Музей ЧерномырдинаВиктор Остроумов «Живописные полотна» 30/11/2016. Картины остроумовой
Анна Остроумова-Лебедева - НАШЕ НАСЛЕДИЕ
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА146 лет назад родилась художница Анна Остроумова-Лебедева. Этой маленькой женщине с мягкими, чуть неуверенными движениями суждено было стать спасительницей гравюры на дереве. Анна Петровна вдохнула жизнь в сложную технику, почти забытую из-за бурного развития фотографии, а также вошла в историю как один из самых «петербургских» мастеров.Сегодня трудно представить, чего стоило барышне конца XIX — начала XX века посвятить жизнь изобразительному искусству. Наиболее знаменитой отечественной художнице, Зинаиде Серебряковой, помогло удачное стечение обстоятельств: она выросла в творческой атмосфере — ее многочисленные родственники рисовали, чертили, лепили. Иным образом складывалась судьба Остроумовой-Лебедевой.
Родившаяся в семье тайного советника Петра Остроумова, девочка с боем отстаивала право на самоопределение. Вначале пошла на вечерние курсы Центрального училища технического рисования барона А.Л. Штиглица, где занималась у великого гравера Василия Матэ. А затем — вопреки желанию родных — поступила в Академию художеств. Среди ее наставников были известный рисовальщик Павел Чистяков и легендарный Илья Репин, высоко ценивший талант ученицы.
Финские озера, 1900 ...
Любопытны воспоминания о молодой Остроумовой-Лебедевой, оставленные Александром Бенуа: «Мы с невестой увлекались тогда копированием старых мастеров в Эрмитаже, и как раз я был занят портретом слегка криворотого мужчины Франца Хальса.., когда рядом с нами появилась небольшого роста барышня в пенсне, которая принялась набрасывать углем на холсте «Девочку с метлой» Рембрандта (все эти три картины висели в те годы почти рядом). Я был несколько озадачен дерзостью такой затеи. <...> И никак нельзя было ожидать, что барышня в пенсне хоть в какой бы то ни было степени одолеет колоссальные трудности задачи. <...> Каково же было наше удивление, когда из-под угля на холсте у любительницы мощными штрихами стала вырисовываться фигура девочки, а затем с необычайной энергией, напомнившей мне знакомые приемы Репина, моя соседка стала прокладывать красками свою картину. Через недели две она ее кончила. <...> Я как-то сразу скис и вскоре оставил свою работу, не доведя ее до той законченности, какую я себе сначала наметил».
Портрет Андрея Белого. Коктебель. 1924
Михаил Булгаков
В следующий раз они встретились через шесть лет в Париже, куда Анна приехала набираться опыта. Правда, училась не у модных французских импрессионистов, а у американца Джеймса Уистлера. Тогда же сблизилась с Константином Сомовым, создавшим ее акварельный портрет.
После окончания Академии пришлось сделать нелегкий выбор: у художницы обнаружилась астма, вызванная работой с масляными красками и скипидаром. В итоге она перешла на акварель, а также стала плотно заниматься гравюрой, в том числе — цветной ксилографией. Девушка объясняла новое увлечение следующим образом: «Сама техника не допускает поправок, и потому в деревянной гравюре нет места сомнениям и колебаниям. Что вырезано, то и остается четким и ясным. Спрятать, замазать, затереть в гравюре нельзя. Туманностей нет».
Петроград. Красные колонны
Этот интерес всячески стимулировали представители «Мира искусства» (с легкой руки Дягилева художница попала в круг авторов одноименного журнала). Скромная Анна признавалась: «Я чувствовала себя среди них стесненной, и, несмотря на то, что была приблизительно их возраста, мне казалось, что я перед ними ничтожная, маленькая девочка». При этом сами «мирискусники» отзывались о ней достаточно лестно. Тот же Бенуа в мемуарах объясняет: «Остроумова не имеет того громкого имени, как иные из ее товарищей, но, разумеется, ее художественное значение не уступает значению этих товарищей, и то, что ее искусство теряет из-за своей скромности, то оно же наверстывает своим благородством, своей строгостью, всем тем, что можно обнять словом «стиль».
Анна Петровна Остроумова-Лебедева ( 1871 — 1955 ). Максимилиан Волошин
И правда: тонкие изысканные произведения Анны Петровны могли удовлетворить самый требовательный вкус. У нее получались интересные портреты: изображение Максимилиана Волошина сейчас хранится в Русском музее, а Михаила Булгакова — в Бахрушинском. Однако коньком Остроумовой-Лебедевой были пейзажи. И прежде всего городские виды, соединившие природу и архитектуру. Например, эстампы с очертаниями Венеции — сказочного города, имевшего для Анны особое значение. Именно там в 1903 году она поняла, что влюблена в двоюродного брата, талантливого химика Сергея Лебедева, впоследствии первым синтезировавшего каучук в промышленном масштабе. Чувство оказалось взаимным, и в 1905-м они поженились. Брак был счастливым: муж во всем поддерживал художницу, горевшую искусством.
Остроумова-Лебедева А. П. Осень в Петрограде, 1916 |
Пейзаж с мостиком
Остроумова-Лебедева А. П. Павловск. Ворота
Анна Петровна Остроумова-Лебедева, 1921 год.
Остроумова-Лебедева навсегда осталась преданной родному городу, не уехала даже во время блокады. Это был сознательный выбор, хотя работа в тяжелых условиях требовала от пожилой художницы героизма. Создавшая в тот период ряд гравюр и акварелей, Анна Петровна вспоминала: «Писала часто в ванной комнате. Положу на умывальник чертежную доску, на нее поставлю чернильницу. Впереди на полочке — коптилка. Здесь глуше звучат удары, не так слышен свист летящих снарядов, легче собрать разбегающиеся мысли и направить их по должному пути. <...> Всех волнует один и тот же вопрос: «Уезжать ли?» Я хочу остаться. Твердо хочу остаться на все страшное впереди. <...> Теперь об акварельной кисти. Она ведь близкий друг художника, исполнительница его воли. На ее кончике — сердце художника». И эта верность искусству и городу на Неве — одна из составляющих редкого дара Остроумовой-Лебедевой.
