Музей ЧерномырдинаArt-Weekend: выставки к 100-летию русской революции. Часть 1. Картины революции 1917
Выставка «Некто 1917». Судьбы русских художников до и после революции.
Выставка «Некто 1917» в Государственной Третьяковской галерее рассматривает одну из сложнейших проблем культуры - соотношение искусства и реальности. В разных исторических ситуациях эти отношения строились по-разному, но в России революционной эпохи приобрели особый, парадоксальный характер. Что больше удивляет - сдобные купчихи Кустодиева, появившиеся в смутные, голодные времена, или же красноармейцы и Керенский на картинах Репина?
Всего на выставке представлено 147 работ из 34 музеев и частных собраний, в том числе Государственного Русского музея, Центра Помпиду, Тейт Модерн (Лондон), Тель-Авивского музея искусств и Музея Людвига. В экспозицию вошли работы Марка Шагала, Зинаиды Серебряковой, Василия Кандинского, Казимира Малевича, Ольги Розановой, Бориса Кустодиева, Михаила Нестерова, Кузьмы Петрова-Водкина и других художников, чей жизненный и творческий путь пересекался с Октябрьской революцией 1917 года.
Старуха-молочница. Борис Григорьев. 1917
Третьяковская галерея выпустила видеоролик к выставке «Некто 1917» со слоганом «Другая реальность 1917». В нем зашифрованы отсылки к ключевым произведениям выставки – к картинам Григорьева, Малевича и Шагала. Идея сюжета принадлежит Асе Вучетич, а режиссером ролика выступил Игорь Исаков.
Новая выставка в Третьяковке действительно получилась совсем не про революцию. В экспозиции нет практически ни одного произведения, которое напрямую было бы связано с событиями 1917 года. Кураторы ставят вопрос о месте искусства в переломную эпоху и предлагают отойти от стереотипов, приблизиться к пониманию важнейшего периода в жизни России.
Как русские художники встретили столь радикальные перемены в жизни страны, своей собственной жизни? Как сложились их судьбы? Что стало с ними - свидетелями эпохи перемен? Проведем небольшой экскурс по картинам художников, которые присутствуют на выставке.
Зинаида Евгеньевна Серебрякова. Карточный домик. 1919
Зинаида Серебрякова (1884−1967)
До революции. В 1900х годах Зинаида Серебрякова была уже вполне оформившимся художником со своим стилем; ее семейная жизнь была размерена и успешна. Замуж Серебрякова вышла в 1905 году — за своего троюродного брата, Бориса. У пары родилось четверо детей. Зимой жили в Петербурге, в теплое время — в Нескучном. В светских развлечениях особо не участвовали, интересы Зинаиды вращались вокруг ее детей, горячо любимого мужа и живописи.
Беление холста. Зинаида Евгеньевна Серебрякова. 1917
Революция. Когда прогремел залп «Авроры», Зинаида, улыбаясь, искренне радовалась за крестьян в имении: «Ну, Никитишна, поздравляю, теперь ты не просто крестьянка, теперь ты гражданка!» Счастье семьи оборвалось вместе с этим залпом: Борис был арестован, имение Серебряковых в Нескучном сожгли. К счастью, свои крестьяне предупредили, поэтому Серебряковы вовремя уехали в Харьков. Выпущенный на свободу Борис умер на руках жены от сыпного тифа, оставив ее в строящейся «стране народной» с четырьмя детьми.
Спящая крестьянка. Зинаида Евгеньевна Серебрякова. 1917
После революции. В Харькове Зинаида устроилась в археологический институт, делала эскизы археологических находок и изнывала от невозможности что-либо изменить. Ей нужно было кормить детей и мать. В декабре 1920 года семье удается уехать в Петроград: дети идут в школы, сама она может рисовать балерин Мариинского театра, картины Серебряковой участвуют в выставках, ей иногда заказывают портреты. Но жизнь все равно проходит на грани выживания. В надежде улучшить финансовое положение, Серебрякова уезжает в Париж и больше никогда не приедет в СССР. Следуют долгие годы жизни в разлуке с детьми.
Олонецкий дед. Борис Дмитриевич Григорьев.
Борис Григорьев (1886−1939)
До революции. Известность в России пришла к Боису григорьеву после участия в выставках объединения «Мир искусства», на которых экспонировались его рисунки, сделанные во время поездок в Париж в 1911 и 1913 гг. Эти несколько тысяч рисунков сам Григорьев называл «Intimite» («интимность», франц.).
Пара (Жиган и проститутка) Борис Дмитриевич Григорьев 1917Улица блондинок Борис Дмитриевич Григорьев 1917
Революция. В 1917−1918 годах Григорьев создает цикл «Расея», где сама тема русской деревни в послереволюционной России обнаружила в Григорьеве художника, мыслящего «глубоко и разрушительно» (А. А. Блок). Как писал историк Павел Щеголев, «проклятие прошлого он почувствовал, проклятие войны, голода, грязной отвратительной жизни он почувствовал». Все рисунки и картины маслом этого цикла выполнены в окрестностях Петрограда и Олонецкой губернии.
Лики России (из цикла «Visages de Russie»). Борис Дмитриевич Григорьев. 1921
После Революции. Григорьев пытается «втянуться» в новую жизнь: в Петрограде он вступает в Профессиональный союз художников, преподает в Строгановском училище. Однако вскоре решает удалиться от социальных потрясений и тяжестей быта — в 1919 году он уезжает вместе с семьей в Финляндию, переплыв на лодке Финский залив. После Териоки семья едет в Берлин, и больше в Россию Григорьев не возвращается. В эмиграции он много путешествует: Париж, США, Латинская Америка. Он успешен, известен, много выставляется. И тоскует по утраченной родине. «Я болею только русской судьбой, я считаю настоящей только русскую жизнь» - написал художник в 1924 году.
Ворота кладбища. Марк Захарович Шагал. 1917
Марк Шагал (1887−1985)
До революции. После нескольких лет учебы и работы в Париже Шагал добивается больших успехов. Его картины покупают, Шагал часто выставляется. В 1914 году он везет свои работы в Берлин — и публика в восторге. Оттуда едет в Витебск, родной и любимый город, на свадьбу к сестре. Следует новая встреча с возлюбленной Беллой, а 25 июля 1915 года — свадьба. Рождается малышка Ида. Шагал пишет свою Беллу — бесконечная серия любви и нежности в сотнях набросков, рисунков, картин…
Над городом. Марк Захарович Шагал. 1918
Революция. Марка Шагала поначалу вдохновила новая власть. Революция нивелировала многие болезненные до той поры моменты жизненного пути художника; это и отсутствие необходимости считаться с отвергшей его Академией искусств, и возможность забыть о социальной пропасти между дочерью ювелира и сыном приказчика, и национальный вопрос… Захваченный свежими, как тогда казалось, переменами Марк Шагал некоторое время занимал пост уполномоченного по делам искусств в Витебской губернии.
