Музей ЧерномырдинаДмитрий Жилинский в кругу родных и близких. Картины дмитрий жилинский
Дмитрий Жилинский в кругу родных и близких
Дмитрий Жилинский. «Воскресный день». 1973. Дерево, темпера. Государственная Третьяковская галерея
Жилинский, без сомнения, титан советской живописи. Обладатель многих наград, лауреат всех возможных премий, он был крупной фигурой в официальном искусстве, однако по сути оставался несоветским художником. Любой даже самый канонический сюжет из арсенала советского искусства у Жилинского превращался в гимн Красоте почище, чем у питерских неоакадемистов. Самые банальные сюжеты он писал сквозь призму классики, цитируя сюжеты Возрождения и даже используя приемы русской иконописи. За что бы ни брался советский академик, получался советский Ренессанс: женщины обращались в мадонн и венер, а мужчины — в итальянских вельмож с полотен любимых им мастеров Раннего Возрождения.
Насыщенные аллегориями и символами картины Жилинского имели и еще один план — личный. Своих героев академик часто писал с близких людей. В канонической картине «Семья. У моря» (1964) изображена его семья: жена Нина, дети и он сам. Мать художника появлялась на нескольких его картинах, в том числе на уже хрестоматийной «Под старой яблоней» (1969). Не раз его героями становились и вторая жена Венера с маленьким сыном Николаем. В картине «1937 год» (1987) показана сцена ареста отца, расстрелянного как враг народа. Даже в триптихе «На новых землях» (1967) об освоении целины Жилинский написал своих друзей и родственников.
Дмитрий Жилинский. «Зима на юге». 1977. Дерево, темпера. Государственная Третьяковская галерея
В его судьбе именно семья сыграла решающую роль. Бабушка была сводной сестрой Валентина Серова. Она отправила рисунки внука двоюродной сестре Серова Нине Симонович-Ефимовой, а та содействовала поступлению юноши в Институт прикладного и декоративного искусства, где преподавал Владимир Фаворский. Приехав в Москву из Сочи в 1944 году, Жилинский поселился в знаменитом Красном доме в Перово, построенном Фаворским и художниками Иваном Ефимовым и Львом Кардашовым, также связанными узами родства.
Годы общения с кругом Фаворского были бесценны для становления Жилинского, как и Красный дом с его традициями. Учителями Жилинского были лучшие мастера эпохи, в том числе также ставший героем его картин Николай Чернышев, у которого он учился затем в Суриковском институте. В экспликациях на выставке можно прочитать подробную историю создания каждой картины и узнать персонажей из ближнего круга художника.
Третьяковская галереяДмитрий Жилинский. Ближний круг13 апреля – 2 июля
www.theartnewspaper.ru
ИРРИ | Жилинский Дмитрий Дмитриевич
(25.05.1927)
Вернуться к спискуОдин из крупнейших представителей живописи 1960-х годов, творчество которого обозначило новые пути развития отечественного искусства второй половины XX века.
Дмитрий Жилинский родился 25 мая 1927 года в деревне Волковка под Сочи. Профессиональная судьба будущего художника решилась благодаря его бабушке - Надежде Васильевне Немчиновой, которая была сводной сестрой художника Валентина Александровича Серова. Она отправила рисунки внука родственникам в Москву. Вскоре был получен ответ от художников Ефимовых, в котором они писали, что «Дмитрий должен заниматься искусством, у него есть талант и он никогда себя не простит, если не станет художником». Жилинский последовал их совету и в 1944 году поступил в МИПИДИ, - Московский институт прикладного и декоративного искусства, - где занимался на факультете стекла и делал витражи.
После разгрома МИПИДИ Жилинской продолжил учебу на живописном факультете Московского художественного института имени Сурикова в мастерской Николая Чернышева. Другими учителями Жилинского были выдающиеся мастера, среди которых Павел Корин, Семен Чуйков, Алексей Грицай. «Все они учили мастерству, а также умению понимать и ценить великое в искусстве»,- вспоминает Жилинский.
Большое значение для художника также имело общение с Владимиром Фаворским и Иваном Ефимовым, в доме которых в Новогиреево он жил до 1970-х годов.
