Музей ЧерномырдинаХалилбек Мусаясул. Наброски к портрету худодника. Картины халилбек мусаясул
В Махачкале открылась выставка картин Халилбека Мусаясул
На открытие выставки как никогда многолюдно. Пришли известные художники, представители Министерства культуры, администрации Махачкалы, родственники, односельчане Мусаясула. «Создать экспозицию картин мастеру было не просто», - призналась куратор проекта Салихат Гамзатова. Здесь картины подаренные и те, что предоставил Краеведческий музей. Вспоминали жизнь и творчество художника. Халилбек Мусаясул уроженец селения Чох Гунибского района, сын капитана царской армии. Талант проявился еще в детстве. После первого курса Тифлисского училища изящных искусств, Мусаясула направили в Мюнхенскую Королевскую академию живописи к знаменитому Францу Рубо, который впоследствии завещал свою мастерскую любимому ученику. В творчестве Халилбека Мусаясула в центре вселенной человек и это отображается во всех его работах. На переднем плане образы горянок. Огромный талант и трудолюбие сделали Халилбека Мусаясул всемирно известным художником. Выставки его картин с успехом проходили в Англии, Германии, Франции, Америке, Испании, Италии, Турции, Швейцарии и других странах. Его картины хранятся и в Нью-Йоркском Метрополитен музее. Два года назад более 100 картин, по завещанию супруги художника Мелани, были отправлены на родину художника. Халилбек Мусаясул умер, когда ему было всего 52 года. Художника похоронили в США. «Судьба Халилбека – одна из ярких и трагических страниц северокавказской эмиграции», - отметили на выставке. Личность насколько масштабная и настолько же неизученная. В будущем у руководства музея есть планы расширить экспозицию, но для этого необходимо участие родственников мастера, у которых, быть может, еще остались картины.
Новость Вам показалась интересной? Расскажите о ней друзьям!
www.rgvktv.ru
Халилбек Мусаясул. Наброски к портрету худодника.
Первый период в творчестве художника (1913-1915 гг.). Академическое образование и профессиональное становление художника Халила Мусаева, выпускника Тифлисской школы Общества поощрения изящных искусств, происходило в Германии с 1913 по 1945 гг., которое условно можно разбить на три периода. Первый, очень короткий, охватывает 1913-14 гг.
Первый, очень короткий, охватывает 1913-14 гг. (летний семестр), когда он обучался в Баварской Академии художеств и 1914-1915 гг. (зимний семестр), продолжал обучение в Мюнхене. Вынужденное прерывание учебы в 1915 г. было связано с началом первой мировой войны, когда Халил Мусаев, как российский подданный, был интернирован и вынужден в течение суток покинуть пределы Германии. С 1915 г. Халил Мусаев на родине, в Дагестане. Неизвестно, каким образом он оказался на Кавказском фронте, который был открыт Россией в 1916 г. против Турции, союзницы Германии. В автобиографических заметках он пишет, что в качестве помощника командира санитарного батальона на Кавказском фронте он дошел до Эрзинджана, когда русские войска в ходе успешных операций продвинулись вглубь территории Турции на 300 км. Осенью 1917 года, политический кризис в России достигает апогея, фронт стал разваливаться, и Халил Мусаев возвращается с Кавказского театра военных действий и, отныне, как он писал «принадлежал только своей родине».
С конца 1917 г. по 1920 г. он живет в Темир-хан-Шуре, преподает в реальном училище, одновременно работает художником-оформителем в типографии М.-М. Мавраева и в журнале «Танг Чолпан». В этот период он тесно сближается с академиком живописи Е.Е.Лансере, который с осени 1917 года до конца 1919 г. жил и работал в Темир-хан-Шуре. В 1921 г. Х.Мусаев, к тому времени зав. отделом искусств Народного комиссариата просвещения Дагестана, с группой молодых дагестанских художников выехал для продолжения образования в Советскую Грузию, в Тбилиси, где к тому времени Е.Е.Лансере стал профессором Закавказской Академии художеств. Об этом периоде напоминает живописная работа Е.Е. Лансере 1921 г. «Дагестанец Мусаев». В том же 1921 г. Халил Мусаев получает разрешение на продолжение образования в Германии, и уже в летнем семестре 1921 г. он в числе студентов Академии изобразительных искусств г. Мюнхена.
Второй период в творчестве художника (1921-1933 гг.).
На одной из открыток, собственноручно оформленной забавной миниатюрой, из Мюнхена, в первых числах июля 1922 г. Халилбек Мусаев пишет княгине Елене Багратиони-Мухранской (в Берлин), с семьей которой он был дружен еще по досоветской Грузии, и вновь здесь сблизился: «Глубокоуважаемая княгиня! Прошу простить меня, что до сих пор не писал. Все время собирался что нибудь нарисовать и послать с письмом, но при всем желании не мог исполнить, т.к. был очень занят в Академии и дома работать совершенно не удавалось. Мне очень стыдно, что до сих пор Вам ничего не послал. Через несколько дней нас распускают и я тогда обещаю…»
В личном архиве современного грузинского исследователя Мананы Хомерики хранятся уникальные работы Халила Мусаева 1916-1920-х годов, переданные ей Марией Багартион-Мухранской (сохранилась фотография, снятая в 1922 г. в Берлине, на которой она маленькой девочкой стоит рядом с элегантным дядей Халилом Мусаевым). По той, еще досоветской Грузии, особенно памятным для всех, и взрослых, и детей, осталось лето, когда художник гостил в Мчадиджвари, в родовом имении Багратион-Мухранских. Тогда Х. Мусаев сделал альбом бытовых зарисовок, сопроводив их своими шутливыми комментариями и акварельный портрет юного Ираклия Багратиони, которые семья Багратион-Мухранских в 1920-е вывезла в эмиграцию.
