Музей ЧерномырдинаДжозетта Фиорони: «И сегодня, когда мне 85 лет, страсть к жизни не прошла». Джозетта фиорони картины
Феминизм и поп-арт Джозетты Фьорони, Buro 24/7
О теме гендера мы теперь говорим не только на феминистично ориентированных порталах, но и в музейных стенах. Для искусствоведов и кураторов это станет одним из главных ноу-хау на ближайшие пару лет. В то время как нью-йоркский МоМА представляет выставку послевоенных абстрактных художниц, редакторы «Википедии» активно добавляют статьи о женщинах в раздел «Искусство». И хотя имена Берты Моризо, Сони Делоне, Джорджии О'Киф, Гертруды Стайн и Пегги Гуггенхайм были известны широкому зрителю, до 70-х мы едва ли могли говорить об активной роли женщин в мире искусства.
Речь как о художницах, так и о коллекционерах: их явное присутствие на арт-орбите начинается параллельно с развитием феминизма и перформативными практиками. Понять наносящую себе раны Марину Абрамович куда проще в контексте социальных изменений и непростой биографии, к которой она то и дело привлекает внимание. Впрочем, и сегодня в списке топовых проданных работ значится только имя Яей Кусамы, которая недавно занялась строительством собственного музея.
Среди перечисленных художниц нет уже порядком забытой Джозетты Фиорони, представительницы итальянского поп-арта. Для любителей моды Фьорони известна прежде всего как художница, сотрудничавшая с Марией Грацией Кьюри еще во времена Valentino. На самом деле расцвет творчества Фьорони относится к 60-м, а представленные на новой выставке ММОМА работы отлично коррелируют с образами итальянского неореализма — черно-белыми фильмами Феллини и Антониони. В те времена Фьорони выставлялась в римской галерее La Tartaruga и дружила с современниками, придерживающимися близкого жанра, — Раушенбергом и де Кунингом, а также Саем Твомбли.
Сейчас Рим сложно назвать меккой современного искусства в широком смысле слова, а для итальянского искусства 60–70-х скорее важны близкие к минимализму участники «Арте Повера», чем искусство поп-арта. Тем не менее фигура Фьорони остается яркой и заметной — цены на Sotheby's и Christie's на ее работы в последние три года выросли в несколько раз, на нью-йоркском Frieze она возродила свой перформанс 1968 года La Spia Ottica, а выставки работ путешествуют по всему миру — наконец их можно увидеть и в Москве.
Искусство Фьорони — не про остросоциальные проблемы, а про личные переживания, среди которых зритель сталкивается с любовью, одиночеством и быстротечностью времени. Последнее художница явно ощущает: сейчас ей 85, но она продолжает следить за новаторскими идеями и трансформациями. Это можно заметить и из ее эстетики: голова Венеры с картины Боттичелли напоминает по своей манере Бэнкси, хотя относится к 1967 году. Работу того же времени «Отсюда к вечности» и вовсе можно перепутать с одним из граффити художника. Если ваши представления о поп-арте все еще ограничиваются Уорхолом и Лихтенштейном, то познакомиться с творчеством Джозетты Фьорони, безусловно, стоит.
Выставка «60-е в Риме» откроется 6 сентября в Московском музее современного искусства на Петровке.
www.buro247.ru
Джозетта Фиорони. 60-е в Риме
6 сентября 2017 — 22 октября 2017
В ММОМА открылась одна из самых ожидаемых выставок осени - ретроспектива Джозетты Фиоррони, поп-арт художницы и яркой, влиятельной личности в итальянской культуре второй половины XX века.
В 1964 году Джозетта, наряду с другими представителями римского искусства, стоявшими у истоков поп-арта, получила признание на 32 Венецианской биеннале. В дальнейшем художница, увлекающаяся литературой и театром, успешно работала в самых разных направлениях.
Расплывчатые лаконичные фигуры, серебряный цвет, женские портреты-копии фотографий, приёмы, взятые из комиксов, характеризуют стиль работ, в которых находят отражение не только знаки массовой культуры того времени, но и биография и жизненная позиция Фиорони.
Меcто проведения
ММОМА (Петровка 25)
Адрес: Москва, Петровка, 25 Время работы: пн-ср, пт-вс 12.00-20.00; чт 13.00-21.00; выходной - каждый третий понедельник месяцаГлавная выставочная площадка ММОМА, на 3 этажах которой экспонируются самые важные и интересные проекты музея: от тематических показов произведений из коллекции до привозных ретроспектив зарубежного искусства.
artifex.ru
Джозетта Фиорони: «И сегодня, когда мне 85 лет, страсть к жизни не прошла»
Джозетта Фиорони. Из книги «Другое я». Фото: Quodlibet
На протяжении долгого творческого пути Джозетта Фиорони всегда сохраняла ощущение причастности к ремеслу художника. Если хочешь чего-то добиться, это требует хороших рук, головы, фантазии, таланта. А еще удачи и упорства. Все это есть у женщины, в равной степени наделенной силой, тактом и нежностью. В ее мастерской на окраине чудесного римского квартала Трастевере можно увидеть следы прошлого, которое так и не стало прошлым. Большая фотография писателя Гоффредо Паризе (он был, как говорили в прежние времена, любовью всей ее жизни), другие фотографии, на которых Джозетта Фиорони снята вместе с лучшими деятелями римского искусства 1960-х годов. На стенах развешаны ее работы.
