Музей ЧерномырдинаУДАЛЬЦОВА НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА. Картины николая удальцова
Для души, для настроения. Художник Николай Удальцов.
Удальцов Николай Александрович – художник, философ , поэт (творческий псевдоним Петр Габбелич). Член Международного художественного фонда. Член Профессионального Союза независимых художников.
Николай Удальцов является основателем и единственным представителем нового направления в живописи – ауросимволизм (символика для души). Это уникальная техника написания картин, игрой света художник дарит настроение и делает лучше жизнь. Как настоящий творец, Николай Удальцов не воспроизводит тот мир, который есть, а создает свой новый мир.
Николай Александрович Удальцов родился в Москве, в 1952 году. Живописи учился в студии художников-баталистов Грекова и в Московском государственном академическом художественном институте имени В.И. Сурикова.
Окончил Военную Инженерную Академию им. Дзержинского. Служил под Калугой. Оставив военную службу, много ездил по стране: работал на Дальнем Востоке и в Сибири, зимовал в воркутинской тундре, был рыбаком на Ямале. И везде постоянно рисовал. А, когда началась Перестройка, поверил в неё и стал всё своё время посвящать живописи. А потом стал писать не только картины, но и книги, то есть заниматься тем, что сам считал важным и нужным.
Выставляться Николай Удальцов начал с 1985 года. За это время стал участником нескольких сотен групповых и персональных выставок, как в России, так и за рубежом. Представлял работы на крупнейших международных арт-проектах, в том числе “Русская Америка” и “Золотая кисть”. Картины художника находятся в галереях и частных коллекциях 76 стран.
Остросюжетный, приключенческий мультсериал ” Мой маленький пони; Дружба – это чудо” . дружба это чудо
“В своих картинах я пишу не столько (вернее не только) природу, сколько – хорошее настроение. Я пишу наше желание завтра жить лучше, чем сегодня. И мои картины скорее не о природе, а о мечте…, о том, каким наш мир только может стать со временем…” – Н. Удальцов.
Как автор серии «ХХ-й век: Россия! Россия? Россия…» входит в «Книгу рекордов России». Это тематическая серия из 100 картин, написанных маслом, посвященных истории ХХ века. Каждая картина символизирует один год ХХ века.
Из серии “Мечта в чистом виде”
Восход в Элькантау
https://vdohnovenie2.ru/dlya-dushi-xudozhnik-nikolaj-udalcov/
Share this post for your friends:
Friend me:
Арт терапия - Картины маслом для души
Психотерапевт Нина Козырева :
http://kozyreva2014.blogspot.ru/p/blog-page_21.htm
В этом месяце ко мне пришла идея нового проекта -
"Красивое омоложение"для людей старшего возраста (60-70-80-90). Почему красивое? Потому, что и цель, и средства ее достижения - это самое лучшее, что есть у человечества. Цель - умение создавать в себе чувство радости, удовольствия, счастья и наслаждения жизнью, а средства для этого - природа, любовь, искусство, полнота ощущения чувств, тела и движения.
Как только я сделала проморолик на эту тему
http://www.youtube.com/watch?v=MgaAUV8tr_E&feature=youtu.beполучила от вечно благосклонной к нам Вселенной еще один подарок: ауросимволизм. Этого слова не было в моем словарном запасе, я увидела его впервые на сайте художника, писателя и путешественника Николая Александровича Удальцова
Слово мне понравилось, оно настолько глубокое, особенно в приложении не только к живописи, что мне захотелось узнать об этом побольше. И, конечно, я решила почитать книги писателя Николая Удальцова. Книги есть на сайте ЛитРес.В первой же книге, которую открыла, - ею оказалась "Поэтесса" - я прочитала:
Ауросимволизм — это обращение внутрь человека.
Ауросимволизм не изменяет того, что создала природа. Он просто соединяет то, что создала природа с тем, что хотела бы создать душа.
Изображать суть явления интереснее, чем форму.
Самое важное для художника — умение думать о большем, чем то, что он видит.
Реализм — в деталях.
Человек - в нюансах.
Отсутствие реальности — тоже реальность..
То, что я пишу, - это не пейзаж. Это ваше желание быть счастливыми. Ваше желание завтра жить лучше, чем сегодня.
Эти слова настолько отвечают духу и смыслу моего тренинга, что хочется включить их в его программу. Конечно, я так и сделаю!
Когда я просмотрела все картины , показанные на сайте художника, сразу же поняла, какие из них могут быть включены в проморолики. Первый - "Колдовской лес" - я сделала на одном дыхании, даже, я бы сказала, затаив дыхание, такие восторженные чувства у меня вызывали картины. Смотрите этот видеоролик в разделе "Сообщения".
Примечание: разумеется, это сделано с согласия Н.А. Удальцова на использование его работ в моем творчестве!
Итак, завороживший меня ауросимволизм, кажется, постепенно входит в мою жизнь. И пусть он выражает то, что хочет создать душа! Более того, у меня рождаются дерзкие мысли о том, что этим термином можно охарактеризовать не только живопись, а например, стихи, высказывания, вообще авторские произведения и даже (пусть меня извинит автор!) явления реальности и "нереальности". Может быть, и не явления, а проявления чего-то (желания, чувства, озарения, откровения и т.д.) в человеческой жизни. И если уж совсем замахнуться на глобальность, то оно годится в качестве фундамента новой философии
О книгах Николая Удальцова говорить надо отдельно. К тому же, я пока читаю только "Поэтессу". Но попутно хочу сказать, что многие его фразы - полноценные афоризмы. Есть и такие выражения, которые буквально "цепляют". Я испытала душевный трепет от сочетания слов "встретиться в желаниях".
Об ауросимволизме буду думать обязательно.
krasivaya-zhivopis.ru
Читать книгу Модель Николая Удальцова : онлайн чтение
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Николай УдальцовМодель
На обложке картины автора.