Александр Блок
На островах Вновь оснеженные колонны, Елагин мост и два огня. И голос женщины влюбленный. И хруст песка и храп коня. Две тени, слитых в поцелуе, Летят у полости саней. Но не таясь и не ревнуя, Я с этой новой — с пленной — с ней. Да, есть печальная услада В том, что любовь пройдет, как снег. О, разве, разве клясться надо В старинной верности навек? Нет, я не первую ласкаю И в строгой четкости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней. Нет, с постоянством геометра Я числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низких островов. Я чту обряд: легко заправить Медвежью полость на лету, И, тонкий стан обняв, лукавить, И мчаться в снег и в темноту, И помнить узкие ботинки, Влюбляясь в хладные меха... Ведь грудь моя на поединке Не встретит шпаги жениха... Ведь со свечой в тревоге давней Ее не ждет у двери мать... Ведь бедный муж за плотной ставней Ее не станет ревновать... Чем ночь прошедшая сияла, Чем настоящая зовет, Все только — продолженье бала, Из света в сумрак переход... 22 ноября 1909Петербург. Адмиралтейство под снегом. 1909
Вид Петербурга.1912Амстердам. Рынок железа. 1913
Дворец Бирона и барки. 1916
Летний сад в инее.
Анна Петровна Остроумова-Лебедева (1871 - 1955). Адмиралтейство под снегом. 1901. Цветная ксилография
Дворец Бирона и барки. 1916
Цепной мост в Санкт-Петербурге
Петербургская зима.
Остроумова-Лебедева - Летние сады, 1929, Цветная ксилография
https://www.wikiart.org/en/anna-ostroumova-lebedeva
Серебряный век...Анна Остроумова-Лебедева.
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
nashenasledie.livejournal.com
Остроумова-Лебедева и её коллекция в Русском музее
Выставка, открывающаяся 25 августа в Михайловском замке, представит не только лучшие произведения петербургской художницы Анны Петровны Остроумовой-Лебедевой, но и работы других авторов из её собственного собранияГосударственный Русский музей,25 августа — 7 ноября 2016Михайловский (Инженерный) замокСанкт-Петербург, ул.Садовая, 2
Экспозиция под названием «Остроумова-Лебедева — художник и коллекционер» продолжает выставочный цикл, посвященный частным коллекциям, поступившим в Русский музей в разные годы.
В 1916 году Русский музей приобрел первые девять работ Анны Петровны Остроумовой-Лебедевой, чье творчество знаменует возрождение и расцвет искусства гравюры в России начала XX века. Впоследствии она неоднократно дарила Русскому музею свои работы. В 1955 году, по завещанию художницы, музею были переданы все произведения из ее собрания. Уникальная коллекция состояла по большей части из рисунков, акварелей, живописных работ, гравюр и гравированных досок самой А. П. Остроумовой-Лебедевой. Остальное — печатная графика современников и последователей художницы, тех, кто обратился к искусству гравюры, вдохновляясь открытиями Остроумовой-Лебедевой в области ксилографии.
На выставке будут показаны наиболее известные работы Остроумовой-Лебедевой: «Екатерининский канал» (1910), «Колонны Биржи и крепость» (1908), «Венеция. Большой канал» (1916), «Дворец Бирона и барки» (1916), «Снасти» (1917). Дополнят экспозицию гравированные пальмовые и линолеумные доски и инструменты художницы для резьбы и печатания.
В экспозицию выставки вошли работы Г. С. Верейского, Н. Н. Купреянова, В. В. Воинова, К. А. Сомова и других мастеров-графиков, дореволюционных и советских. В особый раздел экспозиции выделены японские гравюры XVIII — XIX векjd таких авторов, как Кацусика Хокусай, Кацукава Сюнсен, Рюсай Сигэхару, Андо Хиросигэ и других. Знакомство с японской ксилографией во многом повлияло на формирование индивидуальной творческой манеры Остроумовой-Лебедевой.
Показ в едином выставочном пространстве произведений А. П. Остроумовой-Лебедевой и работ из ее собрания даст возможность сопоставить поиски и открытия мастера петербургской графики с произведениями ее предшественников и современников, также сделавших огромный вклад в развитие искусства гравюры. Всего в состав экспозиции вошло более 200 работ и архивные материалы — фотографии, письма.
Материал подготовила Мария Онучина, AI
Источник: пресс-релиз ГРМ, rusmuseum.ru
artinvestment.ru
Петербург в работах А. П. Остроумовой-Лебедевой
Изображала в основном виды Петербурга и его окрестностей. Одна из немногих художников, органично создававших пейзажи, включающие в композицию архитектурные строения.
Среди известных мастеров, изображавших городские виды, в истории русского и мирового искусства нашелся лишь один художник, имя которого немедленно ассоциируется с изысканно прекрасными, величественными, точными и характерными образами Санкт-Петербурга.Это была маленькая ростом женщина, с мягкими, чуть неуверенными движениями, почти всегда, в силу близорукости, носившая пенсне, которое, впрочем, не скрывало доброго взгляда слегка прищуренных глаз, — дама, характер которой отнюдь не во всем соответствовал ее облику. Она обладала несгибаемой художественной волей, редкой искренностью чувств, прямотой, удивительной наблюдательностью и исключительной силы пристрастием к любимому городу, о чем, впрочем, говорить избегала. Речь идет об Анне Петровне Остроумовой-Лебедевой.
Именно она, наряду с поэтами Серебряного века, и прежде всего Александром Блоком, создала образ великого города на Неве, который до сего дня живет в каждом из нас, образ уже современный и, в то же время, классический в своей неизменной выразительности и запоминающейся навсегда характерности. Как сказано у Блока в стихотворении «Пушкинскому Дому»:
Это — звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это — древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!..
Именно эти образы — петербургские, особенные, архитектурные и речные дали, прославленные монументы и памятники зодчества: здание Академии художеств с привезенными из Египта сфинксами на пристани, Сенатская площадь и «Медный всадник» на фоне грандиозного Исаакиевского собора, и новый по тогдашнему времени город, громады доходных и конторских домов — войдут и в поэзию Блока, и в гравюры Остроумовой-Лебедевой.
Но сфинкса с выщербленным ликом
Над исполинскою Невой
Она встречала легким вскриком
Под бурей ночи снеговой.
<…>
Ей стали нравиться громады,
Уснувшие в ночной глуши,
И в окнах тихие лампады
Слились с мечтой ее души.
(Из стихотворения «Снежная Дева»)
Анна Петровна родилась в 1871 году в семье Петра Ивановича Остроумова, к моменту зрелости дочери ставшего тайным советником, одним из высших гражданских чиновников Синода Русской православной церкви. Она училась в известной петербургской Литейной гимназии вместе с дочерьми Федора Михайловича Достоевского и Якова Петровича Полонского, кстати, ближайшего друга ее отца. И хотя она училась весьма старательно, непреодолимой была страсть Остроумовой к рисунку, что отнюдь не всегда радовало ее родителей. Одновременно с занятиями в гимназии она посещала вечерние классы школы барона Штиглица, а затем настояла на не вполне обычном для девушек ее круга действии — поступила в Императорскую Академию художеств.