Свадьба. Венчание. Марк Захарович Шагал. 1918
После революции. К первой годовщине Октября Шагалу поручили украсить Витебск. Такого удалого граффити мир еще не видел! Шагал пробует себя на преподавательской стезе - в 1919 году он возглавляет основанную в Витебске Школу искусств. Вскоре Шагал утратил интерес к этому делу, да еще и разругался со своим другом Малевичем… После многочисленных упреков со стороны коллег в приверженности к устаревшим формам Шагал поддается на уговоры Беллы, и они уезжают - вначале в Москву, потом в Берлин; в 1923 году семья обосновалась в Париже. Здесь Шагал вновь счастлив, любим и востребован. В 1934 году Марк Шагал получил французское гражданство. Вся его дальнейшая карьера успешна.
Женщина с собачкой. Павел Варфоломеевич Кузнецов. 1908-1909
Павел Кузнецов (1878−1968)
Революцию Павел Кузнецов встретил уже состоявшимся художником с мировым именем. Перемены в жизни страны Кузнецов встретил с огромным энтузиазмом: принимал участие в оформлении революционных празднеств, работал с журналом «Путь освобождения», вел педагогическую работу, занимался множеством художественно-организационных проблем.
Натюрморт с зеркалом. Павел Варфоломеевич Кузнецов. 1917
В этот период он создает новые вариации восточных мотивов, отмеченные воздействием древнерусской живописи. После выставки в Париже, организованной Наркомпросом, он посещает Крым и Кавказ, и каждая поездка приносит новые работы, новые сюжеты - в работах Кузнецова появляются темы труда и спорта.
Мать. Павел Варфоломеевич Кузнецов. 1930
Пребывание в Армении (1930) вызвало к жизни цикл картин, воплотивших, по словам самого живописца, «коллективный пафос монументального строительства, где люди, машины, животные и природа сливаются в один мощный аккорд». При всей искренности желания откликнуться на социальный заказ, Кузнецов не мог удовлетворить ортодоксов новой идеологии: его критиковали за «эстетизм» и"формализм". Те же обвинения были адресованы другим мастерам объединения «Четыре искусства» (1924−31), членом-учредителем и председателем которого был Кузнецов.
Автопортрет с дочерью. Исаак Израилевич Бродский
Исаак Бродский (1884−1939)
До революции. Будучи художником классической школы, учеником Кириака Костанди и Ильи Репина, Исаак Бродский участвовал в выставках Академии художеств, а также Товарищества южнорусских художников, Товарищества передвижных художественных выставок. В 1917 году Бродский пишет портрет Александра Керенского, который закончит годом позже, после свержения Временного правительства.
Портрет А.Ф.Керенского. Исаак Израилевич Бродский. 1917
Революция. Бродский активно работает над портретами большевистских лидеров: Ленина, Сталина, Фрунзе, Луначарского. С годами он стал признанным мастером и классиком ленинской темы в советском искусстве.
Исаак Израилевич Бродский. В. И. Ленин на фоне Смольного
После революции. В 1926 году Корней Чуковский, собираясь написать о Репине, навестил Бродского. И вот что записал в своем дневнике: «Ах, как пышно он живёт - и как нудно! Уже в прихожей висят у него портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой - которая и служит ему мастерской - некуда деваться от «расстрела коммунистов в Баку». И самое ужасное, что таких картин у него несколько дюжин.
Аллея парка. Исаак Израилевич Бродский. 1930
Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию. Ему заказано 60 одинаковых «расстрелов» в клубы, сельсоветы и т. д., и он пишет эти картины чужими руками, ставит на них своё имя и живёт припеваючи». С 1932 года Бродский - профессор, а с 1934-го - директор Всероссийской Академии художеств в Ленинграде.
Портрет А. Ф. Керенского. Илья Ефимович Репин. 1918
И еще один портрет Александра Керенского представлен на выставке «Некто 1917» - кисти Ильи Репина. Здесь же - неожиданное полотно «Большевики» (1918). Эту картину редко доставали из запасников в советские времена.
Большевики (Красноармеец, отнимающий хлеб у ребёнка). Илья Ефимович Репин. 1918
Илья Репин (1844−1930)
До революции. Илья Репин оставил преподавательскую деятельность в Академии Художеств в 1907 году; он окончательно перебирается в имение своей жены, Натальи Нордман, в Куоккале. Здесь, в «Пенатах», Репина навещают многочисленные друзья, ученики и просто знакомые — Максим Горький, Владимир Маяковский, Сергей Шаляпин и живший по соседству Корней Чуковский. В 1914 году Наталья Норман умерла в швейцарской больнице для бедных, куда уехала, оставив семью и отказавшись от любой помощи со стороны Репина. Пережив утрату, Илья Репин поручил все хозяйственные дела сестре Вере и погрузился в написание мемуаров.
Илья Ефимович Репин. Приезд царей Иоанна и Петра Алексеевичей на Семеновский потешный двор в сопровождении свиты. 1900
Революция Репина пугала: были расстреляны его друзья, входившие в состав Временного правительства; сбережения художника в Госбанке вместе с другими частными счетами были национализированы. Имение Репина - «Пенаты» - после русско-финской войны и Тартуского мирного договора оказалось на территории Финляндии.
Не ждали. Илья Ефимович Репин. 1888
После революции опальным Репин все же не стал - более того, был объявлен классиком. Сталин снарядил делегацию для возвращения художника на родину, которую возглавлял Исаак Бродский. Уже пожилой Репин очень тосковал по России, но вернуться не решался. Художник сблизился с финскими коллегами, делал пожертвования на развитие театральной и художественной жизни. До конца своих дней Репин в СССР так и не приехал.
Петр Петрович Кончаловский. Портрет режиссера Всеволода Эмильевича Мейерхольда. 1938
На выставке «Некто 1917» экспонируются и работы Петра Кончаловского, который даже не обсуждал возможность эмиграции, и в СССР умудрялся оставаться «чистым» живописцем, избежав изображения на картинах экстаза советских рабочих от советской же действительности и обойдя портреты вождей. Защитником мастера выступал сам Луначарский, пояснявший жаждущим пролетарского кумача критикам, что Кончаловский «воспевает поэзию наших будней»…
Константин Алексеевич Коровин. Невидимый град Китеж. 1930
А вот «первый русский импрессионист» Константин Коровин эмигрировал, хотя и пытался найти себе место в революционной России. Его персональная выставка прошла в 1921 году, в 1992-м в Третьяковке был устроен ретроспективный показ, но московскую квартиру мастера «уплотнили», имение в Охотино реквизировали… Все тот же нарком просвещения Анатолий Луначарский настоятельно рекомендовал Коровину уезжать. «Вы устали от революции, я понимаю. Вам следует уехать за границу. Там будете счастливы», — так напутствовал он Константина Коровина в 1923 году.
Роберт Рафаилович Фальк. Крымский пейзаж. 1915
Художник же Роберт Фальк отважился вернуться в СССР в 1937 году, после 9 лет плодотворного творчества в Париже. Когда его спрашивали, неужели он не знал, что сейчас творится в России, Фальк отвечал: «Приблизительно знал, и даже думал, что меня могут посадить, но я хотел привезти свои работы на родину и надеялся, что они найдут свое место в музеях». Это случилось не скоро и не при его жизни, хотя судьба даровала мастеру долгий век.
