Музей ЧерномырдинаНекролог Иосифу Бродскому. Картины бродский иосиф
Иосиф Бродский о своих стихотворениях (Начало) (Из прошлого)
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Все чуждо в доме новому жильцу.Поспешный взгляд скользит по всем предметам,чьи тени так пришельцу не к лицу,что сами слишком мучаются этим…»октябрь 1962
«…за переменами внутренними следить невозможно, если только они не принимают качественного характера. Когда происходит нечто, чего ты сам за собой не подозревал…В мозгу. Но замечаешь это именно сочиняя, когда вдруг до чего-то дописываешься. Когда в голову приходит какая-то фраза, которая в общем, оказывается правдой и для твоего внутреннего состояния, да? Один такой момент я помню очень отчетливо, это было году в 62-ом. Я написал стихи: «Все чуждо в доме новому жильцу». На самом-то деле это, конечно, не про жильца, это метафора такая была. Потому что я вдруг понял, что стал не то чтобы новым человеком, но что в то же Тело вселилась другая душа. И мне вдруг стало понятно, что я — это другое я. С тех пор такого порядка перемен со мною, пожалуй, не происходило… эта интонация изменилась. Как говорят в народе, «ушла в глухую несознанку». Это психическое состояние существовало и раньше, но постепенно стало проявляться со все большим учащением…»
Иосиф Бродский 1962 г Фото Б. Шварцмана.
Большая элегия Джону ДоннуДжон Донн уснул, уснуло все вокруг.Уснули стены, пол, постель, картины,уснули стол, ковры, засовы, крюк,весь гардероб, буфет, свеча, гардины…7 марта 1963
«…Главным обстоятельством, подвигшим меня приняться за это стихотворение, была возможность, как мне казалось об эту пору, возможность центробежного движения стихотворения... ну, не столько центробежного... как камень падает в пруд... и постепенное расширение... прием скорее кинематографический, да, когда камера отдаляется от центра. Так что, отвечая на ваш вопрос (из радиоинтервью с Иосифом Бродским в Лондоне в1981 году), я бы сказал скорее образ поэта, даже не столько образ, сколько образ тела в пространстве. Донн -- англичанин, живет на острове. И начиная с его спальни, перспектива постепенно расширяется. Сначала комната, потом квартал, потом Лондон, весь остров, море, потом место в мире. В ту пору меня это, ну, не то чтоб интересовало, но захватило в тот момент, когда я сочинял все это.»
… Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме,там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.Там кто-то предоставлен всей зиме.И плачет он. Там кто-то есть во мраке…
«Во-вторых, когда я написал первую половину этой элегии, я остановился как вкопанный, потому что дальше было ехать некуда. Я там дошел уже до того, что это был не просто мир, а взгляд на мир извне... это уже серафические области, сферы. Он проповедник, а значит небеса, вся эта небесная иерархия -- тоже сферы его внимания. Тут-то я и остановился, не зная, что делать дальше. Дело в том, что вся первая часть состоит из вопросов. Герой стихотворения спрашивает: "Кто это ко мне обращается? Ты -- город? Ты -пространство? Ты -- остров? Ты -- небо? Вы -- ангелы? Который из ангелов? Ты -- Гавриил?". Я не знал ответа. Я понимал, что человек может слышать во сне или со сна в спальне ночью эти вопросы, к нему обращенные. Но от кого они исходили, я не понимал. И вдруг до меня дошло -- и это очень уложилось в пятистопный ямб, в одну строчку: "Нет, это я, твоя душа, Джон Донн". Вот отсюда вторая половина стихотворения…»
Иосифу Бродскому 22 года. Фото Б. Шварцмана
Исаак и АвраамМ. Б."Идем, Исак. Чего ты встал? Идем"."Сейчас иду". -- Ответ средь веток мокрыхныряет под ночным густым дождем,как быстрый плот -- туда, где гаснет окрик…(1963)
«…я и прочитал Ветхий и Новый Завет … Я решил: «Это мой мир». Я сказал себе: «Какой бы высокой ни оказалась материя, мне от нее никуда не деться». Поэтому, написав «Исаака и Авраама», я не совсем понимал, о чем пытаюсь сказать. Мне просто нравилась эта история, она была жутко интересной, и я решил описать ее… Сама по себе идея проверки на вшивость мне была не по душе, она идет вразрез с моими принципами. Если Он всевидящ, к чему проверки? Мне просто нравилась сама история, не ахти какая по смыслу и всё-таки великая. Может быть, потому, что в ней было что-то от литературы абсурда…».
Автопортрет . Рисунок Бродского 1970 Оригинал принадлежит Я.А. Гордину
Два часа в резервуареЯ есть антифашист и антифауст.Их либе жизнь и обожаю хаос.Их бин хотеть, геноссе официрен,дем цайт цум Фауст коротко шпацирен…(1965)
«…После того как я освободился из ссылки, я ему (Сергееву, переводчик с английского) принес какие-то свои стишки. Он мне и говорит: "Очень похоже на Одена". Сказано это было, по-моему, в связи со стихотворением "Два часа в резервуаре". Мне в ту пору стишки эти чрезвычайно нравились; даже и сейчас я их не в состоянии оценивать объективно.
Иосиф Бродский в 1972 году в Лондоне на международном фестивале поэзии. Рядом У.Х Оден, Геннадий Шмаков и Стивен Спендер.
На смерть Т. С. ЭлиотаОн умер в январе, в начале года.Под фонарем стоял мороз у входа.Не успевала показать природаему своих красот кордебалет.От снега стекла становились у'же.Под фонарем стоял глашатай стужи.На перекрестках замерзали лужи.И дверь он запер на цепочку лет.(1965)
«…главный редактор меня вызывает. Сидит, мнется и кашляет: „У вас тут в „Новых стансах к Августе“ есть такая строчка — „в болото, где снята охрана“ — вот это слово, „охрана“, надо убрать“. Я возражаю. Тем более что в данном случае это было все абсолютно безобидно. Он упирается: „Нет-нет, „охрана“ — это невозможно!“ Я удивляюсь: „Почему же это невозможно? Русского слова, что ли, такого нет?“ Он продолжает настаивать: „Да ну, Иосиф Александрович, вы же понимаете…“ Тогда я просто предложил ему взять другое стихотворение, а именно „На смерть Т.С. Элиота“. Мне хотелось, чтобы они напечатали длинное стихотворение, потому что за длинное больше платили. И, поскольку там никакой такой «охраны“ или чего-нибудь подобного не было, они это стихотворение взяли и напечатали! Что меня даже как-то и тронуло, поскольку, если не ошибаюсь, это было первое упоминание Элиота в советской прессе в положительном ключе…»
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
ПророчествоМ. Б.Мы будем жить с тобой на берегу,отгородившись высоченной дамбойот континента, в небольшом кругу,сооруженном самодельной лампой.Мы будем в карты воевать с тобойи слушать, как безумствует прибой,покашливать, вздыхая неприметно,при слишком сильных дуновеньях ветра.1 мая 1965г
«…Евтушенко выразил готовность поспособствовать моей публикации в «Юности», что в тот момент давало поэту как бы «зеленую улицу». Евтушенко попросил, чтобы я принес ему стихи. И я принес стихотворений пятнадцать-двадцать, из которых он в итоге выбрал, по-моему, шесть или семь. Но поскольку я находился в это время в Ленинграде, то не знал, какие именно. Вдруг звонит мне из Москвы заведующий отделом поэзии «Юности»…и говорит, что, дескать, Женя Евтушенко выбрал для них шесть стихотворений. И перечисляет их. А я ему в ответ говорю: «Вы знаете, это все очень мило, но меня эта подборка не устраивает, потому что уж больно „овца“ получается». И попросил вставить его хотя бы еще одно стихотворение — как сейчас помню, это было «Пророчество». Он чего-то там заверещал — дескать, мы не можем, это выбор Евгения Александровича. Я говорю: «Ну это же мои стихи, а не Евгения Александровича!» Но он уперся. Тогда я говорю: «А идите вы с Евгением Александровичем… по такому-то адресу». Тем дело и кончилось…»
В «шкафу» («полторы комнаты» 1961
Остановка в пустынеТеперь так мало греков в Ленинграде,что мы сломали Греческую церковь,дабы построить на свободном местеконцертный зал. В такой архитектуреесть что-то безнадёжное…1 полугодие 1966
«Автор «Остановки в пустыне» - это еще человек с какими-то нормальными сантиментами. Который расстраивается по поводу потери, радуется по поводу - ну не знаю уж, по поводу чего... По поводу какого-то внутреннего открытия, да? А к моменту выхода книжки я уже точно знал, что никогда не напишу ничего подобного - не будет ни тех сантиментов, ни той открытости, ни тех локальных решений…»
Рисунок Бродского. До 1972 года. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой
Прощайте, мадемуазель ВероникаЕсли кончу дни под крылом голубки,что вполне реально, раз мясорубкистановятся роскошью малых наций –1967
«…Молодая француженка, персонаж, к которому обращаются. Это не любовное стихотворение, это стихотворение о разлуке: в будущем не будет ничего похожего на то, что было прежде. А Страстная неделя — просто модель, ведь это тоже разлука. И тут нечто похожее. Это история Христа в миниатюре. Цитата: Греческий принцип маски снова в ходу – такова жизнь. Не можешь выразить своих чувств. Ведь так везде бывает. В самые ответственные моменты – не можешь. Не можешь смеяться или кричать, когда больше всего хочешь или надо. Это стихотворение, главным образом из-за Кеннеди.
Автопортрет Рисунок Бродского. 24 мая 1972г Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Горбунов и Горчаков"Ну, что тебе приснилось, Горбунов?""Да, собственно, лисички". "Снова?" "Снова"."Ха-ха, ты насмешил меня, нет слов"."А я не вижу ничего смешного.Врач говорит: основа всех основ --нормальный сон".1965-1968
В "Горбунове и Горчакове", кстати, как раз до известной степени стояла такая задача — переабсурдить абсурд, что, я думаю, до известной степени мне и удалось….Там есть две строчки, в которых, в общем, всё более или менее и заключается, вот, самые главные строчки, которые я написал в своей жизни в этом смысле: «Я думаю, душа за время жизни Приобретает смертные черты». Вот и все.
Аэропорт в Якутске 1959г
Дидона и ЭнейВеликий человек смотрел в окно,а для нее весь мир кончался краемего широкой, греческой туники,обильем складок походившей наостановившееся море…1969
«…Я прекрасно помню, что на меня повлияло. Были два обстоятельства. Первое из них — цикл стихотворений Анны Ахматовой о Дидоне и Энее. Она написала их после расставания с любимым. Себя она представила Дидоной, а того человека — этаким Энеем. Между прочим, тот человек еще жив. Второе, что более или менее навело меня написать это стихотворение, стала опера Генри Перселла «Дидона и Эней». Там есть известная ария, ее поет Дидона, которая звучала столь проникновенно, волнующе, такое в ней было отчаяние. Я вспоминаю об этом, когда Элизабет Шварцкопф поет «Помни меня». Совершенно невероятное звучание. Вот пара причин, почему я написал это стихотворение. Однако это не любовные стихи. «Дидона и Эней» — стихотворение о разрушении — разрушении Карфагена. В некотором смысле оно скорее на историческую тему. Эней покинул Дидону. Она не хотела, чтобы он уезжал, но он уехал. Согласно преданию, он основал Рим, чья армия спустя много столетий разрушила Карфаген. Здесь речь идет о любви и о том, что есть предательство в любви. Его последствия обычно не видны, а я попытался сделать это более явным. Вот, пожалуй, все…»
Иосиф Бродский 1960г
НатюрмортВещи и люди насокружают. И те,и эти терзают глаз.Лучше жить в темноте.1971
«Христос - застывшая жизнь натюрморт. Люди опротивели, поэтому перешел к предметам. Христос – и предмет, и человек…»
Бродский в ссылке
СретеньеАнне АхматовойКогда Она в церковь впервые внеслаДитя, находились внутри из числалюдей, находившихся там постоянно,Святой Симеон и пророчица Анна.Март 1972
«…там есть один дополнительный нюанс. Дело в том, что именины Анны Андреевны Ахматовой на Сретенье приходятся — она сретенская Анна. Кроме того, это до известной степени автобиографическое стихотворение, потому что в этот день у меня родился сын. Так что там довольно много намешано: там Пастернак, там Ахматова, там я сам, то есть там мой сын, вернее…»
Над гробом Ахматовой. 10 марта 1966 Фото Б Шварцмана
Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» Москва Эксмо 2002Иосиф Бродский Большая книга интервью Захаров Москва 2000Людмила Штерн «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph» Москва Издательство Независимая газета. 2001Пушкинский фонд Сочинения Иосифа Бродского Том II Санкт-Петербург MCMXCII
vittasim.livejournal.com
| Ut pictura poesis1 Hor. Периодически поэзия тяготеет то к идеалам музыки, то к идеалам живописи. Борис Эйхенбаум Бродский однажды заметил, что такие вещи, как музыка и живопись “не только в сильной степени влияют на личность человека, а являются тем, что определяет и формирует его”. Иосиф Александрович часто говорил о живописи, много думал о ней и в конечном итоге визуальный опыт поэта, сознательно или бессознательно, воздействовал на ткань стиха. И сегодня, встретившись с другом И.Бродского, голландским прозаиком и литературоведом Кейсом Верхейлом, мы решили поговорить об отношениях поэта с живописью.