Каким был Рим в 1950-е годы?
В послевоенные годы Рим был городом, по-настоящему открытым всем приключениям. Благодаря своим режиссерам (Росселлини и Висконти), своим писателям (прежде всего Моравиа и Гадде), своим художникам (главный среди которых Бурри), он стал движущей силой, подталкивал к обновлению культуры. В атмосфере возрожденного интереса к искусству (хотя в то время, как на гравюре Пинелли, на Пьяцца дель Пополо еще можно было встретить стадо, безмятежно бредущее в сторону Фламинио) постепенно стали вызывать любопытство жившие в Риме американские художники. Сюда приезжали самые ищущие и талантливые: Роберт Раушенберг, Сай Твомбли, Филип Гастон, Франц Клайн, Виллем де Кунинг.
Де Кунинг был тревожным человеком и художником.
Мне он казался нежным и очаровательным. Он почти год прожил в Риме в мастерской. Говоришь, он был тревожным… Знаю, что у него были плохие отношения с женой и проблемы с алкоголем, но в глубине души он был очень мирным человеком. По-настоящему он рассердился только однажды. Мне эту историю рассказал Раушенберг. Де Кунинг наконец-то завоевал определенную известность и начал продавать свои работы. Раушенберг, который был моложе его на несколько лет, явился к нему в мастерскую, выразил свое восхищение и попросил в подарок какой-нибудь рисунок. Де Кунинг удивился, но молодой талантливый юноша ему нравился. Он выбрал рисунок и подарил. Прошло немного времени, и Раушенберг выставил картину под названием «Стертая работа де Кунинга». Он стер рисунок и написал поверх него одну из своих монохромных работ! Де Кунинг просто обалдел.
Как он отреагировал?
Он сказал, что с самого начала просьба показалась ему подозрительной и что для пущей театральности он подарил работу, которая была ему очень дорога и которую ему было жалко. Он понял, что за поступком Раушенберга скрывалось вечное желание сына убить своего отца. Но ему было неприятно, что Раушенберг сделал эту историю достоянием общественности.
Приезд Раушенберга в Италию совпал с его участием в Венецианской биеннале?
Нет, биеннале прошла чуть позже, в 1964 году. Раушенберг имел там большой успех. Ему вручили главный приз международного жюри. Это решение вызвало немало протестов, но, честно говоря, было справедливым. Я тоже выставила в итальянском павильоне одну из своих работ. Поэтому я чувствовала себя вознагражденной за труд. Для меня это был особенно удачный год, в том числе и потому, что я познакомилась с Гоффредо Паризе.
А с чего началась ваша романтическая история с Джермано Ломбарди?
С Джермано я познакомилась, когда жила в Лондоне. Он был писателем и журналистом. Наше решение жить вместе совпало с моим желанием на время переехать в Париж. Мы сняли квартиру на Рю Пренсесс. Вместе мы прожили почти семь лет. Он был очень умным, но у него имелась явная тяга к саморазрушению. Я считала, что он отлично делает свою работу, но понять его дано немногим. В это время, в конце 1950-х годов, я познакомилась с Тристаном Тцара и Полем Факкетти, у которого была галерея на Рю де Лилль. Однажды вечером вместе с Тристаном Тцара я отправилась в Café de Flore. В какое-то мгновение, когда я удобно сидела на обитом красной кожей диване, я увидела в зеркале на стене странную фигуру, которая двигалась к нам. У этого человека были седые взъерошенные волосы и очень красивые, томные глаза. Это был Альберто Джакометти. Он ненадолго присел за наш столик. Обменялся парой слов с Тцара, который по сравнению с ним показался мне таким скучным... Джакометти, как и его скульптуры, словно явился из другого мира.
Талита Гетти и Джозетта Фиорони. Фото: Элизабетта Каталано
Значит, в Париже вы вели светскую жизнь и общались с людьми искусства?
По вечерам мы с Джермано часто куда-нибудь ходили. Обычно в Petit Dome, где иногда поздно вечером появлялся Сэмюэль Беккет. Однажды он уселся за соседний столик. Горящие глаза, узкое лицо. Словно драгоценный клинок в изящных ножнах. Я заметила, что он носит красивые кожаные ботинки на босу ногу, несмотря на холод. Беккет вел себя экстравагантно, почти бесстрастно. Он не спеша выпил графинчик виски, потом встал, поклонился, словно прощаясь с нами, и удалился.