Портрет Максима Горького. Валентина Михайловна Ходасевич. 1918
Здесь рассказ о жизни далеко не всех художников, чьи работы представлены на выставке. И, как ни фокусируй взгляд на общей теме, отдельные судьбы и творчество этих выдающихся личностей складываются в некий фантасмагорический калейдоскоп. Чуть поверни - и общий узор меняется самым причудливым образом.
Артемида и спящий Эндимион. Николай Константинович Калмаков. 1917
Выставка «Некто 1917» в Государственной Третьяковской галерее продлится до 14 января 2018 года.
Источник: artchive.ru
lyarder.livejournal.com
Art-Weekend: выставки к 100-летию русской революции. Часть 1
Текст: Ольга Абрамова01.03.2017 115352017-й — год 100-летия русской революции, и многие музеи, галереи и прочие арт- и не только институции как страны — виновницы «торжества», так и зарубежные — подготовили обширные программы в память о «десяти днях, которые потрясли мир». Сегодня «Артгид» расскажет о заслуживающих внимания отечественных проектах, приуроченных к этой дате. А в следующей публикации будут представлены зарубежные выставки, посвященные революции 1917 года.
Иван Владимиров. Взятие Зимнего дворца. 1917–1918. Бумага, акварель
2017 год щедр на круглые юбилеи. Полтысячелетия прошло с тех пор, как Мартин Лютер обнародовал свои 95 тезисов, 300 лет назад вышел в свет литературно-педагогический шедевр «Юности честное зерцало», по два века отмечает целая компания выдающихся деятелей культуры и искусства во главе с Айвазовским.
Русской революции всего 100, но за этот век страна пережила столько трагедий и метаморфоз, что сегодня фрустрированные граждане не уверены уже ни в чем.
Отмечали революционные годовщины по-разному. Эйфорические праздники первых лет, оформленные пионерами и амазонками авангарда, сменились фирменными сталинскими смотрами, парадами Великой Отечественной, мирными оттепельными шествиями. Времена «развитого социализма» выработали свой ритуал. «Красный день календаря», выходной, даже два, утром парад — оцепеневший маршал, стоя в парадном ЗИЛе, объезжает войска, шеренги орут: «Здрав-жел-тов-маш-сов-юз — ура-а-а-а!», — барабаны гремят, музыка играет, брусчатка Красной площади дрожит от тяжелой военной техники. Потом демонстрация — шарики, знамена, «уйди-уйди». Вечером иллюминация.
СССР закончился, и вектор сменился — Великая октябрьская социалистическая революция обернулась кровавым Октябрьским переворотом. Один день отдыха отняли, потом передвинули и переименовали сам праздник. И никаких в этот день парадов, только согласие и примирение. Сбили настройку, но иллюминация осталась, а главное, все наконец официально согласились, что есть у революции (или переворота) безусловное достижение — русский авангард, великое искусство — «великая утопия», так необыкновенно совпавшая с энтузиазмом построения нового общества.
Последнее время иллюминация у нас круглый год, авангард превратился в бренд, который пришелся везде — от рекламы до церемонии открытия Олимпийских игр, но что делать с революцией опять непонятно. «Стать выше борьбы сторон» получается не у всех. Правда, шумит вовсю выставочная оттепельная капель, любимый столичный музей совсем скоро расскажет, как, «несмотря на все противоречия периода холодной войны, художников объединяли общие ценности и задачи их искусства», а программа, которую в конце января утвердил Организационный комитет по подготовке и проведению мероприятий, связанных со 100-летием революции 1917 года в России, открывается выставкой «Державная заступница России. К 100-летию отречения от престола императора Николая II и обретения в Коломенском иконы Богоматерь державная».
Опытному посетителю выставок современного искусства очевидно, насколько бессмысленно сегодня разделение экспозиций на художественные и нехудожественные. Архивные листки, старые фотографии, неожиданные артефакты при правильном ракурсе не хуже живописных шедевров передают дух времени. Попробуем пробудить своего внутреннего концептуалиста и начнем, благословясь.
Кузьма Петров-Водкин. Смерть комиссара. 1928. Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург«Некто 1917» 28 сентября 2017 — 14 января 2018Государственная Третьяковская галерея на Крымском Валу, Москва
Большая международная выставка, подготовленная Государственной Третьяковской галереей, осторожна в оценках. Вспоминаем все и всех — и февраль, и октябрь, и борьбу художественных течений, и напряженные дискуссии, и мифотворцев, и утопистов-беспредметников, и конструкторов новой жизни. Копаемся в чувствах творцов. Революционное время переживают фигуративисты, среди которых — Михаил Нестеров, Кузьма Петров-Водкин, Борис Григорьев, Зинаида Серебрякова, и беспредметники — от Казимира Малевича и Василия Кандинского до Любови Поповой, Ивана Клюна и Александра Родченко. Фотографии и кинохроника отрезвят особенно восторженных зрителей свидетельствами реальной жизни того сурового времени. Своей живописью и скульптурой для выставки поделились Центр Помпиду, галерея Тейт, Музей Стеделейк, Музей Людвига, музеи Испании, Греции и Израиля, Государственный Русский музей и множество провинциальных музеев России.
Вера Мухина. Ветер. 1927. Бронза. Государственная Третьяковская галерея, Москва«Ветер революции. Скульптура 1918–1932 годов» 1 сентября 2017 — 14 января 2018Государственная Третьяковская галерея на Крымском Валу, Москва
Своим названием выставка обязана «Ветру» Веры Мухиной — женской фигуре, отчаянно сопротивляющейся стихии. Мухина считала ее одной из главных своих пластических удач — героиня отворачивается, защищается, но выдерживает натиск и не сгибается. Прозрачная метафора, очень близкая сердцу множества творцов и тогда, и сегодня. Мухина, признанный мастер соцреалистической скульптуры, всегда гордилась, что не состояла в партии и не лепила вождей. Теперь, когда ветер революции поутих, мухинская фигура прекрасно уживается в одном пространстве со скульптурными портретами представителей революционного движения и проектами из приснопамятного и, как подтверждают последние события, вечного живого плана «монументальной пропаганды». Среди произведений 1918–1930-го есть и те, что публика увидит впервые.
Эль Лисицкий за работой над макетом организации пространства для неосуществленной постановки театра Всеволода Мейерхольда по пьесе Сергея Третьякова «Хочу ребенка». 1928. Источник: thecharnelhouse.org«Эль Лисицкий» 17 ноября 2017 — 4 февраля 2018Еврейский музей и центр толерантностиГосударственная Третьяковская галерея на Крымском Валу, Москва
Вместе с Еврейским музеем и центром толерантности ГТГ готовит самую полную ретроспективу универсального мастера, преданного ученика Малевича, научившегося не представлять, а конструировать пространство. Мечтая о создании системы «новых взаимоотношений реального мира», он проектировал книги и выставки, небоскребы и плакаты. Эль Лисицкого можно назвать выдающимся урбанистом, и не его вина, что это слово так скомпрометировано нашей сегодняшней реальностью. Он был гениальным пропагандистом нового советского искусства за границей, и мало кого из советских авангардистов числит в своих учителях такое количество современных художников во всем мире. Экспозиция развернется сразу на двух площадках. В Еврейском музее и центре толерантности покажут самое начало, так называемый еврейский период — книжки, плакаты, фотографии. Среди 200 объектов, которые займут залы на Крымском Валу, — знаменитые проуны (проекты утверждения нового), архитектурные проекты, а также графика и живопись из крупных зарубежных коллекций.