ZA: В своей книге “Танец вокруг мира”, в главе “Анна Ахматова и Иосиф Бродский” вы пишете о том, что “голландская культура — прежде всего культура живописи”2. А для Бродского его визуальный опыт играл немаловажную роль. Сразу же вспоминается эссе о Венеции и о том, что “этот город для глаз”, радость от зрительного движения по пространству города. Расскажите, а каковы были отношения у Бродского с живописью? — На протяжении всей жизни Бродский проявлял очень сильный интерес к живописи, вообще, как и ко всем видам искусства. Но больше всего к живописи, даже, нет, не к живописи, к музыке. А вот театром совсем не увлекался, несмотря на то, что потом начал писать пьесы, но я никогда не слышал, чтобы он пошел в театр, захотел посмотреть там что-нибудь новенькое. Этого не было. Но живопись, после литературы и музыки, была главным предметом его интересов, без всякого сомнения. Он ведь обладал даром рисовальщика, более того, мог написать картину в цвете. ZA: Оказывал ли кто-нибудь влияние на формирование его вкусов в живописи? — Очень большую роль в этом отношении сыграла, конечно же, его ленинградская подруга — Марина Басманова3. Дочь довольно известного русского художника, происхождением с Сибири — Павла Басманова, в то время занимавшего весьма высокое положение в мире ленинградских художников. Вообще-то, он довольно-таки тонкий живописец, года два тому назад я был на его большой выставке в Манеже. А Марина, стала художником-иллюстратором. Она всегда очень много рисовала, изобразительное искусство — дело всей ее жизни. Так что очень многое в живописи Бродский воспринял, благодаря ее влияниям. Они вместе ходили в Эрмитаж, Марина показывала ему альбомы, знакомила с репродукциями художников, они часто разговаривали о живописи. Иосиф посещал их дом, и формирование его интересов происходило под влиянием семьи Марины Павловны. ZA: В своей книге вы пишете о том, что Бродский проявлял огромный интерес к творчеству голландских живописцев. В частности, указываете на неявные, скрытые рембрантовские ассоциации в стихотворении “Сретенье”4. Но вы знаете, я еще заметила, что в поэзии Иосифа Александровича прослеживаются также мотивы живописи “малых голландцев”, Вермера, например. В “Большой элегии Джону Донну” есть такие неявные переклички. — Я никогда не задумывался над этим, но это интересная мысль, мне нравится. Да, Марина с Иосифом часто ходили в Эрмитаж, как я уже говорил, где она и познакомила его с этой живописной школой. “Малые голландцы” были ее любимыми художниками, и они вместе их изучали. А потом XVII век, Джон Донн и живопись эпохи, в которую происходит действие элегии, увлечение Иосифа кальвинизмом.5 А вообще-то, у него были разные интересы в рамках живописи: это и представители голландской школы, в частности, “малые голландцы”, и, конечно же, эпоха Ренессанса, итальянское Возрождение. ZA: У него были здесь какие-то свои предпочтения, может быть, он выделял, например, мастеров венецианской школы, или ему в равной степени были интересны все направления итальянского Ренессанса? — Иосиф любил и изучал разные школы в рамках этой эпохи. Я не помню, чтобы он отдавал предпочтения какому-то определенному направлению. Его очень интересовали работы мастеров тосканской, флорентийской, сиенской школ. Наши интересы, например, совпали в любви к Перуджино, которым Бродский не переставал восторгаться и постоянно обращался к изучению его творчества. Ему почему-то особенно понравился сиенский мастер раннего итальянского Возрождения — Сассета. Знакомство с работами этого художника, скорей всего, произошло на выставке в Нью-Йорке, потом он часто говорил мне о нем, говорил, что этот художник очень много для него значит. Конечно же, он любил Джотто, да и вообще всех мастеров той эпохи. А если говорить о венецианской школе, то в ней его больше всего интересовало творчество Беллини. Так что, отчасти, в нем был жив интерес к голландцам с их деталями, метафизикой и реальностью, а с другой стороны, он был неразрывно связан с классическим итальянским искусством, с его уникальной живописной традицией. Также выделял для себя французскую живопись конца XIX-начала XX века, скажем от ранних импрессионистов, даже нет, от Курбе, ранних импрессионистов и до Брака.6 Хотя абстракционизм он совсем не любил, за исключением двух-трех художников, но, все-таки, они оставались исключением. Достаточно прохладно он относился и к живописи Пабло Пикассо. Но любил Рауля Дюфи и, в особенности, Вюйяра. Насколько я могу припомнить, это были главные моменты в живописи, которые привлекали и вдохновляли Бродского. ZA: Как известно, музыкальная традиция XVIII века очень повлияла на поэзию Бродского, а живописная? Ведь одного из его любимейших композиторов, Моцарта, часто связывали с именем Ватто, например, именно по тому признаку, за который он любил и ценил его гений, за композицию, за прекрасную архитектонику и непредсказуемость в известной уже идиоматике. — Я не помню, чтобы когда-то наш разговор заходил о мастерах этого периода, или Иосиф ходил специально что-то смотреть. Может он и проявлял какой-то интерес по этому вопросу, но я об этом ничего не знаю, так что не будем гадать. Одно могу сказать точно, это не было для него чем-то специальным. По крайней мере, на протяжении тридцати лет, в течение которых мы встречались, иногда эти встречи происходили чаще, иногда реже, я не помню, чтобы речь заходила о мастерах французской школы этого периода. ZA: Живописные мотивы в поэзии Бродского чаще всего представлены неким “подводным камнем”, и нужно еще подумать, как эту связь очертить, выстроить взаимоотношения стиха и образного эквивалента, хотя эта связь порой очевидна. Но, например, в отличие от Евгения Рейна и Александра Кушнера, напрямую обращавшихся к конкретным художникам и живописным произведениям, у Бродского почти нет прямых рассуждений о живописи. Как вы думаете почему? — Может быть, одна из причин, почему он не писал напрямую о художниках или художественных течениях, состоит в том, что кто-то об этом уже написал, применил такой метод размышления в своих стихах. Ведь и Рейн, и Кушнер достаточно рано в своем творчестве обратились к такой форме осмысления живописи, искусства. А Бродский всегда любил делать что-то свое, а не повторяться за другими. ZA: А вы можете назвать еще какие-то причины этой потаенности, скрытости рассуждений о живописи? — Конечно, здесь есть и другие причины. Насколько я знаю, ни Рейн, ни Кушнер рисованием особенно никогда не занимались. А Бродский обладал этим двойным талантом. Все, что ему хотелось выразить визуально, он перекладывал на бумагу. Иосиф сам в состоянии был написать картину: чувствовал себя художником, живописцем, в прямом смысле этого слова, и в рисунках, и в поэзии. Вы наверняка замечаете, насколько его поэзия зрительная, в ней он создает свои полотна. Если и можно разделить литературу, тем более поэзию, на ту, что более тяготеет в сторону музыкального элемента, или на ту, что воплощает в себе зрительные образы, то есть визуальную, когнитивную стороны, и соотнести это с поэзией Бродского, то здесь зрительный элемент настолько сильный, что превышает при этом музыкальный. Первая черта его поэзии — это, все-таки, образы, а потом уже фоника, звуковое воплощение. Зачем ему писать о живописи, если его поэзия уже сама по себе живопись, и, если ему захочется что-то нарисовать, то он нарисует, но уже как поэт. Может быть, поэтому тема живописи в его стихах неявная, скрытая, и мы обнаруживаем ее только через ассоциативные связи. А что касается поэзии Рейна, она гораздо более музыкальна, чем у Бродского, и его тяга к живописи объясняется отсутствием живописного элемента как такового: она присутствует в его стихах как тень. ZA: Для Бродского в XX веке не оказалось музыкантов, совпадающих с ним, с ним рифмующихся. А как обстояло дело с современными для него художниками? — Понятие “современная живопись” было для него почти ругательным словом, и означало что-то неинтересное, бессмысленное, скучное.7 Впрочем, он не любил не только современную живопись, современная архитектура также казалась ему чуждой. Те художники, которые ему понравились, были исключением. Одним из них стал голландец Карл Вейлинк. Ни в музыке, ни в живописи Бродский не отдавал предпочтения современникам. Он любил либо классические вещи, либо продолжение классической традиции, вообще, как и в литературе не признавал стихов без рифмы. Иосиф просто не понимал живописи, которая не была основана на классических традициях, как и в музыке не признавал произведения, не построенного на классической тональной системе.8
ZA: Когда и при каких обстоятельствах Иосиф Александрович познакомился с живописью Карла Вейлинка? — В начале лета 1985 года Бродский приехал в Голландию, в Амстердам, где и купил набор открыток с репродукциями картин Карла Вейлинка. Тогда же, на выставке, в музее современного искусства, впервые увидел его картины. Творческим откликом на это событие стало стихотворение “На выставке Карла Вейлинка”9, состоящее из девяти частей, написанное тем же летом. Иосиф посвятил его своей голландской знакомой Аде Струве. В то время Ада работала в амстердамском музее современного искусства, она сама всегда много рисовала, и они с Бродским очень часто говорили о художниках, о живописи. Так что эта тема для него одновременно и личная, и культурная. ZA: Немного отойдя от рассуждений на тему “Бродский и живопись”, хотелось бы поговорить о посвящениях в его поэзии. Только что вы упомянули об одном из них, адресованном Аде Струве. Вообще, в своей книге вы уделяете достаточно много места этой теме. А какую роль Бродский отводил своим посвящениям? Я, например, помню его фразу: “посвящаю просто, потому, что человеку стихотворение понравилось”. — В каждом отдельном стихотворении посвящение играло свою роль, если таковое было в наличии. Но во многих случаях связь с посвящением была очевидна для человека, к которому оно обращено, может быть, он произносил такие фразы просто, чтобы избавиться от лишних расспросов. Ведь, понимаете посвящения для Бродского — это граница публичного и интимного. С одной стороны — это факт, составная часть текста, а с другой стороны — это лицо из его частной жизни. Он всегда очень отграничивал свои публикации, свое существование как поэта, как публичной фигуры, с текстами, которые доступны всем, от своей личной жизни. Поэтому он не хотел публикации своих писем еще пятьдесят лет после кончины, не желал написания его биографии, считая, что все это его личное дело, его жизнь, а поэзия — это уже дело публичное. А посвящения, конечно же, есть некая граница между одним и другим, и, Бродский просто пытался эту границу защищать. Но, например, для меня, человека, для которого эта граница стирается, и личная жизнь совпадает с уже опубликованным, эта связь безусловна. Я, конечно, не занимался исследованием данного вопроса систематически, но знаю много примеров его стихов, где абсолютно ясно есть личный подтекст, скрываемый от публики. Но для человека, к которому оно обращено, эта связь очень ощутима, и для узкого круга людей, знающих об их отношениях, тоже. И когда Бродский приводит такие доводы в связи с посвящениями, то это не потому, что вообще хорошее стихотворение человеку понравилось, а потому, что там есть нечто личное: в образах, в тематике.