Это диптих, который можно показывать и детям, и монахам…
Но – это эротические картины; и зритель без труда обнаружит в них мужское и женское начало…
Это картины для спальни…
Другие картины автора на сайте
Udaltsov.net
Недавно возникшее требование к определению допустимого возраста возможных читателей не вполне понятно мне.
Поэтому на всякий случай предупреждаю: «Данная книга, как и все книги, написанные мной, рассчитана только на тех читателей, которые отдают себе отчет в том, что эволюционировали от обезьяны не менее 200000 лет.
Остальных – прошу мои книги не читать и не беспокоить ни себя, ни меня…»
Автор
– Ты дал слово написать новую повесть.
– Простите, собратья… Повесть разрослась мыслями, и получился роман…
– Н-да… Писатели – это люди, чьему слову ни в коем случае нельзя верить.
Ну что же. Придется вместо повести роман читать…
…Художники, вообще-то, люди подозрительные: то они водку злоупотребляют, то – в карты поигрывают.
А то – страшно сказать – голых женщин рисуют…
…Так и представляю себе разговор двух художников:
– Пойдем, собрат, злоупотребим водку, поиграем в карты, а потом попробуем нарисовать женщину.
И не какую-нибудь обнаженную, а просто – голую.
Такую – какая она есть, – говорить один.
А другой – ему согласно кивает:
– Ага…
…А может, и не кивает, а грустно и задумчиво соглашается:
– Попробуем нарисовать женщину…
Такую – какой ее пока нет…
Такую, какой ее пока никто не видел…
– ….Скажи, эта история о картинах?
– Да.
– А мне показалось, что она о твоем личном представлении о мире.
– Ты прав.
Потому что любое произведение искусства – это прежде всего – автопортрет автора…
– «Модель» – это женщины, позировавшие тебе для больших картин?
– Нет.
«Модель» – это маленькая картина большого мира, в котором мы живем…
…Я никому не предлагаю разделить мое мнение.
Больше того, мне иногда становится больно за то, что я сам его разделяю.
Просто иное мнение кажется мне лицемерным почти всегда – исключение составляют те случаи, когда иное мнение кажется мне глупым…
…В этой истории, распавшейся на несколько повествований, я буду говорить не о творчестве, а о мужчине и женщинах.
Так что тот, кто увидит в этих историях рассказ о творчестве, поймет меня правильно…
…Конец каждого из этих рассказов был не вполне приятен и понятен для меня.
Но так уж устроена жизнь, что для того, чтобы сделать конец иным, нужно снова начинать с самого начала…
…Я никогда не путал голую женщину в постели с обнаженной женщиной на холсте.
Впрочем, голых женщин я не писал никогда. На моих картинах женщина обнажена для того, чтобы быть символом не наготы, а искренности, правды и, может быть, даже истины.
Той истины, которую я понимаю, хотя я отдаю себе отчет в том, что могу понять далеко не все.
И не на все вопросы могу дать ответ.
Я даже не знаю ответа на главный для каждого художника вопрос: «Картины – это интерьер, в котором мы живем, или жизнь – это интерьер, в котором мы, художники, пишем картинны?»
Ну что же, в конце концов, искусство – это попытка разобраться в красоте и гармонии посредством того, в чем мы не разбираемся…
…С другой стороны, обнаженность модели на картине – это не символ того, что правду демонстрирует модель.
Это символ того, что правду говорит картина.
А значит, правду говорит автор…
…Женщины, как и гражданские права, становятся бессмысленными, если не становятся частью жизни.
Осмысленный вариант и того, и другого особенно ценен и для художника, и для мужчины…
…С каждой из описанных в этой книге женщин говорилось о разном; но если разговор был серьезным – он всегда был о том мире, котором мы живем…
… Так как я стою на том, что результаты творческого процесса отличаются от жизни на величину автора, мне доступны искажения: блондинку я могу сделать брюнеткой, стриженую девушку – пышноволосой, а худышке добавить форм – мои искажения остаются в пределах здравого смысла.
Нельзя изображать Еву такой, что при взгляде на нее захочется остаться в раю.
И лужа – для меня – это не модель океана…
Я становлюсь на грань между тем, что есть, и тем, как, на мой взгляд, должно быть, и с этой грани смотрю на окружающий нас мир…
…Искусство – это всегда передача содержания через форму, подчиненную содержанию.
И я помню, как на одной из моих выставок какая-то заезжая мадам, видимо, желая посверкать эрудицией, сказала мне:
– Все с чего-то начинают.
Художник, например, начинает с того, что решает – какими красками он будет писать свою картину. – И мне пришлось разочаровать мою собеседницу:
– Художник начинает с того, что решает – что он хочет сказать своей картиной остальным людям.
– Да-а?
А потом?
– Потом картина говорит художнику – насколько это ему удалось.
И мадам удовлетворилась моим комментарием.
Но если бы она спросила:
– А – что между этим? – мне бы пришлось честно признаться:
– Не знаю…
…Как правило, мне позируют красивые молодые женщины.
Впрочем, в моем возрасте все женщины уже молодые, просто с годами понимаешь, что возраст – это понятие растяжимое.
Однажды мы разговорились на эту тему с моим другом, поэтом Иваном Головатовым, и он сказал:
– Разговоры о старости – это прежде всего – страх смерти. – И я ответил ему:
– Разговоры о старости – это прежде всего – надежда на то, что будешь жить долго…
…Как-то раз я проговорился своей старинной приятельнице, журналистке Анастасии:
– Я родился еще при отце народов, потом видел оттепель, застой, перестройку, пожил при национальном лидере. Правда, каждый раз все это было в кавычках, – и неожиданно нарвался на комплимент:
– Врешь ты все.
– Почему?