В мае 1923 г. в Мюнхенскую академию художеств поступает стипендиат Тбилисской академия художеств, талантливая художница Кетеван Магалашвили. Халилбек сразу берет ее под свою опеку и весь период их совместной учебы будет тепло окрашен дружескими чувствами. Сохранился портрет Кетеван, выполненный тогда Халилбеком. Кетеван Магалашвили, верившая в гений Халила, в 1960-х подарит этот портрет (вместе с еще одной его работой «На годекане») Манабе Магомедовой, известному художнику по металлу, когда писала ее портрет. Она любила рассказывать о Халиле, о его уникальном таланте, и считала, что его картины должны найти свое место на родине. Манаба тоже так считала, и в 1966 г. передала обе работы в Дагестанский музей изобразительных искусств.
В 1925 году Халил Мусаев блестяще завершил образование в Баварской королевской академии изобразительных искусств (г.Мюнхен) и, несомненно, перед ним открывались большие перспективы творческого и профессионального роста (всего через три года, в ноябре 1930 г. его примут в престижнейший цех немецких художников – «Мюнхенское товарищество художников»). Он обращается с просьбой к правительству СССР продлить его пребывание в Германии еще на два года для стажировки, но получает отказ. Чем он был мотивирован, мы не знаем. Халил Мусаев принимает решение остаться в Германии. Когда его старший брат Абдулкаир в годы репрессий в 1938 году был арестован и расстрелян органами НКВД, в его приговоре в числе обвинений значилось: «…отец Исрапил Мусаев – царский офицер, братья Магомед и Халил – эмигранты, …прием немецкого шпиона И. Амшлера». Последнее обвинение заслуживает особого внимания. В 1927 г., правительством республики Дагестан был приглашен из Германии специалист по сельскому хозяйству Иоганн Амшлер, который изъявил желание посетить с.Чох, родину Халилбека. Спустя десять лет этот частный эпизод станет частью смертного приговора.
С 1927 года перед Х.Мусаевым возникла проблема приобретения гражданства. Международные нансеновские паспорта, которые российские эмигранты получали с 1920-х гг., на практике лишь подчеркивали бездомность их обладателей. Иметь нансеновский паспорт, как с горькой иронией отмечал русский писатель и эмигрант В.Набоков, значило то же, что «быть преступником, отпущенным под честное слово, или незаконнорожденным». Однако Х.Мусаев, благодаря своим личным связям и знакомству с Мухаммедом Риза Пехлеви — будущим шахом Ирана, получает иранское гражданство1. Таким образом, в удостоверении, выданном мюнхенской академией в 1930 г., в графе гражданство будет указана «Персия». Как покажут дальнейшие события, для общественного статуса персидское подданство художника в нацистской Германии окажется более чем удачным. В предвоенные годы, в конце 1930-х, стали динамично развиваться ирано-германские отношения - укреплялись политические, торговые и культурные связи, а немецкая пропаганда даже стала твердить об арийском родстве персов и германцев.2.
Характеризуя этот период, надо сразу заметить, что Халилу Мусаеву как художнику невероятно повезло – он оказался «в нужное время» и «на нужном месте». В 1920-е годы после окончания Первой мировой войны и до взятия власти нацистами (1918 – 1933 гг.) искусство, культура Германии, несмотря на тяжелейший финансовый кризис связанный с репарациями, переживали невиданный подъем. Исчез тормоз «придворной культуры» прусской монархии и консервативного истеблишмента, художники получили возможность развивать новые направления в искусстве, экспериментировать с современными темами и формами выражения. Третий период в творчестве художника (1933-1945 гг.)
С приходом в январе 1933 г. нацистов к власти впечатляющие достижения культуры Германии мгновенно сходят на нет. Примерно через четыре с половиной месяца после того, как Гитлер стал канцлером, в сквере на Унтер-ден-Линден, будет предано огню около 20 тысяч книг, немногим позднее в Берлине будут сожжены 4289 картины авангардных художников. В сентябре 1933 года учреждается Имперская палата культуры, которая жестко регламентировала культурную жизнь страны в масштабах, не известных до той поры ни одному из западных государств. В частности, она выпускала четкие инструкции о том, какие именно художественные стили разрешены к использованию, и сообщали художникам, какого рода произведений от них ждут, причем первостепенную роль здесь играли политические соображения.
1933-1945 гг. профессиональный художник Х.Мусаев находился в нацистской Германии, испытав на себе, несомненно, все трагические метаморфозы, происходившие в ее истории и культуре. В 1990-х годах художник и искусствовед Эдуард Путерброт по этому периоду творчества Халилбека заметит: «…атмосфера общегерманских художественных выставок 30-40-х годов, как мне кажется, подтолкнули его к несколько чуждому его сущности художественному языку. Излишне прямолинейному, схоластическому, не свойственному миру его образности…». В 1937 г. в Мюнхене, на месте знаменитого Стеклянного дворца, сгоревшего в 1931 г., был открыт Дом германского искусства – главного государственного выставочного зала, где проходили ежегодные «Большие германские художественные выставки».
Гитлер сам открывал ежегодные выставки в мюнхенском Доме с 1937 по 1942 год, благодаря чему их экспозиции становились примером для всей страны. Если ссылаться на современную энциклопедию «Художники Дагестана», Халилбек Мусаев выставляется в Мюнхене 1934-1944 гг.3 Не располагая каталогом его картин, можно лишь попытаться определить, чем было наполнено творчество художника в этот сложный период из его интервью журналу «Элеганте вельт» 1943 г.: «…Более 20 лет прошло с тех пор, как я вынужден был покинуть свою родину на Кавказе, все эти годы из-за коммунистического правления она оставалась для меня страной мечты, и я старался воссоздать в своих картинах ее людей и природу такими, какими они сохранились в моем сердце». Сам журнал «Элеганте вельт» в 1943-44 гг. отзывается о мюнхенском художнике Халилбеке Мусаеве как об «известном портретисте, особенно женских образов».
Общественно-политическая деятельность Халилбека Мусаясул (1941-1945 гг.)