ZA: Но для исследователей, не посвященных в тонкости отношений Бродского, будет непросто заниматься данной темой. — Да, будет тяжело, но можно иногда находить какого-то человека, догадываться, делать выводы. Это, как и в случае с посвящениями Пушкина, все до сих пор обсуждается, есть такая теория, есть другая. Так что, конечно, очень трудно, но стоит все-таки иметь в виду, что даже если не понимаешь, почему данное посвящение обращено именно к этому человеку и как оно связано с текстом, все равно, всегда есть какая-то подспудная связь. ZA: В связи с интересом Бродского к различным видам искусства нельзя не сказать о его путешествиях, в частности, по Европе. Но все-таки главным его городом всегда оставался Петербург. В “Диалогах” с Волковым он сказал: “В Петербурге есть та загадка — он действительно влияет на твою душу, формирует ее”. А он часто в эмиграции говорил о родном городе?10
— Я думаю меньше, чем ему хотелось бы, просто потому, что уменьшилось количество людей, с которыми можно было поговорить о своем родном городе. Ведь в то время он чаще всего встречался с голландцами, американцами, англичанами, которые не были в Петербурге, и, уже, поэтому он больше говорил о своих впечатлениях о Голландии, Англии, Италии и т.д. Но с людьми, знавшими Петербург, жившими в нем — он всегда охотно беседовал, часто писал об этом городе. Присутствие Петербурга было постоянным в его жизни, особенно, если ему нравился какой-то город, то на заднем плане всегда вырисовывался его родной Питер. Та же Венеция была полуПетербургом, Амстердам был полуПетербургом, и Стокгольм был тоже полуПетербургом, и какие-то места в Нью-Йорке ему напоминали Петербург. Везде у него за образами этих городов были петербургские картины. В последнее время он очень страдал из-за того, что его родной город сильно меняется. ZA: Венеция, как известно, очень много значила для Иосифа Александровича. В этом городе заключена та же идея, что и в Петербурге — идея порядка. Недаром Бродский говорил, что “Венеция — лучшее, что на земле создано, и если и существует какая-то идея миропорядка, то Венеция — наиболее естественное, осмысленное к ней приближение”. — Венеция всегда играла огромную роль в жизни Бродского, даже тогда, когда он еще в ней не был, а рассматривал ее виды в сепиях, собранных гармошкой. Уже тогда она присутствовала в его жизни. Конечно, позже, когда он попадет в этот город, будет создан целый цикл стихотворений, посвященных Венеции, тогда же придет глубинное понимание сущности этого города. И, несмотря на то, что Петербург и Венеция -— это разные города, между ними есть огромное сходство. К тому же вот это сочетание красивого города с хорошими музеями: Петербург — город Эрмитажа, Венеция — город Академии и десяти других музеев, Амстердам — город Рейксмюсеума. Это — города, в которых улицы являются продолжением музея, что, в общем-то, было для Иосифа достаточно привлекательным моментом.
1Поэзия – как живопись. Гораций ( лат.) 2В своей книге о Бродском Верхейл пишет, что “голландская культура — прежде всего культура живописи. А русская культура в корне противоположна голландской, это — культура многословия Для голландца, когда человек говорит, реальность перестает иметь место, а для русского она перестает существовать в момент молчания. И только у Ахматовой в русской литературе особое положение. Ее поэзия порождает не столько действительность, сколько тишину. Ахматовская поэтика — скорее поэтика потенциального слова”. У Бродского мотив тишины в поэзии повторяется достаточно часто. 3Марина Павловна Басманова, подруга Бродского в шестидесятые годы, адресат его любовной лирики. 4В “Сретении” — возникает “пышное переплетение личных и внеличностных ассоциаций в связи с евангельским сюжетом Но, прежде всего это стихотворение — дань уважения Рембрандту. Зрительным поводом для написания послужила картина Рембрандта “Симеон во храме”, репродукцию, которой ему показывала Марина Басманова. 5Кейс Верхейл рассказывает о симпатии Бродского по отношению к кальвинизму и пишет о том, что “привлекательность кальвинизма для поэта Бродского связана, прежде всего, с центральным кальвинистским тезисом о непосредственной ответственности человека перед Богом”. 6Брак Жорж (1882-1963) — французский живописец, скульптор, гравер; представитель фовизма и один из основателей кубизма. Бродского могло привлечь в этом художнике предметность в его живописи, а также обращение художника в поздний период своего творчества к образу птицы, который позже развился в самостоятельную тему.
В своей книге “Танец вокруг мира” Кейс Верхейл рассказал о том, что у Бродского над секретером в ленинградской квартире висела репродукция натюрморта Ж. Брака, это говорит о том, что поэт заинтересовался художником уже в ранний период своего творчества. Е. Рейн также писал о любви Бродского к творчеству этого художника, считая что “Бродский пошел по дороге какого-то собственного кубизма”. 7В “Набережной неисцелимых” Бродский говорит о том, что “современное искусство, в лучшем случае, сводится к настоящему, которое делает его пророческим только его нищета. эта дрянь двадцатого века, цель которой показать какими самодовольными, ничтожными, неблагодарными, одномерными существами мы стали…” 8В интервью Е. Петрушанской во Флоренции в 1995 году Бродский говорил о современной музыке: “...если раньше существовал такой внятный враг в виде отечественной официальной культуры, то теперь враг повсеместен. На него натыкаешься на каждом шагу; этот грохот, грохот “попсы”. Начиная с буги-вуги, возникла совершенно иная ситуация эти музыкальные элементы как бы уходят с сознательного уровня. То есть ритм буги-вуги уже содержал в некотором роде пророчество атомной бомбы. Это полный распад всего и вся...”
9На презентации собственного бюста в Амстердаме Бродский в своей импровизированной речи о К. Виллинке сказал: “если бы я был художником, именно такое я и делал на полотне. Потому-то я и начал писать свое стихотворение это как-то совпадало, рифмовалось у меня в голове с тем, что я вижу в этом мире. Чем больше я узнавал о жизни Виллинка, тем более мне становилось ясно, что он уже прожил мою жизнь, моя теперешняя жизнь имела уже прецедент”. 10На вопрос, почему вы любите Венецию, Бродский отвечал: “она во многом похожа на мой родной город. Но главное — Венеция сама по себе так хороша, что там можно жить, не испытывая потребности в иного рода любви, в любви к женщине Венеция — вся произведение искусства, там отчетливо понимаешь, что созданное руками человека может быть намного прекраснее самого человека”. В статье “Поэт как одинокий турист” Сана Турома сделала проникновенное замечание о том, что “отношения Бродского с Венецией — это роман, глубоко личный и неповторимый”. |
 |
 |
 |
 |
knnr.ru
Иосиф Бродский о своих стихотворениях (Окончание)(Из прошлого)
В 1972 году Иосиф Бродский был вынужден покинуть Советский Союз. Запад проявил большой интерес к опальному поэту. Бродский часто давал интервью, в некоторых из них звучали автокоментарии к определенным стихотворениям.
Из фотоальбома Марианны Волковой
В озерном краюВ те времена, в стране зубных врачей,чьи дочери выписывают вещииз Лондона, чьи стиснутые клещивздымают вверх на знамени ничейЗуб Мудрости, я, прячущий во рту,развалины почище Парфенона,шпион, лазутчик, пятая колоннагнилой цивилизации - в бытупрофессор красноречия,- я жилв колледже возле главного из ПресныхОзер, куда из недорослей местныхбыл призван для вытягиванья жил.1972
«Суть в том, что это на самом деле не метафора. Это буквально, особенно с тех пор, как я приехал в Анн Арбор с российской зубоврачебной работой, если можно так выразиться. На самом деле, это не работа дантиста, это что-то противоположное. У меня были проблемы, и друзья отвели меня к врачу. Он удалил штук пять сразу, за один прием. Я даже не помню, как добрался до дому. В ту минуту, когда я упал на постель, в дверь позвонил почтальон, и это оказался счет. У меня возникло ощущение, что врач одной рукой выдергивал зубы, а другой выписывал счет. Но дело в том, что здание, в котором я преподаю, находится совсем рядом со школой дантистов, и там всякие символы и даже статуи. Современная скульптура, которая изображает развитие стоматологии. Отсюда и стихи»
Из фотоальбома Марианны Волковой
БАБОЧКАСказать, что ты мертва?Но ты жила лишь сутки.Как много грусти в шуткеТворца! едвамогу произнести"жила" — единство датырожденья и когда тыв моей горстирассыпалась, менясмущает вычестьодно из двух количествв пределах дня.1972
«Я пытался соединить две сущности: Беккета и Моцарта. Много лет назад, в России, я ухаживал за девушкой. Мы ушли с концерта, концерта Моцарта, и когда мы бродили по улицам, она сказала мне: 'Иосиф, в твоей поэзии все прекрасно' и прочее, 'но тебе никогда не осуществить в стихотворении ту легкость и при этом тяжесть, какая есть у Моцарта'. Это меня как-то озадачило. Я хорошо это запомнил и решил написать стихи о бабочке. Что ж, надеюсь, у меня получилось»
Иосиф Бродский во время Мандельштамовской конференции 1991г
Осенний вечер в скромном городке...Осенний вечер в скромном городке,гордящимся присутствием на карте(топограф был, наверное, в азартеиль с дочкою судьи накоротке).1972
«В мое время в Анн Арборе было тысяч сорок студентов и еще тысяч сто остальных. Вокруг — местечки, где живут рабочие всяких фордовских заводов, автомобильных— Детройт рядом. Ощущение скуки, которое здесь описано, действительное. Но это было и замечательно. Мне именно это и нравилось. Жизнь на самом деле скучна. В ней процент монотонного выше, чем процент экстраординарного. И в монотонности, вот в этой скуке — гораздо больше правды, хотя бы Чехова можно вспомнить. Но неважно, не в Чехове дело. Вот сейчас в Анн Арборе полно кафе, а когда я там жил, если вы хотели выпить эспрессо или капуччино, нужно было садиться в машину и ехать в Канаду, в Виндзор — только там было ближайшее кафе с эспрессо. В этой скуке есть прелесть. Когда тебя оставляют в покое, ты становишься частью пейзажа»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Роттердамский дневникДождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.Четыре дня они бомбили город,и города не стало. Городане люди и не прячутся в подъездево время ливня. Улицы, домане сходят в этих случаях с умаи, падая, не призывают к мести...1973
«Как известно, город несколько дней бомбила гитлеровская авиация, после чего Голландия капитулировала. Там один из самых моих любимых памятников — жертвам бомбардировки работы Цадкина. И потом, это родина Эразма, первого, по-моему, наиболее ответственного антисемита в европейской истории. В общем, я исполнился всяких чувств, гуляя там, и написал эти стишки. Я показал их своему голландскому приятелю, который понимает по-русски, и он засмеялся: оказывается, помимо трагедии, там был и другой момент. Голландцы говорили, что Роттердама не жалко, потому что это был самый уродливый город страны, и даже хорошо, что его разбомбили. Сейчас-то там опять уродство — коробки-коробки-коробки. И заметьте, эту мою мысль о том, что у Корбюзье есть общее с Люфтваффе, выраженную в 73-м году, почти через двадцать лет стал высказывать принц Чарльз, критикуя современных архитекторов. Он так и выразился: это хуже Люфтваффе. Они были замечательные люди — Корбюзье, Гропиус и другие, но наваляли много. Особенно все это заметно, когда приезжаешь в Роттердам из Амстердама или Лейдена»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Над восточной рекойБоясь расплескать, проношу головную больв сером свете зимнего полдня вдольоловянной реки, уносящей грязь к океану,разделившему нас с тем размахом, который глазубеждает в мелочных свойствах масс.Как заметил гном великану...1974
«Это меня Мичиганский университет на один семестр отпустил в Нью-Йорк, в Квинс-колледж. Я снимал квартиру на Upper East Side, на углу 89-й или 90-й улицы и Йорк авеню. Как раз над Ист Ривер, поэтому — «Над Восточной рекой». Почему так мало стихов о Нью-Йорке? Я думаю, он так или иначе упоминается где-то еще, обиняками. То место, в котором живешь, принимаешь за само собой разумеющееся и поэтому особенно не описываешь. А в остальные места совершаешь вроде паломничества. Нью-Йорк я ощущаю своим городом — настолько, что мне не приходит в голову что-то писать о нем. И переселяться отсюда в голову не приходит, разве что обстоятельства могут вынудить. На сегодняшний день это для меня абсолютно естественная среда. Перефразируя Александра Сергеевича, Нью-Йорк — это мой огород. Выходишь на улицу в туфлях и в халате»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Темза в ЧелсиНоябрь. Светило, поднявшееся натощак,замирает на банке соды в стекле аптеки.Ветер находит преграду во всех вещах:в трубах, в деревьях, в движущемся человеке...1974
«Описание Лондона, более или менее подробное. Это стихотворение для меня достаточно важное; то есть ничего важного, разумеется, нет, но именно с него начинается отход от стандартной, что называется, железной метрики. Здесь я начинаю немножко разваливать размер. Это, как ни странно, продиктовано не английской поэтической традицией, но французской. Я помню, что принялся читать антологию французской поэзии, и мне показалось, что можно повернуть дикцию больше к силлабике, усилить силлабический элемент. Так случилось, что это были стихи про Лондон»
Из фотоальбома Марианны Волковой
В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте,мостовая блестит, как чешуя на карпе,на столетнем каштане оплывают тугие свечи,и чугунный лес скучает по пылкой речи...Мюнхен 1975
«Точно могу сказать — 73-й год. Поездка в Германию, в Мюнхен, потому что еще когда жил в отечестве, меня в мое отсутствие выбрали в Баварскую академию des Schoene Kunst [изящных искусств — нем.]. Членом Баварской академии был в свое время Шикльгрубер [настоящая фамилия Адольфа Гитлера]. Вообще у меня отношение к Германии довольно однозначное, окрашенное войной в сильной степени. Но вот я там оказался, и имел место роман с девицей, которую я знал еще с Вены. Все это примерно и описано — в частности, венский стул»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Колыбельная Трескового МысаВосточный конец Империи погружается в ночь. Цикадыумолкают в траве газонов. Классические цитатына фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастночернеет, словно бутылка, забытая на столе.Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре,звякают клавиши Рэя Чарльза…1975
«Кейп-Код [Cape Cod — мыс на атлантическом побережье, в штате Массачусетс, известная курортная зона; дословно — «Тресковый мыс»] здесь, в общем, случайно. Стихотворение написано к 200-летию Соединенных Штатов. Мне захотелось отметить это замечательное событие, приятно было это делать. <…> А посвящение А. Б. — это Андрюшке [Андрей Басманов (р. 1967) — сын И. Б. и Марианны Басмановой, <…> Стихотворение я начал писать на Кейп-Коде, а закончил здесь, на Мортон-стрит [улица в Нью-Йорке, где Бродский жил с 1975 по 1993 г.], этажом выше, в квартире своей нынешней соседки. В Провинстауне, на Кейп-Коде, я несколько недель околачивался… Больше всего хлопот в этом стихотворении мне доставила светящаяся реклама кока-колы. Я хотел передать определенную ассоциацию — с огненными знаками, которые появились на стене во время пира Валтасара и предрекли конец его царства: «Мене, мене, текел, упарсин»… Прямого соответствия рекламному символу кока-колы по-русски нет. Я решил употребить архаично звучащее слово — «письмена», которое может означать и клинопись, и иероглифы, и вообще какие-то непонятные знаки, да? Мне кажется, образ от этого выиграл и ассоциация с древним пророчеством усилилась»
День рождения Барышникова у Штернов. 30 января 1993г Фото В Штерна
Мексиканский дивертисментГуернавакаВ саду, где м., французский протеже,Имел красавицу густой индейской крови,Сидит певец, прибывший издаля.Сад густ, как тесно набранное "ж".Летает дрозд, как тесно сросшиеся брови.Вечерний воздух звонче хрусталя...