– Потому что, по-твоему, выходит, что в России можно прожить очень долго и так и не стать сволочью…
…Я бы солгал, если бы сказал, что увлекаюсь работой настолько, что не замечаю того, что передо мной обнаженная женщина.
Если мужчина занят так сильно, что ему некогда обратить внимание на красивую женщину, значит – он занят ерундой.
Да и вообще – тот, кто живет только ради искусства, по-моему, ничего в искусстве не понимает.
Кстати, когда я узнал, что мусульмане и конфуцианцы считают женщину злом, а православные – нет, то ощутил себя таким православным, каких свет не видывал.
И вряд ли это грех, которого я боюсь.
К тому же я не думаю, что вообще кто-то боится своих грехов. Просто многие боятся того, что своих грехов не боится никто.
Искушения посещают меня так же часто, как и всех остальных людей, и мне трудно быть праведником.
Праведником быть легко только человеку, лишенному искушений.
Возможно, тот, кто считает обнаженную женщину злом – просто никогда не видел обнаженных женщин…
– …Но ведь голая женщина – это грех, – сказал мне кто-то когда-то, но я подумал: «Пусть женщина будет одета на улице по погоде, в храме – по канону.
А на моих картинах пусть женщина будет одета в женщину…»
…Ну, а тот, кто считает, что хорошая женщина – это плохо, просто не умеет считать…
…Но вот как выходит – иногда модели становятся еще подругами художников.
У меня иногда получается так, что мои модели становятся еще и могши друзьями.
И не то чтобы я много об этом думал, просто все время так у меня получается – стоит о чем-то задуматься, как в голову сразу приходит какая-нибудь мысль…
…Разумеется, эти истории не претендуют на рассказ обо всех женщинах, какими они бывают: а женщины, как и мужчины, бывают самыми разными.
И я помню, что, как бы ни было много звезд на небе – на небе их на самом деле еще больше…
… У каждой из моделей, у женщин, описанных в этих историях, было так немало чисто женских достоинств, и достоинства эти были так велики, что единственное, что имело смысл сравнивать – это их недостатки…
…Некоторые из описанных мной женщин поступали глупо.
Впрочем, я до сих пор не знаю: постоянно поступать умно – это умно или глупо?
Хотя мое незнание – слабое оправдание глупости…
…Ни в одной из рассказываемых мной историй я ничего не утверждаю.
Я просто предлагаю задуматься…
…И не откладывать истину на потом…
Злата(история «Страсти»)
… Закономерности – это что-то вроде письменного приказа.
Они не дают права на фантазию.
А случайности хороши уже тем, что на них можно просто рассчитывать.
Случайность – это шанс на перспективу…
…Так уж вышло, что погода на той неделе, когда я познакомился со Златой, стояла мерзкая: шел дождь, и вода с неба лилась так долго и нудно, что это уже была не погода, а какой-то климат.
В общем, атмосфера была такой, какой ей хотелось быть, и она явно не планировала стать судьбой.
Впрочем, быть недовольным миром – занятие довольно женское.
Тем более что все складывалось совсем не плохо, и на открытие моей выставки на первом этаже Центрального Дома фото собралась не то чтобы – толпа, но количество людей достаточное, чтобы быть приличным.
Даже с учетом того, что шел дождь.
Я смотрел на людей, а люди смотрели на мои картины – и это создавало своеобразную обратную связь: через картины люди знакомились со мной, а я знакомился с людьми через их отношение к тому, что я сделал.
Люди, ходящие на выставки, в большинстве между собой не знакомы и даже не объединены одной целью.
И все-таки они – не толпа.
Толпе не нужна свобода.
А посетитель выставок – это всегда свободные люди…
…Несвободные ходят в иные места…
…Людей было так много, что кого-нибудь из знакомых я мог бы пропустить. И тогда, вместо того, чтобы обидеться на кого-то за невнимание ко мне, мне пришлось бы сносить обиду других на невнимание к ним.
Поэтому я смотрел по сторонам внимательно, а в это время ко мне подбиралось утверждение о том, что живопись – самое коммуникабельное из искусств.
Я так и не понял – откуда появилась эта девушка? Она явилась словно ниоткуда, и мне ничего не оставалось, как дать ее появлению осмысленное определение – она возникла напрямик.
И было совершенно очевидно, что она была из того поколения, которое было счастливо уже потому, что еще не придумало себе повода быть несчастным…
…Красота этой девушки была ее рекомендацией, и я довольно опрометчиво доверился ей.
Не скажу, что она была именно Клаудиа Кардинале, но из того же района – точно.
А того, что эта девушка вывернет меня наружу и отношения с ней выйдут веселыми до валидола, я в тот момент еще не знал и безответственно отнесся к ее появлению, считая это появление едва ли не самим разумеющимся.
Мне сразу понравилось в этой девушке все, тем более что, подойдя ко мне и позабыв про «Здравствуйте», она спросила:
– Я – красивая?
– Да, – улыбнулся я, почему-то поверив в то, что передо мной не кривляка, а просто девушка.
А такое, что я доверялся первому впечатлению и оно меня не обманывало, со мной в жизни уже несколько раз случалось.
Так что, если бы это случилось еще раз, я бы не слишком сильно удивился.
А то, что у красоты только один по-настоящему серьезный враг – личное знакомство, мне почему-то в голову не пришло…
– … Только не забывайте о том, скольких мужчин погубила женская красота, – улыбаясь, но делая это как-то очень серьезно, проговорила девушка.
И мне показалось, что в иной ситуации она еще и погрозила бы мне пальчиком, как это делают строгие воспитатели в детских садах, когда указывают на что-то своим подопечным.
Но так как под детсадника я не подходил ни по каким параметрам, девушка ограничилась просто улыбкой.
И тогда мне пришлось сделать то, что я, на свою голову, делаю слишком редко – не промолчать на известную мне тему.
Хотя, по сути, я просто вздохнул:
– Но сколько мужчин еще только мечтает об этом.