У вас была чудесная жизнь.
В ней были не только цветы и светское общество. Утром я обычно отправлялась в Синематеку, из которой выходила ближе к вечеру. Думаю, я посмотрела все важные фильмы, которые сняли к тому времени. Между прочим, как раз тогда мне пришла мысль создавать «серебряные» картины. У меня была обширная сеть знакомств среди американских художников и парижских галеристов. Я начала выставляться в конце 1959 года. В то время я думала о кино, и мне пришло в голову использовать в своих работах вместе с графитом нечто вроде серебристой живописи, что-то похожее на алюминий.
Причем тут кино?
Способ обработки пленки навел меня на мысль создавать нечто вроде негатива. Подобный прием уже применяли в фотографии. Мне и самой было не вполне ясно, чего я хочу. Я видела удивительную нежность, монотонность цвета, форм, которым предстоит исчезнуть. Я вынесла это из первых встреч с кино, начиная с фильмов братьев Люмьер. Внезапно я поняла, насколько важна рамка и неподвижность фотограммы — кадра, вырванного из движения, которое его породило. Тогда я придумала использовать серебро — цвет, который был не настоящим цветом, а поблекшим вспоминанием, впечатлением из далекого прошлого. Мысль о том, что один-единственный цвет может доминировать на целом полотне, возникла после того, как я увидела насыщенные синие картины Ива Кляйна. Именно тогда, в галерее Ирис Клер, я почувствовала, что в моем творчестве скоро совершится поворот.
В какую сторону?
Тогда я ясно ощущала, что в современном искусстве происходят глубокие, бурные изменения. Я видела, что эпоха, когда преобладало абстрактное и информальное искусство, подходит к концу. Я пыталась найти ответ, понять, каким путем идти. Монохромные работы представляли собой увлекательную попытку. Со временем у меня созрела потребность смягчить их, обогатить поверхность холста графическими знаками, фигурами, написанными серебром или выцарапанными. Фигурами детей, напоминавшими о моем собственном детстве, или лицами женщин, зачастую совсем незнакомых. В этих работах проявлялась моя потребность, противоположная тому, к чему призывали Энди Уорхол и поп-арт. То, что у них было громким, пестрым, близким рекламе, у меня оборачивалось стремлением к отсутствию, к пустоте. Я спешно переносила призраков из своей головы на холст. Как бы создавала фотослои, чтобы они рассказали нам, напомнили, какие мы на самом деле хрупкие.
Джозетта Фиорони в журнале Vogue. 1966 г. Фото: Элизабетта Каталано
Вы упомянули Уорхола. Некоторые считают, что он на вас повлиял.
Я это осознавала, я знаю, что его творчество никого не оставляло равнодушным. Но мой способ писать картины был ремесленным, привязанным к европейскому опыту. Моя живопись ничего не стремилась доказать. Я просто рассказывала. Рассказывала о том, что происходит у меня в голове или в мире вокруг. Именно так я начала использовать серебро в портретах. Уорхол тоже занимался портретами. Но он это делал, подчеркивая и усиливая мифологию знаменитости. Я замечала у него отсутствие чувства в творчестве, промышленный подход к живописи, циничное и просчитанное расположение форм. Одним словом, его искусство ни о чем не рассказывало, не имело истории, интересовалось одним только настоящим. Если кто из художников и повлиял на мой выбор, то это был не Уорхол, а Джорджо Моранди. Меня также вдохновляли произведения, вошедшие в историю искусства: Боттичелли, Карпаччо и даже Пикассо, их образы я перерабатывала, используя стирающее четкость серебро. Использование промышленных красок при воспроизведении классических образов давало невероятные результаты!
Невероятным был и поп-арт...
Честно говоря, громкое послание, которое нес поп-арт, было не таким уж и понятным. В Италии в эпоху неореализма в живописи, в эпоху анафемы, которой интеллектуалы-марксисты и коммунисты предали многие течения искусства тех лет, реакция на современные произведения зачастую сводилась к неодобрению и осуждению. Мало кто осмеливался использовать новый язык. При этом нельзя же было бездумно подражать иконам американского благополучия: Coca-Cola, Brillo и другим маркам. Некоторые художники, особенно принадлежавшие к римской школе, восприимчивые к новым тенденциям, но не утратившие критического взгляда, в итоге стали заменять эти символы на другие, не такие приевшиеся и очевидные, менее коммерческие. Как раз в это время, во второй половине 1960-х годов, я с удовольствием перешла к черно-белым изображениям. Я все сильнее осознавала, что нужно внимательно вглядеться в наше политическое прошлое, вспомнить о покорности фашизму, которая охватила большую часть нации и привела нас к трагедии. А потом взорвались бомбы на Пьяцца Фонтана, и возникло ощущение, что затаившийся фашизм поднимает голову. Я считала, что мой долг — напомнить о том, что происходило в фашистское 20-летие. Хотя в искусстве, скажем честно, долг связан с тем, что ты делаешь, а не с тем, во что веришь.