Единственно, что, по-моему, стоит сказать об этих стихах, — это то, что темой была Мексика, не конкретно Мексика, а, как я полагаю, состояние духа, помещенного на менее благоприятный для него фон. Или я думаю, что это была тема. Я пытался использовать традиционные испанские метры. Первая часть, о Максимилиане, начинается как мадригал. Вторая, «1867» — где о Хуаресе, — сделана в размере чокло, то есть аргентинского танго.
1867.В ночном саду под гроздью зреющего мангомаксимильян танцует то, что станет танго.Тень возвращается подобьем бумеранга,температура, как под мышкой, тридцать шесть...
«Мерида», третья часть, написана размером, который в пятнадцатом веке использовал величайший испанский поэт, я думаю, всех времен — Хорхе Манрике. Это имитация его элегии на смерть отца.
МеридаКоричневый город. ВеерПальмы и черепицаСтарых построек.С кафе начиная, вечерВходит в него. СадитсяЗа пустующий столик...
И «Романсеро» — традиционная испанская вещь, эти тетраметры.
Мексиканский романсероКактус, пальма, агава.Солнце встает с востока,Улыбаясь лукаво,А приглянись -- жестоко...
Есть приближение к современным стихам в главе «К Евгению».
К ЕвгениюЯ был в Мексике, взбирался на пирамиды.Безупречные геометрические громадырассыпаны там и сям на Тегуантепекском перешейке.Хочется верить, что их воздвигли космические пришельцы,ибо обычно такие вещи делаются рабами.И перешеек усеян каменными грибами...
И классический пятистопный ямб — нормальная, обычная вещь, приводящая домой, — в заключительной энциклопедической части «Заметка для энциклопедии».
Заметка для энциклопедииПрекрасная и нищая страна.На Западе и на Востоке -- пляжидвух океанов. Посредине -- горы,леса, известняковые равниныи хижины крестьян. На Юге -- джунглис руинами великих пирамид.На Севере -- плантации, ковбои,переходящие невольно в США.Что позволяет перейти к торговле...1975В конце концов, это называется дивертисмент. Он должен иметь дело с манерами, со стилями, которые там используются. Если можно так выразиться, это дань культуре, о которой идет речь.
Из фотоальбома Марианны Волковой
Декабрь во ФлоренцииДвери вдыхают воздух и выдыхают пар; ноты не вернешься сюда, где, разбившись попарно,населенье гуляет над обмелевшим Арно,напоминая новых четвероногих. Дверихлопают, на мостовую выходят звери.Что-то вправду от леса имеется в атмосфереэтого города. Это -- красивый город,где в известном возрасте просто отводишь взор отчеловека и поднимаешь ворот...1976
«Стихотворение — дантовское в определенном смысле. То есть употребляются, так сказать, тотальные терцины. И рифмы — довольно замечательные. Я помню, когда написал, был в полном восторге от себя, от своих рифм. Не помню, в связи с чем я оказался во Флоренции. Было, действительно, холодно, сыро. Я там ходил, на что-то смотрел. Когда пишешь стихи о каком-нибудь месте, пишешь так, как будто там живешь — не знаю, ставил ли я такую задачу сознательно. Но в таком случае, если стихотворение написано, даже уехав из этого места, ты в нем продолжаешь жить. Ты это место не то что одомашниваешь, а становишься им. Мне всегда хотелось писать таким образом, будто я не изумленный путешественник, а путешественник, который волочит свои ноги сквозь. Это отвечает тому, что происходит на деле. Сначала ты бежишь в галерею Уфицци, туда-сюда, смотришь на их мэрию — на Синьорию, входишь в Casa di Dante, но главное, что происходит — ты тащишь свои кости вдоль Арно. И даже на автобус не очень-то можешь сесть, потому что не уверен, куда он тебя отвезет. И как-то такси брать неохота, потому что не такие уж большие концы. Вообще, не знаешь, что произойдет дальше, и тебе холодно»
Из фотоальбома Марианны Волковой
...и при слове "грядущее" из русского языкавыбегают черные мыши и всей оравойотгрызают от лакомого кускапамяти, что твой сыр дырявой...1976
«В какой-то мере он (образ мышы) относится к фонетике русского слова "грядущее", которое фонетически похоже на слово "мыши". Поэтому я раскручиваю его в идею, что грядущее, то есть само слово, грызет — или как бы то ни было, погружает зубы — в сыр памяти»
Иосиф Бродский среди студентов кафедры русских исседований Килского университета. Март 1978г
Сан-ПьетроТретью неделю туман не слезает с белойколокольни коричневого, захолустного городка,затерявшегося в глухонемом углуСеверной Адриатики. Электричествопродолжает в полдень гореть в таверне.Плитняк мостовой отливает желтойжареной рыбой. Оцепеневшие автомобилипропадают из виду, не заводя мотора.И вывеску не дочитать до конца. Ужене терракота и охра впитывают в себясырость, но сырость впитывает охру и терракоту...1977
«…Помню, что показывал стихотворение Томасу [Венцлова] в Париже. Вероятно, 79-й или 80-й. Сан-Пьетро — не самая фешенебельная часть Венеции, а наоборот. От Arsenale к острову Сан-Микеле, там район, куда нога туриста особенно не ныряет: всякие верфи. Но первые строчки — вид из окна гостиницы "Londra", где Чайковский написал, по-моему, свою Вторую симфонию, там даже мемориальная доска висит. И как-то я вышел из гостиницы и пошел не туда, куда обычно ходишь, то есть не к Сан-Марко. И это куда более замечательно. Видишь настоящую зимнюю жизнь в сильном тумане. Мне ужасно приятно было это описывать. Да, конечно, "в глухонемом углу Северной Адриатики" — это парафраз Умберто Саба "в углу Адриатики дикой", все правильно. Здесь вообще есть довольно много интересного. Стихотворение написано верлибром, а когда пишешь верлибром, должен быть какой-то организующий принцип. Тут — двойчатки по концам строф: либо буквальные, либо психологические. Вот: "не терракота и охра впитывает в себя сырость, но сырость впитывает охру и терракоту". Или: "в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу". Или двойчатка в виде рифмы: "чугунная кобыла Виктора-Эммануила". Это знаю я, но больше никто не знает. И такого там много внутри»
Иосиф Бродский в Мичиганском университете в 1980 году.
Стихи о зимней кампании 1980-го годаСкорость пули при низкой температуресильно зависит от свойств мишени,от стремленья согреться в мускулатуреторса, в сложных переплетеньях шеи.Камни лежат, как второе войско.Тень вжимается в суглинок поневоле.Небо -- как осыпающаяся известка.Самолет растворяется в нем наподобье моли.И пружиной из вспоротого матрасаподнимается взрыв. Брызгающая воронкой,как сбежавшая пенка, кровь, не успев впитатьсяв грунт, покрывается твердой пленкой...1980
«Год назад по телевидению показали кадры, снятые в Афганистане. По пустынной равнине ползут русские танки — и все. Но я потом больше суток подряд просто на стены лез. И не в том дело, что мне стыдно за Россию. Это я уже дважды проходил: в пятьдесят шестом году, во время венгерских событий, и в шестьдесят восьмом — после Чехословакии. Тогда к стыду примешивался страх, страх если не за себя, то за друзей. Я по опыту знал, что всякое обострение международного положения неминуемо влечет за собой закручивание гаек внутри страны. Но в Афганистане меня добило другое. Я воспринял эти танки как орудие насилия над природной стихией. Земли, по которой они шли, даже плуг никогда не касался, не то что танк. Какой-то экзистенциальный кошмар. Он до сих пор у меня перед глазами. И я задумался о солдатах, которые там воюют, — они моложе меня лет на двадцать и теоретически могли бы быть моими сыновьями…»
Из фотоальбома Марианны Волковой
ПриливВ северной части мира я отыскал приют,в ветреной части, где птицы, слетев со скал,отражаются в рыбах и, падая вниз, клюютс криком поверхность рябых зеркал...1981
«Местечко Анструтер, на северо-востоке Шотландии, возле Сент-Эндрюса, на заливчике. Я там оказался в 81-м году, если не ошибаюсь. Перед этим я прожил полгода в Американской академии в Риме, в июне срок кончился, и надо было удирать, потому что становилось чудовищно жарко. В Шотландии у меня были знакомые, а у их дядюшки ферма недалеко от этого самого Анструтера. Там я и прожил месяц в полном одиночестве, о чем и идет речь. И то, что "в северной части мира я отыскал приют" — это без иносказаний, буквально»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Римские элегииПленное красное дерево частной квартиры в Риме.Под потолком -- пыльный хрустальный остров.Жалюзи в час заката подобны рыбе,перепутавшей чешую и остов…1981
«Наиболее подлинное, что написано Гете — это "Римские элегии". Он молодым приезжает из своей монструозной ситуации в Италию и шастает по Италии, у него возникает роман с какой-то, видимо, просто путаной. Но вот тут-то он и пишет свои самые подлинные стихи. Пишет гекзаметром и рассказывает о том, как выстукивает ритм на ее позвоночнике, ведет счет слогов. Валяется с ней и сочиняет стишки — и это замечательно <…> Я решил, в 80-м году, кажется, что напишу цикл стихотворений о Риме, но не знал, как назвать. И подумал: назову «Римские элегии». Если это вызов, пусть будет вызов, но только я не знаю, кому. Это правда Рим и это правда элегии. ..»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Венецианские строфыМокрая коновязь пристани. Понурая ездоваямашет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.Скрипичные грифы гондол покачиваются, издаваявразнобой тишину...1982
«У меня была такая идея написать вид города в разное время дня. Как у Лоррена в Эрмитаже, и Пуссен этим тоже занимался: пейзаж в разное время дня или в разное время года. Ну да, и Моне с Руанским собором, но это было потом. Я прежде всего имел в виду Лоррена, потому что Венеция — это лорреновский фантастический город у водички. Я решил сделать описание Венеции утром и Венеции вечером, ночью…»
Из фотоальбома Марианны Волковой
В окрестностях АлександрииКаменный шприц впрыскивает героинв кучевой, по-зимнему рыхлый мускул.Шпион, ворошащий в помойке мусор,извлекает смятый чертеж руин…1982
«Александрия — это Вирджиния. Я действительно не случайно вынес в заголовок Александрию — там это все обыгрывается, в тексте. Клеопатра покончила самоубийством, как известно, в Александрии, поднеся к груди змею. И там в конце описывается, как подкрадывается поезд "к единственному соску столицы", что есть Капитолий.