Советские военнопленные стали прибывать непосредственно в Рейх в июле 1941 г. О первых попытках Халилбека Мусаева оказать им помощь мы узнаем из «Мюнхенского дневника» художника по записи от 4 августа 1941 г. – ему тогда удается передать им «несколько тысяч папирос…через турецкого консула». К радости примешивается горечь: « …что такое несколько тысяч папирос, когда здесь их было чуть ли не 7-10 тысяч?»4. Халилбек Мусаев не случайно обращается за помощью в турецкое посольство: Турция во Второй мировой войне хотя и объявила нейтралитет, фактически (вплоть до февраля 1945 г.) выступала как верный союзник Германии. В посольстве художнику были бы и рады пойти навстречу, «…но официальное отсутствие Красного креста в России очень осложняет эту работу»,- записывает в дневнике Халилбек Мусаев5. Всех военнопленных Советского союза Германия вывела из под защиты международного права по причине отсутствия подписи СССР под Женевской конвенцией 1929 г., и таким образом немцы не видели оснований предоставлять Красному Кресту право встретиться с советскими военнопленными вплоть до конца войны6. Единственным спасением из ада концлагерей для части советских военнопленных - северокавказцев, станет активная деятельность северокавказской эмиграции.
Когда немецкие войска в июле-августе 1942 года наступали на Кавказ, как пишет профессор Иоахим Хоффман, директор по научной работе Научного центра военной истории Германии (г. Фрайбург), ведущего в Германии специалиста по вопросам второй мировой войны на Восточном фронте «…аварец Шамиль (внук имама Шамиля – прим. Авт.) постоянно проживающий в Турции, вместе с жившим там же ингушом Джабаги, бывшим президентом Северо-Кавказской республики, и приехавшим из Швейцарии кумыком Бамматом, бывшим министром иностранных дел этой республики, настояли на проведении в Берлине переговоров о политическом будущем своей родины»7. Комиссия добивалась того, чтобы Германия официально признала права кавказских народов на независимость, а главам национальных представительств был придан дипломатический статус послов, аккредитованных при правительстве рейха. Гитлер на это не пошёл, после чего политические лидеры Северного Кавказа отказались от сотрудничества с Германией и покинули Берлин.
Тогда возникла третья группа во главе с Алиханом Кантемиром и Ахмет-Наби Магома, которая создала в Берлине «Северокавказский национальный комитет», которая взялась «…представлять интересы северокавказцев … и стремилась достичь признания независимости более гибкой политикой с немцами…». В состав Северокавказского национального комитета входили: ее председатель - Ахмед-Наби Магома (Дагестан), Алихан Кантемир (Осетия), бывшие офицеры Султан Келеч Гирей (Черкесия) и Улагай (Адыгея), Дайдаш Тукаев (Чечня), Албагачиев (Ингушетия), Муратханов (Дагестан), Байтуган (Осетия).8
«…В Северокавказскую национальную комиссию, помимо аварца Мусайясула, кабардинца Жакана, осетина Элегкоти, входили еще некоторые лица» - дополняет И.Хоффман.9 В 1943 г. в ее состав войдет А. Авторханов, который позднее напишет о деятельности комитета: «… Северокавказский национальный комитет считал своими важнейшими задачами: во первых, освобождение из лагерей военнопленных всех северкавказцев, во вторых, проповедовать и дальше идею национальной независимости и добиваться ее признания Германией. Первую задачу комитет этот выполнил – тысячи северокавказцев были спасены от неминуемой смерти в лагерях военнопленных и освобождены оттуда; успехи по осуществлению второй задачи свелись лишь ко многочисленным меморандумам, которые никто не читал».
Представители северкавказского национального комитета, пользуясь своим определенным статусом и являясь уполномоченными турецкого Красного Креста и Полумесяца, в их числе и Х.Мусаев, специально ездили и искали по концлагерям северокавказцев. Заметим, что Женевские соглашения предусматривали обособление и раздельное содержание военнопленных по критерию их гражданства, но никоим образом по этнической принадлежности. Возможно, именно тогда была сделана в «Мюнхенском дневнике» художника известная запись: «…утром должны мы ехать к пленным. По дороге встречали уже тысячи оборваненных, голодных людей… сплошной стон стоял над этим лагерем. Между ними было много дагестанцев, чеченцев. …Все, что мне рассказали эти несчастные люди я не могу записать. Это позор человечества, и если это должно торжествовать, то лучше пусть я умру» 10.
По окончании войны Мюнхен, как и вся Бавария, войдет в американскую зону оккупации. Несомненно, в первые послевоенные месяцы немалую роль сыграет американское гражданство жены Х.Мусаясул. Из письма вдовы художника Мелани от 2002 г.: «…И, наконец, война начала подходить к концу. Открылись ворота лагерей. Из рабочих и концентрационных лагерей длинными вереницами выходили люди. …Однако деревня не справлялась с наплывом людей. Война завершалась, Мюнхен был разрушен, к нам приближалась американская армия, несущая с собой облегчение и освобождение. По просьбе деревни мы с Халилом обратились за помощью к ближайшему американскому гарнизону. Они прислали нам помощь. Начиная с этого момента, мы находились в связи с различными американскими гарнизонами в Мюнхене и в деревнях. Они всегда оказывали нам необходимую помощь. Я познакомилась с сотрудниками ООН, оказывающими помощь лагерям с так называемыми «перемещенными лицами», куда нас часто приглашали».
