и других учебных заведений получали от Комитета деньги, которые шли на оплату квартир и питания. Это, конечно, касалось самых бедных, которые не могли бы учиться без такой поддержки. Так, за 1899 год 950 руб. было выделено на оплату за обучение для 47 человек Каменец-Подольской гимназии. И с каждым годом суммы выплат только увеличивались.
Урок латинского языка в Каменец-Подольской гимназии.
Форма для гимназистов выдавалась раз в два года. Такой же срок касался "мундирной" и "курточной" пары. Шинель выдавалась также на два года. Вся форма, в том числе и фуражки шились под заказ.
Вплоть до 1917 года фасон формы менялся несколько раз — в 1855, 1868, 1896 и 1913 годах, соответственно веяниям моды. Но всё это время форма мальчиков колебалась на грани штатско-военного костюма.
Каменецкие гимназисты. Фрагмент фотографии из альбома 1893 года.
В 1918 году гимназическая форма дореволюционной России была признана буржуазным пережитком и отменена вместе с многими другими наработками в области образования.
Оригинал взят у 
dmytro_babyuk в Форма кам'янецьких гімназистів XIX-XX ст..
*****
На этом фото 1918 года изображён брат моей бабушки Иван Дрозд.
kamienec.livejournal.com
Русская гимназистка начала 20 века
Это было в 1913 году. Одиннадцатилетняя девочка, пансионерка Московской Ржевской гимназии приставала к своему дядюшке с просьбой показать, что у него написано на медальоне, который тот всегда носил с собой на груди.
Дядюшка снял медальон и протянул девочке. Девочка открыла крышку, а там ничего не написано. Кроме 5 нотных линеек и четырех нот: соль-диез – си – фа-диез – ми
Девочка помедлила мгновенье, а затем весело закричала: – Дядюшка. я знаю, что здесь написано.
Ноты на медальоне означают : ” Я люблю Вас.”И вот здесь возникает вопрос.
Вы представляете себе, КАК УЧИЛИ ЭТУ ДЕВОЧКУ , если она, увидав четыре ноты, пропела их про себя, а пропев, узнала начало ариозо Ленского из оперы Чайковского “Евгений Онегин”. Оказалось, что этот медальон – столь оригинальное признание в любви, когда-то получен дядюшкой в подарок от невесты перед их свадьбой.
Но вы подумайте, ведь девочке только 11 лет!
Каким же образом ее успели ТАК НАУЧИТЬ. И не в специальной музыкальной школе и не в музыкальном колледже, а в нормальной русской гимназии, да еще в начальных классах.
Вопрос: как учили эту девочку? – я уже задал, теперь задам еще один вопрос, ответ на который выходит за рамки рассуждений об уровне образования только, а касается вопросов генофонда.
Как нужно научить мальчика, чтобы он когда-нибудь подошел к такой девочке и заговорил с ней, заинтересовал ее как достойный собеседник, как личность, а со временем завоевал ее сердце?
Обучив девочку на таком уровне, ей как бы сделали прививку от бездуховности, от того потока примитивного однообразия, которое я условно называю “дискотечностью”
К этой девочке лишь бы какой мальчик не подойдет. Но если даже подойдет, то вряд ли найдет взаимопонимание…Таким образом, речь идет об УРОВНЕ КОНТАКТА, уровне духовного, культурного соответствия!
Следовательно, обучая девочку искусству, музыке, поэзии, уже в младших классах русской гимназии воспитывая (или, лучше сказать. формируя) духовную потребность, думали о генофонде, об интеллектуальном обществе будущего.