А. Каплан, И. Бродский, А Рабинович, С Довлатов 1986
На виа ДжулиаКолокола до сих пор звонят в том городе, Теодора,будто ты не растаяла в воздухе пропеллерною снежинкойи возникаешь в сумерках, как свет в конце коридора,двигаясь в сторону площади с мраморной пиш. машинкой,и мы встаем из-за столиков!..1987
«Одна из самых красивых улиц в мире. Идет, грубо говоря, вдоль Тибра, за Палаццо Фарнезе. Но речь не столько об улице, сколько об одной девице, которая работала тогда, в 85-м, кажется, году, на Юнайтед Пресс Интернейшнл, или что-то в этом роде — Теодора. Американка с византийским именем. Если уж человек не еврей, то зачем же сразу так? Очень была хороша собой, и мне казалась отчасти похожей на М. Б. Как-то я ждал ее вечером, а она шла по Виа Джулиа, под арками, с которых свисает плющ, и ее было видно издалека, это было замечательное зрелище»
Иосиф Бродский и Геннадий Шмаков 1987
Открытка из ЛиссабонаМонументы событиям, никогда не имевшим места:Несостоявшимся кровопролитным войнам.Фразам, проглоченным в миг ареста.Помеси голого тела с хвойнымдеревом, давшей Сан-Себастьяна…1988
«»Я туда ездил на конференцию в 88-м году. Это опять-таки strictly authentic [строго соответствует действительности — англ.]. Дело в том, что Лиссабон — город с самой большой, быть может, плотностью городской скульптуры на квадратный метр. Стихотворение начинается с подлинной детали. Я помню, что шел по улице и вдруг увидел памятник неучастию Португалии в какой: то войне, то ли 14-го года, то ли в последней. Ну, и отсюда все началось. Но вообще Лиссабон — ужасно красивый город. Похож, по какому-то ощущению, на Красную Пресню, но есть места — чистый кинематограф. Ну, а рядом районы с диким уровнем преступности, где у вас что-то выдирают, срезают и так далее. Там даже как-то легче заблудиться и стать жертвой, потому что язык непохожий и трудоемкий, хотя все, как выясняется на шестой или седьмой день, говорят прилично по-английски…»
1993 Фото В. Штерна
Пчелы не улетели, всадник не ускакал. В кофейне"Яникулум" новое кодло болтает на прежней фене.Тая в стакане, лед позволяет дваждывступить в ту же самую воду, не утоляя жажды...1989
«На самом верху холма Джаниколо кофейня, у ворот Сан Панкрацио. Лучшая панорама Рима с этого холма. Надо подняться из Трастевере по Виа Гарибальди, на автобусе или такси, наверх, там такой выплеск акведука, с мраморными украшениями, с вечно, денно и нощно, льющейся водой. Оттуда — лучшая панорама Рима. А еще выше — кафе: в гастрономическом отношении интереса не представляет, но я там бывал счастлив. Совершенно верно, "пчелы" — из герба Барберини на этой арке ворот Сан Панкрацио, а "всадник" — Гарибальди из соседнего парка. Там вообще много зашифровано и завуалировано, но это неважно. Адресат была специалисткой по римскому праву»
В кафе «Санкт-Петербург» у картины Окштейна после последнего чтения 9 апреля 1995 в Бостоне. Фото Н. Шлезингера
ОблакаО, облакаБалтики летом!Лучше вас в мире этомя не видел пока.
Может, и в тойвы жизни клубитесь-- конь или витязь,реже -- святой...1989
«Написано в Стокгольме. Летом там прохладно, экологическая ниша, нет чудовищной жары американской, от которой всегда сбегаешь. Я жил в маленькой квартирке, на четвертом или пятом этаже, в довольно страшненьком домике. Из окна ничего не было видно — только облака. Когда я ложился на кровать, которая занимала большую часть комнаты, то смотрел на облака. Это у меня вообще пунктик. Началось давно, еще в родном городе: я выходил из дома, и единственное, что меня очень интересовало — облачность. Ничто другое не интересовало — я правду говорю, не рисуюсь. Облака — это наиболее событийное зрелище. Из естественных, да и вообще, из любых. Самое большое шоу. Всегда колоссальное разнообразие. Если, конечно, не затянуто все плотно. Что, действительно, в наших местах бывало нередко»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Без коментариев
Новая АнглияХотя не имеет смысла, деревья еще растут.Их можно увидеть в окне, но лучше издалека.И воздух почти скандал, ибо так раздут,что нетрудно принять Боинг за мотылька...1993
«Это год 90-91-й, описание осени. Вообще надо было бы давным-давно написать осеннюю эклогу, и какие-то части уже написаны, но времени не хватает сесть и заняться ею от начала до конца. Ужасно красивое там бабье лето... Интенсивность красок феноменальная, совершенно не отечественная… Краски таковы, что даже ночью они светятся, как лампочки. По крайней мере, таково мое ощущение, и я склонен думать, что оно вполне объективно. Но вообще это стишки по поводу абсурда существования, скорее всего»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Корнелию ДолабеллеДобрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ.Полотенце из мрамора чем обернулась слава.После нас - ни законов, ни мелких луж.Я и сам из камня и не имею праважить. Масса общего через две тыщи лет...1995
П. Вайль вспоминает, что за два дня до смерти, в телефонном разговоре Бродский сказал об этом стихотворении: «Последняя строчка довольно точно отражает то, что со мной происходит»
Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» Москва Эксмо 2002Иосиф Бродский Большая книга интервью Захаров Москва 2000Людмила Штерн «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph» Москва Издательство Независимая газета. 2001Пушкинский фонд Сочинения Иосифа Бродского Том II Санкт-Петербург MCMXCII
vittasim.livejournal.com
Иосиф Бродский: биография, фото, личная жизнь
«Какую биографию, однако, делают нашему рыжему!» — невесело пошутила Анна Ахматова в разгар судебного процесса над Иосифом Бродским. Кроме громкого суда противоречивая судьба уготовила поэту ссылку на Север и Нобелевскую премию, неполные восемь классов образования и карьеру университетского профессора, 24 года вне родной языковой среды и открытие новых возможностей русского языка.
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ЮНОСТЬ
Иосиф Бродский. Фотография: poembook.ruИосиф Бродский родился в Ленинграде в 1940 году. Спустя 42 года в интервью голландскому журналисту он так вспоминал о родном городе: «Ленинград формирует твою жизнь, твое сознание в той степени, в какой визуальные аспекты жизни могут иметь на нас влияние Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен. Такое благородное отношение к хаосу, выливающееся либо в стоицизм, либо в снобизм».
В первый год войны после блокадной зимы 1941–1942 годов мать Иосифа Мария Вольперт вывезла его в эвакуацию в Череповец, где они жили до 1944 года. Вольперт служила переводчиком в лагере для военнопленных, а отец Бродского, морской офицер и фотокорреспондент Александр Бродский, участвовал в обороне Малой земли и прорыве блокады Ленинграда. К семье он вернулся лишь в 1948 году и продолжил службу начальником фотолаборатории Центрального Военно-морского музея. Иосиф Бродский всю жизнь вспоминал прогулки по музею в детстве: «Вообще у меня по отношению к морскому флоту довольно замечательные чувства. Уж не знаю, откуда они взялись, но тут и детство, и отец, и родной город… Как вспомню Военно-морской музей, Андреевский флаг — голубой крест на белом полотнище… Лучшего флага на свете вообще нет!»
Иосиф часто менял школы; не увенчалась успехом и его попытка поступить после седьмого класса в морское училище. В 1955 году он ушел из восьмого класса и устроился на завод «Арсенал» фрезеровщиком. Затем работал помощником прозектора в морге, кочегаром, фотографом. Наконец, он присоединился к группе геологов и несколько лет участвовал в экспедициях, в ходе одной из которых открыл небольшое месторождение урана на Дальнем Востоке. В это же время будущий поэт активно занимался самообразованием, увлекся литературой. Сильнейшее впечатление на него произвели стихи Евгения Баратынского и Бориса Слуцкого.
Иосиф Бродский. Фотография: yeltsin.ru
Иосиф Бродский с котом. Фотография: interesno.cc
Иосиф Бродский. Фотография: dayonline.ru
В Ленинграде о Бродском заговорили в начале 1960-х годов, когда он выступил на поэтическом турнире в ДК имени Горького. Поэт Николай Рубцов рассказывал об этом выступлении в письме:
«Конечно же, были поэты и с декадентским душком. Например, Бродский. Взявшись за ножку микрофона обеими руками и поднеся его вплотную к самому рту, он громко и картаво, покачивая головой в такт ритму стихов, читал:У каждого свой хрлам!У каждого свой грлоб!Шуму было! Одни кричат:— При чем тут поэзия?!— Долой его!Другие вопят:— Бродский, еще!»
Тогда же Бродский начал общаться с поэтом Евгением Рейном. В 1961 году Рейн представил Иосифа Анне Ахматовой. Хотя в стихах Бродского обычно замечают влияние Марины Цветаевой, с творчеством которой он впервые познакомился в начале 1960-х, именно Ахматова стала его очным критиком и учителем. Поэт Лев Лосев писал: «Фраза Ахматовой «Вы сами не понимаете, что вы написали!» после чтения «Большой элегии Джону Донну» вошла в персональный миф Бродского как момент инициации».
СУД И МИРОВАЯ СЛАВА
В 1963 году после выступления на пленуме ЦК КПСС первого секретаря ЦК Никиты Хрущева среди молодежи начали искоренять «лежебок, нравственных калек и нытиков», пишущих на «птичьем жаргоне бездельников и недоучек». Мишенью стал и Иосиф Бродский, которого к этому времени дважды задерживали правоохранительные органы: в первый раз за публикацию в рукописном журнале «Синтаксис», во второй — по доносу знакомого. Сам он не любил вспоминать о тех событиях, потому что считал: биография поэта — лишь «в его гласных и шипящих, в его метрах, рифмах и метафорах».
Иосиф Бродский. Фотография: bessmertnybarak.ru
Иосиф Бродский на вручении Нобелевской премии. Фотография: russalon.su
Иосиф Бродский со своим котом. Фотография: binokl.cc
В газете «Вечерний Ленинград» от 29 ноября 1963 года появилась статья «Окололитературный трутень», авторы которой клеймили Бродского, цитируя не его стихи и жонглируя выдуманными фактами о нем. 13 февраля 1964 года Бродского снова арестовали. Его обвинили в тунеядстве, хотя к этому времени его стихи регулярно печатались в детских журналах, издательства заказывали ему переводы. О подробностях процесса весь мир узнал благодаря московской журналистке Фриде Вигдоровой, которая присутствовала в зале суда. Записи Вигдоровой были переправлены на Запад и попали в прессу.
Судья: Чем вы занимаетесь?Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! У вас есть постоянная работа?Бродский: Я думал, что это постоянная работа.Судья: Отвечайте точно!Бродский: Я писал стихи! Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?Бродский: Я работал. Я писал стихи.Судья: Нас это не интересует...
Свидетелями защиты выступили поэт Наталья Грудинина и видные ленинградские профессора-филологи и переводчики Ефим Эткинд и Владимир Адмони. Они пытались убедить суд, что литературный труд нельзя приравнять к тунеядству, а опубликованные Бродским переводы выполнены на высоком профессиональном уровне. Свидетели обвинения не были знакомы с Бродским и его творчеством: среди них оказались завхоз, военный, рабочий-трубоукладчик, пенсионер и преподавательница марксизма-ленинизма. Представитель Союза писателей также выступил на стороне обвинения. Приговор был вынесен суровый: высылка из Ленинграда на пять лет с обязательным привлечением к труду.
Бродский поселился в деревне Норенской Архангельской области. Работал в совхозе, а в свободное время много читал, увлекся английской поэзией и стал учить английский язык. О досрочном возвращении поэта из ссылки хлопотали Фрида Вигдорова и писательница Лидия Чуковская. Письмо в его защиту подписали Дмитрий Шостакович, Самуил Маршак, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Александр Твардовский, Юрий Герман и многие другие. За Бродского вступился и «друг Советского Союза» французский философ Жан-Поль Сартр. В сентябре 1965 года Иосиф Бродский был официально освобожден.
РУССКИЙ ПОЭТ И АМЕРИКАНСКИЙ ГРАЖДАНИН
В том же году в США вышел первый сборник стихов Бродского, подготовленный без ведома автора на основе переправленных на Запад материалов самиздата. Следующая книга, «Остановка в пустыне», вышла в Нью-Йорке в 1970 году — она считается первым авторизованным изданием Бродского. После ссылки поэта зачислили в некую «профессиональную группу» при Союзе писателей, что позволило избежать дальнейших подозрений в тунеядстве. Но на родине печатали только его детские стихи, иногда давали заказы на переводы поэзии или литературную обработку дубляжа к фильмам. При этом круг иностранных славистов, журналистов и издателей, с которыми Бродский общался лично и по переписке, становился все шире. В мае 1972 года его вызвали в ОВИР и предложили покинуть страну, чтобы избежать новых преследований. Обычно оформление документов на выезд из Советского Союза занимало от полугода до года, но визу для Бродского оформили за 12 дней. 4 июня 1972 года Иосиф Бродский вылетел в Вену. В Ленинграде остались его родители, друзья, бывшая возлюбленная Марианна Басманова, которой посвящена практически вся любовная лирика Бродского, и их сын.