«“Я в Петербурге, я в Академии, я начинаю новую жизнь!..” Такая запись стоит в моем дневнике от 16 сентября 1892 года… Обширность здания, громадные классы… темные коридоры, винтовые лестницы, уходящие вверх и вниз… интересовали меня до крайности»1. Художница пережила изменение самой Академии, когда был создан ее новый устав, уменьшена роль изучения классики в пользу изображения натуры и пришли новые профессора, по преимуществу из числа «передвижников».
Ее мечтой стало попасть в мастерскую Ильи Ефимовича Репина, и это удалось, хотя их отношения складывались временами по-разному. Анна Петровна писала: « Милый Репин! Я то люблю его, то ненавижу! Интересно его видеть, когда он работает. В блузе, лицо совсем меняется, ничего не видит, кроме натуры, чувствуется сила в нем, и вместе с тем он почему-то возбуждает во мне жалость»2.
Художница остро реагировала на быстрые перемены в изысканно-запутанной, быстро текущей, то вспыхивающей, то увядающей жизни петербургского искусства. В те годы Россия, доказав Европе свою творческую силу литературой XIX столетия, начинала сама поражать мир радикальным изобразительным искусством, чтобы вскоре повести его за собой в двадцатые и тридцатые годы, достичь вершин авангарда, а затем вновь вернуться к идеалу неоклассики, более полно, чем любая другая национальная художественная школа в ХХ веке. И в то же время русская культура именно тогда особенно остро чувствовала настроения «мировой души», взлет новых художественных идей в Вене и Мюнхене, Милане и Барселоне, Лондоне и Глазго и, конечно, прежде всего — в Париже.
Именно И.Е.Репин посоветовал А.П.Остроумовой-Лебедевой продолжить учебу в Париже: «Вы там во всем разберетесь…» — заключил он3. В Париже Анна Петровна неожиданно выбрала себе наставником вовсе не какого-либо прославленного француза, но американского мастера Джеймса Уистлера. Она вспоминала: «…он …часто садился на мой табурет, брал кисти и палитру и учил прямо на холсте, на моем этюде»4. Увлечение Дж. Уистлером, было, вероятно, данью моде и следствием юношеской эксцентричности. В то же время оно могло послужить и необходимой ступенью от школы И.Е.Репина, через художественный мир европейского «эстетического движения», к которому принадлежал американский мастер и которое пропагандировало красоту искусства как эталон повседневной жизни, к новым явлениям в русской художественной культуре.
На рубеже веков художница сблизилась с «Миром искусства». Александр Николаевич Бенуа назвал ее «…одной из самых цельных и типичных фигур» творческого объединения5. Не декларируя свою приверженность взглядам мастеров этого круга, Анна Петровна, на мой взгляд, оставалась верной его художественным принципам всю жизнь. Однако среди мастеров «Мира искусства» она выделилась исключительным пристрастием к гравюре, наиболее «требовательному», строгому и технически сложному жанру.
А.П.Остроумова-Лебедева сама, с присущей ей прямотой, определила свое место в истории искусства: «…гравюра в России с конца 19-го века пошла по новому пути и из ремесленной сделалась оригинальной, самодовлеющей гравюрой. Начало этому положила Я»6. Недаром одна из книг, посвященных истории этого вида искусства в Европе XVI–XX веков была названа «От Маркантонио Раймонди до Остроумовой-Лебедевой»7. Художница очень точно объяснила причины предпочтения именного подобной техники выражения своих творческих идей.
Она подчеркивала: «Я ценю в этом искусстве невероятную сжатость и краткость выражения… немногословие и благодаря этому сугубую остроту и выразительность. Ценю в деревянной гравюре беспощадную определенность ее линий… Край линии обуславливается острым краем вырезанного дерева и не смягчается, как в офорте, вытравлением водкой, то есть случайностью, а остается резким… и чистым. Сама техника не допускает поправок, и потому в деревянной гравюре нет места сомнениям и колебаниям»8. Это в полной мере соответствовало ее характеру уже в юные годы. Кроме того, ее восхищал сам материал, с которым она работала: «А как прекрасен бег инструмента по твердому дереву. Доска так отшлифована, что кажется бархатной, и на этой блестящей золотой поверхности острый резец стремительно бежит, и вся работа художника — удержать его в границах своей воли»9.
Анна Петровна оставалась верна своей «гравировальной страсти» всю жизнь. И в Санкт-Петербурге в счастливые годы перед Первой мировой войной. И в Петрограде времени революции, которую она приняла без восторга, хотя поначалу, как и многие художники, была настроена оптимистически. И в Ленинграде сталинского времени, когда ей пришлось создавать образы социалистического города — цикл «Новое строительство». И в годы блокады, пережитой ею, сумевшей сохранить любовь к красоте Петербурга и придать своим работам особую человечность.
На протяжении всей зрелой творческой жизни в графике А.П.Остроумовой-Лебедевой безраздельно главенствовала тема Петербурга, начиная с видов Павловска 1900-х годов до середины 1940-х годов, когда, уже тяжело болея, она закончила серию своих петербургских работ ксилографией «Вид на крепость ночью». Всего, по ее собственным подсчетам, она создала 85 произведений, посвященных великому городу.
Образ Петербурга у Остроумовой-Лебедевой формировался в течение почти полувека. Однако его главные черты были найдены художницей в наиболее радостные и спокойные годы — в течение первого десятилетия ХХ столетия. Именно тогда возникло в ее работах сочетание острого, отточенного, даже резкого лиризма с мощной устойчивостью и монументальностью, геометрическая, выверенная перспективность и терпкость эмоциональной свободы, — качества, которые вновь заставляют вспомнить слова Блока.
Вновь оснежённые колонны,
Елагин мост и два огня.
И голос женщины влюбленный.
И хруст песка, и храп коня.
<…>
…И в строгой четкости моей
Уже в покорность не играю
И царств не требую у ней.
Нет, с постоянством геометра
Я числю каждый раз без слов
Мосты, часовню, резкость ветра,
Безлюдность низких островов.
(Из стихотворения «На островах»)
У Блока, как и у Остроумовой-Лебедевой, почти всегда, когда он говорит о родном городе, возникает почти зримое впечатление перспективности, движение взгляда вдоль великолепных панорам, отчетливое обозначение места, откуда видится та или иная часть Петербурга. И в то же время его Петербург, как и Петербург Остроумовой-Лебедевой, оказывается отрешенным от обыденности, необъяснимо прекрасным, вечным и возрождающим свои черты в новой жизни. Недаром поэт восклицает: «О, город мой непостижимый…».
Есть в искусстве этих двух петербуржцев и неожиданно точные параллели. Вспоминаются удивительные переплетения корабельных снастей у А.П.Остроумовой-Лебедевой, ее гравюры, где предстают здания раннего Петербурга и сжившиеся с ними корабли, а в памяти возникают видения А.А.Блока из его поэмы «Возмездие».