Дмитрий Жилинский начал участвовать в выставках с середины 1950-х годов, одновременно вместе с художниками «сурового стиля», но никогда не причислял себя к мастерам этого направления. В отличия от них Жилинский избрал основой своего творчества художественную традицию искусства эпохи Возрождения. Жилинский в совершенстве освоил технику живописи по левкасу, в которой работал уже с середины 1960-х годов. Колористический строй произведений Жилинского основан на главных цветах, скомпонованных локальными пятнами. Важным для художника становится строгий, моделирующий форму рисунок.
Автор сюжетных полотен, пейзажей и натюрмортов, Жилинский много работает и в жанре портрета. Его моделями были музыкант Святослав Рихтер, художники Фаворский, Ефимов, Чернышев, физик Петр Капица, дипломат Владимир Семенов. Художник писал портреты родных и близких – жены, скульптора Нины Ивановны Жилинской, с которой «прожил наполненные творчеством, счастливые 47 лет», детей, внуков.
В девяностых годах Жилинский создал цикл парадных портретов членов королевской семьи Дании, который ныне экспонируется в тронных помещениях королевского дворца в Копенгагене.
Художник на протяжении многих лет успешно совмещает творческую работу в мастерской с преподавательской деятельностью. Сразу после окончания Суриковского института он остался работать на кафедре рисунка, а с 1973 по 1980 год возглавлял кафедру рисунка, живописи и композиции Московского полиграфического института. Жилинский воспитал таких известных современных мастеров, как Татьяна Назаренко, Наталья Нестерова и Ксения Нечитайло.
Народный художник РСФСР, действительный член Российской академии художеств, лауреат государственных премий, сегодня Дмитрий Жилинский полон творческих сил и с увлечением участвует в крупнейших российских и международных выставках.
1. Дьяконицына А. Дмитрий Жилинский. М.: Сканрус, 2007.
2. Дмитрий Дмитриевич Жилинский. Живопись. Рисунок. М.: Изобразительное искусство, 1982.
3. Дмитрий Дмитриевич Жилинский. Живопись. Графика. М.: Изобразительное искусство, 1984.
4. Лебедева В. Дмитрий Жилинский. М.: Белый город, 2001.
5. Манин В. С. Дмитрий Дмитриевич Жилинский. СПб.: Аврора, 2006. *
6. Павлов П.А. Дмитрий Жилинский. Л.: Художник РСФСР, 1974. *
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Автопортрет (1993) ДВП, масло52,3х72,3
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Автопортрет с Ниной (1995) ДВП, темпера78х44
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Вечер (1985-1990) ДВП, темпера65,8х92
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Вечная память (1997) ДСП, темпера199,5х140
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Город Компродон. Испания (1991) холст, темпера60,5х80,5
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Старый дом (2005) темпера, ДВП84,5х99,5
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Чудо (художники М.Романовская и П.Шимес) (1993-1996) холст, масло200х105,2
- Жилинский Дмитрий Дмитриевич (род. 1927)Весна Художественного театра (1988) ДСП, темпера166,5х351
rusrealart.ru
Дмитрий Жилинский: «Я удивляюсь красоте людей»
С народным художником России Дмитрием Жилинским беседовал Алексей Козырев.
Дмитрий Дмитриевич Жилинский родился в 1927 г. в Сочи. Ученик Владимира Фаворского и Павла Корина, он творчески переосмыслил традиции древнерусского искусства, возрожденческой и новоевропейской живописи. Его картины покупали Русский музей и Третьяковская галерея, посвятившая 80-летию художника персональную выставку. Жилинский — научный руководитель Московского государственного художественного института им. В. И. Сурикова, наставник многих известных мастеров.
Алексей Козырев: Дмитрий Дмитриевич, когда вы написали первую свою работу?