Джозетта Фиорони. Двойная свобода (деталь). 1965. Фото: MMOMA
Откуда в Риме возник такой интерес к Америке?
В начале 1970-х годов Илеана Соннабенд, жена Лео Кастелли, обладавшая деловым чутьем, перебралась в Рим. Илеана влюбилась в работы Марио Скифано и решила показать их в парижских и нью-йоркских галереях. Скифано, как обычно, вел себя уклончиво и не особенно ей помогал. В групповой тур в Америку Илеана также взяла Франко Анджели и Тано Фесту. Я, единственная женщина в этой группе художников, осталась стоять в стороне. Неподвижно.
И что произошло?
Ничего особенного, хотя надежд было много. Одним словом, молодые итальянские художники почти ничего не добились. Конечно, они выставлялись. Но американцы принимали их прохладно. Как ни парадоксально, куда сильнее увлекались Римом американские художники. Они приезжали к нам, точно не представляя, что здесь найдут. И сразу влюблялись в Рим без памяти. Особенно Сай Твомбли.
Вы с ним были близко знакомы?
Он был потрясающим — такой элегантный, с экстравагантными манерами, что я сразу же в него влюбилась. Впервые я увидела его в кафе Rosati: высокий, красивый, он ходил босиком. В том году (речь идет о 1958-м) Сай приехал в Рим после сентиментального путешествия в Марокко, которое он совершил со своим другом Раушенбергом. Оба были молоды, оба крутили романы и с мужчинами, и с женщинами. Потом Раушенберг вернулся в Америку, а Твомбли женился на Татьяне, сестре коллекционера, барона Джорджо Франкетти.
Вы всегда были солнечной женщиной.
Мне очень нравится жизнь. И сегодня, когда мне 85 лет, страсть к жизни не прошла. Мне нравится все, чем я занимаюсь дома, на улице, в мастерской. Мне нравится собака, которая жмется к ногам, нравится ваша борода, нравится, как меняется свет. Обычно старики не любят жизнь. Они даже готовы отречься от прошлого. Я же, наверное, сама себе архивариус. Я хочу сказать, что для моей работы была важна опора на память. Настолько важна, что у меня создалась неразрывная связь с прошлым, особенно с волшебным и важным для формирования личности периодом детства. Как видите, я до сих пор испытываю подростковый восторг, хотя во мне есть и темный пласт страхов и опасений. Не случайно однажды Джулиано Бриганти написал, что у меня вслед за феями приходят чудовища.
Джозетта Фиорони. Отсюда к вечности. 1969. Фото: MMOMA
Какую художественную форму приняли эти чудовища?
Более или менее документальную. Один приятель привез мне из Германии своего рода атлас извращений, созданный в 1920–1930-е годы. Меня потрясли увиденные там картинки, я такого и вообразить не могла. Поэтому в середине 1970-х я начала работать над серией портретов, основанных на этом судебно-медицинском архиве. У меня было четкое ощущение, что мои фигуры, несмотря на гротескную сухость, выражают тревогу, которая долго копилась во мне и никак не находила выхода. Речь шла не о том, чтобы показать на картинах все странности жизни, а о том, чтобы через тела трансвеститов, тех, кто занимается самоудовлетворением, кто погиб насильственной смертью, показать правду, которая противоречит нашему обыденному поведению, нашим привычным убеждениям.
По сути, у вас только одна такая серия — трагичная, выходящая за привычные рамки. Я не помню других столь же смелых выставок.
Это действительно стало своего рода пиком. Вообще-то в 1970-е годы я занималась совсем другим. Мы с Гоффредо переселились в Венето. До этого я никогда не жила в деревне. Мне все нравилось: жизнь природы, иные ритмы, чем в городе. Наш дом стоял у реки. Несколько лет я работала над маленькими рисунками, вдохновленными рассказами Гоффредо: он придумывал проказников-гномов и кобольдов. Получилась целая серия идиллических рисунков.
А каким был Гоффредо Паризе?
Невыносимым! У него это проявлялось в стремлении все пробовать и двигаться дальше. Среди моих знакомых он был самым нескучным человеком. Ему нужно было все переделать сразу, на огромной скорости. Он считал, что умрет молодым. Чувствовал себя чужим в литературной среде. Хотя очень дружил с Моравиа, Гаддой и Комиссо. А еще с Пазолини.
Джозетта Фиорони. Меланхолия. 1969. Фото: MMOMA
Каким вы запомнили Пазолини?