Иосиф Бродский с Марией Соццани. Фотография: russalon.su
Иосиф Бродский с Марией Соццани. Фотография: feel-feed.ru
Иосиф Бродский с Марией Соццани и годовалой дочерью Анной. 1994. Фотография: biography.wikireading.ru
В Вене поэта встретил американский издатель Карл Проффер. По его протекции Бродскому предложили место в Мичиганском университете. Должность называлась poet-in-residence (буквально: «поэт в присутствии») и предполагала общение со студентами в качестве приглашенного литератора. В 1977 году Бродский получил американское гражданство. При его жизни было издано пять поэтических сборников, содержавших переводы с русского на английский и стихи, написанные им по-английски. Но на Западе Бродский прославился прежде всего как автор многочисленных эссе. Сам себя он определял как «русского поэта, англоязычного эссеиста и, конечно, американского гражданина». Образцом его зрелого русскоязычного творчества стали стихотворения, вошедшие в сборники «Часть речи» (1977) и «Урания» (1987). В беседе с исследователем творчества Бродского Валентиной Полухиной поэтесса Белла Ахмадулина так объясняла феномен русскоговорящего автора в эмиграции.
В 1987 году Иосифу Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе с формулировкой «За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью». В 1991 году Бродский занял пост поэта-лауреата США — консультанта Библиотеки Конгресса и запустил программу «Американская поэзия и грамотность» по распространению среди населения дешевых томиков стихов. В 1990 году поэт женился на итальянке с русскими корнями Марии Соццани, но их счастливому союзу было отпущено всего пять с половиной лет.
В январе 1996 года Иосифа Бродского не стало. Его похоронили в одном из любимых городов — Венеции, на старинном кладбище на острове Сан-Микеле.
www.culture.ru
Колыбельная. Иосиф Бродский - ЖИВОПИСЬ и ПОЭЗИЯ
Бродский Иосиф Александрович родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Отец, Александр Иванович Бродский был военным фотокорреспондентом. Мать, Мария Моисеевна Вольперт, работала переводчицей.Начал писать стихи в восемнадцать лет. В гражданском браке с балериной Марией Кузнецовой родилась дочь Анастасия.В другом браке с художницей Мариной Басмановой родился сын Андрей. В 1972 году Бродский эмигрировал в Европу. В 1990 году Бродский женился на переводчице Марии Соццани. Умер 28 января 1996 года в Нью-Йорке. ДЕТИ:Дочь — Анастасия Иосифовна Кузнецова, дочь балерины Марии КузнецовойСын — Андрей Иосифович Басманов, сын Марины Басмановой.Дочь — Анна Александра Мария Бродская, дочь Марии Соццани Родила Тебя в пустыне Я не зря. Потому что нет в помине в ней царя. В ней искать Тебя напрасно. В ней зимой стужи больше, чем пространства в ней самой. У одних - игрушки, мячик, дом высок. У Тебя для игр ребячьих - весь песок. Привыкай, Сынок, к пустыне как к судьбе. Где б Ты ни был, жить отныне в ней Тебе. Я Тебя кормила грудью. А она приучила взгляд к безлюдью, им полна. Той звезде, на расстояньи страшном, в ней Твоего чела сиянье, знать, видней. Привыкай, Сынок, к пустыне. Под ногой, окромя нее, твердыни нет другой. В ней судьба открыта взору за версту. В ней легко узнаешь Гору по Кресту. Не людские, знать, в ней тропы! Велика и безлюдна она, чтобы шли века. Привыкай, Сынок, к пустыне, как щепоть к ветру, чувствуя, что Ты не только плоть. Привыкай жить с этой тайной: чувства те пригодятся, знать, в бескрайней пустоте. Не хужей она, чем эта: лишь длинней, и любовь к Тебе - примета места в ней. Привыкай к пустыне, милый, и к звезде, льющей свет с такою силой в ней везде, точно лампу жжет, о Сыне в поздний час вспомнив, Тот, Кто Сам в пустыне дольше нас.Tags: колыбельная
krapan-5.livejournal.com
Иосиф Бродский (24 мая 1940 — 28 января 1996). Некролог и биография
Годы жизни Иосифа Бродского:
родился 24 мая 1940, умер 28 января 1996
Эпитафия
«Со смертью всё не заканчивается».Латинская надпись на могиле И. Бродского
«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.Только с горем я чувствую солидарность.Но пока мне рот не забили глиной,Из него раздаваться будет лишь благодарность».Из стихотворения И. Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку…»
Биография
Иосиф Бродский был живым воплощением, казалось бы, всех пиков и крайностей в одной человеческой жизни. Профессор нескольких американских университетов, не закончивший даже средней школы. Лауреат Нобелевской премии, которого беспощадно травили на родине за тунеядство. Блистательный, несравненный талант, автор стихов на русском и английском языках, и притом — скромный и отзывчивый человек, который никогда не спекулировал на своём положении «обиженного властью» и не любил привлекать к себе внимание. Бродский был великим поэтом. Как несправедливо, что тревоги и страдания сократили его жизнь, возможно, лишив нас множества прекрасных стихов!
Иосиф родился в Ленинграде, в небогатой еврейской семье; рос без отца, переходил из школы в школу. С учёбой были проблемы, денег не хватало, и, не окончив 8 классов, Бродский пошёл работать на завод. Позднее он побывал в качестве рабочего в нескольких экспедициях геологов на Севере и Дальнем Востоке. Экспедиции давали возможность много читать, и Бродский жадно «проглатывал» всё, что мог достать; самостоятельно учил языки.
По возвращении в Ленинград Бродский знакомится с лучшими отечественными поэтами и литераторами — «шестидесятниками». Он начинает писать сам. В этот же период Иосиф встречает свою большую любовь, художницу Марианну Басманову, что находит отражение в цикле изумительных лирических стихотворений. Но спокойной жизни поэту было отведено лишь несколько лет: началась травля его в печати как трутня и паразита. Последовали арест, суд, разрыв с любимой… Попытка суицида и первый сердечный приступ.
За приговорённого к пяти годам ссылки Бродского просили многие, и поэту разрешили вернуться в Ленинград. С помощью Чуковского он устроился на работу переводчиком, чтобы избежать дальнейших обвинений. Но КГБ не отставало: поэтом к тому времени уже слишком интересовались иностранные организации и писатели; самиздатовские издания и неавторизованные переводы его стихов выходили в Польше, Великобритании, Италии. В конце концов поэт получил ультиматум: либо немедленный выезд из страны, либо арест, принудительное психическое обследование и т. д.
За границей Бродский, конечно, стал показательным героем; но, в отличие от многих, поэт отказывался играть на своём статусе жертвы советской власти. Он немедленно приступил к преподаванию, обучал в Мичиганском, Колумбийском, Нью-Йоркском — всего в шести значительных университетах США и Великобритании. Лекции Бродского были удивительными: он не умел преподавать в классическом смысле этого слова, но каждое занятие у него превращалось в диалог со студентами и поэтические чтения.
Казалось, жизнь налаживается. После перестройки отношение к поэту на родине резко изменилось, его звали обратно — правда, Бродский никак не мог решиться на возвращение. За границей он женился на красавице М. Соццани, итальянке с русскими корнями; у них родилась дочь. Но здоровье Бродского было окончательно подорвано. Он пережил четыре инфаркта, страдал стенокардией, очень много курил. Пятый приступ стал для поэта последним. Власти Санкт-Петербурга обращались с просьбой позволить похоронить Бродского в любимом городе, но это значило бы принять за него то решение, с которым он медлил сам. В конце концов Иосифа Бродского похоронили в Венеции, городе, который он любил почти так же, как Ленинград.
Могила Иосифа Бродского на острове Сан-Микеле в Венеции
Линия жизни
24 мая 1940 г. Дата рождения Иосифа Александровича Бродского. 1955 г. Уход из школы, начало работы фрезеровщиком на заводе «Арсенал». 1957-1958 гг. Работа в геологических экспедициях на Белом море. 1959 г., 1961 г. Работа в Восточной Сибири и Якутии. 1959 г. Знакомство с С. Довлатовым, Б. Окуджавой. 1960 г. Первое выступление на «турнире поэтов» в ДК им. Горького. 1961 г. Знакомство с А. Ахматовой. 1962 г. Первая публикация стихотворения Бродского в журнале «Костёр». 1964 г. Арест по обвинению в тунеядстве, первый сердечный приступ. Ссылка в Архангельскую обл. 1965 г. Работа переводчиком при Союзе писателей. 1967 г. Рождение сына, Андрея Басманова. 1971 г. Избрание членом Баварской академии изящных искусств. 1972 г. Лишение советского гражданства, высылка из СССР. Начало работы преподавателем в Мичиганском университете. 1977 г. Принятие американского гражданства. 1987 г. Присуждение Бродскому Нобелевской премии по литературе. 1990 г. Женитьба на Марии Соццани. 1993 г. Рождение дочери Анны. 1995 г. Получение звания почётного гражданина Санкт-Петербурга. 28 января 1996 г. Дата смерти Иосифа Бродского. 1 февраля 1996 г. Отпевание и временное захоронение Бродского. 8 февраля 1996 г. Мемориальная служба на Манхэттене. 21 июня 1997 г. Перезахоронение Бродского в Венеции.
Памятные места
1. Дом № 24 по Литейному проспекту в Санкт-Петербурге (доходный дом Мурузи), где в квартире № 28 жил Бродский в 1955-1972 гг.2. Дом № 15 по ул. Глинки в Санкт-Петербурге (дом Бенуа), где Бродский жил в 1962-1972 гг.3. Комарово, где Бродский жил в 1962-1963 гг.4. Деревня Норинская (Архангельская обл.), где Бродский жил в ссылке в 1964-1965 гг.5. Вена, куда был выслан Бродский в 1972 г.6. Мичиганский университет в Энн-Арборе, где Бродский преподавал в 1972-1980 гг.7. Епископальная приходская церковь Благодати в Бруклин Хайтс, где прошло отпевание Бродского.8. Кладбище при храме Св. Троицы, где тело Бродского пребывало до 1997 г.9. Епископальный собор Св. Иоанна Богослова на Манхэттене, где прошла мемориальная служба.10. Кладбище Сан-Микеле (Венеция), где похоронен И. Бродский.
Памятник Иосифу Бродскому в Москве, на Садовом кольце
Эпизоды жизни
В 1960 г. Бродский с другом, О. Шахматовым, подумывали захватить самолёт и сбежать за границу. Арестованный по другому вопросу О. Шахматов рассказал органам об этой задумке, и Бродский был задержан. На этот раз его быстро отпустили, но это стало плохим началом его дальнейших отношений с КГБ.
Одной из удивительнейших черт характера Бродского было его смирение. Несмотря на гонения, он считал, что ему повезло: ведь со многими обошлись гораздо хуже. И полтора года, проведённые в ссылке, как-то назвал лучшим временем в жизни.
Бродский был очень щедрым человеком. Когда его положение за рубежом упрочилось и появилась финансовая стабильность, он никогда не отказывал в денежной помощи другим. В частности, благодаря ему и М. Барышникову Р. Капланом был открыт знаменитый ресторан «Русский самовар», который стал своего рода культурным центром для эмигрантов в Нью-Йорке.
Интервью с И. Бродским о поэзии
Заветы
«Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека — всегда можно».
«Изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества — и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе. В противном случае, нравственные законы пахнут отцовским ремнем».
«Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай».