Дмитрий Жилинский: Мальчиком я рисовал. Один из моих дедов, Константин Жилинский женился на сестре по матери художника Валентина Серова. То есть общение с искусством у меня было через бабушку. Я кончаю 10 класс, тогда идет война, разруха, и я, хоть и мечтал поступить в художественное училище, подаю документы в технический ВУЗ. Меня принимают в МАИ и СТАНКИН, я приехал в Москву, поселился в общежитии. И двоюродная сестра моей бабушки и ее муж, Ефимовы, говорят: «Знаешь что, Дим, твоя бабушка присылала рисунки. Если ты не будешь художником, будешь всю жизнь мучаться. Сейчас идут экзамены в Институт прикладного декоративного искусства, иди, сдавай». Я сдал, уже будучи зачисленным в технический институт, поскольку собирался строить, возрождать страну. Поразил экзаменаторов своей наивностью, но и умением рисовать. Поступил. Проучился там два года. Потом перевелся в Суриковский институт, его кончил в 1951 г. С учителями мне, конечно, повезло: Чернышев Николай Михайлович, знаток русской живописи, Чуйков, Корин... А жил я в доме, который построили Ефимовы, Кардашов и Фаворский в Новогиреево. Рядом, через дверь, жил такой изумительный человек, как Фаворский! Очень мудрый человек, замечательный художник. Его выгнали из Института как формалиста, как когда-то Кончаловского и многих... Я всегда вспоминаю, как он говорил, что такое станковая живопись, что такое монументальная, прикладная. Для него не было разницы, что лучше, что хуже. Он даже говорил: «Дима, написать хороший этюд с натуры трудно. Но пойди, сделай хорошую ручку дверную, это сложнее». Всегда обращал внимание — для кого ты работаешь, зачем? Потом: размеры. Импрессионисты писали небольшие картины, голландцы тоже. Когда заказана роспись зала — другое дело, а когда нет заказа? И все-таки стремятся, и я тоже, смолоду был грешен, писал большие картины... И помню, шагами мерил: 4,5 метра. Я любил и иконопись, и старых мастеров: итальянцев, и фламандцев... Поэтому эти влияния все сказались. Потом, когда я побывал в Италии, в Голландии, в Бельгии, увидел ван Эйка, ван дер Вейдена, маленьких голландцев, я понял, что ценность не в величине. И стал писать небольшие. Первая моя небольшая картина — это «Семья. У моря». У меня ее Третьяковская галерея приобрела, не помню точно за сколько, но за хорошие деньги. Третьяковская галерея, Министерство культуры, все жаловались тогда, что всесоюзные выставки, Манеж — и художники стараются сделать большие картины. А нам, говорят, закупать нужно — и куда их девать? Я говорю: вы объявите, что мне мильон заплатили за маленькую, тогда все будут делать маленькие. Но так они и не объявили. А с картиной «Купающиеся солдаты», первой моей большой картиной после окончания института, был такой случай. Прошло много времени, я попал в церковь на Петровке, где был запасник закупок. Хожу, смотрю, с Игорем Поповым, моим другом: «Игорь, — говорю, — смотри, есть же дураки, такие картины пишут». Подхожу — это моя.
А. К.: Такая человекосоразмерность ведь тоже сродни иконе. Что-то в ваших картинах мне напоминает иконичность, пространство и перспективу иконы...
Д. Ж.: Фаворский и Чернышев, знатоки древнего искусства, привили мне понимание этой живописи. Я когда был студентом, не понимал их ценности по-настоящему. Прошло много лет после окончания, я понемногу начал понимать. А тогда мне нравилось, когда похоже на натуру, очень похоже. Но не в этом же ценность.
А. К.: Бердяев говорил в 1922 г., что наступает эпоха Нового Средневековья: это будет восстание масс, это будет символизм, ночное, а не дневное сознание. И действительно, мы это видели в тоталитарных культурах. Интересно, что разрушаются храмы, уничтожаются иконы — но символизм в искусстве процветает... У вас он явственно выходит на поверхность. Вы проговаривали это для себя, пытались рефлексировать?
Д. Ж.: Я убежден, что, прежде всего, нужно знать искусство. Знать — от Египта для наших дней. И понимать ценность: почему это прекрасно. Когда я преподавал, то возил студентов в Питер, они рисовали там с античных слепков. Я говорю: вы рисуйте не потому, что объект не двигается и его удобно рисовать. Осознайте, что это великое искусство. Что здесь великого? Почему это искусство великое? Вот когда вы поймете, тогда захотите сделать сами что-то такое. Или с натуры рисовать... точно нарисовал руки, ноги пять, пальцев — все? А вот цельность, гармония целого с деталями, то непревзойденное, что сделали греки, — это далеко не все понимают. Помню такой случай: я был председателям исполкома, устраивал молодежные выставки. Советская власть все-таки что-то выделяла искусству, перепадало и художникам, это было благо, конечно. И некоторые участники выставки позволяли себе некую смелость — от такого сухого подражания природе сделать шаг к собственному пониманию. И вот одна партийная дама говорит: «Что вы мне мазню какую-то показываете и говорите, что это прекрасно. Если я слушаю Моцарта, я понимаю, что это прекрасно». Вдруг встает молодой человек: «Вы понимаете Моцарта?» — «Конечно, понимаю!» — «Значит, вы гений!» Какая-то в этом есть правда. Чтобы понимать великое искусство, нужно быть гением. Нужно владеть тем, чем руководствовался автор. По-настоящему понять... Даже художники, 90% не понимают, не понимают.