С 1946 года Халилбек Мусаяссул находится в США. «…В конце войны, когда все успокоилось, мы решили, что я вернусь в Америку, а Халил последует за мной. В 1945 году я уехала в Нью-Йорк, в 1946 году приехал Халил», - писала Мелани. Жить ему осталось совсем немного, но и это время отмечено его благотворительной деятельностью. В основном она заключалась в передаче американцам состоятельным лицам (обычно землякам) списков (по 30-90 человек) интернированных в Германии кавказцев, ищущих возможность обустроиться за ее пределами. Один из адресатов Халилбека Мусаясул из Германии откровенно писал: «…Я думаю, что Вы не оставите их в покое, обязав каждого из них какими угодно путями вытащить нашу эмиграцию к себе за океан». Сделать это было действительно сложно, для переезда в США интернированным гражданам необходимо было получить специальный контракт на работу. Ахмед-Наби Магома в одном из своих писем Халилу Мусаеву рекомендовал, что «…было бы лучше всего договориться с какой нибудь одной фирмой или несколькими, что бы они разделили между собой эту группу и выслать свои контракты и гарантию обеспечения квартирами». Возможно, в Америке, если бы не преждевременная смерть, раскрылся подлинный талант художника, который не мог раскрыться в годы нацизма. И не только потому, что нацистский режим – антигуманный, расовый, бесчеловечный ограничивал пространство для творческой самореализации художника. Он просто отложил палитру, и спасал своих соотечественников. Как мог.
Источник: http://www.gazavat.ru/history3.php?rub=29&art=449
www.obzor-smi.ru
Халил-Бек Мусаев
МУСАЯСУЛ (МУСАЕВ), ХАЛИЛ-БЕК (ХАЛИЛ-БЕГ) (HALIL BEG MUSSAYASSUL) (1896, с. Чох, Дагестан – 1949, США)Первый аварский (дагестанский)* художник, политэмигрант.
Работал художником в типографии, преподавал в реальном училище. Оформлял сцену театра, в котором в ноябре 1920 года проходил Чрезвычайный Съезд народов Дагестана. Принимавший участие в проведении этого Съезда Сталин проявил интерес к работам Мусаева, особенно к портрету Л. Троцкого.
На основе легенд, описаний флагов и штандартов Мусаев написал (предположительно в 1912 году) картину «Символика Дагестана», изображающую воинов-всадников с помещёнными на их пиках знамёнами периода Кавказских войн XVIII – XIX веков.
В 1921 году Мусаев уехал учиться в Германию, где окончил Мюнхенскую академию художеств, затем переехал в Америку, где остался навсегда.
Выставлялся с 1925 года в Швейцарии, Германии, Турции, Италии, Испании, Иране, США.
Работы художника снискали восторженную оценку в нацистской Германии как произведения «истинно арийского искусства». Имя Мусаева, лично знакомого с Адольфом Гитлером и Лени Рифеншталь, в советское время находилось под запретом. Встречавшийся с Мусаевым во время одной из многочисленных зарубежных поездок Расул Гамзатов назвал художника «блудным сыном Дагестана».
Творчеством Мусаясула были очарованы в разное время три принцессы: Австро-Венгерская, Германская и Египетская. Они искали встречи с ним, приглашали к себе во дворцы, посещали его мастерскую – позировали. Египетская принцесса Мелекки выхлопотала Халил-Беку, возводившему свою родословную к царю Дарию, персидское дворянство. Однако художник избрал спутницей жизни баронессу Мелани Оливию Юлию фон Нагель, которую учил аварскому языку по надписям на своих картинах (сам художник, помимо родного, владел также русским, арабским, немецким, английским, французским и турецким языками). По смерти Мусаясула его вдова приняла монашество и до конца своего земного пути прослужила настоятельницей монастыря «Регина Лаудис» в США. Она написала о своём покойном муже поэму и не только бережно сохраняла его наследие,
но даже не смывала красок с его палитры. Умерла мать Жероме в 2006 году в возрасте 98 лет.
Картины Мусаева находятся в Метрополитен-музее в Нью-Йорке (США), в собраниях Германии. Часть произведений художника в 1990-х годах вернулась в Дагестан, где создан музей Халил-Бека Мусаева, основан его фонд. Одна из улиц Махачкалы названа его именем, выпущена его автобиографическая книга «Страна последних рыцарей» (Махачкала, 1999). В Метрополитан-музее в знак признания вклада Мусаясула в мировую культуру выставлены слепки рук живописца. Кроме него, из деятелей российской культуры этой чести удостоен только Рахманинов.*Аварцы – самый представительный по численности народ Дагестана, на территории которого живут около 30 народов и этнографических групп.
www.pv-gallery.ru
Художник Халилбек Мусаясул. | Политика
Халилбек Мусаясул - художник, 1934году ректор Художественной Академии в Мюнхене.Слепки его великих рук выставленны в Нью-Йорском музее "Метрополитен".Спас из фашистского плена 30тысяч чел.ШТРИХИ К ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОМУ ПОРТРЕТУ ХУДОЖНИКА ХАЛИЛА МУСАЕВА[опубликовано 19 Августа 2009]
Тахнаева Патимат .
Первый период в творчестве художника (1921-1933 гг.).В 1921-1925 годы Халил Мусаев блестяще завершил образование в Баварской королевской академии изобразительных искусств (г.Мюнхен) и, несомненно, перед ним открывались большие перспективы творческого и профессионального роста (всего через три года, в ноябре 1930 г. его примут в престижнейший цех немецких художников – «Мюнхенское товарищество художников»).
С приходом в январе 1933 г. нацистов к власти впечатляющие достижения культуры Германии сошли на нет, когда искусства опустились до уровня служения интересам государственной идеологии. Выдающихся деятелей культуры вынуждали либо бежать из Германии, или работать по указаниям или с одобрения нацистов.
Второй период в творчестве художника (1933-1945 гг.)1933-1945 гг. профессиональный художник Х.Мусаев находился в нацистской Германии, испытав на себе, несомненно, все трагические метаморфозы, происходившие в ее истории и культуре.
Нацистская чистка германского искусства от всего, что противоречило идеологии национал-социализма проводилась на основе двух конкретных критериев. Первым из них была концепция расы и нации. Во всех значительных городах в то время пылали громадные костры. Студенты в нацистской форме сжигали книги под лозунгом «Долой негерманский дух!».
Из его интервью журналу «Элеганте вельт» 1943 г.: «…Более 20 лет прошло с тех пор, как я вынужден был покинуть свою родину на Кавказе, все эти годы она оставалась для меня страной мечты, и я старался воссоздать в своих картинах ее людей и природу такими, какими они сохранились в моем сердце». Сам журнал «Элеганте вельт» в 1943-44 гг. отзывается о мюнхенском художнике Халилбеке Мусаеве как об «известном портретисте, особенно женских образов».