Но существовал ли в русском обществе мальчик – достойный партнер нашей маленькой гимназистки? Конечно, да! Вы не задумывались. почему все офицеры царской армии учились играть на рояле? Так ли это необходимо для боевой подготовки?Для боевой, быть может, и нет, а вот для генофонда – конечно же, да!!! Вдумайтесь, что это за образ – офицер, играющий на рояле?Да это же – символ мужской гармонии – сочетание офицерства и музыки.С одной стороны, офицер – защитник, воин, а с другой – тонкий интерпретатор музыки Чайковского и Шопена…
Высокое качество гуманитарного образования в России, начиная с 20-х годов XIX века и до начала 20-х годов века XX, породило невероятную потребность в культуре и подготовило культурный взрыв, подобно которому, думаю, история человечества до сих пор еще не знала…
М Казиник “Тайны гениев”
tanya-mass.livejournal.com
Школа прошлого: один день из жизни гимназистки xix века
О быте учениц
Благодаря сохранившимся мемуарам выпускниц гимназии, известно не только формальное устройство школы, но и особенности её быта. Занятия начинались ровно в 9. Одна из гимназисток, Татьяна Аксакова-Сиверс, вспоминает:
«В низкой просторной передней [усадьбы] меня встречал швейцар Александр, маленький толстый старичок, топтавшийся на месте, как медвежонок, и его жена, дельная, быстрая старушка Наталья, ведавшая более 30 лет и вешалками, и кипячёной водой, и подаванием звонков.
Мой класс насчитывал около 40 человек, учился хорошо, но был какой-то разношёрстный. Менее блестящий, чем предыдущий…
Учение мне давалось без всякого труда и никогда не составляло предмета забот моих родителей. Начиная со 2-го класса и до самого конца я шла на круглых пятёрках, но должна признать, что пятёрки по физике и математике доставались только за счёт хорошей памяти, тогда как гуманитарные науки проникали несколько глубже.
В 4 классе мы сдавали экзамены по естествоведению, причём отметка, полученная на этом экзамене, входила в окончательный аттестат. Так как я уже метила на золотую медаль, четвёрка по естественной истории могла мне испортить всё дело, и я, снедаемая честолюбием, твердила наизусть «лютиковые» и «крестоцветные», которые могли меня подвести.
Учительницей по этому предмету у нас была Анна Николаевна Шереметевская, родная сестра знаменитой актрисы Марии Николаевны Ермоловой, женщина очень нервная, от которой можно было ждать всяких сюрпризов. Однако всё обошлось благополучно, и полученная отметка не закрыла мне путей «к славе».
Возвращаюсь к описанию своего школьного дня. После трёх утренних уроков и завтрака мы отправлялись парами гулять по улицам (это называлось «крокодилом»). Маршрут был всегда один и тот же: по Пречистенке до Зубовского бульвара и обратно, мимо Лицея, по Остоженке. Если в кармане лежала плитка шоколада, купленного за 5 копеек в мелочной лавке гимназического поставщика Капустина, то гулять было не так скучно. Кроме того, с годами я стала обладать унаследованной от матери способностью извлекать интерес из всех жизненных положений.
В три часа, к концу занятий, за мной заходила мама».
Также на протяжении школьного дня у девочек был обед, который они приносили с собой в школу и оставляли на специальной лавке в столовой. В гимназии было обязательное место для священника, хранения икон и место исповедания.
Как и в современной школе, после уроков желающие оставались на дополнительные платные занятия: по музыке, хоровому пению, танцам и гимнастике.
Быт гимназисток XIX столетия удивительным образом напоминает рутину нынешних школьников. И хотя с момента открытия гимназии прошло уже больше века, но убрав особенности времени из воспоминаний школьницы, мы вряд ли заподозрим, что их писала девушка, жившая полтора века назад.
letidor.ru
Картинки школьницы, Стоковые Фотографии и Роялти-Фри Изображения школьницы
EdZbarzhyvetsky
7360 x 4912
ArturVerkhovetskiy
7192 x 4800
EdZbarzhyvetsky
7360 x 4912
EdZbarzhyvetsky
7360 x 4912
EdZbarzhyvetsky
7360 x 4912
5740 x 3522
ArturVerkhovetskiy
7360 x 4912
Syda_Productions
4901 x 3267
igor_igorevich
4752 x 3168
Syda_Productions
4812 x 4183
ArturVerkhovetskiy
7360 x 4912
Syda_Productions
3467 x 2311
ru.depositphotos.com
Репродукция картины "Ученицы" Николая Богданова-Бельского
Интернет-магазин BigArtShop представляет большой каталог картин художника Николая Богданова-Бельского. Вы можете выбрать и купить понравившиеся репродукции картин Николая Богданова-Бельского на натуральном холсте.