Среди римских литераторов Пазолини был чем-то особенным. Когда я его встречала, он всегда был при параде. Последний раз мы с Гоффредо видели его накануне нашего отъезда в Нью-Йорк. Мы решили прожить там полгода. Шел 1975 год. Так вот, мы провели вечер с Пьером Паоло. Он явно перестарался. Крашеные хной волосы, тщательно замаскированные залысины. Я обратила внимание на сапоги из крокодиловой кожи на каблуках, каблуки стучали по полу. На нем были облегающие эластичные джинсы и кожаная куртка, четко обрисовывавшая плечи. Я спросила у него, полушутя, как он натягивает такие штаны. Он объяснил: «Очень просто. Ложишься на кровать, задираешь ноги и натягиваешь. Потом задерживаешь дыхание и застегиваешь». — «Они не жмут?» — спросила я. Он ответил: «Они нравятся ребятам». А Гоффредо молча следил за нашим сюрреальным диалогом. В середине ужина Пьер Паоло встал и сказал с улыбкой: «Пойду кого-нибудь сниму». — «Смотри, не лезь на рожон», — предупредил его Гоффредо. «Это часть жизни», — ответил Пьер Паоло. Потом приподнял футболку и показал шрам: «Меня ударили отверткой. Ты бы сказал, что я лез на рожон». Его величие было в гомосексуальности. Он был им одержим, он в этом жил и умер. Я никогда не встречала людей, которые бы столь же увлеченно предавались ночным ритуалам, как Пьер Паоло. Мы с Гоффредо очень переживали, когда спустя всего несколько месяцев он умер совершенно абсурдной, насильственной смертью.
Что вы думаете о сегодняшнем искусстве?
По-моему, все смещается на Восток. Чувствам пора дать новые заповеди. На мой взгляд, Европа и Америка сейчас совершают телодвижения, которые не нужны по-настоящему, во всем ощущается страшная усталость. Но это мой мир, и я слишком стара, чтобы его изменить.
А что можете сказать об окружающем нас упадке?
Во времена упадка рождается самая удачная форма. Меня раздражают разговоры о том, что вокруг нет ничего нового, что прежде мы жили в золотом веке, а сейчас погрузились во тьму. Даже у нас на Западе, где чего только не видели и не делали, возникают жизнеспособные течения. Нужно по-прежнему испытывать страсть и верить в то, что ты делаешь.
Присутствует ли в искусстве божественное начало?
Некоторые художники не могут без этого. Мне вспоминаются русские: мощь их икон, написанных безымянными мастерами, духовность, к которой стремились Толстой и Достоевский.
А у вас какая религия?
Божественная природа. Достаточно оглянуться вокруг: она до сих пор разговаривает с нами. Спиноза все верно понял.
www.theartnewspaper.ru
Ольга Страда: «Образы Фиорони — попытка показать скрытый от глаз женский мир»
Фото: Алан Воуба
Джозетта Фиорони — одна из главных фигур в группе художников 1960-х, которых принято считать итальянскими мастерами поп-арта. Но в названии ее московской выставки фигурирует не поп-арт, а Рим 1960-х. Почему?
Джозетта Фиорони. Девушка под звездами. 1969
Да, на Венецианской биеннале 1964 года, ставшей триумфом американского поп-арта, в итальянском павильоне показали римских художников группы «Школа пьяцца дель Пополо», считавшихся итальянскими представителями поп-арта: это Франко Анджели, Пино Паскали, Марио Скифано, Тано Феста, Джозетта Фиорони и другие. Но поп-арта в его традиционном понимании в Италии не было. Конечно, в иконографии, стилистике работ художников этой группы было много от американского поп-арта, но и больше, чем у американцев, рефлексии на тему отношения к послевоенному обществу с его бумом потребления — не говоря уже о том, что за спиной итальянцев стояла и большая культурная традиция. А почему именно Рим здесь важен, тоже объяснимо: после войны он стал средоточием интеллектуальной и художественной жизни, которая концентрировалась вокруг римской галереи «Тартаруга». Ее хозяин Плинио де Мартис первым в Италии стал выставлять Виллема де Кунинга, Роберта Раушенберга, Марка Ротко, Сая Твомбли, Ива Кляйна, а также молодых итальянцев, таких уже неоспоримых сегодня величин, как Марио Скифано, Энрико Кастеллани, Пьеро Мандзони, Яннис Кунеллис. Там же в 1961 году состоялась первая персональная выставка Фиорони, а в 1968-м был показан ее имевший большой успех перформанс La Spia ottica («Оптический шпионаж»), где любой желающий мог наблюдать в глазок за действиями молодой женщины в интимном пространстве ее спальни.
И все-таки, почему для знакомства московского зрителя с этим направлением в итальянском искусстве 1960-х вы остановили свой выбор на Фиорони?