Соболезнования
«Он не первый. Он, к сожалению, единственный».Сергей Довлатов, писатель
«С первых своих шагов в поэзии Иосиф Бродский поражал такой силой подлинного лиризма, таким оригинальным и глубоким поэтическим голосом, что притягивал к себе не только сверстников, но и тех, кто был намного старше и несравненно сильнее нас».Александр Кушнер, поэт
«Человек, который однажды нашел в себе силы встать из-за парты в восьмом классе и навсегда уйти из школы; человек, который позволил себе быть зависимым только от своего дарования и ни от кого и ни от чего больше; человек с действительно редчайшим чувством свободы — такой человек не хотел и не мог себе позволить зависеть даже от собственного тела, от его недугов и немощей».Пётр Вайль, писатель
Ссылки
Страница Иосифа Бродского в «Википедии»Материал Бенгта Янгфельдта «Заметки об Иосифе Бродском» на сайте «Журнальный зал»Книга «Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии» на сайте «LiveLib.ru»Статья Валерии Новодворской об И. Бродском в журнале «Медведь»Творчество И. Бродского в библиотеке Максима Мошкова
Также может быть полезно:
epitafii.ru
Иосиф Бродский о своих стихотворениях (Окончание)
В 1972 году Иосиф Бродский был вынужден покинуть Советский Союз. Запад проявил большой интерес к опальному поэту. Бродский часто давал интервью, в некоторых из них звучали автокоментарии к определенным стихотворениям.Из фотоальбома Марианны Волковой
В озерном краюВ те времена, в стране зубных врачей,чьи дочери выписывают вещииз Лондона, чьи стиснутые клещивздымают вверх на знамени ничейЗуб Мудрости, я, прячущий во рту,развалины почище Парфенона,шпион, лазутчик, пятая колоннагнилой цивилизации - в бытупрофессор красноречия,- я жилв колледже возле главного из ПресныхОзер, куда из недорослей местныхбыл призван для вытягиванья жил.1972
«Суть в том, что это на самом деле не метафора. Это буквально, особенно с тех пор, как я приехал в Анн Арбор с российской зубоврачебной работой, если можно так выразиться. На самом деле, это не работа дантиста, это что-то противоположное. У меня были проблемы, и друзья отвели меня к врачу. Он удалил штук пять сразу, за один прием. Я даже не помню, как добрался до дому. В ту минуту, когда я упал на постель, в дверь позвонил почтальон, и это оказался счет. У меня возникло ощущение, что врач одной рукой выдергивал зубы, а другой выписывал счет. Но дело в том, что здание, в котором я преподаю, находится совсем рядом со школой дантистов, и там всякие символы и даже статуи. Современная скульптура, которая изображает развитие стоматологии. Отсюда и стихи»
Из фотоальбома Марианны Волковой
БАБОЧКАСказать, что ты мертва?Но ты жила лишь сутки.Как много грусти в шуткеТворца! едвамогу произнести"жила" — единство датырожденья и когда тыв моей горстирассыпалась, менясмущает вычестьодно из двух количествв пределах дня.1972
«Я пытался соединить две сущности: Беккета и Моцарта. Много лет назад, в России, я ухаживал за девушкой. Мы ушли с концерта, концерта Моцарта, и когда мы бродили по улицам, она сказала мне: 'Иосиф, в твоей поэзии все прекрасно' и прочее, 'но тебе никогда не осуществить в стихотворении ту легкость и при этом тяжесть, какая есть у Моцарта'. Это меня как-то озадачило. Я хорошо это запомнил и решил написать стихи о бабочке. Что ж, надеюсь, у меня получилось»
Иосиф Бродский во время Мандельштамовской конференции 1991г
Осенний вечер в скромном городке...Осенний вечер в скромном городке,гордящимся присутствием на карте(топограф был, наверное, в азартеиль с дочкою судьи накоротке).1972
«В мое время в Анн Арборе было тысяч сорок студентов и еще тысяч сто остальных. Вокруг — местечки, где живут рабочие всяких фордовских заводов, автомобильных— Детройт рядом. Ощущение скуки, которое здесь описано, действительное. Но это было и замечательно. Мне именно это и нравилось. Жизнь на самом деле скучна. В ней процент монотонного выше, чем процент экстраординарного. И в монотонности, вот в этой скуке — гораздо больше правды, хотя бы Чехова можно вспомнить. Но неважно, не в Чехове дело. Вот сейчас в Анн Арборе полно кафе, а когда я там жил, если вы хотели выпить эспрессо или капуччино, нужно было садиться в машину и ехать в Канаду, в Виндзор — только там было ближайшее кафе с эспрессо. В этой скуке есть прелесть. Когда тебя оставляют в покое, ты становишься частью пейзажа»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Роттердамский дневникДождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.Четыре дня они бомбили город,и города не стало. Городане люди и не прячутся в подъездево время ливня. Улицы, домане сходят в этих случаях с умаи, падая, не призывают к мести...1973
«Как известно, город несколько дней бомбила гитлеровская авиация, после чего Голландия капитулировала. Там один из самых моих любимых памятников — жертвам бомбардировки работы Цадкина. И потом, это родина Эразма, первого, по-моему, наиболее ответственного антисемита в европейской истории. В общем, я исполнился всяких чувств, гуляя там, и написал эти стишки. Я показал их своему голландскому приятелю, который понимает по-русски, и он засмеялся: оказывается, помимо трагедии, там был и другой момент. Голландцы говорили, что Роттердама не жалко, потому что это был самый уродливый город страны, и даже хорошо, что его разбомбили. Сейчас-то там опять уродство — коробки-коробки-коробки. И заметьте, эту мою мысль о том, что у Корбюзье есть общее с Люфтваффе, выраженную в 73-м году, почти через двадцать лет стал высказывать принц Чарльз, критикуя современных архитекторов. Он так и выразился: это хуже Люфтваффе. Они были замечательные люди — Корбюзье, Гропиус и другие, но наваляли много. Особенно все это заметно, когда приезжаешь в Роттердам из Амстердама или Лейдена»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Над восточной рекойБоясь расплескать, проношу головную больв сером свете зимнего полдня вдольоловянной реки, уносящей грязь к океану,разделившему нас с тем размахом, который глазубеждает в мелочных свойствах масс.Как заметил гном великану...1974
«Это меня Мичиганский университет на один семестр отпустил в Нью-Йорк, в Квинс-колледж. Я снимал квартиру на Upper East Side, на углу 89-й или 90-й улицы и Йорк авеню. Как раз над Ист Ривер, поэтому — «Над Восточной рекой». Почему так мало стихов о Нью-Йорке? Я думаю, он так или иначе упоминается где-то еще, обиняками. То место, в котором живешь, принимаешь за само собой разумеющееся и поэтому особенно не описываешь. А в остальные места совершаешь вроде паломничества. Нью-Йорк я ощущаю своим городом — настолько, что мне не приходит в голову что-то писать о нем. И переселяться отсюда в голову не приходит, разве что обстоятельства могут вынудить. На сегодняшний день это для меня абсолютно естественная среда. Перефразируя Александра Сергеевича, Нью-Йорк — это мой огород. Выходишь на улицу в туфлях и в халате»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Темза в ЧелсиНоябрь. Светило, поднявшееся натощак,замирает на банке соды в стекле аптеки.Ветер находит преграду во всех вещах:в трубах, в деревьях, в движущемся человеке...1974
«Описание Лондона, более или менее подробное. Это стихотворение для меня достаточно важное; то есть ничего важного, разумеется, нет, но именно с него начинается отход от стандартной, что называется, железной метрики. Здесь я начинаю немножко разваливать размер. Это, как ни странно, продиктовано не английской поэтической традицией, но французской. Я помню, что принялся читать антологию французской поэзии, и мне показалось, что можно повернуть дикцию больше к силлабике, усилить силлабический элемент. Так случилось, что это были стихи про Лондон»
Из фотоальбома Марианны Волковой
В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте,мостовая блестит, как чешуя на карпе,на столетнем каштане оплывают тугие свечи,и чугунный лес скучает по пылкой речи...Мюнхен 1975
«Точно могу сказать — 73-й год. Поездка в Германию, в Мюнхен, потому что еще когда жил в отечестве, меня в мое отсутствие выбрали в Баварскую академию des Schoene Kunst [изящных искусств — нем.]. Членом Баварской академии был в свое время Шикльгрубер [настоящая фамилия Адольфа Гитлера]. Вообще у меня отношение к Германии довольно однозначное, окрашенное войной в сильной степени. Но вот я там оказался, и имел место роман с девицей, которую я знал еще с Вены. Все это примерно и описано — в частности, венский стул»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Колыбельная Трескового МысаВосточный конец Империи погружается в ночь. Цикадыумолкают в траве газонов. Классические цитатына фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастночернеет, словно бутылка, забытая на столе.Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре,звякают клавиши Рэя Чарльза…1975
«Кейп-Код [Cape Cod — мыс на атлантическом побережье, в штате Массачусетс, известная курортная зона; дословно — «Тресковый мыс»] здесь, в общем, случайно. Стихотворение написано к 200-летию Соединенных Штатов. Мне захотелось отметить это замечательное событие, приятно было это делать. <…> А посвящение А. Б. — это Андрюшке [Андрей Басманов (р. 1967) — сын И. Б. и Марианны Басмановой, <…> Стихотворение я начал писать на Кейп-Коде, а закончил здесь, на Мортон-стрит [улица в Нью-Йорке, где Бродский жил с 1975 по 1993 г.], этажом выше, в квартире своей нынешней соседки. В Провинстауне, на Кейп-Коде, я несколько недель околачивался… Больше всего хлопот в этом стихотворении мне доставила светящаяся реклама кока-колы. Я хотел передать определенную ассоциацию — с огненными знаками, которые появились на стене во время пира Валтасара и предрекли конец его царства: «Мене, мене, текел, упарсин»… Прямого соответствия рекламному символу кока-колы по-русски нет. Я решил употребить архаично звучащее слово — «письмена», которое может означать и клинопись, и иероглифы, и вообще какие-то непонятные знаки, да? Мне кажется, образ от этого выиграл и ассоциация с древним пророчеством усилилась»
День рождения Барышникова у Штернов. 30 января 1993г Фото В Штерна
Мексиканский дивертисментГуернавакаВ саду, где м., французский протеже,Имел красавицу густой индейской крови,Сидит певец, прибывший издаля.Сад густ, как тесно набранное "ж".Летает дрозд, как тесно сросшиеся брови.Вечерний воздух звонче хрусталя...
Единственно, что, по-моему, стоит сказать об этих стихах, — это то, что темой была Мексика, не конкретно Мексика, а, как я полагаю, состояние духа, помещенного на менее благоприятный для него фон. Или я думаю, что это была тема. Я пытался использовать традиционные испанские метры. Первая часть, о Максимилиане, начинается как мадригал. Вторая, «1867» — где о Хуаресе, — сделана в размере чокло, то есть аргентинского танго.
1867.В ночном саду под гроздью зреющего мангомаксимильян танцует то, что станет танго.Тень возвращается подобьем бумеранга,температура, как под мышкой, тридцать шесть...
«Мерида», третья часть, написана размером, который в пятнадцатом веке использовал величайший испанский поэт, я думаю, всех времен — Хорхе Манрике. Это имитация его элегии на смерть отца.
МеридаКоричневый город. ВеерПальмы и черепицаСтарых построек.С кафе начиная, вечерВходит в него. СадитсяЗа пустующий столик...
И «Романсеро» — традиционная испанская вещь, эти тетраметры.
Мексиканский романсероКактус, пальма, агава.Солнце встает с востока,Улыбаясь лукаво,А приглянись -- жестоко...
Есть приближение к современным стихам в главе «К Евгению».
К ЕвгениюЯ был в Мексике, взбирался на пирамиды.Безупречные геометрические громадырассыпаны там и сям на Тегуантепекском перешейке.Хочется верить, что их воздвигли космические пришельцы,ибо обычно такие вещи делаются рабами.И перешеек усеян каменными грибами...
И классический пятистопный ямб — нормальная, обычная вещь, приводящая домой, — в заключительной энциклопедической части «Заметка для энциклопедии».
Заметка для энциклопедииПрекрасная и нищая страна.На Западе и на Востоке -- пляжидвух океанов. Посредине -- горы,леса, известняковые равниныи хижины крестьян. На Юге -- джунглис руинами великих пирамид.На Севере -- плантации, ковбои,переходящие невольно в США.Что позволяет перейти к торговле...1975В конце концов, это называется дивертисмент. Он должен иметь дело с манерами, со стилями, которые там используются. Если можно так выразиться, это дань культуре, о которой идет речь.