А. К.: Но искусство не сводится к пониманию, в нем задействованы чувства. Кроме того, есть вещи, обусловленные традицией. Химеры на готическом соборе: ни один архитектор не мог бы внятно объяснить, зачем эти чудовища, но, тем не менее, все их воспроизводили.
Д. Ж.: Как древние говорили: лучший художник Господь Бог, и мы должны понять это. И выразить своим способом. Как можно проще, ясней. А сейчас Бог не у дел, каждый сам, каждый стремится прославиться. Выставки делают, деньги большие платят. И если хвалят тебя, значит, ты хорош! Ну, конечно, приятно, что твои работы нравятся. Но внутреннее чувство! Я такой простой пример приведу: я был еще мальчишкой, отец у меня увлекался охотой. Я украл у него порох и хотел посмотреть, как он вспыхнет. Я зажгу спичку, пока поднесу, она тухнет. Ну, что же, думаю, буду бумажку поджигать? Зажег, сунул в порох руку. Отец пришел с работы, мама жалуется: «Вот мальчик, посмотри, что сделал, он говорит, карбид какой-то поджигал». Отец развязал бинт, посмотрел, все понял, но не стал меня ругать, единственное сказал: «Дима, ты обмануть можешь кого угодно, себя никогда не обманешь». Мне кажется, важно, чтобы это было в голове. Я помню, «Гимнастов» рисовал, и один мой друг, Виктор Лисицкий (1), тоже стал заниматься живописью. И хотел сделать выставку, совместную с профессионалами. Я говорю: «Витя, вот ты выступал на международных состязаниях. Представь, вы делаете все эти упражнения. И вот я выхожу. Я с трудом подтягиваюсь 3—5 раз, с трудом поднимаю ноги. Как я буду выглядеть?»
А. К.: А «Гимнасты» — это тоже своего рода советская икона?
Д. Ж.: Я очень полюбил раннее итальянское искусство, Тициана. Они делали удивительные вещи, независимо от света. Зашел я в тренировочный зал, свет там с разных сторон, а они в белом, ковер красный. И я дома сделал эскиз, нарисовал каждого, ни одного этюда с натуры я красками не делал. И уже на основе моей любви к чистому цвету, по рисункам, сделанным с каждого, я скомпоновал. Это мое представление: передать суть, а не видимость. Не то, как это кажется глазу. А почему-то советская власть вначале меня не очень... Мою «Семью. У моря» вначале повесили в графический отдел — раз не маслом написано, значит в графику. Белашова (2) тогда была председатель Союза, она пришла: «Как, это же живопись!» Перевесили. Ну, потом и Третьяковка купила. Я жил рядом с Фаворским (3), учился у него. Он говорил, помню: «Дима, ты очень способный. Но если ты не поймешь, что такое пространство, если ты не будешь заниматься вопросом пространства в своих работах, ты не будешь хорошим художником». У него была целая теория, он делил все искусство, начиная с наскального, в зависимости от того, как художники понимали пространство. Он объяснял мне, как построено пространство в иконописи.
А. К.: Это же идеи Флоренского...
Д. Ж.: Да, они были знакомы. Фаворский был ректором ВХУТЕМАСа (4).
А. К.: Да, а Флоренский читал курс по композиции, занимался анализом пространственно-временных категорий в искусстве.
Д. Ж.: Да-да, они очень дружили. Вместе работали над идеями научного объяснения художественного пространства.
А. К.: Вы очень дерзко использовали красный цвет, который является советским маркером.
Д. Ж.: Да, я считаю, советская власть меня полюбила за этот красный цвет.
А. К.: То есть они решили, что вы пытаетесь им угодить?
Д. Ж.: У Коржева (5) есть картина «Поднимающий знамя». Советская власть его за эту картину приподняла. А Коржев мне говорит: «Я не ради советской власти. Советская власть забыла, для чего она делала революцию. Нужно поднять тот дух, во имя которого свершалась революция. Это не то, о чем мечтали наши отцы». И это правильно. Мой дядя, мамин брат, был командир партизанского отряда, у него от Ворошилова наградные часы. Это были люди идейные, они хотели лучшей жизни. Мама моя тоже с красным флагом ходила... А потом нас выгнали из барака — семья врага народа. До сих пор я не реабилитирован.