Джозетта Фиорони — знаковая для своего времени фигура с узнаваемым стилем и собственным мироощущением, к тому же единственная женщина в группе римских представителей поп-арта. Она создала свою эстетику, отличную от традиционного поп-арта, серебристо-монохромную с эффектом спонтанности. И логично, что интерес к ее творчеству не только не угасает, но и продолжает неуклонно расти как в Италии, так и в мире. В прошлом году в Коллекции Пегги Гуггенхайм в Венеции прошла очень хорошая выставка итальянского искусства 1960-х, где были работы и Фиорони. В мае ее перформанс 1974 года в римском Палаццо делле Эспозициони вновь показали на арт-ярмарке Frieze в Нью-Йорке. Его включил в свой проект для Фонда Prada в Милане и наш современник Франческо Веццоли.
Джозетта Фиорони. Ожидание. 1969
Перформанс Фиорони можно увидеть на московской выставке?
Да, он будет проходить два раза в неделю, по выходным дням, а роль ее героини там играет итальянская актриса Ирене Мускара. Если же говорить о выставке в целом, то ее кураторы Марко Менегуццо и Пьеро Машитти отобрали для показа в Москве более 50 работ, главным образом из самой знаменитой серии Argenti 1960-х годов с идеограммами из лиц, пейзажей и фигур, преимущественно женских, нанесенных на холст промышленной алюминиевой краской. Именно они принесли художнице мировую известность после показа на той исторической биеннале в Венеции в 1964 году.
В последнее время интерес к творчеству художников-женщин переживает настоящий бум. В крупнейших музеях одна за другой проходят их ретроспективы. Объясняется ли выбор Фиорони отчасти и тем, что она работает с женской темой?
Женская тема действительно центральная в творчестве Фиорони, но ее никогда не привлекал феминизм как таковой, вторая волна которого пришлась именно на 1960-е. Художница не раз подчеркивала это. Куда больше ее интересовал сентиментальный, меняющийся внутренний мир современной женщины. Ее образы — это своего рода рефлексия, попытка понять себя и через себя показать этот скрытый от посторонних глаз женский мир. Об этом и уже упомянутый перформанс Фиорони, который на московской выставке получил название «Оптический глазок». Чтобы понять женщину, посетителям предлагается заглянуть через щелку в интимный мир ее спальни — порою у тайного наблюдателя может возникнуть чувство неловкости.
Какие еще выставки при поддержке Института итальянской культуры в Москве ждать в ближайшее время?
Как и выставка Фиорони, в рамках параллельной программы Московской биеннале в музее-заповеднике «Архангельское» 19 сентября откроется выставка известной миланской художницы Кьяры Динис, двух ее монументальных инсталляций. А в Мультимедиа Арт Музее, где мы уже успели в этом году показать работы фотографа Элизабетты Каталано, а в 2016-м — итальянского минималиста Пино Пинелли, в середине сентября откроется выставка классика итальянской фотографии Марио Джакомелли — 120 снимков, тоже в рамках Московской биеннале.
И напоследок традиционный вопрос: собирается ли Институт итальянской культуры и дальше знакомить московского зрителя с итальянским искусством ХХ века и современным художниками?
Да, несомненно. К концу следующего года вместе с Музеем современной истории России мы готовим большую ретроспективу практически неизвестного российской публике Антонио Лигабуэ, замечательного художника-самоучки, работавшего в первой половине ХХ века, его называют итальянским Ван Гогом. А с Московским музеем современного искусства мы готовим ретроспективу Альберто Бурри, сопоставимую по масштабу с той, что прошла в МоМА в Нью-Йорке. Еще в планах показ итальянского искусства 1930-х годов, тоже практически белой страницы для российской публики. Над ней уже два года мы ведем активную работу с куратором из Турина Джорджиной Бартолино.
www.theartnewspaper.ru
Джозетта Фьорони. 60-е в Риме.
Открыть доступДо 22.10.2017 в Московском музее современного искусства, здание на Петровке, дом 25.
ММОМА представляет первую в России ретроспективу яркой представительницы поп-арта, итальянского художника Джозетты Фьорони.
Выставка станет Специальным гостем международной ярмарки современного искусства Cosmoscow и пройдет в рамках 7-ой Московской международной биеннале современного искусства.
Выставка «60-е в Риме» является продолжением программы Музея по осуществлению крупных международных выставочных проектов, а также результатом культурного сотрудничества между Россией и Италией.
Проект в ММОМА представит зрителю все многообразие красок и оттенков Джозетты Фьорони: от нагромождённых на плоскости фрагментов слов и ярких образов до реалистичных изображений, сделанных на основе фотографий.
«60-е в Риме» — это больше, чем десятилетие из жизни автора: художественный язык Фиорони стал своеобразным индикатором изменений в обществе, а цвет и форма в ее работах подчеркивают настроения, бытовавшие не только в Италии, но и во всем мире.