Николай Петрович Богданов-Бельский родился в 1868 году в Смоленской губернии. Так как он был незаконнорожденным сыном бедной крестьянки, его окрестили в церкви Богдановым (Богом данным). Впоследствии он к своей фамилии для благозвучия в среде деятелей искусства прибавил фамилию Бельский.
Его талант был отмечен в раннем детстве священником, преподававшем в местной школе. Он же и походатайствовал, чтобы устроить мальчика в образцовую народную школу Сергея Александровича Рачинского в с.Татаево.
Именно там, по словам самого Богданова-Бельского, он и получил путевку в жизнь.
Сергей Александрович Рачинский, российский ученый, член-корреспондент академии Наук всячески старался помочь обездоленным талантливым детям. Николая Богданова-Бельского он отдал в школу рисования при Троицко-Сергиевой лавре, ежемесячно выделяя на его обучение 25 рублей, по тем временам немалые деньги. Через два года редкие способности Николая помогли определить его в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где его наставниками были Василий Дмитриевич Поленов, Владимир Егорович Маковский, Илларион Михайлович Прянишников.
Его дипломная работа – картина «Будущий инок» по окончании учебы была очень высоко оценена критиками и куплена сразу одним из самых известных коллекционеров того времени Солдатенковым.
За нее Богданов-Бельски получил звание «классного художника»
В 1894 году Богданов-Бельский поступил в Высшее художественное училище при Академии художеств в Санкт-Петербурге, где обучался в мастерской известного русского художника Ильи Репина. Затем живописец учился в Париже в мастерской Кармона.
В 1895 году художник становится членом Товарищества передвижных художественных выставок.
В 1899 году художник пишет портрет императрицы Марии Федоровны по ее просьбе.
В 1903 году Богданов-Бельский получает звание академика.
С 1907 года художник возглавил общество Архипа Ивановича Куинджи, занимавшееся поддержкой молодых художников, руководил которым вплоть до 1921 года.
В 1920 году Богданов-Бельский уезжает в Петербург, а затем покидает Россию и перебирается в Латвию.
Николай Богданов-Бельский был инициатором многих выставок русской живописи в европейских столицах, работы его самого успешно продаются в течение всех плодотворных лет его творчества.
Семидясителетие художника в 1938 году было отмечено персональной выставкой его картин.
Умер Николай Петрович Богданов-Бельский в Германии в 1945 году в возрасте 77 лет. Похоронен в Берлине на русском кладбище Тегель.
Текстура холста, качественные краски и широкоформатная печать позволяют нашим репродукциям Николая Богданова-Бельского не уступать оригиналу. Холст будет натянут на специальный подрамник, после чего картина может быть оправлена в выбранный Вами багет.
bigartshop.ru
Читать онлайн "Гимназистка" - RuLit
— Это называется оргазм. Это самое приятное ощущение в мире. Будем считать это твоей платой за позирование. Если ты будешь послушной, то в твоей жизни будет еще много оргазмов… и, пожалуй, сегодня на этом закончим. Я сейчас сниму твою маску, и можешь одеваться. Я отвезу тебя домой.
Наконец, у Ольги появилась возможность осмотреть комнату, в которой она оказалась. Это было ярко освещенное электрическими лампами обширное помещение, заставленное столиками и стульями, и оттого похожее на зал ресторана. Потолок был низким. Его поддерживало несколько колонн. «Похоже, действительно подвал какого-то фабричного помещения», — подумала Ольга, — «их теперь много построили в районе гавани». В центре его было свободное пространство, устланное толстым ковром. На нем стояло мягкое кресло, в котором Ольга и сидела. Диван, на который она опиралась, оказался размером с хороший концертный рояль, и обтянут мягким плюшем. «Спинка» и «подлокотники» этого «дивана» были шириной и высотой с приличный стол. Поодаль стоял фотографический аппарат на треноге. С другой стороны «дивана» висел писаный маслом пейзаж, служивший снимкам фоном. На одном из стульев аккуратно лежало платье и нижнее белье Ольги.