К вопросу о гуманитарной деятельности Халилбека Мусаева и его участии в спасении советских военнопленных 1941-1945 гг.Большие массы советских военнопленных стали прибывать непосредственно в Рейх в июле 1941 г.
Халилбек Мусаев не случайно обращается за помощью в турецкое посольство: Турция во Второй мировой войне хотя и объявила нейтралитет, фактически (вплоть до февраля 1945 г.) выступала как верный союзник Германии. В посольстве художнику были бы и рады пойти навстречу, «…но официальное отсутствие Красного креста в России очень осложняет эту работу»,- записывает в дневнике Халилбек Мусаев. Всех военнопленных Советского союза Германия вывела из под защиты международного права по причине отсутствия подписи СССР под Женевской конвенцией 1929 г., и таким образом немцы не видели оснований предоставлять Красному Кресту право встретиться с советскими военнопленными вплоть до конца войны. Заметим, Международный Комитет Красного Креста смог развернуть свою программу помощи в концлагерях на территории Германии лишь со второй половины 1942 г.
Кто и как, на каких основаниях мог оказывать помощь советским военнопленным в нацистской Германии? Для сравнения приведу пример - немецкая писательница Луиза Ринзер была арестована в ноябре 1944 г. с обвинением в государственной измене. Ее преступление заключалось в том, что она дала пачку сигарет русским военнопленным и выражала возмущение жестокостью обращения с ними.
Халилбек Мусаев являлся уполномоченным турецкого Красного Креста и Полумесяца. Возможно, именно тогда им была сделана в «Мюнхенском дневнике» художника известная запись: «…утром должны мы ехать к пленным. По дороге встречали уже тысячи оборваненных, голодных людей… сплошной стон стоял над этим лагерем. Все, что мне рассказали эти несчастные люди я не могу записать. Это позор человечества, и если это должно торжествовать, то лучше пусть я умру».
Х.Мусаев по окончании войны, 1945-1949 гг.После войны Мюнхен, как и вся Бавария, входил в американскую зону оккупации. Надо заметить, что американское гражданство жены Х.Мусаева сыграло немалую роль в первые послевоенные месяцы Германии. В этом отношении очень показательно письмо калмыка Ш.Балинова на имя Х.Мусаева, который в 1945 г. пишет: «…пробыв в Мюнхене два дня, я вернулся в свой благословенный лагерь Альденштадт, который еще благополучно существует. …Убедительно прошу Мушку-ханум, чтобы она сделала все от нее зависящее (с копией моего меморандума), что бы в соответсвующей американской инстанции разрешился наш калмыцкий вопрос. Очень прошу поговорить с …дамой из Международного Красного Креста…».С 1946 года Халил Мусаев находится в США. «…В конце войны, когда все успокоилось, мы решили, что я вернусь в Америку, а Халил последует за мной. В 1945 году я уехала в Нью-Йорк, в 1946 году приехал Халил», - писала Мелани. Жить ему осталось совсем немного, но и это время отмечено его благотворительной деятельностью. Один из адресатов Халила Мусаева из Германии откровенно писал: «…Я думаю, что Вы не оставите их в покое, обязав каждого из них какими угодно путями вытащить нашу эмиграцию к себе за океан».Сделать это было действительно сложно. Дело было в том, что для переезда в США интернированным гражданам необходимо было получить специальный контракт-аффидевит на работу.Возможно, в Америке раскрылся бы подлинный талант художника, который не мог раскрыться в годы нацизма. И не только потому, что нацистский режим – антигуманный, расовый, бесчеловечный ограничивал пространство для творческой самореализации художника. Он просто отложил палитру, и спасал своих соотечественников. Как мог.
maxpark.com
Мусаясул Халилбек - Электронная энциклопедия Имена Кавказа
Родился в 1897 году в селе Чох Гунибского района Дагестана, потомок иранских царей Ахменидов. Аварец.Творческий дар раскрылся в Халилбеке довольно рано: уже в 13 лет он точно знал, что станет художником и не выпускал из рук карандашей и красок. Учась в религиозной школе, а потом в Темир-Хан-Шуринском и Грозненском реальных училищах, он нередко испытывал трудности с творческим самовыражением по причине запрета изображения живых существ. Но недовольство окружающих не волновало художника, он продолжал творить.После потери отца Халилбек остался на попечении старших братьев.
Понимая, что мальчику необходимо учиться, в 1912 году его отправили в Тифлис, где он поступил в Тифлисское училище изящных искусств — филиал Петербургской академии художеств. Обучение он продолжил в Мюнхенской Королевской академии живописи, где его наставником стал известный художник-баталист Франц Рубо. Вернувшись на Родину, Мусаясул на протяжении четырех лет занимался художественной и просветительской деятельностью в Дагестане. В эти годы он впитывал в себя окружающую и стремительно меняющуюся жизнь дагестанцев, накапливал образы, детали народного быта. Поэтому произведения того периода реалистичны и этнографичны («Старик из Казикумуха», «Курд» , «Чохинка», «Ешар Бек из села Чолахсу», «Портрет молодого человека», «Портрет девочки» , «Портрет горянки», «Портрет пожилой женщины»).