Неизвестный автор. Демонстрация на широкой улице. 1917. Бумага, цветные карандаши. Государственный исторический музей, Москва«“Я рисую революцию!” Детский рисунок времен Великой российской революции из собрания Государственного исторического музея» 19 апреля — 19 июня 2017Государственный исторический музей, Москва
Почти две сотни рисунков, выполненных учениками московских гимназий в 1917 году, могут оказаться замечательным свидетельством времени. Тем более в окружении фотографий революционной Москвы и рассказов очевидцев.
Александр Вахрамеев. Пожар Литовского замка. 1917. Государственный Русский музей, Санкт-ПетербургВыставка рисунков Александра Вахрамеева. «Типы и сцены Петрограда 1917–1920 гг.». Из частного собрания Апрель–июль 2017Государственный исторический музей, Москва
Революционный Петроград тоже не останется без внимания. О его обитателях, быте и курьезах расскажут рисунки и акварели из серии «Типы и сцены Петрограда 1917–1921 года». Они выполнены очевидцем, выпускником Императорской академии художеств и активным участником российской художественной жизни Александром Вахрамеевым. Впервые их показали в 1927 году — сразу после смерти автора.
Владимир Ленин выступает перед войсками, отправляющимися на польский фронт. 5 мая 1920. Фото: courtesy Российский гуманитарный научный фонд«Энергия мечты. К столетию Великой русской революции 1917 года» Сентябрь 2017 — январь 2018Государственный исторический музей, Москва
Главный проект ГИМа документален и этнографичен. Но сегодня многие так плохо представляют себе события столетней давности, что фотографии, архивные редкости, кинохроника, подлинные бытовые предметы, печатные издания сами по себе достойны внимания. К тому же нам еще обещают рассказать «о революционном прорыве во всех сферах общественной жизни», ликвидации безграмотности, взлете профессионального искусства и вместе с тем о классовой вражде и государственном терроре. Ради этого можно еще раз вспомнить, как выглядел Ленин на броневике или как строились дирижабли.
Сергей Чехонин. Обложка книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». 1923«Десять дней, которые потрясли мир» Октябрь–декабрь 2017Мультимедиа Арт Музей, Москва
Ольга Свиблова и кураторы МАММ берут в соавторы Джона Рида, уверявшего в своей знаменитой книге, что он «пытался смотреть на события с точки зрения добросовестного журналиста, заинтересованного в установлении истины». Очень интересно, удастся ли команде специалистов, опираясь на фотографии, архивные документы, живопись и графику русского авангарда, к этой истине прикоснуться и объяснить сегодняшнему зрителю, что же произошло в России в октябре 1917-го, что такое пролетарская революция и диктатура пролетариата.
Иван Владимиров. На посту. 1918. Холст на картоне, масло. Собрание Владимира Руги«Революция. Первый Залп. Иван Владимиров — свидетель непростого времени» 10 февраля — 12 марта 2017Государственный центральный музей современной истории России, Москва
Бывшему Музею революции на роду написано участвовать в юбилейных торжествах. Там уже открыта выставка работ академически образованного реалиста Ивана Владимирова из собрания музея и частной коллекции Владимира Руги. Больше полусотни холстов и рисунков ценны, прежде всего, как свидетельства внимательного очевидца.
Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах. 20 января (2 февраля) 1918. Машинопись. Правка в тексте — Владимира Ленина и Николая Горбунова. Подписи — автографы: Владимира Ульянова (Ленина), Николая Подвойского, Владимира Алгасова, Владимира Трутовского, Александра Шлихтера, Проша Прошьяна, Вячеслава Менжинского, Александра Шляпникова, Григорий Петровского, Владимира Бонч-Бруевича, Николая Горбунова. Российский государственный архив социально-политической истории, Москва«1917. Код революции» 21 марта — 12 ноября 2017Государственный центральный музей современной истории России, Москва
Следом за «Первым залпом» пойдет «1917. Код революции». Шесть залов музея заполнят фотографии, аудиозаписи, подлинные вещи и редкие архивные документы, предоставленные Российским государственным архивом социально-политической истории. Ради праздника впервые покажут оригиналы рукописей, декретов советской власти, постановлений Политбюро и личных документов Ленина, в том числе касающихся его семьи, соратников и даже отношений с Инессой Арманд.
Павел Соколов-Скаля. Штурм Зимнего дворца. 1947. Холст, масло. Государственный исторический музей, Москва«Зимний дворец и Эрмитаж в 1917 году» 26 октября 2017 — 14 января 2018Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Государственный Эрмитаж решил сосредоточиться на самом себе. Имеет право — как фигурант и революционный символ. В парадных залах Зимнего дворца откроются сразу две выставки.
В Аванзале представят историю Лазарета имени наследника цесаревича Алексея — большого хирургического госпиталя для солдат и низших чинов на тысячу мест, который начал работать в октябре 1915 года. Он занимал тогда все парадные залы, кроме Георгиевского, и был закрыт через два года, сразу после Октябрьского переворота. В экспозиции не только документы, фотографии и мемориальные объекты, но и работы фирмы Фаберже.
Выставка в Николаевском зале с помощью архивных свидетельств и кинохроники расскажет об основных событиях, которые привели к Февральской революции, отречению Николая II и Октябрьскому перевороту.
Юрий Анненков. Иллюстрация к поэме Александра Блока «Двенадцать». 1918. Бумага, смешанная техника. Источник: artpoisk.info«Печать и революция. Издания 1917–1922 гг.» 26 октября 2017 — 14 января 2018Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Сотрудники научной библиотеки Эрмитажа подготовили экспозицию об издательской деятельности после революционного переворота. Почти 230 экспонатов — книги, периодика и плакаты — выпущены в 1917–1922 году издательствами всех мастей. В отдельную категорию выделены каталоги эрмитажных выставок, работы сотрудников, путеводители по коллекциям. В экспозиции много редкостей вроде агитационных плакатов 1918–1920-го, поэмы Александра Блока «Двенадцать» с иллюстрациями Юрия Анненкова и листовки об эвакуации и реэвакуации Эрмитажа в 1917–1920-м.
Неизвестный автор. Сергей Эйзенштейн на съемках фильма «Октябрь». 1927. Courtesy История России в фотографиях«Эйзенштейн. Революция в искусстве» 7 ноября 2017 — 5 марта 2018Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Агрессивно-эмоциональные кадры, смонтированные так, чтобы шокировать зрителя и вызвать запрограммированную эмоцию, — что это? Новости на центральных ТВ-каналах? Нет, конечно, — перед нами знаменитый «монтаж аттракционов», гениальное изобретение гениального режиссера, чью выставку в честь юбилея революции показывают в Главном штабе. В центре экспозиции — канонические кадры взятия Зимнего из фильма «Октябрь», снятого по заказу Октябрьской юбилейной комиссии при Президиуме ЦИК СССР в 1927 году. Чем они послужат для организаторов — образцом для создания очередного мифа или предостережением от намеренного мифотворчества, — решать зрителям. Тем более что материала для анализа предостаточно: рисунки, эскизы, фильмы и архивные документы.