Провидел ты всю даль, как ангел
На шпиле крепостном; и вот —
(Сон, или явь): чудесный флот,
Широко развернувший фланги,
Внезапно заградил Неву…
И Сам Державный Основатель
Стоит на головном фрегате…
Так снилось многим наяву…
Петербург под резцом А.П.Остроумовой-Лебедевой становится вечным, непреходящим пространством, неистребимым символом эпохи наивысшего расцвета ее творчества, наступившего перед Первой мировой войной, времени взлета всех частей российской культуры, приобретшей совершенно особенный изысканно-монументальный характер.
Как ноги гигантов, стоят угловые колонны Биржи на Стрелке Васильевского острова, и в далекую даль уходит перспектива другого берега Невы, крыло Адмиралтейства и великолепная парабола здания Главного штаба на Дворцовой площади. Не менее поразительна перспектива темной и мощной, становящейся гранью архитектурного пространства зелени парка, сходящаяся вдалеке к едва различимому Елагину дворцу. Немыслимо изысканным оказывается фрагмент решетки Летнего сада, спускающейся к гранитному одеянию Мойки, входящей в Неву. Здесь каждая линия неслучайна, и камерна и монументальна одновременно, тут гений архитектора соединился с изысканным видением внимательной к красоте художницы. Над темным Крюковым каналом догорает закатное небо, и встает из воды силуэт знаменитой своей пышной стройностью колокольни Никольского морского собора. Темное небо и темный водный простор делят надвое гравюру, на которой у исчезнувшего теперь дворца герцога Эрнста Бирона эпохи императрицы Анны Иоанновны столпились гребные барки, парусники и баржи.
И как прощальный дар Петербургу, создает А.П.Остроумова-Лебедева ночной силуэт Петропавловской крепости, с ее отражением в водной глади, которую рассекают отблески фонарей на набережных и мостах. Темный город словно изнутри пронизывается светом и становится трепетным и живым. В период индустриализации и во время блокады художнице приходилось видеть иной Петербург — или новый, заполненный новостройками, или живущий военной жизнью. Однако даже и в тяжелейшие моменты в каждом ее рисунке ощущалась любовь к Петербургу, и тем человечнее она была, чем труднее шла жизнь великого города.
После войны у нее появился ученик, исключительно преданный, деятельный, умевший ей помочь, — московский гравер и педагог Николай Васильевич Синицын. Она называла его не только учеником и другом, но и более торжественно: «Мой представитель в Москве»10. Анна Петровна, всегда склонная к полной определенности, заключила с московским художником «договор о дружбе»: «…я, несмотря на мою старость и очень сдержанный характер, заключаю с Вами дружбу, и Вы должны будете, как и я, искренне ее беречь»11.
Николай Васильевич безмерно восхищался ее творчеством, стремился бескорыстно помочь и достигал в этом успеха — и в бесконечных хлопотах о присвоении ей звания академика при восстановленной Академии художеств, и в издании трехтомных «Автобиографических записок», да и во множестве других дел, которые обременяли и нередко раздражали часто болевшую, особенно после смерти горячо любимого мужа академика-химика Сергея Васильевича Лебедева, Анну Петровну.
Собственное творчество Николая Васильевича также было нередко предметом их обсуждений. Художница смотрела на него как на своего ученика, резко критиковала то, что ей не нравилось в его работах, иногда в ее оценках звучала и драгоценная для Николая Васильевича похвала. Однако мне кажется, что не это было главным. Их отношения чем-то напоминают связи Гете и Эккермана, великого мастера и талантливого почитателя, способного передать свои впечатления на бумаге. Монография Н.В.Синицына «Гравюры Остроумовой-Лебедевой» несет на себе совершенно отчетливый отпечаток их личного общения и не столько служит искусствоведческим трудом, сколько передает приведенные в четкую систему отголоски их устных и письменных бесед12. Благодаря ее переписке с Николаем Васильевичем (а это, по подсчету самой Анны Петровны, более двух сотен писем), его скрупулезному собирательству всех свидетельств творческого пути каждого из произведений Анны Петровны — от первого карандашного наброска до приведенных к совершенству работ — она встает перед потомками «в полный рост», как одна из русских женщин-художниц, которую поистине следует назвать великим мастером.
Настал тот час, когда искусство А.П.Остроумовой-Лебедевой должно пережить еще одно рождение. Ее работы мощно и глубоко выражают не только нашу всеобщую любовь к красоте Петербурга, но и превращают эту любовь в неотменную, обязательную категорию российской культуры. Конечно, так было и столетие назад, когда рождались ее гравюры, но тогда ее творчество жило в тонкой и в то же время крепкой взаимосвязи с художественной культуры прошедшей эпохи. Однако среди неисчерпаемого, столь разнообразного и изысканного наследия Серебряного века образы Петербурга, созданные А.П.Остроумовой-Лебедевой, выделяются настолько, так точно передают живую и величественную красоту города, что здесь, даже в историческом смысле, у нее не оказывается среди художников ни соперников, ни даже современников.
Ее Петербург останется незыблемым памятником художнице в истории русской культуры, даже если, как сказал однажды Иосиф Бродский, «в одночасье современники умрут», и многое, связанное с тем временем, еще памятное сегодня, канет в небытие. Наше видение и восприятие великого города на Неве в будущем, как и сегодня, будет определять взгляд маленькой женщины сквозь стекла ее старомодного пенсне со шнурком и движения граверного резца в ее руках.
1 Остроумова-Лебедева А.П. Автобиографические записки. Т.I. М., 1974. С.61.
2 Там же. С.130.
3 Там же. С.134.
4 Там же. С.148.
5 Бенуа А.Н. Искусство Остроумовой. Пг., [19—?]. С.17.
6 Из письма А.П.Остроумовой Н.В.Синицыну от 13 декабря 1949 г. (архив Синицыных)
7 Флекель М.И. От Маркантонио Раймонди до Остроумовой-Лебедевой. Очерки по истории и технике репродукционной гравюры XVI–XX веков. М., 1987.
8 Остроумова-Лебедева А.П. Автобиографические записки. Т.III. М., 1974. С.8.
9 Там же.
10 Из письма А.П.Остроумовой Н.В.Синицыну от 30 декабря 1948 г. (архив Синицыных)
11 Из письма А.П.Остроумовой Н.В.Синицыну от 18 августа 1948 г. (архив Синицыных)
12 Синицын Н.В. Гравюры Остроумовой-Лебедевой. М., 1964.
Статья отсюдаwomantory.livejournal.com
Вновь оснеженные колонны, Елагин мост и два огня... Anna Ostroumova -Lebedeva/Анна Остроумова-Лебед
146 лет назад родилась художница Анна Остроумова-Лебедева. Этой маленькой женщине с мягкими, чуть неуверенными движениями суждено было стать спасительницей гравюры на дереве. Анна Петровна вдохнула жизнь в сложную технику, почти забытую из-за бурного развития фотографии, а также вошла в историю как один из самых «петербургских» мастеров.