Джозетта Фьорони, будучи участником XXVIII Венецианской биеннале, стала одним из главных героев нового направления, названного впоследствии «Roman Pop Art».
Позже она начинает экспериментировать с новыми сюжетами — движимая протестными настроениями, она обращается к социально-политическим темам. Спустя несколько лет основным источником вдохновения художницы стали фотографии, отсылающие к её детству и периоду взросления, которые пришлись на эпоху фашизма в Италии.
В работах этого времени, герои которых — дети, молодые люди – политико-исторический контекст накладывается на психологические переживания в переходном возрасте — предмет неугасающего интереса художницы.
На протяжении всей своей жизни она активно использует социальную проблематику: с 1969 года Джозетта Фьорони изучает антропологию, психологию и социологию детства.
Новый этап в творчестве художницы связан с именем Гоффредо Паризе Джозетта: Фьорони отдаляется от общественных проблем и концентрируется на личной жизни, вместе с ним она переезжает из Рима в коммуну Сальгареда, расположенную на реке Пьяве.
Работая в буквальном смысле среди декораций «Сладкой жизни» Феллини и новой волны итальянского неореализма, ранние работы Фьорони испытали на себе сильное влияние той эпохи, которая захватила улицы, кафе и весь культурный мир Рима шестидесятых.
Многое из того, что вдохновляет Джозетта Фьорони, можно увидеть в фильмах Антониони, Пазолини, Феллини и Бертолуччи. В своих первых работах художник часто использовала старые фотоснимки своей семьи, вырезки из модных журналов.
Таким образом, она сумела создать собственную уникальную эстетику стиля, сочетающую в себе подчеркнутое художественное несовершенство и монохромность изображения, что отличало ее работы от привычного поп-арта.
Фьорони предлагает альтернативу всепроникающей концепции поп-арта, в которой мужской взгляд оказывался доминирующим, а женский — пассивным и подчиненным. Ее работы отражают женскую точку зрения в искусстве и не подражают никаким традиционным образам прошлого.
«60-е в Риме» — это рассказ яркой женщины, ставшей символом своего времени и свой страны. Это истории о любви и одиночестве, звездном небе и быстротечности времени, свободе и подчинении. Это настоящий «Секрет в действии», разгадать который предстоит каждому зрителю выставки.
И сегодня, в свои 85 лет, Джозетта Фьорони продолжает создавать новаторские произведения искусства и наблюдает за трансформациями, которые с возрастом происходят с ее собственным телом, используя его, как источник вдохновения.
Экстравагантный макияж, вызывающе странные аксессуары и наряды Джозетты Фьорони превращают ее саму в оригинальное произведение искусства.
Выставка «60-е в Риме» в Московском музее современного искусства представит зрителю работы, которые дают возможность увидеть вечный город глазами яркой представительницы поп-арта и музы зимней коллекции Valentino 2015 – Джозетты Фьорони.
Куратор — Марко Менегуззо
Информация (на 06.09.2017):
Московский музей современного искусства, здание на Петровке, дом 25
Адрес: улица Петровка, дом 25.
Ближайшие станции метро «Чеховская» и «Пушкинская».
Часы работы: с понедельника по воскресенье с 12:00 до 20:00, каждый четверг музей работает с 13.00 до 21.00, выходной – третий понедельник каждого месяца.
Стоимость билетов – 350 рублей, льготные категории – 150 рублей. Посещение всех зданий музея по одному билету в день приобретения – взрослые 500 рублей, льготные категории – 200 рублей.
Свободный вход в третье воскресенье каждого месяца.
cultobzor.ru
1960-е в Риме | The Art Newspaper Russia — новости искусства
Джозетта Фиорони. 1966 г. Фотография Элизабетты Каталано. Фото: MMOMA
Джозетта Фиорони (р. 1932) — живой классик. Она заявила о себе в 1960-е в Риме. В ту пору молодые интеллектуалы, поэты и художники группировались вокруг теперь уже легендарной галереи Tartaruga. Ее владелец Плинио Де Мартис был личностью выдающейся, первым в Италии выставил у себя Виллема де Кунинга, Роберта Раушенберга, открыл Сая Твомбли, собрал вокруг себя талантливую молодежь. Среди художников галереи, которых считают представителями итальянского поп-арта (Марио Скифано, Тано Феста, Франко Анджели), была и единственная женщина — Джозетта Фиорони, примкнувшая к группе после возвращения из Парижа, где она, окончив Академию художеств в Риме, провела четыре года, с 1959-го по 1963-й.
Вернулась она уже с наработанным багажом: писала полуабстракции в духе модного тогда парижского информеля, но главное, пересмотрела множество черно-белых фильмов, которые и навели ее на мысль писать серебряной краской монохромные картины, главными персонажами которых стали женщины. Именно эта «серебряная» серия, начатая в 1963 году, и стала ее фирменным знаком.