– Пространственно, – прошептала девушка, и я не понял: похвалили она мое заявление или поругала…
– …А это вы написали эти картины? – моя новая знакомая обвела взглядом то, что висело на стенах, сделав полуоборот на носочках; и я не стал отнекиваться и честно признался:
– Да.
– А вы – гениальный? – спросила она; и я мог бы ответить: «Еще бы…», но в девушке было что-то то ли серьезное, то ли искреннее, так что ее вопрос заставил меня задуматься:
– Не знаю.
Но, во всяком случае, ругают меня теми же словами, какими ругали Рембрандта, Гойю, Ван Гога, Левитана и Малевича.
– Да, – попыталась посочувствовать мне девушка. – Очень много людей неблагодарных.
– Не переживай, – ответил я девушке.
А потом пояснил свою мысль:
– Для того чтобы было много неблагодарных, прежде всего нужно много людей, которых было бы за что благодарить.
– Вы занимаетесь культурой? – спросила она, скорее ставя галочку в кондуите своей памяти, в графе «Разговор с художником», чем определяясь в миропонимании. И в выражении ее лица было что-то такое, что наводило на мысль о том, что то, кто и чем занимается в жизни, занимало не первое место в том, что ее интересовало.
Но, с другой стороны, еще какое-то «что-то» в ней предложило мне отвечать ей серьезно.
Тем более что она добавила:
– А почему вы это делаете?
Я мог бы сказать:
– Потому что культура формирует страну, – но ответил проще:
– Потому что не хочу, чтобы люди были ширпотребом.
Она еще немного походила глазами по моим картинам и поделилась со мной результатами этого похода:
– Вы, наверное, любите фантастику, если рисуете такие картины. – И я простил ей слово «рисуете»:
– Девочка, для художника в мире не так важно придумывать что-то новое, как важно обдумать то, что уже есть вокруг него. – И она простила мне слово «девочка».
– А вы много работаете?
– Много. – Иногда легче сказать правду, чем соврать. Тем более что поначалу в разговоре с ней я спотыкался не о слова, а только о знаки препинания.
– А я часто ничего не делаю и просто слоняюсь из угла в угол.
– Не ты единственная, девочка, – улыбнулся я.
– А кто еще, например? – спросила она, очевидно, рассчитывая на достойного коллегу по времяпровождению.
И я ответил первым же примером, который пришел мне на ум:
– Например – министр обороны.
– Да-а… – прошептала девушка, явно припоминая то ли – кто такой министр, то ли – кто такая оборона.
И, видимо, решив не перенапрягать свою память, продолжила свои вопросы:
– А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? – Такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.
Впрочем, общение с этой девочкой превращалось в оказию размять мысли в любом случае.
– Какую ты любишь музыку? – спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.
– Музыку? – нашлась она довольно быстро, покопавшись в соображалках всего пару секунд и, видимо, придя к собственному выводу, что сказать что-то очень современное было бы не ко времени:
– А разве это о чем-нибудь говорит?
– Конечно, – ответил я, потому действительно так считаю. – Это говорит о человеке очень многое.
– Ну, хорошо, – девочка на мгновенье прищурила свою память:
– Я люблю Чайковского.
Ну и о чем это говорят мои слова? – И на это заявление девушки мне пришлось ответить, хотя и с улыбкой, но честно:
– Твои слова говорят о том, что ты – врушка.
Так уж выходило, что наш диалог мы перемежали молчанием, впрочем, малосекундным.
И я спросил вновь:
– А какие книги ты любишь? – И девушка задумалась теперь уже надолго.
Секунды на три:
– Я люблю Достоевского.
– И что из Достоевского тебе нравится больше всего?
Она еще раз подумала и сказала:
– Все.
– Что именно? – довольно бесчувственно не отставал я от бедной девчонки.
И ей пришлось подумать в третий раз подряд:
– Сейчас и не вспомню.
Откровенно говоря, в ее обмане не было ничего страшного.
Из тех, кто любит Достоевского, я не встречал никого, кто бы его читал. А из тех, кто читал Достоевского, я не встречал никого, кто бы его любил.
– А какая книга, написанная в России, по-твоему, лучшая? – сам не зная на что рассчитывая, спросил я.
– Не знаю.
Библия, наверное.
Говорят, ее обязательно нужно прочитать, и я ее когда-нибудь прочитаю. – Оказалось, что у меня довольно крепкая нервная система; в ответ на эти слова девушки я даже не вздохнул.
Не ждал же я, что она скажет: «Хождение по мукам» или «Московская сага».
– Вы не думайте, я люблю читать, – сказала девушка, и мне показалось, что я заставил ее оправдываться. – Читаешь книжки и понимаешь – какой мир и какими людей создал Бог.
Насчет Бога, она явно сымпровизировала, и в ответ на ее импровизацию я промолчал.
Мне не хотелось говорить о том, что, если бы Бог создавал людей не по своему подобию, а по подобию, скажем, героев Джека Лондона, мир был иным.
Впрочем, о том, кто такой Джек Лондон, она вряд ли знала больше, чем о том – кто такой Бог…
…Хотя, пожалуй, о том, кто такой Бог – вообще никто не знает.
А наш персональный разговор с этой девушкой о Боге в этот момент даже не планировался, хотя уже намечался.
Как разговор и еще об очень многом.
Правда, ни она, ни я об этом пока не догадывались…
– …Ну, ладно, – сказала девушка, и было непонятно: примирилась она со своим обманом или с моей правдой. – Спросите меня еще о чем-нибудь.
– Как тебя зовут? – я выбрал самый простой и в то же время самый назревший вопрос.
– Злата.
Только не говорите мне, что это имя мне очень идет.
– Это имя тебе действительно очень идет; но я не скажу тебе об этом, если тебе это неприятно.