Сегодня трудно представить, чего стоило барышне конца XIX — начала XX века посвятить жизнь изобразительному искусству. Наиболее знаменитой отечественной художнице, Зинаиде Серебряковой, помогло удачное стечение обстоятельств: она выросла в творческой атмосфере — ее многочисленные родственники рисовали, чертили, лепили. Иным образом складывалась судьба Остроумовой-Лебедевой.
Родившаяся в семье тайного советника Петра Остроумова, девочка с боем отстаивала право на самоопределение. Вначале пошла на вечерние курсы Центрального училища технического рисования барона А.Л. Штиглица, где занималась у великого гравера Василия Матэ. А затем — вопреки желанию родных — поступила в Академию художеств. Среди ее наставников были известный рисовальщик Павел Чистяков и легендарный Илья Репин, высоко ценивший талант ученицы.
Финские озера, 1900 ...
Любопытны воспоминания о молодой Остроумовой-Лебедевой, оставленные Александром Бенуа: «Мы с невестой увлекались тогда копированием старых мастеров в Эрмитаже, и как раз я был занят портретом слегка криворотого мужчины Франца Хальса.., когда рядом с нами появилась небольшого роста барышня в пенсне, которая принялась набрасывать углем на холсте «Девочку с метлой» Рембрандта (все эти три картины висели в те годы почти рядом). Я был несколько озадачен дерзостью такой затеи. <...> И никак нельзя было ожидать, что барышня в пенсне хоть в какой бы то ни было степени одолеет колоссальные трудности задачи. <...> Каково же было наше удивление, когда из-под угля на холсте у любительницы мощными штрихами стала вырисовываться фигура девочки, а затем с необычайной энергией, напомнившей мне знакомые приемы Репина, моя соседка стала прокладывать красками свою картину. Через недели две она ее кончила. <...> Я как-то сразу скис и вскоре оставил свою работу, не доведя ее до той законченности, какую я себе сначала наметил».
Портрет Андрея Белого. Коктебель. 1924
Михаил Булгаков
В следующий раз они встретились через шесть лет в Париже, куда Анна приехала набираться опыта. Правда, училась не у модных французских импрессионистов, а у американца Джеймса Уистлера. Тогда же сблизилась с Константином Сомовым, создавшим ее акварельный портрет.
После окончания Академии пришлось сделать нелегкий выбор: у художницы обнаружилась астма, вызванная работой с масляными красками и скипидаром. В итоге она перешла на акварель, а также стала плотно заниматься гравюрой, в том числе — цветной ксилографией. Девушка объясняла новое увлечение следующим образом: «Сама техника не допускает поправок, и потому в деревянной гравюре нет места сомнениям и колебаниям. Что вырезано, то и остается четким и ясным. Спрятать, замазать, затереть в гравюре нельзя. Туманностей нет».
Петроград. Красные колонны
Этот интерес всячески стимулировали представители «Мира искусства» (с легкой руки Дягилева художница попала в круг авторов одноименного журнала). Скромная Анна признавалась: «Я чувствовала себя среди них стесненной, и, несмотря на то, что была приблизительно их возраста, мне казалось, что я перед ними ничтожная, маленькая девочка». При этом сами «мирискусники» отзывались о ней достаточно лестно. Тот же Бенуа в мемуарах объясняет: «Остроумова не имеет того громкого имени, как иные из ее товарищей, но, разумеется, ее художественное значение не уступает значению этих товарищей, и то, что ее искусство теряет из-за своей скромности, то оно же наверстывает своим благородством, своей строгостью, всем тем, что можно обнять словом «стиль».
Анна Петровна Остроумова-Лебедева ( 1871 — 1955 ). Максимилиан Волошин
И правда: тонкие изысканные произведения Анны Петровны могли удовлетворить самый требовательный вкус. У нее получались интересные портреты: изображение Максимилиана Волошина сейчас хранится в Русском музее, а Михаила Булгакова — в Бахрушинском. Однако коньком Остроумовой-Лебедевой были пейзажи. И прежде всего городские виды, соединившие природу и архитектуру. Например, эстампы с очертаниями Венеции — сказочного города, имевшего для Анны особое значение. Именно там в 1903 году она поняла, что влюблена в двоюродного брата, талантливого химика Сергея Лебедева, впоследствии первым синтезировавшего каучук в промышленном масштабе. Чувство оказалось взаимным, и в 1905-м они поженились. Брак был счастливым: муж во всем поддерживал художницу, горевшую искусством.
Остроумова-Лебедева А. П. Осень в Петрограде, 1916 |
Пейзаж с мостиком
Остроумова-Лебедева А. П. Павловск. Ворота
Анна Петровна Остроумова-Лебедева, 1921 год.
Остроумова-Лебедева Осень в Петрограде
Еще лучше заграничных пейзажей Анне Петровне удавались виды Петербурга. Тонкий шпиль Адмиралтейства, исчезающая в легкой дымке невская перспектива, сумерки на Крюковом канале... Виртуозно переданные пышность и строгость северной столицы. В углу — скромный значок вместо подписи: «Л», обведенная кружком — буквой «О».
Остроумова-Лебедева навсегда осталась преданной родному городу, не уехала даже во время блокады. Это был сознательный выбор, хотя работа в тяжелых условиях требовала от пожилой художницы героизма. Создавшая в тот период ряд гравюр и акварелей, Анна Петровна вспоминала: «Писала часто в ванной комнате. Положу на умывальник чертежную доску, на нее поставлю чернильницу. Впереди на полочке — коптилка. Здесь глуше звучат удары, не так слышен свист летящих снарядов, легче собрать разбегающиеся мысли и направить их по должному пути. <...> Всех волнует один и тот же вопрос: «Уезжать ли?» Я хочу остаться. Твердо хочу остаться на все страшное впереди. <...> Теперь об акварельной кисти. Она ведь близкий друг художника, исполнительница его воли. На ее кончике — сердце художника». И эта верность искусству и городу на Неве — одна из составляющих редкого дара Остроумовой-Лебедевой.
kolybanov.livejournal.com
Остроумова-Лебедева. История любви - Разговоры обо всем и ни о чем за чашкой кофе
Портрет Анны Петровны Остроумовой написал Константин Сомов в 1902 году. Они учились примерно в одно время в Академии художеств и в Париже (1898 - 1899).
Как рассказывает Александр Бенуа в «Моих воспоминаниях», Остроумова жила в Париже с подругой и они ради экономии пытались сами себе готовить еду, не умея абсолютно вести хозяйство. Очевидно, были столь беспомощны, что Костя Сомов взялся сам вести их хозяйство, закупать продукты и готовить, обнаружив в себе опыт, бессознательно им усвоенный у матери, прекрасной хозяйки. Но о влюбленностях нигде не упоминается.