Из фотоальбома Марианны Волковой
Декабрь во ФлоренцииДвери вдыхают воздух и выдыхают пар; ноты не вернешься сюда, где, разбившись попарно,населенье гуляет над обмелевшим Арно,напоминая новых четвероногих. Дверихлопают, на мостовую выходят звери.Что-то вправду от леса имеется в атмосфереэтого города. Это -- красивый город,где в известном возрасте просто отводишь взор отчеловека и поднимаешь ворот...1976
«Стихотворение — дантовское в определенном смысле. То есть употребляются, так сказать, тотальные терцины. И рифмы — довольно замечательные. Я помню, когда написал, был в полном восторге от себя, от своих рифм. Не помню, в связи с чем я оказался во Флоренции. Было, действительно, холодно, сыро. Я там ходил, на что-то смотрел. Когда пишешь стихи о каком-нибудь месте, пишешь так, как будто там живешь — не знаю, ставил ли я такую задачу сознательно. Но в таком случае, если стихотворение написано, даже уехав из этого места, ты в нем продолжаешь жить. Ты это место не то что одомашниваешь, а становишься им. Мне всегда хотелось писать таким образом, будто я не изумленный путешественник, а путешественник, который волочит свои ноги сквозь. Это отвечает тому, что происходит на деле. Сначала ты бежишь в галерею Уфицци, туда-сюда, смотришь на их мэрию — на Синьорию, входишь в Casa di Dante, но главное, что происходит — ты тащишь свои кости вдоль Арно. И даже на автобус не очень-то можешь сесть, потому что не уверен, куда он тебя отвезет. И как-то такси брать неохота, потому что не такие уж большие концы. Вообще, не знаешь, что произойдет дальше, и тебе холодно»
Из фотоальбома Марианны Волковой
...и при слове "грядущее" из русского языкавыбегают черные мыши и всей оравойотгрызают от лакомого кускапамяти, что твой сыр дырявой...1976
«В какой-то мере он (образ мышы) относится к фонетике русского слова "грядущее", которое фонетически похоже на слово "мыши". Поэтому я раскручиваю его в идею, что грядущее, то есть само слово, грызет — или как бы то ни было, погружает зубы — в сыр памяти»
Иосиф Бродский среди студентов кафедры русских исседований Килского университета. Март 1978г
Сан-ПьетроТретью неделю туман не слезает с белойколокольни коричневого, захолустного городка,затерявшегося в глухонемом углуСеверной Адриатики. Электричествопродолжает в полдень гореть в таверне.Плитняк мостовой отливает желтойжареной рыбой. Оцепеневшие автомобилипропадают из виду, не заводя мотора.И вывеску не дочитать до конца. Ужене терракота и охра впитывают в себясырость, но сырость впитывает охру и терракоту...1977
«…Помню, что показывал стихотворение Томасу [Венцлова] в Париже. Вероятно, 79-й или 80-й. Сан-Пьетро — не самая фешенебельная часть Венеции, а наоборот. От Arsenale к острову Сан-Микеле, там район, куда нога туриста особенно не ныряет: всякие верфи. Но первые строчки — вид из окна гостиницы "Londra", где Чайковский написал, по-моему, свою Вторую симфонию, там даже мемориальная доска висит. И как-то я вышел из гостиницы и пошел не туда, куда обычно ходишь, то есть не к Сан-Марко. И это куда более замечательно. Видишь настоящую зимнюю жизнь в сильном тумане. Мне ужасно приятно было это описывать. Да, конечно, "в глухонемом углу Северной Адриатики" — это парафраз Умберто Саба "в углу Адриатики дикой", все правильно. Здесь вообще есть довольно много интересного. Стихотворение написано верлибром, а когда пишешь верлибром, должен быть какой-то организующий принцип. Тут — двойчатки по концам строф: либо буквальные, либо психологические. Вот: "не терракота и охра впитывает в себя сырость, но сырость впитывает охру и терракоту". Или: "в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу". Или двойчатка в виде рифмы: "чугунная кобыла Виктора-Эммануила". Это знаю я, но больше никто не знает. И такого там много внутри»
Иосиф Бродский в Мичиганском университете в 1980 году.
Стихи о зимней кампании 1980-го годаСкорость пули при низкой температуресильно зависит от свойств мишени,от стремленья согреться в мускулатуреторса, в сложных переплетеньях шеи.Камни лежат, как второе войско.Тень вжимается в суглинок поневоле.Небо -- как осыпающаяся известка.Самолет растворяется в нем наподобье моли.И пружиной из вспоротого матрасаподнимается взрыв. Брызгающая воронкой,как сбежавшая пенка, кровь, не успев впитатьсяв грунт, покрывается твердой пленкой...1980
«Год назад по телевидению показали кадры, снятые в Афганистане. По пустынной равнине ползут русские танки — и все. Но я потом больше суток подряд просто на стены лез. И не в том дело, что мне стыдно за Россию. Это я уже дважды проходил: в пятьдесят шестом году, во время венгерских событий, и в шестьдесят восьмом — после Чехословакии. Тогда к стыду примешивался страх, страх если не за себя, то за друзей. Я по опыту знал, что всякое обострение международного положения неминуемо влечет за собой закручивание гаек внутри страны. Но в Афганистане меня добило другое. Я воспринял эти танки как орудие насилия над природной стихией. Земли, по которой они шли, даже плуг никогда не касался, не то что танк. Какой-то экзистенциальный кошмар. Он до сих пор у меня перед глазами. И я задумался о солдатах, которые там воюют, — они моложе меня лет на двадцать и теоретически могли бы быть моими сыновьями…»
Из фотоальбома Марианны Волковой
ПриливВ северной части мира я отыскал приют,в ветреной части, где птицы, слетев со скал,отражаются в рыбах и, падая вниз, клюютс криком поверхность рябых зеркал...1981
«Местечко Анструтер, на северо-востоке Шотландии, возле Сент-Эндрюса, на заливчике. Я там оказался в 81-м году, если не ошибаюсь. Перед этим я прожил полгода в Американской академии в Риме, в июне срок кончился, и надо было удирать, потому что становилось чудовищно жарко. В Шотландии у меня были знакомые, а у их дядюшки ферма недалеко от этого самого Анструтера. Там я и прожил месяц в полном одиночестве, о чем и идет речь. И то, что "в северной части мира я отыскал приют" — это без иносказаний, буквально»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Римские элегииПленное красное дерево частной квартиры в Риме.Под потолком -- пыльный хрустальный остров.Жалюзи в час заката подобны рыбе,перепутавшей чешую и остов…1981
«Наиболее подлинное, что написано Гете — это "Римские элегии". Он молодым приезжает из своей монструозной ситуации в Италию и шастает по Италии, у него возникает роман с какой-то, видимо, просто путаной. Но вот тут-то он и пишет свои самые подлинные стихи. Пишет гекзаметром и рассказывает о том, как выстукивает ритм на ее позвоночнике, ведет счет слогов. Валяется с ней и сочиняет стишки — и это замечательно <…> Я решил, в 80-м году, кажется, что напишу цикл стихотворений о Риме, но не знал, как назвать. И подумал: назову «Римские элегии». Если это вызов, пусть будет вызов, но только я не знаю, кому. Это правда Рим и это правда элегии. ..»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Венецианские строфыМокрая коновязь пристани. Понурая ездоваямашет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.Скрипичные грифы гондол покачиваются, издаваявразнобой тишину...1982
«У меня была такая идея написать вид города в разное время дня. Как у Лоррена в Эрмитаже, и Пуссен этим тоже занимался: пейзаж в разное время дня или в разное время года. Ну да, и Моне с Руанским собором, но это было потом. Я прежде всего имел в виду Лоррена, потому что Венеция — это лорреновский фантастический город у водички. Я решил сделать описание Венеции утром и Венеции вечером, ночью…»
Из фотоальбома Марианны Волковой
В окрестностях АлександрииКаменный шприц впрыскивает героинв кучевой, по-зимнему рыхлый мускул.Шпион, ворошащий в помойке мусор,извлекает смятый чертеж руин…1982
«Александрия — это Вирджиния. Я действительно не случайно вынес в заголовок Александрию — там это все обыгрывается, в тексте. Клеопатра покончила самоубийством, как известно, в Александрии, поднеся к груди змею. И там в конце описывается, как подкрадывается поезд "к единственному соску столицы", что есть Капитолий.
А. Каплан, И. Бродский, А Рабинович, С Довлатов 1986
На виа ДжулиаКолокола до сих пор звонят в том городе, Теодора,будто ты не растаяла в воздухе пропеллерною снежинкойи возникаешь в сумерках, как свет в конце коридора,двигаясь в сторону площади с мраморной пиш. машинкой,и мы встаем из-за столиков!..1987
«Одна из самых красивых улиц в мире. Идет, грубо говоря, вдоль Тибра, за Палаццо Фарнезе. Но речь не столько об улице, сколько об одной девице, которая работала тогда, в 85-м, кажется, году, на Юнайтед Пресс Интернейшнл, или что-то в этом роде — Теодора. Американка с византийским именем. Если уж человек не еврей, то зачем же сразу так? Очень была хороша собой, и мне казалась отчасти похожей на М. Б. Как-то я ждал ее вечером, а она шла по Виа Джулиа, под арками, с которых свисает плющ, и ее было видно издалека, это было замечательное зрелище»
Иосиф Бродский и геннадий Шмаков 1987
Открытка из ЛиссабонаМонументы событиям, никогда не имевшим места:Несостоявшимся кровопролитным войнам.Фразам, проглоченным в миг ареста.Помеси голого тела с хвойнымдеревом, давшей Сан-Себастьяна…1988
«»Я туда ездил на конференцию в 88-м году. Это опять-таки strictly authentic [строго соответствует действительности — англ.]. Дело в том, что Лиссабон — город с самой большой, быть может, плотностью городской скульптуры на квадратный метр. Стихотворение начинается с подлинной детали. Я помню, что шел по улице и вдруг увидел памятник неучастию Португалии в какой: то войне, то ли 14-го года, то ли в последней. Ну, и отсюда все началось. Но вообще Лиссабон — ужасно красивый город. Похож, по какому-то ощущению, на Красную Пресню, но есть места — чистый кинематограф. Ну, а рядом районы с диким уровнем преступности, где у вас что-то выдирают, срезают и так далее. Там даже как-то легче заблудиться и стать жертвой, потому что язык непохожий и трудоемкий, хотя все, как выясняется на шестой или седьмой день, говорят прилично по-английски…»
1993 Фото В. Штерна
Пчелы не улетели, всадник не ускакал. В кофейне"Яникулум" новое кодло болтает на прежней фене.Тая в стакане, лед позволяет дваждывступить в ту же самую воду, не утоляя жажды...1989
«На самом верху холма Джаниколо кофейня, у ворот Сан Панкрацио. Лучшая панорама Рима с этого холма. Надо подняться из Трастевере по Виа Гарибальди, на автобусе или такси, наверх, там такой выплеск акведука, с мраморными украшениями, с вечно, денно и нощно, льющейся водой. Оттуда — лучшая панорама Рима. А еще выше — кафе: в гастрономическом отношении интереса не представляет, но я там бывал счастлив. Совершенно верно, "пчелы" — из герба Барберини на этой арке ворот Сан Панкрацио, а "всадник" — Гарибальди из соседнего парка. Там вообще много зашифровано и завуалировано, но это неважно. Адресат была специалисткой по римскому праву»
В кафе «Санкт-Петербург» у картины Окштейна после последнего чтения 9 апреля 1995 в Бостоне. Фото Н. Шлезингера
ОблакаО, облакаБалтики летом!Лучше вас в мире этомя не видел пока.
Может, и в тойвы жизни клубитесь-- конь или витязь,реже -- святой...1989
«Написано в Стокгольме. Летом там прохладно, экологическая ниша, нет чудовищной жары американской, от которой всегда сбегаешь. Я жил в маленькой квартирке, на четвертом или пятом этаже, в довольно страшненьком домике. Из окна ничего не было видно — только облака. Когда я ложился на кровать, которая занимала большую часть комнаты, то смотрел на облака. Это у меня вообще пунктик. Началось давно, еще в родном городе: я выходил из дома, и единственное, что меня очень интересовало — облачность. Ничто другое не интересовало — я правду говорю, не рисуюсь. Облака — это наиболее событийное зрелище. Из естественных, да и вообще, из любых. Самое большое шоу. Всегда колоссальное разнообразие. Если, конечно, не затянуто все плотно. Что, действительно, в наших местах бывало нередко»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Без коментариев
Новая АнглияХотя не имеет смысла, деревья еще растут.Их можно увидеть в окне, но лучше издалека.И воздух почти скандал, ибо так раздут,что нетрудно принять Боинг за мотылька...1993
«Это год 90-91-й, описание осени. Вообще надо было бы давным-давно написать осеннюю эклогу, и какие-то части уже написаны, но времени не хватает сесть и заняться ею от начала до конца. Ужасно красивое там бабье лето... Интенсивность красок феноменальная, совершенно не отечественная… Краски таковы, что даже ночью они светятся, как лампочки. По крайней мере, таково мое ощущение, и я склонен думать, что оно вполне объективно. Но вообще это стишки по поводу абсурда существования, скорее всего»
Из фотоальбома Марианны Волковой
Корнелию ДолабеллеДобрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ.Полотенце из мрамора чем обернулась слава.После нас - ни законов, ни мелких луж.Я и сам из камня и не имею праважить. Масса общего через две тыщи лет...1995
П. Вайль вспоминает, что за два дня до смерти, в телефонном разговоре Бродский сказал об этом стихотворении: «Последняя строчка довольно точно отражает то, что со мной происходит»
Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» Москва Эксмо 2002Иосиф Бродский Большая книга интервью Захаров Москва 2000Людмила Штерн «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph» Москва Издательство Независимая газета. 2001Пушкинский фонд Сочинения Иосифа Бродского Том II Санкт-Петербург MCMXCII
bellezza-storia.livejournal.com