Ольга как раз натягивала панталоны, когда снова услышала стук задвигаемой кассеты и шипение сгорающего магния. Она стремительно обернулась, но фотограф уже извлекал кассету из своего аппарата.
— Я же без маски! — испугано воскликнула Ольга.
— Успокойся, я не буду никому показывать этот снимок. Просто у меня оставалась одна пластинка из пачки. Не пропадать же ей. А тут такой красивый кадр. Поторопись, уже поздно. Давай я застегну тебе платье.
Наконец, Ольга оделась.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь нашел это место, поэтому надену тебе маску снова.
Гимназистка покорно наклонила головку, облегчая ему эту задачу.
Через несколько минут экипаж похитителя уже катил в направлении Киева. Его сообщники, видимо, ушли, как только доставили Ольгу в подвал и сейчас он правил лошадью сам.
— Сейчас мы приедем, — говорил он, — и ты пойдешь домой. Вот тебе два ключа. Тот, что побольше — от ворот твоего дома, меньший — от черного хода квартиры. Дверь на черную лестницу не запирается. Не стоит беспокоить дворника. И кому-нибудь рассказывать о том, что с тобой сегодня произошло, тоже не стоит. Я думаю, твои знакомые этого не одобрят.
Ольга была плохо осведомлена о сексуальных взаимоотношениях и смысл таких понятий, как «обесчестить», «утратить целомудрие» понимала весьма приблизительно. Но мысль о том, чтобы рассказать кому-нибудь о том, что с ней произошло сегодня, показалась ей невыразимо стыдной. Уж лучше проглотить язык. — Я никому не скажу. Только и вы не говорите, пожалуйста, никому — никому.
— Никому-никому не скажу, — засмеялся похититель.
— Слушай дальше. В понедельник утром ты скажешь родителям, что после уроков в гимназии пойдешь к подруге готовить домашнее задание. У тебя наверняка должна быть такая подруга, к которой ты можешь пойти после уроков. Но, в действительности, к тебе подойдет человек, который скажет: «Я не люблю осеннюю слякоть». Ты пойдешь с ним, и будешь делать то, что он тебе скажет.
Какой-то чертик противоречия пробудился в Ольге, и она спросила:
— А если не пойду?
Голос похитителя снова стал твердым как сталь:
— Тогда, возможно, во мне пробудится жадность, и я все-таки продам тот снимок, где ты без маски. Или подарю кому-нибудь. Например, твоему отцу, который сейчас гуляет «у Анны». Так что ты пойдешь, и будешь делать то, что скажут.
Ольгу поразило, как легко ее таинственный попутчик переходит от добродушного тона к повелительному и обратно. Она в испуге замолчала и не нарушала тишины до конца поездки. Она уже поняла, что с этого дня ее жизнь круто изменится, но не могла решить: следует ли ей воспротивиться этим изменениям или покориться судьбе.
Когда сияющая и нарядная мать Ольги приехала домой, она застала дочь уже в постели. Вернее сказать, Ольга только притворялась спящей. После всего, произошедшего в этот день, уснуть ей было совсем не просто. В ней боролись страх перед таинственным мужчиной, который с этого дня распоряжался ее репутацией, стыд и желание еще раз пережить такое необычное ощущение, которое она испытала у похитителя.
До понедельника оставалось более суток…
Воскресенье прошло, как в тумане. Ольга ходила, разговаривала, смеялась, но все это время ее мысли были далеко, в таинственном подвале. Легкий зуд между бедер, не прекращавшийся с того памятного вечера не давал ей сосредоточиться ни на одном деле. Ольге смертельно хотелось снова пережить это восхитительное ощущение, которое незнакомец назвал словом «оргазм». И она решилась: — «Будь, что будет, но она пойдет с человеком, который не любит осеннюю слякоть».
www.rulit.me