А. П. Остроумова-Лебедева оставила прекрасные «Автобиографические записки», которыми я зачитывался весной 1980 года, делая выписки. Ныне я вижу, что они слагаются в новеллу о любви девушки, во всех отношениях исключительной и даже в том, что она выбрала не просто акварель, а гравюру, трудный жанр даже чисто технически, и молодого человека, гениально одаренного химика, который был ее двоюродным братом.
1) «В это время (лет 15, учась в гимназии) я решила, что твердые знаки лишние и стала писать без них, чем вызывала протесты со стороны преподавателей, но, несмотря на репрессии, упрямо писала по-своему».
Девочка-подросток со слабым здоровьем училась в гимназии, посещала вечерние начальные классы школы Штиглица, много рисовала и очень много читала - кроме классиков литературы, философов: Платона, Аристотеля и других, принимая все очень близко к сердцу, работая над собой очень серьезно.
2) 1892 г. Это уже в Академии художеств. «Всеобщее внимание в классах обращал на себя Сомов. Мне показали его как-то на вечеринке студентов; они устраивались периодически, с рисованием модели и чаепитием, и туда набиралось много народу». Это свидетельство удивительно тем, что в те годы сам Сомов пребывал в сомнениях в своем призвании и отбывал воинскую повинность (совмещал как-то службу с учением).
3) «В те же годы пребывания в Академии я пережила мое первое увлечение. Оно внешне мало проявлялось, но тем не менее было глубоко и принесло мне много страданий. Я считала его гораздо ниже себя по уму и слабее по воле. Находила, что он мало любит искусство. Он происходил из буржуазной богатой среды, и я боялась, что если выйду за него замуж (а к этому клонилось дело), то мне трудно будет в такой обстановке продолжать мое любимое искусство. Во мне возникла сильная борьба между чувством и страстью к искусству. Я никому не поверяла моих мучений, моей внутренней борьбы.
В конце концов решила с этим покончить, и мы расстались навсегда. Но тоска, как клещами, захватила мою душу. Сознание одержанной над собой победы не приносила мне радости, и я была полна сожалений о потерянном, но мужественно боролась, сознавая, что в работе все спасение».
4) Конка двигалась медленно, и я предпочитала ходить пешком. Около сфинксов перед Академией была пароходная пристань. Пароходик перевозил на ту сторону. Я его очень любила. Бывало, уже издали бежишь сломя голову на пристань, платишь две копейки и скатываешься вниз, на пароход».
5) «Мама огорчалась моим похудевшим, утомленным видом. Всякими способами старалась удержать меня дома, находя, что я работаю не по силам. Просила, умоляла. Я с ней соглашалась, ей сочувствовала, когда она плакала - я тоже, но все-таки через несколько минут уносила (на всякий случай) вниз свою шубу и калоши к швейцару и при благоприятном моменте тихонько исчезала из дома... в Академию.
Братья, видя огорчение мамы, бранили меня, уговаривали вообще бросить работу, говоря, что если б я была одарена, то мне не приходилось бы так много тратить сил.«Ты просто бездарна!» - говорили они».
6) «За все семь лет, что я пробыла в Академии, я не имела со стороны студентов ни одной неприятности, столкновения или чего-нибудь резкого или циничного. И из общения с ними вынесла на всю жизнь глубокую веру в хорошие и верные инстинкты молодежи.
Мы не все время только работали, мы умели и веселиться. Каждый год в бывшем Дворянском собрании (нынешняя филармония) студенты Академии устраивали общественный бал. Он считался в году одним из самых оживленных и интересных. На него съезжалось несколько тысяч народа.
Студенты устраивали громадные костюмированные процессии. Темы брали из мифологии, из сказочного эпоса, народного, были и юмористические. Много фантазии. Изображали очень красиво, красочно, находчиво и остроумно. Гостям на балу вручались особые талоны, а они их должны были давать костюмированным за лучшие костюмы. Кто больше имел талонов, тот получал выигрыш; они тут же висели - пожертвованные картины профессоров Академии и работы студентов».
7) «Вообще жизнь моя проходила не так уж однообразно, как это может казаться из моего писания. Я часто бывала в опере, где родители имели абонированную ложу. Прибегала туда прямо из Академии, а там меня встречала мама яствами (я была балованная дочь). Лежа на диванчике в аванложе, я с комфортом слушала музыку.Я любила бальную залу, любила танцевать, но светскую жизнь избегала. Люди меня не интересовали...»
«Была я до чрезвычайности свободолюбива».
Кажется, характер, как у Комиссаржевской, хотя она росла при исключительно благоприятных обстоятельствах, правда, семья ее была далека от искусства.
8) «Я уходила в одиночество, и в то же время страдала от него. А от людей я все-таки убегала.Родители, видя мое угнетенное душевное состояние, послали меня в Москву, где я гостила у нашего родственника... Я первый раз была в Москве, и она произвела на меня сильное впечатление. Погостила я там недели две и опять вернулась к своей работе.К весне я опять теряю равновесие, страдаю беспричинной тоской, апатией».Это запись из дневника 1895 года. «... Сегодня в классе мне чуть не сделалось дурно. Мне казалось, что я здесь и будто еще в другом где-то месте, и чуть не упала с табуретки.
Днем я не могла оставаться в Академии и пошла позавтракать к Елене Ивановне, а по дороге вдруг заметила, что что-то громко говорю, и мне показалось, что со мной хотят сделать что-то страшное. Я вскрикнула и чуть не зарыдала от испуга, но вовремя очнулась от кошмара и увидела себя на Большом проспекте, идущей очень медленно в своей белой шубе...»«Потом упадок опять сменился подъемом».
9) Взялась копировать в Эрмитаже «Портрет Филиппа IV» Веласкеса (Теперь считают - школы Веласкеса.).Впала в отчаяние и есть отчего.«Как передать, кроме всего остального, эти несколько веков, которые пролетели над этим произведением и своими нежными, невидимыми крыльями слили все тона и краски в звучную гармонию, еще более возвысив это чудное произведение?» (из дневника).
В 1895 году Остроумовой 24 года. Она юна еще совершенно и гениальна. Но эта гениальность в ученице, конечно, оставалась втуне, она составляла ее муку, а не была итогом ее развития, ее достижений, тем более что она еще была бесконечно далека от жизни, от времени.
10) Сережа Лебедев, студент Петербургского университета (естественный факультет). Двоюродный брат. 1874 года рождения. Стало быть, кузина старше на три года, хотя внешне и по всем повадкам еще совсем юна.
«Был он красивый, высокий, стройный юноша. С гордо закинутой назад головой. С движениями уверенными и свободными, смелыми и ловкими. Очень любил игры, верховую езду, танцы, гребли.