Павел Филонов. Две головы. 1925. Бумага, масло. Государственный Русский музей, Санкт-ПетербургМечты о мировом расцвете Август–ноябрь 2017Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Главным героем выставки в корпусе Бенуа назначен Павел Филонов, чей поэтический гимн «Пропевень о проросли мировой» подарил ей название. О переменах, вызванных революцией, о мировом расцвете с надеждой мечтают художники разных направлений и политических интересов. В экспозиции кроме холстов и рисунков самого Филонова (Русский музей владеет самой большой в мире коллекцией его работ) — произведения Малевича, Дейнеки, Самохвалова, Вахрамеева. Для полноты впечатления стоит вспомнить, чем обернулись эти мечты и надежды для многих экспонентов.
Александр Лопухов. Арест Временного правительства. Холст, масло. 1957. Национальный музей им. Андрея Шептицкого, Львов«Штурм Зимнего» 25 октября 2017Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
И наконец, апогей, венец, кульминация празднования — 3D-проекционное шоу «Штурм Зимнего». Правда, и Ольга Свиблова обещает с мая по сентябрь показывать у себя в музее мультимедийную инсталляцию, посвященную революции, но разве за Эрмитажем угонишься? На Дворцовой площади, в восторге перед сменяющими друг друга на исторических стенах световыми картинами, зрители окончательно осмыслят уроки истории вековой давности, преодолеют все, что их разделяет и сталкивает, укрепят «ценности единства и гражданской солидарности». Особенно если перед этим им удастся поучаствовать в квесте с таким же названием. Не сообщают пока, какой материал ляжет в основу — эйзенштейновский «Октябрь» или архивная хроника и свидетельства очевидцев.
Все по Гегелю — история повторяется дважды.
artguide.com
Революция 1917 года глазами современников
Михаил Нестеров. На Руси. Душа народа. 1914–1916 годы
В Новой Третьяковке на Крымском валу до конца новогодних каникул 2018 года будет проходить выставка с интригующим названием «Некто 1917»
Юбилейные даты притягивают к себе внимание даже тех, кто живет спустя много времени после самих событий, которые имели место какое-то круглое число лет назад. Кажется, что такие события даже ближе и понятнее нам, нежели то, чему мы являемся свидетелями. В свой юбилей тот или иной исторический факт, как комета Галлея, снова проносится мимо нас, осеняя своим шлейфом. Всё это сполна относится и к Революции 1917 года, юбилей которой продолжается на протяжении всего текущего года. Наверное, неспроста в политическом пространстве этот юбилей как-то не прозвучал. Можно назвать разные причины, почему так вышло, но, наверное, главная из них – это исчерпанность революционного пафоса, его неуместность в наше время, усталость от перемен, особенно если эти перемены фундаментальны и меняют сами основы социального бытия. Поэтому 100-летие Революции 1917 года – это для нашего времени, скорее, даже не праздник, а некая мистическая дата, своего рода воспоминание о том «золотом» времени, когда – иллюзорно или нет – перед Россией, ее народом и ее искусством открывалась новая эпоха, которую можно было придумывать с чистого листа. О подобных ощущениях начавшихся тектонических перемен в истории, о предчувствии пришествия чего-то никогда прежде не бывшего, пока что совершенно непонятного и неведомого, о том, как люди искусства век назад воспринимали события 1917 года, – выставка в Новой Третьяковке на Крымском валу, которая называется «Некто 1917».
Название выставки – это строчка из произведения Велимира Хлебникова, которое называется «Взор на 1917 год». Это произведение было опубликовано в знаменитом поэтическом сборнике кубофутуристов «Пощечина общественному вкусу», который вышел в 1912 г. «Взор на 1917 год» поэтическим сочинением можно назвать только очень условно: это «стихотворение» представляет собой перечень стран и империй с указанием дат величайших исторических катастроф, которые эти государства пережили в своей истории. Например, «Рим 476» – это падение западной Римской империи в 476 г. н. э. «Византия 1453» – разгром Константинополя турками в 1453 г. и окончательное падение Византийской империи. «Россия 1237» – вторжение на Русь Батыя, которое положило начало монгольскому игу. Завершается этот перечень Хлебникова как раз надписью «Некто 1917». Принято считать, что в этой надписи – гениальное предвидение Хлебникова Революции 1917 г. в России.
Выставка поделена на тематические кластеры, которые, однако, выглядят довольно искусственно – как, впрочем, и сами неоднократно предпринимавшиеся попытки систематизировать и периодизировать эту революцию.
Открывается экспозиция подборкой картин, озаглавленной как «Мифы о народе», а конкретно – картиной Михаила Нестерова «На Руси. Душа народа». Сам художник говорил об этом своем полотне следующее: «У каждого свои “пути” к Богу <…> но все идут к тому же самому, одни только спеша, другие мешкая, одни впереди, другие позади, одни радостно, не сомневаясь, другие, серьезные, умствуя». Картина была завершена в 1916 г., поэтому в ней революция еще не присутствует как факт свершившийся. Ужасы красного террора, Гражданская война, резня в Крыму, голод – всё это еще впереди. Революция пока – это некое предчувствие, причем предчувствие какого-то очищения и обновления, когда красный цвет воспринимается как цвет пасхальный, а не цвет крови. Смысловой центр картины – почерневшая икона, которую несет народ. Для переломных моментов истории вообще характерно обращение к традиции как чему-то проверенному, выстраданному и наверняка правильному.
Кузьма Петров-Водкин. Две. 1917 год
В этом смысле симптоматично, что многие художники отображали революцию на языке религиозных символов и иконописных традиций, причем даже в таких специфических произведениях искусства, как пропагандистский плакат. Например, представленные на выставке плакаты «Заем Свободы» не просто отсылают зрителя к символизму и проблематике иконы, но буквально копируют их – Святой Георгий на коне, апостольские лики, цвета. В этой же стилистике выдержаны и картины Кузьмы Петрова-Водкина. Например, его полотно «Две» вообще читается как иконописные образы фресок Дионисия или Андрея Рублева – те же красно-розовые, синие и небесно-голубые тона. Оба лица явно контрастируют друг с другом. Композиционно эта картина повторяет его более ранние работы – «Две девушки», «Девушки на Волге». Но картина «Две», написанная в 1917 году, смотрится уже совсем по-другому. Похоже, что революционные события подтолкнули Петрова-Водкина глубже и символичнее представить своих старых персонажей. На картине «Две» изображены девушки. Одна из них – белокурая, типично европейской внешности, одетая в синюю рубаху. Другая девушка – с неуловимо монгольскими чертами лица, карими глазами, носом с горбинкой и в красной рубахе. Обе девушки как бы ведут между собой внутренний, бессловесный диалог. О чем? Не о разбуженной ли революционными событиями многонациональной России?
Кузьма Петров-Водкин. Полдень. Лето. 1917 год
Другая картина Петрова-Водкина, также написанная в 1917 году, – «Полдень. Лето». Здесь революция, да и какие бы то ни было другие политические катаклизмы не ощущаются. Это мирное сонное убежище, где всё идет своим чередом среди холмов и рощ Центральной России. Зритель смотрит на весь пейзаж слегка сверху – как будто расположившись на яблоне. Перед ним открывается зеленая даль и река – скорее всего Волга. А внизу под яблоней проходит вся человеческая жизнь. Куда-то едет бричка, кто-то колет дрова, пасутся коровы, отдыхают косцы, гуляют влюбленные, мать кормит младенца, движется погребальная процессия. Какие бы революции ни происходили, главное в человеческой жизни всегда останется неизменным.