В 1921 году Халилбек через Азербайджан, Грузию и Турцию добрался до Мюнхена, чтобы продолжить прерванную учебу в Королевской академии художеств. После окончания академии он просил разрешения остаться в Германии на двухгодичную стажировку, но получил отказ от Правительства СССР и с тех пор попал в немилость власти. В годы жизни в Европе Халилбек много путешествовал и писал. Особенно его привлекали страны, хотя бы отдаленно напоминавшие родной Дагестан: Испания, Италия, Швейцария. За рубежом его популярность росла, его произведения выставляли в музеях и галереях Парижа, Мадрида, Мюнхена. Тогда же Мусаясул вошел в круг выдающихся прогрессивных художников: Пикассо, Модильяни, Матисс, Рерих и др.Халилбек встретился с будущей женой Мелани в 1937 году, когда Халил жил в Германии. Женился в 1938-м. Мелани была красивая, статная женщина, высокообразованная, хорошо разбирающаяся в искусстве. Она писала стихи на английском и немецком языках. Ее наследие – более 30 томов. Бракосочетание состоялось в Берлине. Мероприятие проходило в иранском посольстве. Был мавлид. Так было устроено, потому что Халил-Бек, его братья являлись потомками иранских царей Ахменидов. И он никогда не был немецким гражданином, являясь тогда иранским подданным. Во время Второй мировой войны Халил и Мелани предоставляли убежище эмигрантам, и тем, кому удалось выжить в концлагерях.
В 1948 году они переехали в США и поселились в Нью-Йорке. Он очень тосковал по России, по родному Дагестану. Это и послужило причиной его ранней смерти. Халил-Бек умер в 1949 году в возрасте 52 лет. Похоронен в штате Коннектикут, недалеко от города Бетлехема. Сейчас картины Халил-Бека хранятся в известных музеях Германии, Франции, Англии, Турции, Ирана и Америки. Ведь Халил-Бек для европейцев был не просто художником, он являлся прекрасным знатоком истории и этнографии Кавказа.
После смерти Халилбека в 1949 году в США его жена писала:«Халил был хорошим мусульманином, я была, я надеюсь, хорошей христианкой. И у нас был общий Бог — Бог сострадания и справедливости, и, особенно — красоты. А красота достигается только с помощью чувства родины и равновесия, которым обладал Халил. Он любил красоту, и красота окружала его повсюду».Живя за границей, он спасал соотечественников из концлагерей во время войны и был лично знаком с Адольфом Гитлером и Лени Рифеншталь, общался с Сергеем Есениным, Алексеем Толстым и Максимом Горьким и «свыше 20 лет на чужбине жил воспоминаниями».Шах Ирана Мухаммед Риза Пехлеви даровал ему титул и почетный герб дворянина, а Её Высочество Принцесса Египетская Милекки была всем сердцем влюблена в художника.В Нью-Йоркском Метрополитен музее хранится мраморный слепок рук Халилбека Мусаясула.Халилбек завещал похоронить себя в родном селе Чох в Дагестане, однако вопрос о перезахоронении детально не рассматривался.
Количество просмотров : 1925
сообщить об ошибкеimenakavkaza.ru
Махачкала | В Махачкале открылась выставка картин Халилбека Мусаясул - БезФормата.Ru
На открытие выставки как никогда многолюдно. Пришли известные художники, представители Министерства культуры, администрации Махачкалы, родственники, односельчане и студенты Мусаясула. «Создать экспозицию картин мастеру было не просто», - призналась куратор проекта Салихат Гамзатова. Здесь картины подаренные и те, что предоставил Краеведческий музей.
Вспоминали жизнь и творчество художника. Халилбек Мусаясул уроженец селения Чох Гунибского района, сын капитана царской армии. Талант проявился еще в детстве. После первого курса Тифлисского училища изящных искусств, Мусаясула направили в Мюнхенскую Королевскую академию живописи к знаменитому Францу Рубо, который впоследствии завещал свою мастерскую любимому ученику. В творчестве Халилбека Мусаясула в центре вселенной человек и это отображается во всех его работах. На переднем плане образы горянок. Огромный талант и трудолюбие сделали Халилбека Мусаясул всемирно известным художником. Выставки его картин с успехом проходили в Англии, Германии, Франции, Америке, Испании, Италии, Турции, Швейцарии и других странах. Его картины хранятся и в Нью-Йоркском Метрополитен музее. Два года назад более 100 картин, по завещанию супруги художника Мелани, были отправлены на родину художника. Халилбек Мусаясул умер, когда ему было всего 52 года. Художника похоронили в США. «Судьба Халилбека – одна из ярких и трагических страниц северокавказской эмиграции», - отметили на выставке. Личность насколько масштабная и настолько же неизученная. В будущем у руководства музея есть планы расширить экспозицию, но для этого необходимо участие родственников мастера, у которых, быть может, еще остались картины.mahachkala.bezformata.ru
"Страна последних рыцарей" - Murtazali Dugrichilov
Previous Entry | Next Entry
Халил-бек Мусаясул - признанный на Западе мастер женского портрета. Не случайно ему позировали монаршие особы (об этом я написал - здесь). Но писал он не только портреты принцесс, и не только кистью. Публикую отрывок из знаменитой книги художника "Страна последних рыцарей". Книга эта была переведена по моему заказу А.Поляковым и подготовлена к печати редакцией журнала "Наш Дагестан", но так и не увидела свет, потому что племянники художника, готовившие одновременно к изданию эту книгу в другом переводе (Сияли Гаджиевой), попросили меня воздержаться от этого. Книга вышла в свет в Дагестане небольшим тиражом. Это подарочное издание, как и сам немецкий оригинал, является библиографической редкостью. Не выложена она и в сети. Представление об этой книге могут дать и две рецензии на нее, которые я сейчас разместил - тут. Х.Мусаясул. "Портрет дамы в розовом."