А. К.: Даже из барака выгнали? Что ж, на улице надо было жить?
Д. Ж.: Отец взял участок под застройку. Начал там строить сарай, 7 метров на 3. Мы достроили его, отца уже не было, и жили до 43-го года. Я шаловливый был, набедокурил. В третьем классе, лет 10—11 мне было. Мы с другом устроили качели: положили доску на печку-голландку и стали качаться. Печка развалилась. Очень учитель тогда разозлился: «Ты — сын врага народа!» Я всю ночь проплакал. И ведь никто не понимал: а в чем ты виноват? А просто мой отец из дворянской семьи. И всё. И ведь скрывали, что его нет. Просто осужден на 10 лет без права переписки. Всем так говорили. При Хрущеве получили справку фальшивую, не помню, какой год там был указан. А уже после падения советской власти было решение Верховного Совета, что все дети должны быть реабилитированы. Я тоже подал заявление. Но у меня не было удостоверения о рождении, потеряли где-то. Нужно было получать его через суд, такая канитель... Я плюнул на это. Но узнал, что отец расстрелян 26 июля 1938 г. под Краснодаром, сразу после ареста. Ему было 38 лет.
А. К.: Когда советская власть ушла, какие у вас были ощущения?
Д. Ж.: Я хотя бы мог вслух сказать, где мой отец. А то заполняешь анкеты: умер. Когда неофициальная бумажка — никто не обращал внимания... Я написал картину «Под старой яблоней». Мама стоит, мои дети. И на полях сделал портрет отца и брата, погибшего в Великую Отечественную. Под портретом отца я написал «1900—1937». Эта картина была выставлена в Манеже; ее снимают — нельзя было писать «1937 год», Советская власть начала стыдится. Мой друг, Папикян, затер эти даты. Тогда повесили. Я помню, один известный искусствовед, инвалид Отечественной войны, я очень его уважаю, он даже был инструктором ЦК по изобразительному искусству, говорит: «Дим, разве можно равнять войну с этим?» Я говорю: «Для моей мамы это страшнее. Сын её погиб на фронте. А когда убивают ни за что?»
А. К.: У Высоцкого в одной песне это уравнивается: «Мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие». То есть в сознании народа эти события стояли рядом, по боли, по утратам...
Д. Ж.: Да-да. До сих пор ведь власть не раскаялась. Реабилитируют. Но чтобы вслух сказать об этом геноциде — нет. И придумали же такое слово «враг народа». На обложках наших тетрадей были репродукции иллюстраций Васнецова к пушкинской «Песни о вещем Олеге». И там нашли «долой ВКПб»: «Д» — стремя, «О» — кольцо на мече... Заставляли нас вырезать. И Билибина вырезали.
А. К.: Когда вы учились в школе, потом в институте, каким было отношение к истории? Насколько живопись должна была быть официозной?
Д. Ж.: Конечно, мы все были настроены, что ни лучшей жизни, ни лучшего искусства не было и быть не может. Это внушалось и поддерживалось. И мне повезло, что я жил среди художников, таких как Фаворский, которые ценили искусство как искусство. Где не говорилось вообще ни о деньгах, ни о званиях, ни о том, как твои работы оценивают в верхах.
А. К.: Вам не приходилось писать никогда по заказу? Портреты?
Д. Ж.: Нет. Интересно Корин рассказывает: к нему приходят из Министерства культуры: напишите портрет товарища Сталина, чего это вы все священников пишете? А его чуть не посадили, вы знаете? Когда он стал писать «Последний молебен в Успенском соборе (6)». Громадный холст до сих пор стоит у него в мастерской... За него хлопотал Горький, мастерскую ему построили. Он пишет этюды: священников, юродивых. Потом Горький умирает. Его критикуют газеты, и в газетах пишут «фашиствующий Павел Корин рисует попов». Он боялся, что его вот-вот арестуют, рассказывал, что у него стоял в углу собранный рюкзак с вещами. «Фашиствующий!» Известно, что значило в то время написать так.
А. К.: И что он сказал на предложение нарисовать Сталина?