В нем ярко проявлялась большая одаренность, нравственная чистота, правдивость и благородство души. Был он молчалив и серьезен, с примесью насмешки, легкого сарказма и молодого скептицизма».
11) Классы и мастерские. Увлекшись импрессионистами, их техникой, можно было застрять в классах и вовсе быть исключенным из Академии. Остроумова чуть не пошла на это из упрямства. Ее друзья Сомов и Малявин уговорили ее уступить. Она бросила пестрые мазки и написала натурщика локальными тонами - и перешла в мастерскую Репина, где были ее друзья.
12) «Гости, обеды, вечера... Нашили мне несколько хорошеньких платьев, закармливают, веселят меня, мама с папой ко мне очень добры, балуют меня... А я гораздо больше была бы рада жить впроголодь где-нибудь одна в Париже и работать». (Из письма подруге.)
«Всем нам было покойно, беззаботно и тепло жить с родителями. Но... к моим занятиям живописью они относились индифферентно и не придавали им настоящего значения»
Няня и кухарка брали записанные холсты на половики на кухню, или обшивали ими корзины от моли и сырости. Это характерно. Если бы мама при всей ее доброте не была столь равнодушна к живописи, то этого бы не было.
13) Не без борьбы, но без споров и ссор, а только своей целеустремленностью, до полной утраты сил, Остроумова добилась того, что родители сами стали упрашивать ее ехать в Париж, чтобы она рассеялась, а для нее-то для работы. В Париже она провела с 1898 по 1899 целый год. В то время в Париже жили Александр Бенуа с семьей и Константин Сомов. Анна Петровна входит в круг художников «Мира искусства», впервые ее работы экспонировались на выставке «Мира искусства» в 1900 году и в том же году она окончила Академию художеств.
14) 1901 г. «4 мая произошло избиение студентов во время демонстрации у Казанского собора...»Из письма подруге: «О другом о чем-нибудь не могла и не хотела говорить, так как меня все эти истории больше всего волновали после знаменитого воскресенья, когда их били и убивали на площади. Со мной сделался такой нервный припадок, что я пролежала два дня в кровати, и потом при мне избегали говорить об этом, а меня это еще больше злило...»
«Мой отец нам много раз говорил, что он нас не может обеспечить на будущее, что он нам дает хорошее образование, а зарабатывать на жизнь мы должны будем сами.Моя сестра Соня окончила консерваторию, Лиля кончила Высшие женские курсы по химии. У нас очень много бывало студенческой молодежи».
15) В 1903 году Остроумова с подругой уехала в Италию. И именно в Италии произошли в ее жизни два события, решающие для ее призвания и счастья.
В России остался Сергей Васильевич Лебедев, кузен, который женился, но очень неудачно, и он был влюблен в кузину, она, верно, догадывалась, но он молчал, вероятно, не видя отзыва.
В Риме один итальянец не на шутку влюбился в барышню из России и сделал ей предложение, и она даже подумывала выйти замуж, но тогда она должна была оставить искусство, ибо итальянец говорил, что «мы берем жен для себя». Что же делать? Как быть? Она, влюбленная, сияла, «чертики в глазах» так и вспыхивали, но выйти замуж на таких условиях она не могла, не хотела; она смеялась, а итальянец плакал.
В это время в Рим приехал Сергей Лебедев с товарищем, как она путешествовала с подругой, он привез деньги от родных на дальнейшее путешествие; он знал об ее увлечении, поэтому, может быть, приехал похудевший, что ее огорчило; она рассталась с итальянцем, и они все вместе поехали по Италии далее; подруга ей говорит о нем, что человек страдает, но она думает о том, с кем рассталась.
Однажды в дождь она случайно увидела в безмолвных глазах кузена «огромную любовь и отчаяние», но не заволновалась.
В Венеции, случилось, Остроумова и Лебедев одни катались в гондоле.
16) «В последний вечер перед отъездом я и Сергей Васильевич катались по Большому каналу. Спускались сумерки. Кругом была тишина. Изредка звучал голос гондольера. Мы сидели молча. Я любовалась дворцами, мимо которых мы плыли, а Сергей Васильевич, кажется, больше смотрел на меня. Я вдруг поняла (точно пелена упала с глаз), что я давно люблю его... И хотя я ни слова не сказала Сергею Васильевичу (он был не свободен), но он понял меня...
Придя домой и перед тем как разойтись, Сергей Васильевич принес мне стакан воды, подкрашенный вином (я жаловалась на жажду). Я пила, он молча смотрел на меня, а мне так хотелось броситься ему на грудь! Но я сдержалась.
Мы быстро попрощались у дверей наших комнат. Когда я вошла к нам, Клавдия Петровна удивленно спросила:- Что с тобой? Ты вся сияешь.- Я сейчас отдала свое сердце.- Кому? Сереженьке?- Да.- А дальше что?- Не знаю.
На следующий день, рано утром, мы уехали из Венеции домой, в Россию, а наши милые спутники остались до вечера. Их путь лежал на Милан и Швейцарию.
Сергей Васильевич нас провожал и усадил на поезд. Радостно было видеть его посветлевшее лицо.А я? Кругом был праздник! Во мне все пело! С его образом в душе я покинула Италию».
17) Это в 1903 г. Ей - 32 года. Ему - 29. По возвращении Лебедева в Россию они объяснились, и он решил развестись с женой, что сделалось лишь в 1905 году.
«Судьба мне готовила счастье, но его надо было еще завоевать. Два года до брака - с осени 1903 г. - прошли для меня непередаваемо тяжко и мрачно».В 1904 году с началом войны с Японией Лебедева мобилизовали. Он служил прапорщиком в Финляндии; приезжал в отпуск; как только он получил развод, они поженились.
1905 год. Кровавое воскресенье. Нетрудно представить, как Анна Петровна вынесла это побоище. Она поехала за прапорщиком в полк, но вскоре его направили на Пороховой завод, и они вернулись в Петербург. Как лаборант он получал 800 рублей в год, чего было мало, и он подрабатывал в нескольких местах, и они жили очень скромно.
18) Выходя замуж, Остроумова естественно опасалась за свое искусство, но все у них сложилось так, как мечтают в юности о великой жизни, и этому помогло как раз то, что Лебедев сам был выдающейся личностью. При защите магистерской диссертации в 1913 году Лебедев сказал: «Сфера явлений полимеризации настолько нова и обширна, что настоящее исследование является лишь фрагментом... того образа, который получит со временем эта область».
В 1929 году энтузиасты во главе с Лебедевым синтезировали искусственный каучук, а в январе 1931 года в СССР началось производство шин. С.В.Лебедев считается основоположником промышленности синтетического каучука. Именно благодаря методу, им предложенному, в производстве синтетического каучука СССР вышел на первое место в мире еще до начала войны с Германией. Работы русского ученого легли в основу производства искусственной резины и в других странах.