"Я ПОЦЕЛОВАЛ ГОРСТЬ ГРУЗИНСКОЙ ЗЕМЛИ И СКАЗАЛ: ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!""В 1920 году Советы неожиданно дали мне распоряжение расписать литерный поезд, предназначенный Ленину, картинами покоренного Кавказа. Я принял заказ кротко, для вида, но решил про себя, что при ближайшей возможности покину Россию, уеду отсюда в Германию. Однажды одного из моих двоюродных братьев – как и многих других – под каким-то надуманным предлогом вызвали в Темир-Хан-Шуру, а затем расстреляли в лесу, где мы и нашли его раздетым. До тех пор я ещё оставался в границах разумного терпения, но теперь оно лопнуло. Я отговорился от Ленинского поезда тем, что мне нужно купить новых красок для заказа и тотчас же выехал в Баку.В этом большом рабочем городе нефти только что пало правительство националистов, и коммунисты утвердились в полную силу. Я снял комнату у одной старой подруги нашей семьи и сразу отправился на утомительную работу – с раннего утра и да позднего вечера я бегал по всем начальникам и ведомствам, пытаясь получить заграничный паспорт, он нужен был мне для выезда в Тифлис, ведь у меня не было никакого удостоверения личности. Я раз за разом пытался пробиться в народный комиссариат и к военному министру, подружился с секретарем главы правительства и даже нарисовал его портрет. В конце концов я получил три рекомендательных письма; однако прошло не меньше месяца, прежде чем я уговорил какого-то чиновника прочитать хотя бы одно из них. Наконец, я обратился к самому военному комиссару, который знал меня ещё по прошлой работе в «Танг-Чолпане» (только с тех пор он стал коммунистом), и он для меня выпросил разрешение на неотложную поездку в Тифлис. Убедив себя в том, что цель моих желаний достигнута, я явился в здание Ч К. После часа бессмысленного ожидания я был принят, но затем снова вернулся домой. И в каком состоянии? Униженный, растоптанный и совершенно обессилевший. Ничего, кроме жестоких слов, я не услышал от руководителя ЧК и решил про себя, что я непременно застрелю эту свинью, если ещё раз встречу на своем пути.Лишенный, таким образом, всякой надежды и цели, я бродил по улицам жестокого нефтяного города. Из писем домашних я знал, что арестовали ещё двоих моих братьев, родные настойчиво советовали мне, как можно быстрее покинуть Баку.Однажды я стоял на прекрасной аристократической набережной и смотрел на Каспийское море, мимо меня мчались автомобили. И вдруг я услышал, как из одного из них кто-то громко окликнул меня по имени. У меня не было друзей в этом городе и я, подозревая неладное, не обернулся. Меня вновь окликают, услышав, что это женский голос, я подошёл к машине. Это оказалась та самая русская медсестра, которая ухаживала за Ниной, и насколько я знал, была влюблена в Магому. Некогда смиренная санитарка выглядела совсем иначе: передо мной стояла большая, сильная женщина в кожаном плаще, с револьвером в кобуре, со звездой на кокарде. Бывшая медсестра превратилась в фанатичную коммунистку и была политическим контрольным инспектором у Владимира Ильича, в Баку она была направлена для выполнения специального задания. Встрече со мной она очень обрадовалась и пригласила отобедать с ней в поезде, на котором она прибыла из Москвы, и временно проживала. Моя знакомая жила в литерном поезде Великой Княгини. Это был старомодный, оказавшийся в запустении вагон, в котором портье (явно из прошлых времен) в запачканной униформе таинственно закрашивал все вокруг. Во время обеда она спросила меня: не белогвардеец ли я? «Если да», – сказала она – я по законам военного времени расстреляю вас». После отрицательного ответа я хитро спросил её, а чтобы она сделала с моим братом, полковником, попади он сейчас в её руки. «Должна буду убить, конечно, – ответила она точно также улыбаясь, – я прошу вас, товарищ Андалал, не делайте такого мрачного лица. Я вот этой рукой убила уже так много человек, что теперь это в самом деле ничего не стоит. В самой в высшей степени мучительно! Во время её ответа я вспоминал, как эта же женщина девять дней самоотверженно ухаживала за маленькой Ниной, ни на минуту не отходя от её постели. Как бы то ни было, но я решился довериться ей, осторожно рассказал ей о всех своих трудностях. Она вызвалась тотчас же выправить мне азербайджанский паспорт. На следующий день мы подъехали на её автомобиле к зданию ЧК, которое я посетил несколько дней тому назад, не намереваясь больше туда возвращаться. Она постучала в какую-то дверь. Моя провожатая показала мандат, дверь открылась. Входя в комнату, я без разговоров сдал револьвер и кинжал. Мы вошли в пустое помещение, в котором стояли два стула и прислоненные в углу две винтовки. Провожатая оставила меня одного в комнате. Я терпеливо ждал некоторое время и вдруг медленно, но неодержимо меня начало одолевать подозрение, что моя мнимая покровительница предала меня, что меня выведут отсюда в сырой отвратительный подвал, чтобы расстрелять, как сделали они это с моим двоюродным братом. Неожиданно дверь открылась, и моя странная приятельница, «ангел-хранитель» и «ангел смерти» в одном лице, появилась и объявила, что все в порядке и передала мне самый настоящий азербайджанский паспорт. Дорога на Тифлис открыта, а оттуда я смогу проследовать дальше. Моя благодарность ей была, великий Аллах! – такой искренней и живой, что могла бы быть адресована воистину выдающейся личности, Деве Солнца. В тот же вечер я встретился с одним азербайджанцем, с которым мы вместе учились за рубежом, я попросил его помочь мне доставить через границу мои вещи. Азербайджанец плохо понимал по-русски, и я стал выдавать себя за его переводчика. Так мы отравились на пограничную станцию, опасения наши усиливались по мере приближения к станции. Из разговора попутчиков мы узнали, что сюда всего через пару дней должен появиться сам начальник ЧК из Баку и он лично будет проверять паспорта пассажиров. Ничего хорошего для меня это не предвещало – ведь он расстреляет меня на месте, как и обещал, и даже мой паспорт мне уже ничем не поможет, на станции мы увидели небольшой деревянный дом с надписью: «Отель», и поезд, стоявший на запасном пути, где жили пограничники и таможенные служащие. Мост над Курой служил естественной границей, по другую сторону пролегала грузинская железнодорожная станция. В этот момент я готов был отдать все, лишь бы оказаться на той стороне! От напряжения и страха у меня сжалось горло. Совершенно неожиданно для себя и для моего друга, я вежливо попросил солдат перенести наш багаж, в котором находятся особые ценности. Эта просьба произвела особое впечатление. Нас приняли за официальных персон и двое носильщиков с услужливой готовностью кинулись к нам. Схватив вещи, они побежали к спецпоезду, а не к отелю. Нам не оставалось ничего, как послушно следовать за ними. В знак глубокого уважения, наши вещи даже не стали осматривать.