Кузьма Петров-Водкин. 1918 год в Петрограде (Петроградская Мадонна). 1920 год
Еще одна хрестоматийная картина Петрова-Водкина – «1918 год в Петрограде». Эта «Петроградская Мадонна» недаром считается символом тех лет. Пейзаж за спиной «Мадонны» напоминает Венецию (в конце концов, Петербург ведь – Северная Венеция). В самом центре картины – и геометрическом, и смысловом – глаза женщины. Этот взгляд – один из немногих взглядов с картин того времени – как будто не только прозревает надвигающееся будущее, но и непосредственно знает о нем, и во взгляде этом – глубокая жалость.
Революция понимается и художниками, и героями их картин как нравственное преображение, как воскресение – о политике они, кажется, уже не думают. Их мироощущение напоминает героев «Коня бледного» Бориса Савинкова или стихи Сергея Есенина (достаточно посмотреть на названия его стихов времени революции – «Пришествие», «Преображение», «Иорданская голубица»).
Марк Шагал. Венчание. 1918 год
Особняком стоят картины Марка Шагала. На них – не столько подъем и ликование, сколько робкая надежда на лучшее, но вместе с тяжелым ощущением сгущающегося мрака. На картине «Венчание» две человеческие фигуры кажутся крайне уязвимыми, чувствуется, что с ними скоро случится беда. Небо затянуто тяжелыми тучами, и у ангела, соединяющего новобрачных, крылья красные, и это уже – цвет крови, а не обновления.
Василий Кандинский. Смутное. 1917 год
Другой способ восприятия революционных событий – это попытка слиться с ними в одно целое. Революция сама по себе рассматривается не как разрушение, пусть даже и необходимое, но как чистое творчество и созидание. Такой взгляд на революцию как нельзя более полно воплощен во второй картине, открывающей выставку наряду с «Душой народа» Нестерова. Это – «Смутное» Василия Кандинского. Откуда-то из глубины, из зеленой дали надвигается, врываясь в реальность, пестрый карнавал цвета, света и формы. Он агрессивно движется на зрителя и одновременно куда-то вверх. В искусстве тоже началась революция – революция против формы. Любые рамки, создающие замкнутое пространство, благотворно сказываются на том, что внутри этих рамок. Замкнутость уютна. Это касается не только архитектуры и человеческого бытия внутри нее, но и в целом искусства как такового. В спокойные эпохи искусство существует плавно и размеренно. Оно, конечно, не делает качественных рывков, но зато и не испытывает никаких деструктивных потрясений. В революционное время искусство, напротив, лишается всевозможных рамок – а следовательно, и стен, защищающих его от ветра истории.
Ольга Розанова. Композиция. Распыление цвета. 1917 годПримером такого вышедшего за рамки искусства является супрематизм. На выставке представлены работы Казимира Малевича, Ольги Розановой, Ивана Клюна. Супрематисты, пожалуй, наиболее ярко выразили художественным языком идею освобождения от каких бы то ни было рамок. Они признавали только цвет – цвет как таковой. Большинство абстрактных композиций супрематизма выполнены на белом фоне. Здесь белый цвет – и символ обновления, и знак преображения, и даже необходимое условие стерильности экспериментальной площадки принципиально нового искусства. Из фигур преобладают квадраты и прямоугольники – сакраментальные для супрематистов геометрические объекты, которые, пропитавшись духом времени, выглядят динамично, но в то же время устойчиво.
Еще один способ реакции художников на революцию – это ее игнорирование, своего рода творческий эскапизм. Не желая уходить в дремучую старину, но и не имея желания воспевать революцию, такие мастера стремились отгородиться от окружавшего их внешнего мира, становившегося всё более и более пугающим. Они уходили в пейзажную живопись и даже в эротику, но дух времени, в котором было всё меньше супрематистского оптимизма и всё больше свинца, заглядывал к ним в окна. То, чего человек долго и искренне ждет – неважно, со страхом или с надеждой, – он часто просто не может разглядеть, прочувствовать, понять, когда это что-то проходит мимо него, а понимает, что ожидаемое им событие всё же свершилось, только спустя какое-то время. С революцией произошло то же самое. Ее вполне можно было пропустить мимо себя, не заметить, но когда перед ней закрывали дверь, она неизменно появлялась в окнах – как на картине Сергея Виноградова «Алупка», где темная и неприветливая реальность заглядывает в окно домашнего уюта.
Борис Кустодиев. Масленица. 1916 год
Сюда же можно отнести и обильно представленного на выставке Бориса Кустодиева. Всё его творчество глубоко контрреволюционно по самой своей сути. Это – художник-символист, но его символы не оторваны от реальности, не перенесены в древность и не сведены к геометрическому бунту. И еще – Кустодиев ни в коем случае не бытописец. Каждый его образ преисполнен внутренней жизни и фонтанирующей жизненности. Он видит старую Россию, любит ее и, как никто другой, понимает. Достаточно посмотреть не его портрет Николая II. Так – красочно, живо и с любовью – портрет государя удался еще только Валентину Серову. Его картины не жанровые сценки из жизни купцов и не иллюстрации к пьесам Островского – это самостоятельная цельная русская метафизика. Поэтому эскапизм Кустодиева – агрессивный и наступательный. «Свадебный пир» и «Масленица» – открытый вызов новому миру, добровольный уход из мира современного художнику искусства. А иногда Кустодиев идет и на прямое противостояние новому режиму – как, например, в картине «Большевик»: красный флаг в руках центральной фигуры застилает небо, как зарево пожара, глаза ее остановившиеся, остекленевшие. Нельзя не отметить композиционного сходства с его же картиной «Москва. I. Вступление. 1905», где смерть с окровавленными руками и ногами надвигается именно из переулков, занятых восставшими, на фоне пожаров и красного флага.
Аркадий Рылов. Закат. 1917 год
Картина Аркадия Рылова «Закат», пожалуй, наиболее явственно выражает невозможность эскапизма и всю бесперспективность этой творческой стратегии. Более тревожного и тягостного пейзажа представить себе невозможно. Здесь солнце не уходит на покой, чтобы пробудиться следующим утром, – оно умирает, заливая своей кровью всю землю и низкие фиолетовые облака. Деревца на берегу озера – чахлые и пожухлые, а само озеро тоже – не то кровавое, не то огненное.