– Приятно, но просто все на свете так говорят.
– А разве ты уже познакомилась со всеми на свете?
– Так говорят все, кого я встречала.
– Значит все, кого ты встречала, говорили тебе приятные слова. – Я с самоуверенностью старого дурака вел ее по разговору.
И вот тут-то Злата меня поймала:
– Да.
Хотя в каждом человеке обязательно есть что-то хорошее. Только почему-то я не хочу, чтобы вы – оказались таким, как все.
А потом она поймала меня еще раз:
– Впрочем, вы не ширпотреб. – Этими словами она продемонстрировала мне, что мои предыдущие слова не пропадали втуне.
Хотя мне захотелось уточнить
– А что такое, по-твоему, ширпотреб?
– Может – вы мне сами объясните? – ответила она мне вопросом на вопрос; и получилось так, что на свой вопрос мне пришлось отвечать самому:
– В настоящем искусстве обязательно должно быть что-то непонятное.
Что-то, до чего люди должны дорастать.
А потом оценить то, что в них изменилось.
Ширпотреб – это то, в чем нет ничего непонятного.
– Значит, я была права.
Главное – мне дорасти до вас.
– Нет, девочка.
Главное – тебе перерасти меня.
– Мне уже интересно с вами, – девушка смотрела мне прямо в глаза.
Будь я цветком, от этих слов красавицы я расцвел бы, не дожидаясь весны, хотя, вообще-то, она была временами странной.
Во всяком случае, в словах: то скажет, что хочет прочитать Библию, то – что в каждом человеке есть что-то хорошее…
…Мы помолчали секунд восемь.
Для меня – мало, для нее, как оказалось, – много.
И она перебила наше молчание:
– Сколько вам лет?
– Для разумной жизни я слишком молодой, а для молоденьких девушек – я уже старый.
– Да какой же вы старый? – в ее голосе прозвучала не порожденка цивилизации – лесть, а куда более древнее чувство – удивление.
И это было самой большой лестью для меня:
– Дело в том, девочка, что у любого возраста есть и своя молодость, и своя старость.
– Я сейчас угадаю – сколько вам лет? – сказала она, но игра в угадайку не входила в мои планы; и я остановил поток мысли моей новой знакомой:
– Не гадай.
Мне – пятьдесят пять, – Я не собирался ее удивлять; просто мне действительно не хотелось, чтобы девочка ломала голову.
Тем более что в датах всегда есть что-то непонятное для меня.
Я, например, до сих пор не знаю – какая дата важнее: рождения или смерти?
– Пятьдесят пять?! – Девушка была явно потрясена свалившейся на нее цифрой:
– Это – когда же мне столько будет?!! – В этом вопросе знак вопроса явно был окружен восклицаниями – словно речь шла не о пятидесяти пяти годах, а о пятидесяти пяти веках.
И я вернул девушку в нынешнее столетие.
В эру, которая называется новой:
– Когда – уверенность в том, что приобрел жизненный опыт, окажется в прошлом, а попытки формировать взгляды на жизнь – все еще в будущем.
– А какое будущее у вас? – В вопросе Златы не было ничего неожиданного, но я подзадумался:
– Не знаю.
– И вас это не расстраивает?
– Нет.
Но меня утешает одна надежда, – сознался я; и девушка уточнила мое представление о сознании:
– Какая?
– Надежда на то, что у моего будущего окажется вполне приличное прошлое…
– … Мы тут как-то встречались с одноклассниками и говорили о том, какими мы будем в зрелом возрасте, – сказала девушка; и я, оценив ее слово «зрелый», деликатно заменившее слово «старость», уточнил:
– И где вы встречались с одноклассниками?
– Как – где? В кафе.
– Так вот, зрелость – это когда одноклассников чаще встречаешь не в кафе, а в поликлинике…
– …Вы так много жили и, наверное, много чего помните? – Девушке явно хотелось сделать мне комплимент, но ее личное человеческое лицемерие, видимо, еще не натренировало ее формы общения:
– У вас наверняка хорошая память.
Я отозвался микстом из кивка и улыбки.
Не говорить же мне ей было, что в моем возрасте если еще помнишь, что у тебя склероз, значит, с твоей памятью все нормально…
– …Скажите, а в вашем возрасте еще есть любовь? – После разговора о моем возрасте ее вопрос о любви был естественным.
Впрочем, вопрос о любви естественен после любого разговора.
И даже – до.
– Да, – ответил я, – Только в вашем возрасте цена любви – восемнадцать прожитых лет, а в нашем – пятьдесят.
Наша любовь ценнее.
– Почему?
– Потому что наша любовь взрослее.
И мы лучше знаем ей цену.
– Какой вы умный, – девушка отступила на пол маленького шага, словно стараясь осмотреть мой ум со стороны:
– Вы таким стали с возрастом?
Куда мне до вас.
На ее слова я просто улыбнулся, и эта улыбка стала ответом:
– Не бывает такого возраста, в который нельзя было бы умнеть, – сказал я правду.
Впрочем, я сказал ей не всю правду.
Я не сказал девушке, что, как бы человек умен ни был, своей возможностью сделать глупость он всегда сможет воспользоваться.
Да и вообще, мы страна, в которой иногда глупо быть умным…
– У вас такой большой личный жизненный опыт, – сказала Злата; и я не понял – к чему?
Но она тут же пояснила свою мысль так, что мне пришлось улыбнуться:
– Наверное, он помогает вам жить.
Улыбнулся я молча потому, что мне не хотелось открывать главную тайну каждого человека такой молодой девчонке – тайну, которую далеко не все люди открыли для себя: «Личный жизненный опыт – самая ненадежная опора в жизни…»
– …А какая у вас машина? – сделала она мне комплимент, после того как вопросы о возрасте, уме, любви опыте показались ей исчерпанными.
Наверное, моя внешность показалась ей такой презентабельной, что я тянул на БМВ.