Д. Ж.: Он говорит: «О! Я с удовольствием. Только, — говорит, — я не могу рисовать без натуры. По фотографии у меня не получается. Договоритесь, я с удовольствием сделаю». Дал мне пример. Когда ко мне пришли из Министерства культуры: «Дим, напиши Брежнева». Я сказал: «С удовольствием. Договоритесь, чтобы он позировал». Был Владимир Семенович Семенов, дипломат, коллекционер, большой любитель искусства, и действительно в нём хорошо разбирался. Но верный служитель советской власти, не зря он был замминистра иностранных дел. Я писал его портрет. Звонит: «Дима, я сейчас в Помосковье, в санатории ЦК. Приезжай туда, у меня свободное время, порисуешь». Приехал. На второй день: «Дим, нас приглашает Громыко Андрей Андреевич на мальчишник». Ну, я беру альбом. Мы поднимаемся на какой-то этаж, садимся. И у него картина великолепная фламандская. Я ему сказал: «Андрей Андреевич, у нас есть такая игра — вот ты приходишь на выставку, там пожар. Что будешь спасать? Вот, — говорю, — если бы сейчас был пожар, я бы схватил эту картину и выпрыгнул из окошка». Он глаза вытаращил. В общем, захотел, чтобы я написал его портрет. А мне так не хочется... Если картина появится на выставке, мне неудобно будет перед друзьями. Я говорю: «Знаете, Андрей Андреевич, я очень люблю групповые портреты. Я хочу вас написать с женой». Договорились, что они будут позировать. И это откладывалось, откладывалось, так они и не нашли время. Только открытки он мне посылал на праздники. Так что я схитрил.
А. К.: Вообще приходилось вам ощущать на себе внимание власти?
Д. Ж.: Нет.
А. К.: А то, что в советское время существовало в искусстве: суровый стиль, например...
Д. Ж.: Я очень хорошо к этому отношусь. Мы говорили тогда то, что было, а не то, что хотел слышать начальник. И ездили на эти стройки, на целину. Хотя, конечно, опять-таки одно дело писать как есть, а другое дело, чтобы там присутствовал вкус. Я был с Голицыным на целине в командировке Министерства культуры, и у меня был заказ: написать ударников. Я поговорил с председателем колхоза, привели казаха-ударника, доярку, они мне позировали в красном уголке. Я сделал наброски, этюды. Написал картину — трое ударников за столом. А один был очень симпатичный, он стоял, немец, высланный во время войны. Я спрашиваю: «А как фамилия?» — «Да, Грюневальд». В майке, бледный, печальный... Я так и написал, как чувствовал. Суровый стиль. А потом, когда очень нужны были деньги, замазал его и нарисовал самовар на столе.
А. К.: Ваши портреты очень интересные, я бы сказал, несоветские.
Д. Ж.: В моем понимании красота — это характер. Даже красота дерева. Нужно ведь понимать: береза, липа или клен.
А. К.: А характер — это что? Особенности?
Д. Ж.: Неповторимость. Сколько людей на белом свете, а ни один нос не похож на другой. Столь большую разницу создал Господь между всеми вещами. Мы замечаем внешние сходства, наука их объясняет. Но вот дед, ложась спать, иногда клал руку себе на нос и разбивал его. Внук делает то же самое. Почему? Художнику важно понимать это. Я еду в метро, удивляюсь красоте людей.
А. К.: Вам интересней писать известных людей или обычных?
Д. Ж.: Трудно сказать. Известных интересно писать, но я никогда к этому не стремился. Главное не кого ты пишешь, а как. Конечно, я очень рад, что написал Фаворского, Капицу. Замечательные люди. Я помню, был в Голландии в домике, где жил Петр I, обычная посуда, тесная кровать. А на стене надпись, росчерк. И мне объяcняют: это Наполеон побывал, ему показали вот Петр Великий, ростом больше 2 метров спал на такой кроватке. Наполеон написал: «Для великого человека нет маленького места».
А. К.: Когда вас называют классиком, как вы к этому относитесь?
Д. Ж.: Равнодушно. Я не горжусь и не стесняюсь. Тем, чего я достиг, я обязан древнему искусству, моим наставникам и ученикам. Конечно, приятно было, когда была моя выставка в Третьяковской галерее. Но если будут кричать, что Жилинский прыгает на 2 метра, я же все равно буду знать, что не прыгаю. У одного моего знакомого была выставка в Питере, он говорит: «Ладно, вы меня хвалите. Но если я гений, то кто Рембрандт?» Это самое главное.