Михаил Нестеров. Философы. 1917 год
Проигнорировать революцию невозможно, можно уйти от нее в глубину веков, как Нестеров, примкнуть к ней, как супрематисты, или выступить против нее. Три этих пути мы видим на трех представленных на выставке картинах. На первой из них – полотне Нестерова «Философы» – Паввел Флоренский и Сергей Булгаков погружены в себя и в тихий, заливающий их точно изнутри свет русского христианства. Они как будто идут навстречу мальчику с картины «Душа народа». Другая картина – портрет Керенского работы Исаака Бродского. Несмотря на свою жалкую историческую роль, на портрете Керенский смотрится фундаментально. Он сам похож на революционера – облачен не то в гимнастерку, не то в ватник. Взгляд спокойный и суровый, поза уверенная. Очевидно, самим художником Керенский был воспринят как одно из значимых порождений русской революции. Наконец, третья картина – это «Большевики» Ильи Репина. Картина не оставляет сомнений в отношении Репина к Октябрьской революции и ее героям. Страшные босхианские лица, изогнутые тела, мутный сивушный колорит. Другое название картины – «Красноармеец, отнимающий хлеб у ребенка». Или, в другой трактовке, – «Солдаты Троцкого отнимают у мальчика хлеб».
Борис Григорьев. Старуха-молочница (из цикла ”Расея”). 1917 год
В числе художников, внутренне не принявших революцию, следует назвать и Леонида Чупятова. Его работа «Голова с пейзажем» 1919 года пропитана каким-то народным сатанизмом. Красное лицо, осоловелые глаза и вилы в руках – как рога. Сюда же можно отнести и цикл «Расея» Бориса Григорьева. Все лица его героев отмечены печатями алкоголизма и всевозможных пороков, злые, бездушные – одним словом, изуродованные революцией. Сам Борис Григорьев в 1919 году вместе с семьей бежал из революционной России, переплыв на лодке Финский залив.
Есть на выставке картины, которые вообще очень опосредованно соотносятся с революционным 1917 годом. Например, «Божьи люди» Владимира Кузнецова. Мрачные образы старообрядцев с неприятными выражениями на лицах – озлобленные, запуганные, тупые. На рубеже веков в старообрядческих кругах, особенно у тех из них, кто занимался предпринимательством, накопился большой капитал, который подчас пускался на борьбу против «власти антихриста» – борьбу, которая понималась весьма специфическим образом: как поддержка любых видов протестной активности, причем даже после того, как по указу императора старообрядцам были возвращены храмы Рогожской слободы с правом совершать в них службы.
Еще одна обособленная, ни на что не похожая работа – картина Николая Рериха «Три радости». Сам художник писал о картине: «Хожалый гусляр повещает поселянину о трех радостях. Сам Святой Егорий коней пасет, сам Николай Чудотворец поля уберет, а сам Илья Пророк рожь зажинает». Краски по-рериховски волнующие, но не тревожные. Русский дом под надежной охраной всех святых, с ним ничего плохого не произойдет, какие бы катаклизмы вокруг него ни случились.
Интересно представлено на выставке и городское пространство революционной поры. Так, на картине Николая Ульянова «Кафе» посетители с газетами и зеркало за их спинами напоминают скорее искореженные футуристические дома, чем людей.
У выставки очень специфический официальный рекламный ролик. По полю на коне мчится человек. Его преследуют. Конь проносится по сжатому полю мимо коровы и старухи-молочницы, как будто сошедших с другой картины Григорьева, написавшего упомянутых выше «Божьих людей». Старуха медленно поднимает взгляд, раздается звук выстрела. Тогда она берет ведро с молоком и медленно переходит межу. Камера фокусируется на белом коровьем боку с изображенной на нем черной супрематистской конструкцией, и корова начинает медленно взлетать. Этот короткий ролик очень точно и с подлинным глубинным символизмом рисует картину-схему революции. При всей страсти, при всём желании быть вовлеченным в политику искусство – к добру ли, к худу ли – осталось самим собой. На ролике между зеленым лугом искусства и выжженной солнцем, вытоптанной травой политики лежит четкая граница. По этой выжженной земле во весь опор мчится старый порядок, его настигают и убивают. И только тогда молочница, медленно неся с собой драгоценный груз молока, переходит в реальность политическую, в реальность актуального. А тот мимолетный, призрачный, несвоевременный и оттого такой уязвимый мир искусства, существующего ради себя самого, мир, давший полное ведро вдохновения, тихо и сюрреалистично поднимается в воздух.
Даже самые кровавые революции начинаются с задумок достижения всеобщего счастья. В то же время и самые возвышенные, насыщенные исканиями Бога религиозные движения приводят в итоге к резне и рекам крови. В отличие от так называемых профессиональных революционеров, людям искусства, художникам, поэтам, писателям было чуждо прагматичное восприятие революции. Для них это была не очередная веха в борьбе классов, а идеал, долгожданное пришествие чего-то великого, даже нечто антропоморфное. Сейчас, по прошествии ста лет, может показаться удивительным, что даже наиболее чуткие и прозорливые люди того времени – за редчайшим исключением вроде Максимилиана Волошина – не поняли сразу всего трагизма случившегося: осознание этого пришло к ним спустя годы. Мы же веком позже знаем, как тогда развернулись события, как заполыхала страна, как были убиты лучшие ее люди. Художники же той поры – опять же за редким исключением, например, Кустодиева – не могли знать грядущего и приняли цвет крови за цвет Пасхи. Это не характеризует их каким-то негативным образом – они просто остались в своем времени. Оттиск личности в любом случае навсегда запечатлевается в истории, бесконечность прямой времени отнюдь не отменяет существования ее отрезков – человеческих жизней. Само собой, нельзя забывать и о религиозном восприятии русской революции. Это и пресловутая святость бунта, после которого прямая дорога к покаянию, и крайний надрывный выплеск души, как говорит об этом герой «Коня бледного»: «…и другой путь – путь Христов… Слушай, ведь если любишь, много, по-настоящему любишь, то и убить тогда можно… Пойми: нужно крестную муку принять, нужно из любви, для любви на всё решиться, но непременно, непременно из любви и для любви… Вот я живу. Для чего? Может быть, для смертного моего часа живу. Молюсь: Господи, дай мне смерть во имя любви. А об убийстве ведь не помолишься. Убьешь, а молиться не станешь. Верую во Христа, верую, но я не с Ним. Недостоин быть с Ним, ибо в грязи и крови. Но Христос в милосердии своем будет со мною… Если крест тяжел – возьми его. Если грех велик – прими его. А Господь пожалеет тебя и простит».
Революция, безусловно, была всплеском, который никоим образом не мог продлиться дольше нескольких лет, поэтому неудивительно, что попытки сделать революцию постоянным, естественным состоянием для страны были обречены на провал. Конечно, тот заряд, тот импульс, который был дан искусству революцией, никуда не исчез, но даже самая сверхъестественная концентрация на совершении качественного рывка вперед не могла принести плодов, потому что для того, чтобы произошли изменения качественные, недостаточно одних лишь количественных трансформаций.
Завершается экспозиция выставки весьма символично. Перед зданием Моссовета, на месте разрушенного памятника Михаилу Скобелеву, была установлена аллегорическая фигура Свободы. Эта фигура плыла по воздуху, ее одежды развевались, как знамя, в руке она держала сферу, которая скорее всего должна была символизировать земной шар, другая рука была указующе поднята вперед и вверх. При выполнении работы скульптор Николай Андреев руководствовался примером Ники Самофракийской. К 1940-м годам фигура – как и идеи, которые она воплощала собой, – обветшала, и было принято решение снести ее. Единственный уцелевший фрагмент скульптуры – ее голова – была, по музейному преданию, увезена на санках работницами Третьяковской галереи, а позже на месте статуи Свободы был установлен памятник Юрию Долгорукому. Революция закончилась. Наступала пора государственного строительства. Революция повергла сама себя, преодолела сама себя и смогла, обуздав свои разрушительные силы, обезглавив анархические мечты, пойти единственно возможным путем – путем укрепления и возрождения имперской составляющей.