А может, даже, на мечту идиотов – «Хаммер».
Но все дело в том, что водить машину я так и не научился.
Зато с тех пор как разобрался в том, как это делается другими людьми, стал переходить улицу только по подземным переходам.
– У меня нет машины. – Мой ответ вызвал у нее не разочарование, а удивление.
И она искренне отреагировала на него:
– Разрешите обалдеть.
– И как же можно жить без машины? – спросила Злата, после того как справилась со своим обалдением.
– Очень просто.
Нужно регулярно есть фрукты, а по утрам делать зарядку…
– И все?
– Нет, не все.
– А что же еще?
– Остальное – каждый должен решить сам…
– …Скажите, – спросила она, – а жизнь – сложная вещь?
– Не сложная, – ответил я, подключив свой ненадежный жизненный опыт, – раз в ней разбираются даже дураки…
…Вот так я встретился с этой девочкой из поколения, задремавшего где-то между Че Геварой и Окуджавой.
Притом о существовании ни первого, ни второго – не подозревавшего.
В тот момент я думал, что ее поколение еще не научилось тому, чему научилось наше поколение: лицемерить и скрывать то, что мы представляем собой на самом деле.
Только потом я узнал, что она была из того поколения, которое научилось откровенно рассказывать о том, что оно собой представляет – то, чему наше поколение так и не научилось.
Если мы, в эпоху Гагарина, выбирали между Доном Кихотом и Гамлетом, то они, в эпоху Леди Гаги, выбирали Леди Гагу.
Впрочем, все, возможно, было не совсем так, как я подумал в тот момент.
Возможно, все было проще.
Между Василием Блаженным и Василием Теркиным мы вначале выбрали Василия Теркина; потом Василия Теркина забыли, а тем, кто такой Василий Блаженный, так и не поинтересовались…
…А о том, что мое поколение оказалось банальным историческим провинциалом, я в тот раз даже не подумал подумать…
…Как-то я сказал моему другу, поэту Ване Головатову:
– Знаешь, похоже, своего велосипеда они не изобретут. – И он ответил:
– Зато обязательно научатся орать во весь голос о том, что они лучшие на свете велосипедисты…
…Я спросил своего друга, художника Григория Керчина:
– О чем они задумываются и что такое они знают из того, что не знали и не задумывались мы в их возрасте? – И Гриша улыбнулся, правда, сделал он это как-то грустно:
– Они не задумываются о том, что Земля круглая, но знают – что такое пересадка во Франкфурте.
И пусть черт его знает, когда она там была – Куликовская битва.
Мне ничего не осталось, как согласиться с Григорием:
– И – Ледовое побоище…
…Злата прервала мои мысли самым незамысловатым образом.
Она вновь захотела сказать мне что-нибудь приятное:
– Знаете, а я ведь о вас где-то слышала. – Но я разочаровал ее, оказавшись не падким на популярность:
– Тогда – не верь.
Это – вранье.
– Вы не верите даже тогда, когда о вас пишут хорошо? – удивилась девушка; и я ответил так, как думал – хотя мой экспроментальный ответ удивил меня самого:
– Я не верю даже тогда, когда обо мне пишут плохо…
…И тут мне пришло в голову предложение, хотя и не претендующее на эксклюзивность, но все-таки на что-то годное:
– Злата, а ты не хотела бы попозировать мне для картины?
– Это в смысле – голая? – насторожился ее голосок.
– В принципе, ты определилась совершенно верно.
– Значит – голая? – утвердилась она, а я вздохнул:
– Значит – в смысле.
– Интересно, – призадумчиво прошептала девушка.
– Что тебе интересно?
– Интересно, как вы меня изобразите одетой только в один смысл?
– Это уже моя забота, – призадумчиво прошептал я, представляя себе эту девушку одетой только в мой взгляд.
– А это – как?
– Это так, что я хочу написать с тебя картину; но до тех пор, пока мы не начали, у тебя есть возможность отговорить меня от этой затеи.
– А почему вы хотите написать картину именно с меня?
– Потому что я создаю спорные произведения искусства, а ты – произведение искусства бесспорное…
– … А вы всегда говорите правду? – спросила она, помолчав секунды полторы.
– Да, – честно соврал я…
– …Понятно, – вздохнула Злата.
– Что тебе понятно? – переспросил я, уточняя – к чему относится этот вздох: к тому, что ей нужно будет раздеться, или к тому, что мне придется писать картину?
– Понятно, что вы меня распнете, а я даже не буду знать – зачем мне это нужно?
Может, объясните?
– Не объясню, Злата, – я говорил серьезно; и мою серьезность подтверждала улыбка.
– Почему?
Сами не знаете?
– Знаю.
– Что знаете?
– Знаю, что любой человек найдет тысячу аргументов в пользу того, чтобы распять другого человека.
И две тысячи – в пользу того, чтобы не быть распятым самому…
…Ее мысли довольно замысловато побродили по лицу и вылились в вопрос, довольно неожиданный, если вдуматься.
А если не вдумываться – то вполне нормальный:
– Вы целомудренный человек?
– Наверное, – ответил я, – Только в моем возрасте это называется уже по-другому…
…Ее слова заставили меня задуматься.
Когда, не стерпев моего пьянства, все жены по очереди оставили меня, а я бросил пить – мне как-то удавалось обходиться подружками моих бывших жен.
Потом пришло время обратиться к совсем уже посторонним женщинам – самим бывшим женам.
А теперь я, случается, обращаюсь к кому попало.
Кто-то скажет, что это – верх целомудренности.
А кто-то, что целомудрие и я – жители с разных улиц…
…И, помолчав немного, я добавил:
– Злата, возможно, я просто не знаю: что это такое – целомудрие. – И тут же нарвался на ответ:
– А мне что-то и не хочется разбираться в том – знаю я или не знаю, что такое целомудрие.