Одна из улиц Петербурга носит его имя. Гравюры Остроумовой-Лебедевой, наравне с графикой и картинами художников «Мира искусства», во многом определяют наше восприятие города на Неве в его прошлом, настоящем и будущем, то есть в вечности.
Как считают, Остроумовой-Лебедевой принадлежала главная роль в деле возрождения в России станковой гравюры на дереве как самостоятельного вида творчества - после долгого существования в качестве репродукционной техники; особенно велика заслуга художницы в возрождении гравюры цветной. Оригинальные приемы обобщения формы и цвета, выработанные ею, были усвоены и использованы многими другими художниками.
Как выяснилось, Остроумова-Лебедева не могла работать масляными красками, поскольку их запах вызывал у нее приступы астмы. Но она в совершенстве овладела трудной и капризной техникой живописи акварелью и занималась ею всю жизнь, создавая превосходные пейзажи и портреты.
Но все это техника и средства. Искусство Остроумовой- Лебедевой исполнено неповторимой поэзии и кажется незатейливой, простой, ну, как «Повести Белкина» Пушкина. Это простота и прелесть классики. Ксилографии, гравюры и цветные гравюры на дереве и акварели Остроумовой-Лебедевой давно стали хрестоматийными, как шедевры русской лирики и живописи.
http://www.renclassic.ru/Ru/Phenomenon/695/702/
rodich2007.livejournal.com
А.П. Остроумова-Лебедева. Портреты - С первого взгляда...
Остроумова-Лебедева А.П. (1871-1955) Автопортрет. 1900-е гг. Холст, масло, 65,5х51 см.Собрание KGallery, Санкт-Петербург.Такой художница увидела себя где-то в тридцать лет, а такой ее видели наши великие мастера.
Александр Николаевич Бенуа. 1915 год
Какой оригинальный головной убор и милый слегка кокетливый взгляд.
Константин Андреевич Сомов. 1901 год.
Надменная красотка на парадном портрете и обворожительная женщина на этюде.
Константин Андреевич Сомов. 1909 год.
Валентин Александрович Серов. 1899 год.
Ближе всего к первому автопортрету, но не такая собранная, скорее отдыхающая.
Филипп Александрович Малявин. 1896 год
Исправная ученица. Неожиданное сочетание пенсне, лорнета и ящика с масляными красками.
И закончить хочется ещё одним автопортретом, но написанным в 1940 году.
Любимое дело всегда поддерживало художницу, поможет оно пережить и надвигающуюся войну.
P.S. случайно наткнулась на поэтический сайт, посвященный Остроумовой-Лебедевой http://blog.imhonet.ru/author/sni356/post/1371306/
renew23.livejournal.com
Виктор Остроумов «Живописные полотна»
С 3 декабря в КМИИ (Ленина, 103) начнёт работу выставка из цикла «Мы помним ваши имена», посвященного старейшим художникам Калуги – Виктор Остроумов «Живописные полотна». Из собрания КМИИ
Выставка произведений калужского художника Виктора Николаевича Остроумова (1904 – 1955) устраивается в нашей стране впервые. Причиной тому явилась драматическая судьба их автора, обусловившая только частичную сохранность работ довоенного периода, принадлежавших различным лицам, и позже собранных в коллекции Владимира Ефимовича Киселева, у наследников которого они приобретены музеем несколько лет назад.
В. Н. Остроумов родился и вырос в Калуге. В 1925 г. он окончил ВХУТЕМАС в Москве, после чего вернулся в родной город и на протяжении полутора десятка лет принимал активное участие в его культурной жизни, пользуясь заслуженным авторитетом среди местных художников. Из воспоминаний знавших живописца лиц известно, что творчество В. Н. Остроумова ярко выделялось творческими поисками и высоким техническим уровнем, говорящими о серьёзном отношении к своему делу. Это подтверждают и представленные на выставке портреты, изображающие самого автора и его калужских современников, и пейзажи с видами Калуги и её окрестностей, отмеченные явными воздействиями искусства французских импрессионистов. К этому же периоду относится и более строгий по живописи портрет 1930-х гг. – единственная работа художника, находившаяся в собрании музея.
Спокойное течение жизни нарушила Великая Отечественная война. Призванный в ряды Красной армии В. Н. Остроумов ушел на фронт, но скоро оказался в окружении, из которого удалось все же выйти. Он вернулся в Калугу, которая уже была к тому времени оккупирована немецко-фашистскими войсками. Услужливые соседи не замедлили сообщить оккупантам, что он художник. Последовал вызов в городскую управу, в результате которого был дан заказ на портрет фюрера, от выполнения которого было трудно уклониться. Логическим следствием этого стало бегство автора этого произведения, поскольку те же соседи явно информировали бы советские власти о происшедшем, и его ждал расстрел.
Проделав сложный путь через Берлин и Карлсбад, в конце войны В. Н. Остроумов нашёл приют в доме Карла и Марии Фишеров в маленьком городке Вангеле, где прожил несколько лет. В этот период он писал много портретов, а также пейзажи и натюрморты. Обычно это небольшого размера произведения, написанные по заказу. Портреты отличаются ярко выраженным психологизмом. Много писал и автопортретов, различных по своему характеру, а также обнаженную натуру. Стиль этих работ, как и более ранних, обнаруживает следование французским образцам, но вместе с тем есть и явное воздействие русской реалистической живописи. Годы обучения в Москве, где его учителем являлся Р. Р. Фальк, не прошли бесследно.
В 1948 г. В. Н. Остроумов знакомится и сближается с известным немецким художником Отто Диксом, который вскоре выполняет его портрет. В начале ноября того же года они устраивают совместную выставку в Вангене, на которой русский художник экспонирует 18 своих произведений.
В 1951 г. В. Н. Остроумов переезжает в Соединенные Штаты Америки и поселяется в окрестностях Нью-Йорка. А в 1953 г. он женится на приехавшей к нему из Германии Христель Шмор. В следующем, 1954, году у четы родился сын Андрей. Однако семейное счастье оказалось очень недолгим: 30 ноября 1955 г. художник скончался.
В 1982, 1994 и 2004 гг. в Германии, в Вангене, прошли его персональные посмертные выставки. По имеющимся сведениям, там же существует и небольшой музей его произведений. Творчеству мастера посвящена монография-альбом Бернда Кюстера, роскошно изданная в Пассау в 1997 г.
Для отечественного зрителя эта выставка произведений Виктора Николаевича Остроумова из собрания Калужского музея изобразительных искусств представляет первое знакомство с его творческим наследием, правда ограниченным довоенным периодом. Собрать его воедино пока невозможно.
gallerix.ru