Чуть позже солдаты угостили нас едой, а это был хороший признак. Подали шашлык, а я предложил им два стакана нашей водки. Это был рискованный шаг, т.к. алкоголь в багаже был запретным грузом. Но мое предложение с благодарностью приняли, более того, к нам присоединился таможенный комиссар. Атмосфера стала доверительной и сердечной. Неожиданно дверь в купе распахнулась и вошла молодая, очень красивая девушка. – Товарищ Маруся, – приветствовали её солдаты. Меня охватила безудержная радость от восхищения красотой девушки. Поверх обнаженных ног короткая кожаная юбка, пистолет в кобуре, плотно обтягивающая фигуру блуза и, наконец, красный галстук. Её черные волосы блестели, а большой рот улыбался щедро и дружелюбно. А какие глаза! Она тотчас же села, начала есть и пить. Надо заметить, что у неё был прекрасный аппетит. Моего настроения не могли не заметить окружающие. И мой друг азербайджанец высказал предположение, что нас впереди ждет удивительная ночь.Состояние опьянения понемногу стало притупляться от чувства опасности и леденящего душу одиночества среди этих «товарищей». Во мне проснулась бесконечная жажда нежности и человеческой близости. Маленькая Маруся сидит рядом со мной, а её добрые и прекрасные, хотя и неухоженные руки, уже давно касаются моих. Я все время говорю и говорю, и только для неё: «Такая женщина как ты, Маруся, и в этом Богом забытом месте? Ты ведь можешь иметь успех везде, ты должна носить меха и бриллианты» - «Эти предметы я вижу целыми днями, но сама не хотела бы их иметь, – ответила Маруся тихим голосом, – я ведь обыскиваю знатных дам на переходе границы. У них тонкое белье, все шелковое, они хорошо пахнут, но в большинстве своем не интересны, а вот где они прячут свои брильянты ты и не догадаешься». Словом, Маруся с большим энтузиазмом относилась к своей работе. Это была дерзкая, честная разбойница, и я увидел, что она никогда не смогла бы утаить ничего из отобранных драгоценностей. Вскоре в купе стало тихо, пьяные красногвардейцы ушли в караул, шумно с ними попрощавшись, комиссар отправился спать на кровать, а мой товарищ лег спать на скамейку, неожиданно его неистовый храп нарушил тишину.Мы с Марусей остаемся одни в жарком вагоне. Тяжелый воздух, сильно раскалена цилиндрическая «буржуйка», яркий коммунистический плакат украшает голую стену, тускло горит лампа.«Знаешь, я ужасно хочу пить, давай заварим чай, – попросила Маруся, – сходим на речку и под мостом наберем воды».Несмотря на непроглядную темень на улице, я охотно соглашаюсь. Но мой попутчик в этот момент переворачивается на своем ложе, бормочет, словно во сне (конечно, по-турецки): «Не будь дураком, солдаты схватят и застрелят вас». К сожалению, он был абсолютно прав, этот стреляный малый.На улице холодно. Если ты в, самом деле хочешь чаю, моя радость, давай попрошу солдат принести нам воды, – попытался исправить положение я.Получив свой долгожданный чай, Маруся потеряла всю свою напористость и неприступность. Её глаза стали влажными и блестящими, словно жидкое серебро! Она действительно великолепна, эта молоденькая красноармейка! Меня всегда волновало чисто женское естество, изящество белья, благоухающая кожа, похожие на лепестки роз, ногти! Но напротив меня сидела Маруся: её сильные ноги были обуты в стоптанные башмаки, огрубевшая от ветра и непогоды кожа, а под её кожаной юбкой нет ничего кроме плохо сшитой холщевой рубашки. И все равно, в эту минуту мне, казалось, не нужен был никто другой. Мои мысли прервало бормотание азербайджанца:– Отстань же от этого подобия женщины, наверняка она больна! От таких слов я слегка протрезвел, совсем немного, но достаточно, чтобы правильно оценить обстановку. К тому же, ко мне возвращается беспокойство и, затаив дыхание, я спросил её:– Как ты думаешь, сегодня приедет начальник ЧК?. Ответ Маруси был отрицательным:– Сегодня его точно не будет. Он приезжал вчера и позавчера. А что, ты его знаешь?– Конечно, – схитрил я, – это мой друг, и я надеялся увидеть его здесь.Мои слова произвели на девушку большое впечатление, она благосклонно взглянула на меня, теперь я был для неё полубогом.Но вот в ночи прозвучал долгожданный, далекий, пронзительный гудок, приближавшийся с каждой минутой. На другой стороне реки к грузинской пограничной станции подошел поезд, в который мы должны будем сесть. Часы пробили шесть. Тотчас же просыпается азербайджанец, совершенно бодрый. Мы тепло прощаемся с ещё не протрезвевшим комиссаром, быстро ставим штампы в паспортах и направляемся прямо к мосту. Маруся все время бежит рядом со мной, не отпуская мою руку.– Скажи мне, что ты будешь думать обо мне в Тифлисе? (А то, что я могу поехать куда-то дальше Тифлиса, не приходит ей в голову)...На мосту мы остановились, Марусе надо было идти назад. В глубине своего кармана я нащупал маленький пакетик, кусочек заграничного туалетного мыла, – в то время редкость необычайная, – его дала мне моя бывшая квартирная хозяйка, богатая бакинка. Протянув девушке мыло, я сказал ей:– Будь здорова, Маруся!, – я загляну сюда еще раз.Маруся так и стоит на том месте, где мы с ней простились и машет своим красным галстуком.Потом я наклонился и поднес к своим губам горсть грузинской земли: «Да здравствует свобода!»«Женские истории, женские истории», − одновременно с осуждением и восхищением ворчал всю дорогу азербайджанец".Перевод с немецкого Александра Полякова.
murtazali.livejournal.com