Вот так и выходило, что ее поколение могло то, что недоступно нам.
Например, задумываться о целомудренности, не тратя время на выяснение того, что это значит…
– … А вы часто рисуете обнаженных женщин?
– Не часто, но рисую.
– Но ведь голая женщина – это зло, – девушка явно проверяла ремонтоспособность моего здравого смысла. – Так говорит религия.
Я оценил эту проверку; и мне не оставалось ничего, как улыбаясь смотреть ей в глаза: «Самое красивое на свете явление – обнаженную женщину – христианство назвало злом.
Уже за одно это – все мужчины должны стать атеистами», – И Злата явно поняла, о чем я думал. Во всяком случае, она укрепила свой аргумент:
– Так говорят все религии; а на них стоит человечество.
И я опять промолчал в ответ: «Один из нас – либо я, либо человечество – делает большую ошибку, утверждая, что обнаженная женщина это плохо.
И так как не может быть, чтобы так сильно ошибался я, то, скорее всего, ошибается человечество.
Я утверждаю, что обнаженная женщина – это прекрасно; и достаточно взглянуть на такую женщину всего один раз, чтобы понять, что право не человечество, а я».
Не знаю, каким образом Злата забралась в мои мысли, но она их явно прочитала:
– А вы не сексуальный маньяк? – Возможно, этот вопрос девушки мог быть простым уточнением диспозиции.
– Думаю, что – нет, – ответил я; и тогда у меня появилась возможность сравнить ее мысли с зайчиками, которые прыгают по солнечной лужайке в поисках то ли пищи, то ли развлечений.
И мне оставалось только моргать – смотреть на нее пунктиром.
Потому что на мои слова о том, что я не сексуальный маньяк, девушка выразилась неоднозначно:
– Жалко…
…Злата посмотрела на меня и тоже заморгала.
Тогда я еще не знал, что под ее ресницами прячутся чертики в таком огромном количестве, что можно организовывать ферму по их промышленному производству с последующей реализацией через розничную сеть по сходной цене.
Я узнал об этом потом.
Как раз перед тем, как узнать, что это совсем не черти, а ангелы…
…Так уже выходило в моей жизни не в первый раз – общаясь с женщинами, я зачастую путал ангелов с чертями.
И – наоборот…
– … Скажите, а разве одетых женщин рисовать нельзя?
– Можно, Злата.
– Почему же вы их не хотите рисовать?
– Потому что одетая женщина – это женщина.
И – только.
– А раздетая?
– Это символ.
– А разве красиво одетая женщина не может быть символом? – спросила она.
– Символом – чего? – переспросил я.
– Ну, например – символом скромности, – девушка изобразила персональную скромность, опустив глазки; и я про себя улыбнулся в ответ на ее уловку:
– Наверное, может.
Просто я до сих пор не знаю – что символизирует одежда: скромность или – наоборот?
– Как – это? – девушка явно не на шутку заинтересовалась моими словами.
iknigi.net
УДАЛЬЦОВА НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА | Энциклопедия Всемирная история
В девичестве Прудковская.
Художница, представительница русского авангарда, наиболее ярко проявившая себя в кубизме.
Удальцова родилась 29 декабря 1885 года в Орле в семье офицера. В 1892 году в связи с новым назначением отца семья переехала в Москву, где Надежда Андреевна обучалась в гимназии до 1905 года. Художественное образование она получала в московских студиях К.Ф. Юона (1906-1909) и К. Киша (1909-1911), где познакомилась с авангардистами Л.С. Поповой, В.И. Мухиной, А.А. Весниным. В 1912-1913 годах обучалась в парижской академии "Ле Палетт" у художников Анри Ле Фоконье и Жана Метценже, во многом переняв их видение кубизма. По возвращении в Москву она вместе с Поповой работала в мастерской В.Е. Татлина на Остоженке, где собирались многие представители московского авангарда. На основе этого сообщества в 1914-1915 годах образовался и функционировал так называемый "кубистический кружок".
В 1914 году Удальцова стала членом художественного объединения "Бубновый валет", выставка которого стала ее экспозиционным дебютом. В это время она активно работала над своими кубистическими построениями, основываясь на впечатлениях от натуры: "Кухня" (1915), "Красная фигура" (1914-1915), "Синий кувшин" (1915), "Скрипка"(1914), "Музыкальные инструменты"(1915), "Машинистка" (1910) и др. Многие ее кубистические работы были выставлены на "Первой футуристической выставке картин "Трамвай В"" и "Последней футуристической выставке картин "0,10" в Петербурге в 1915 -1916 годах. Кроме того, в 1916 году она приняла участие в московской выставке "Магазин", а три ее фактурно-беспредметные композиции под названием "Живописное построение" были показаны на московской выставке "Бубнового валета" в ноябре 1916 года.
1916 год стал поворотным в творчестве художницы: она всерьез увлеклась супрематизмом, вошла в образованное К.С. Малевичем общество "Супремус". Первое собрание "Супремуса" прошло 15 декабря 1916 года на квартире Удальцовой в Москве. Ее дом фактически стал штабом этого общества, а сама художница - ближайшим помощником Малевича и организатором всех мероприятий. В 1917 году Удальцова наряду с другими членами "Супремуса" приняла участие во Второй выставке современного декоративного искусства в Москве, создав ряд декоративных супрематических рисунков-эскизов для артели вышивальщиц "Вербовка". Сотрудничество с Малевичем продолжилось в 1918 году в газете "Анархия", затем она была его ассистенткой во Вхутемасе (Высшие художественно-технические мастерские в Москве). Супрематический период в творческой жизни Надежды Удальцовой продлился недолго - уже в 1920 году она освободилась от влияния идей Малевича и отказалась принять участие в выставке "Беспредметное творчество и супрематизм".