Абсолютную власть революции, ее власть над умами мы яснее всего видим через гигантскую лупу искусства, и это увеличительное стекло, вставленное в музейное пространство Третьяковской галереи, – отличный подарок для тех, кто хочет понять суть того, что произошло с нами сто лет назад. Юбилей революции миновал, и выставка «Некто 1917» в полной мере отразила как судьбу самой русской революции, так и судьбу ее восприятия.
Николай Андреев
Источник: dynamic-of-civilizations.ru
dynamic-of-civilizations.ru
Политика, экономика, общество (без банов) Newsland – комментарии, дискуссии и обсуждения новости.
В театре. Царская ложа. (1918). Автор: Иван Владимиров.
В последние годы очень часто получают огласку малоизвестные факты о художниках, творивших в России в прошлом веке. Так, почти сто лет имя самобытного мастера
Ивана Алексеевича Владимирова
находилось в рядах известных художников школы живописи социалистического реализма. И только относительно недавно открылась совершенно иная история об художнике-баталисте, репортере и авторе цикла документальных зарисовок 1917—1918 годов.
По дорогам славы и забвения
Будучи сыном английской художницы, Иван с раннего детства пристрастился к живописи и успешно окончил Виленскую рисовальную школу, а также Петербургскую академию художеств.
Автопортрет. (1910). Автор: Иван Владимиров.
Слава художника настигала трижды. Первый раз - когда уже будучи выпускником Петербургской Академии художеств, он выбрал опасную работу художественного военного корреспондента. И когда ему пришлось отправиться на Кавказ и выполнить целую серию «кавказских репортажей» о военных действиях в горных районах. Вернувшись в Петербург, он был удостоен нескольких золотых и серебряных медалей, а также звания первоклассного художника.
«Боевое столкновение». (1915). Автор: Иван Владимиров.
Оккупанты. Первая мировая война. (1914).
Во время русско-японской войны, а затем Первой мировой художник оказался на передовых и работал над зарисовками боевых действий, что принесло мастеру настоящую славу как художника-репортера. Он изображал военные будни без прикрас и пафоса. Его героями были — отважные воины, несчастные мирные жители, замученные пленные, солдаты враждующих сторон.
Иван Владимиров (справа) делает зарисовки с группы пленных японских офицеров. 1900-е
Во второй раз слава к художнику была благосклонна уже при советской власти, когда
с упоением рисовал большевиков и их вождей. Он был причислен к плеяде мастеров социалистического реализма, награжден орденом и медалями за заслуги перед молодой страной Советов. В то время он написал эпическое полотна «Ленин и Сталин в Разливе».
Ленин и Сталин в Разливе. Автор: Иван Владимиров.
А в последний раз об Иване Алексеевиче заговорили недавно. После публикации его тайных альбомов с совсем иными набросками и рисунками, на которых было изображено то, что на самом деле творилось на улицах Петрограда после революции и в годы гражданской войны. В то время ему довелось работать в отделении милиции города и многие неприглядные моменты "новой" жизни ему пришлось увидеть воочию.
«Разгром винной лавки». (1917). Автор: Иван Владимиров.
Взятие Зимнего. Автор: Иван Владимиров.
Работы Владимирова уникальны тем, что он ухитрился объективно запечатлеть как лицевую, так и «непарадную» стороны революции, гражданской войны, поведения людей, наделенных даже небольшой властью. Это будни революционных событий без каких-либо прикрас.
Разгром помещичьей усадьбы. (1926). Автор: Иван Владимиров.
"Новые" работы, которые были предъявлены на суд зрителей, представляли события тех буреломных лет в ином ключе - не в пафосном официозе, как привыкли видеть творчество художника на протяжении долгих лет, а в откровенно гротескном виде. На них впервые увидели во всей красе порочность советской власти лице пьяных красногвардейцев; солдат-вандалов, крошащих Зимний дворец; бесчинствующих крестьян, растаскивающих помещичье добро; советскую молодежь, крушащую памятники. Как впрочем и другие неприглядные стороны пришедшего к власти режима.
Сжигание орлов и царских портретов (1917). Автор: Иван Владимиров.
Развлечения подростков в императорском саду Петрограда. (1921). Автор: Иван Владимиров.
Голод в Петрограде. Автор: Иван Владимиров.
Поиски съедобного в помойной яме (1919). Автор: Иван Владимиров.
Особой темой для сюжетов Ивана Алексеевича был голод в Петрограде во время революции и гражданской войны. Женщины пытающиеся заглушить голод чашкой кипятка, старики брезгливо роющиеся на помойках и красноармейцы, грабящие крестьян и отбирающие продовольственную помощь от Красного Креста.
Ночное разграбление вагона с помощью от Красного креста (1922). Автор: Иван Владимиров.
На посту. (1918). Автор: Иван Владимиров.
Русское духовенство на принудительных работах. (1919). Автор: Иван Владимиров.
Субботник. (1923) г. Автор: Иван Владимиров.
Реквизиция церковного имущества в Петрограде. (1922). Автор: Иван Владимиров.
Допрос в комитете бедноты. Автор: Иван Владимиров.
Продразверстка (реквизиция). Автор: Иван Владимиров.
Игра в карты. (1922). Автор: Иван Владимиров.
Бегство буржуазии из Новороссийска. (1926). Автор: Иван Владимиров.
За чтением газеты «Правда». (1923). Автор: Иван Владимиров.
На море. Автор: Иван Владимиров.
Мордобой на пляже – культурное достижение по спорту! (1930). Автор: Иван Владимиров.
На бесстыжем пляже.(1930). Автор: Иван Владимиров.
Умер Владимиров в 78-летнем возрасте, в 1947 году. Но клеймо официозного художника, верой и правдой служившего новой власти, было закреплено за ним до конца ХХ века. И вот только сейчас это мнение пересматривается.
Экспозиция к 100-летию революционных событий 1917 года
Иван Алексеевич Владимиров.
Иван Владимиров, имевший почет и уважение властей во времена всех революционных переворотов, был почти на столетие незаслуженно забыт. Но в прошлом году к вековому юбилею Октябрьской революции о нем вспомнили и организовали экспозицию его работ в Музее современной истории России. На выставке было представлено более пятидесяти графических и живописных произведений художника, которые были собраны из запасников музеев и тайных собраний.
Выставка к 100-летию революционных событий 1917 года.
Предпосылкой выставки стало неординарное событие: на свет всплыла серия акварельных зарисовок и эскизов художника из американских собраний. Оно в корне изменило представление о художнике и его истинном творчестве.
Выставка к 100-летию революционных событий 1917 года.
Ранее при исследовании творчества художника эксперты всегда удивлялись тому, что неужели такой художник как Владимирский видел только позитивные стороны происходящего в стране. А обнаружившиеся работы, где он показал пороки новой власти и революционных деятелей с неприглядной стороны, внесли ясность и расставили все точки над "i".
newsland.com