А. К.: То, что про вас пишут искусствоведы, вы понимаете?
Д. Ж.: Понимаю. Но иногда удивляюсь.
ПРИМЕЧАНИЯ:
(1) Лисицкий Виктор (р. 1939) — заслуженный мастер спорта, пятикратный серебряный призер Олимпийских игр по спортивной гимнастике, семикратный чемпион Европы, абсолютный чемпион СССР, член Союза Художников России.
(2) Белашова Екатерина Федоровна (1906—1971) — советский скульптор, народный художник СССР.
(3) Фаворский Владимир Андреевич (1886—1964) — русский, советский художник, мастер ксилографии и книжной и графики, искусствовед, сценограф, живописец-монументалист, педагог и теоретик изобразительного искусства. Автор обложки книги свящ. Павла Флоренского «Мнимости в геометрии» (1922). Флоренский написал особое пояснение к обложке.
(4) ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские) — учебное заведение, созданное в 1920 г. в Москве путём объединения первых и вторых Государственных свободных художественных мастерских (образованных ранее на основе Строгановского художественно-промышленного училища и Московского училища живописи, ваяния и зодчества).
(5) Коржев-Чувелев Гелий Михайлович (р. 1925) – советский художник, представитель направления «сурового стиля» (см. об этом направлении статью Н. Ф. Боровской во втором номере «Сократа»).
(6) Это богослужение на Пасху 1918 г. было проведено уже после переезда столицы в Москву по особому разрешению Ленина. После этого Успенский собор был закрыт и превращен в музей. Картина П. Д. Корина «Последнее богослужение в Успенском соборе Кремля перед закрытием. Пасха 1918 года» послужила основой для масштабного замысла художника «Русь уходящая», к которому была сделана масса эскизов, но сама картина так и не была завершена.
socratonline.ru
Дмитрий Жилинский
Works by Dmitry Zhilinsky are distinguished by carefully executed, detailed and accurate drawing. Working in the genre of portrait, he created numerous group and individual portraits, portrait compositions. The exact portrait similarity of models is combined in his work with profound psychology and depth of disclosure of characters. Zhilinsky found his own, different from the artists of the "surovy stil", way in art, referring to the Medieval, Renaissance and Old Russian traditions. The color range of many of his works comes from the canon of Old Russian painting. However, the creative use of artistic systems of the past does not lead the artist away from modern problems. He created portraits of his contemporaries: artists, musicians and scientists.
Дмитрий Дмитриевич Жилинский (1927 – 2015) – академик Российской академии художеств, Народный художник РСФСР. Автор многочисленных сюжетных полотен и портретов. Среди наиболее значимых картин можно назвать такие, как «У моря. Семья» (1964), «Гимнасты СССР» (1964), «Под старой яблоней» (1969), триптих «1937 год» (1986—1987). В 1951 году он окончил Московский государственный художественный институт им. В.И.Сурикова. Его педагогами были Н.Чернышев, С.Чуйков, П.Корин, А.Грицай, В.Яковлев. Огромную роль в становлении творческой личности художника сыграл В.Фаворский.
Живописные работы Дмитрия Жилинского отличает тщательно выполненный, детальный и точный рисунок. Работая в жанре портрета, он создал многочисленные групповые и индивидуальные портреты, портретные композиции. Точное портретное сходство моделей сочетается в его творчестве с глубоким психологизмом и глубиной раскрытия характеров. Жилинский нашел свой собственный, отличный от художников «сурового стиля», путь в искусстве, обратившись к средневековой, ренессансной и древнерусской традициям. Цветовая гамма многих его произведений исходит из канона древнерусской живописи. Однако творческое использование художественных систем прошлого не уводит художника современной ему проблематики. Его герои – это его современники, друзья, родные и близкие ему люди: художники, музыканты, ученые.
В портретных композициях Жилинского раскрывается неповторимость личности человека, его духовного мира. Прибегая к аллегории и стилизации, художник соединил в своих произведениях интеллектуально-аналитическое отношение к миру с восхищением красотой и силой природы.
Духовное единство Человека и Природы - одна из центральных тем большинства произведений мастера, которые обращены к вечным ценностям мироздания, природы, культуры, нравственным и духовным основам личности. Своеобразие пластического языка определило глубокий интерес к искусству мастеров итальянского Возрождения и древнерусскому искусству.