Революционные события Удальцова восприняла как освобождение от буржуазного мира и утверждение свободы художественного творчества. В послереволюционные годы она активно участвовала в культурном строительстве и сконцентрировалась на организационной и преподавательской деятельности. В 1917 году она стала членом союза "Свобода искусству", стала одним из организаторов левой (молодой) федерации Профессионального союза художников-живописцев Москвы, годом позже представила свои работы на первой его выставке. Кроме того, художница работала во Всероссийской коллегии по делам изобразительного искусства, в Пролеткульте. В 1918 году она представила свои работы на первой выставке профсоюза художников. В качестве декоратора принимала участие в оформлении Москвы к праздникам, оформляла интерьеры московского кафе "Питтореск". В 1922 году картины Удальцовой были показаны на Первой русской художественной выставке в Берлине.
Во Вхутемасе Удальцова вела дисциплину "Объем в пространстве" с 1920 по 1930 год, вплоть до закрытия этого учебного заведения. Кроме того, она вместе со своим вторым мужем А.Д. Древиным была сотрудницей Инхука (Институт художественной культуры), где была избрана председателем рабочей группы объективистов. Однако в 1921 году они с Древиным покинули институт в знак протеста против победы приверженцев производственного искусства. По сути, это был их уход из авангарда в целом. Тем не менее, в 1923 году Удальцова наравне с членами "Бубнового валета" приняла участие в "Выставке картин", состоявшейся в Москве. В 1925 году она вошла в общество "Московские живописцы", а в 1927 году в "Общество московских художников".
В 1930-х годах Удальцова окончательно отказалась от беспредметного искусства и вернулась к предметной форме. Вместе с мужем она активно вела поиск новых путей в живописи, прежде всего через цветовые эксперименты, находя их в открытии особых возможностей цвета. Она выработала абсолютно оригинальную манеру письма, не свойственную никому другому: некий особый колористически сдержанный, но динамичный экспрессионизм. Творческие поездки на Урал (1926-1928), Алтай (1929-1932) и в Армению (1933) вылились в целые циклы пейзажных зарисовок художницы, отличавшихся особенно выразительным цветовидением ("Урал. Пейзаж", "Река Чусовая" (обе 1927), "Алтай. Всадник", "Пейзаж с повозкой" (1932) и др.)
Однако, вскоре Древин и Удальцова оказались вне рамок официального искусства. Последним знаком признания художников стала их персональная выставка в 1928 году в залах Русского музея. С 1934 года работы Удальцовой не выставлялись. Пресса обвиняла ее в формализме, а ее мужа в 1938 году арестовали и вскоре расстреляли, о чем Удальцова узнала только в 1956 году. От этого брака остался сын Андрей Александрович Древин (1921-1996), ставший скульптором.
Позднее творчество Удальцовой вписывается в рамки традиционного реализма. В мае 1945 года в Москве была открыта выставка военных работ художницы («Портрет военного летчика» (1942), «Военный аэродром» (1942) и др.), а в 1946-м Удальцова была награждена медалью "За доблестный труд в Великую Отечественную войну". Однако вскоре снова появились обвинения в формализме, и в дальнейшем художница продолжала работу "для себя", писала меланхолические натюрморты и портреты в стилистике "тихого искусства". В 1958 году Удальцова приняла участие в выставке Московского Дома художников, а в 1959 году вместе с сыном подготовила выставку работ реабилитированного двумя годами раньше Александра Древина. Умерла художница в Москве 26 января 1961 года.
w.histrf.ru
магия творчества: Удивительные дороги Николая Удальцова
Сегодня, 18 января, Николай Александрович Удальцов, автор гениальных картин и глубочайших, наполненных откровениями книг, отмечает день рождения. Его работы поражают меня способностью автора интуитивно улавливать происходящие с человечеством процессы трансформации и выражать их словом и кистью так, что они становятся понятными людям, прежде не задумывавшимся об этом.
Николай удальцов в "Ривьере" у своих картин.
Можно считать случайным совпадением, что в эти дни я встретилась с Николаем Удальцовым в выставочном пространстве ТЦ «Ривьера», где выставлены несколько его картин, причем три из них – из новой серии «Дороги начинаются с вопросов».
Тема дорог и в целом пространства, в котором мы находимся, пронизывает все творчество талантливого художника и писателя: «Дороги, которые выбирают нас», «Горизонт», «Небо в нас», «Колдовской лес» - это серии картин; «Дорога во все ненастья», «Что создано под луной?», «Модель» - это названия книг Н. Удальцова. Они все вместе создают философию движения человечества в XXI веке, и автор отвечает своими произведениями на вопрос «Куда эта дорога ведет?». Совпадение заключается в том, что встреча произошла сразу после того, как я закончила читать книгу Дэна Брауна «Происхождение», в которой автор с иным мировоззрением и другой жизненной позицией ставит аналогичный вопрос: «Что нас ждет?». Ответы, разумеется, не совпадают и, более того, векторы движения диаметрально противоположны. Не вдаваясь здесь в позицию Дэна Брауна, привожу ответ Николая Удальцова: «Дороги ведут к свету. Ауро-символизм (символика для души) – это попытка пройти по грани между реальностью и ее внутренним содержанием и с этой грани взглянуть на тенденции и возможности мироздания. Это картины не о том, каков наш мир, а о том – каким наш мир может быть и должен стать…». Уверена в правоте нашего российского провидца и в том, что в метафизическом состязании с Дэном Брауном Николай Удальцов оказался бы победителем, но для этого ему нужно ответить и на другой вопрос, поставленный в книге «Происхождение»: «Откуда мы?». Надеюсь, что ответ будет! Поздравляя Николая Александровича Удальцова с днем рождения, желаю ему восхождения по той дороге, которая его выбрала, к тому месту назначения, куда ведет ответ на вопрос, с которого дорога началась.kozyreva2014.blogspot.com