Джозетта Фиорони. «Ожидание». 1969. Фото: MMOMA
Первая персональная выставка художницы состоялась в Tartaruga в начале 1960-х, а на Венецианской биеннале 1964-го, вошедшей в историю триумфом американского поп-арта, Фиорони выступила в составе группы своих единомышленников, итальянских поп-артистов, получившей название La Piazza del Popolo — по римской площади, где они собирались. Правда, верной последовательницей американского поп-арта Фиорони, как и ее друзей, считать можно было с натяжкой. Они ведь были итальянцами, за которыми стояло великое классическое прошлое, и европейцами — не меньше, чем искусство, их интересовали современные философия и литература.
Отсюда и их дружба с литературной группой «63» (названной по году создания), куда среди прочих входили Умберто Эко и писатель Гоффредо Паризе, ставший мужем художницы. И оттуда же, из литературы, — появляющиеся в ее картинах слова и тексты, и даже идеи для работ. Так в 1970-е под впечатлением от «Морфологии волшебной сказки» Владимира Проппа появилась серия рисунков тушью «Лесные духи». «Поп-арт, конечно, повлиял на многих из нас. Мне очень нравился Энди Уорхол. Однако сейчас я понимаю, что у нас с ним мало общего. Его образы — всегда символы, знаки, меня же интересует женский мир в его сентиментальном ракурсе», — признавалась позже художница.
О «женском» и перформанс «Оптический шпионаж» (La Spia Ottica) Фиерони, проведенный в 1968 году в Tartaruga, где через замочную скважину можно было наблюдать за молодой женщиной в ее спальне. Его недавно показали в Нью-Йорке на фестивале Frieze и покажут на московской выставке, помимо 50 классических работ 1960-х Фиорони, которые привезут из разных итальянских собраний.
www.theartnewspaper.ru
Феминизм и поп-арт Джозетты Фиорони
О теме гендера мы теперь говорим не только на феминистично ориентированных порталах, но и в музейных стенах. Для искусствоведов и кураторов это станет одним из главных ноу-хау на ближайшие пару лет. В то время как нью-йоркский МоМА представляет выставку послевоенных абстрактных художниц, редакторы «Википедии» активно добавляют статьи о женщинах в раздел «Искусство». И хотя имена Берты Моризо, Сони Делоне, Джорджии О'Киф, Гертруды Стайн и Пегги Гуггенхайм были известны широкому зрителю, до 70-х мы едва ли могли говорить об активной роли женщин в мире искусства.
Речь как о художницах, так и о коллекционерах: их явное присутствие на арт-орбите начинается параллельно с развитием феминизма и перформативными практиками. Понять наносящую себе раны Марину Абрамович куда проще в контексте социальных изменений и непростой биографии, к которой она то и дело привлекает внимание. Впрочем, и сегодня в списке топовых проданных работ значится только имя Яей Кусамы, которая недавно занялась строительством собственного музея.
Среди перечисленных художниц нет уже порядком забытой Джозетты Фиорони, представительницы итальянского поп-арта. Для любителей моды Фьорони известна прежде всего как художница, сотрудничавшая с Марией Грацией Кьюри еще во времена Valentino. На самом деле расцвет творчества Фьорони относится к 60-м, а представленные на новой выставке ММОМА работы отлично коррелируют с образами итальянского неореализма — черно-белыми фильмами Феллини и Антониони. В те времена Фьорони выставлялась в римской галерее La Tartaruga и дружила с современниками, придерживающимися близкого жанра, — Раушенбергом и де Кунингом, а также Саем Твомбли.
Сейчас Рим сложно назвать меккой современного искусства в широком смысле слова, а для итальянского искусства 60–70-х скорее важны близкие к минимализму участники «Арте Повера», чем искусство поп-арта. Тем не менее фигура Фьорони остается яркой и заметной — цены на Sotheby's и Christie's на ее работы в последние три года выросли в несколько раз, на нью-йоркском Frieze она возродила свой перформанс 1968 года La Spia Ottica, а выставки работ путешествуют по всему миру — наконец их можно увидеть и в Москве.
Искусство Фьорони — не про остросоциальные проблемы, а про личные переживания, среди которых зритель сталкивается с любовью, одиночеством и быстротечностью времени. Последнее художница явно ощущает: сейчас ей 85, но она продолжает следить за новаторскими идеями и трансформациями. Это можно заметить и из ее эстетики: голова Венеры с картины Боттичелли напоминает по своей манере Бэнкси, хотя относится к 1967 году. Работу того же времени «Отсюда к вечности» и вовсе можно перепутать с одним из граффити художника. Если ваши представления о поп-арте все еще ограничиваются Уорхолом и Лихтенштейном, то познакомиться с творчеством Джозетты Фьорони, безусловно, стоит.
Выставка «60-е в Риме» откроется 6 сентября в Московском музее современного искусства на Петровке.
in-art.ru