Жилинский в совершенстве освоил сложную технику живописи темперой по левкасу, требующую безукоризненного рисунка. Мастер сосредоточил свой художнический поиск на создании ритмически выверенной и гармонично построенной многофигурной композиции, он предпочитает некую замкнутую пластическую среду, «говорящую» со зрителем на особом метафоричном, полном символов языке. В излюбленных портретных композициях и натюрмортах Жилинский погружается в процесс скрупулезного изучения натуры, придирчиво отбирает детали, балансируя на грани эмоционального восприятия и жесткой рассудочности. Интерес художника вызывают мифологические и религиозно-аллегорические сюжеты.
С годами его живописная манера меняется: уходит строгая локальность цвета, развивается тонально разработанная палитра, уплощенность изображения уступает место иллюзорной трёхмерности. Особый акцент делается на выразительных возможностях линии, контура, силуэта, тонкости колорита отличают теперь его стилистику и способ нового художественного освоения действительности.
Основные проекты и произведения:Жилинский - автор многочисленных сюжетных полотен, картин-портретов, в которых переосмыслены традиции древнерусской иконописи и живописи раннего Возрождения.
«Гимнасты СССР» (1964-1965),«Семья Н.М.Чернышева» (1969),«Воскресный день» (1974),«Стихи» (1973),«Под старой яблоней» (1969),«Времена года» (1974),«Человек с убитой собакой» (1975),«Ожидание» (1978),«Играет Святослав Рихтер» (1984),«Весна Художественного театра», (1987),«1937 год», (1987),«Автопортрет в Испании» (1991),«Художник Н.Жилинская» (1991),«Вечная память художнику» (1997),«С нами Бог» (1995),Портреты великих русских композиторов в Доме музыки в Москве (2003),Портреты Пушкина и Достоевского (2004) и др.
Педагогическая деятельность:Возглавлял кафедру рисунка, живописи и композиции Московского полиграфического института. Являлся куратором Президиума РАХ в Московском государственном академическом художественном институте им. В.И. Сурикова.
Государственные и общественные награды и премии:Орден Дружбы народов (1994),Серебряная медаль АХ СССР (1966). за картину «Гимнасты СССР»,Государственная премия РСФСР имени И.Е.Репина (1985) за картину «Ожидание»,Лауреат государственной премии Российской Федерации за произведения с юбилейной выставки «Дом Жилинских» (1998),Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2012)
К 80-летию живописца в стенах Третьяковской галереи была устроена выставка, на которую были собраны его работы из различных музеев. Несколько полотен художника находятся в постоянной экспозиции Третьяковской галереи. Его произведения представлены в Институте русского реалистического искусства.
вернуться в галерею вернуться в анонсы
art-life.biz
Агавы - Жилинский Дмитрий Дмитрий
Дмитрий Жилинский родился в 1927 году в Сочи, его родители художниками не были, но искусство любили, и в дом постоянно приходили крупные мастера искусства - Валентин Серов (недальний родственник), Владимир Дервиз. Семья была культурным центром, привлекавшим многих талантливых людей. Здесь устраивались музыкальные вечера и домашние спектакли. В этой атмосфере проходило детство будущего художника.
Через 10 лет все изменилось, кровавая эпоха не обошла стороной семью Жилинских, скорее всего, польские дворянские корни послужили причиной ареста отца, теперь он враг народа. Кардинально изменилась жизнь 10-летнего мальчика: не стало уютного дома с роялем и большой библиотекой, переехали в барак, но были изгнаны даже оттуда, ютились в сарае. Отцу дали 10 лет без права переписки, расстреляли через год, в 1938году.
С детства рисовал. Бабушка отправила рисунки в Москву родственникам, там они были одобрены. Вердикт был вынесен: «Ты должен поступать в художественный институт, иначе всю жизнь будешь жалеть». И все-таки, вопреки всему, сын врага народа учился в Москве. Его учителями были Н.М. Чернышев, А.М. Грицай, П.П. Корин, это были художники, которые понимали, что такое настоящее искусство. Он много общается с признанным мастером гравюры Владимиром Андреевичем Фаворским, невероятное везение. Не только в искусстве, но и в жизни Фаворский был для молодого художника непререкаемым авторитетом, примером порядочности и великодушия. «Я жил рядом с Фаворским до последнего его вздоха, и сейчас слова этого мудрого человека постоянно всплывают во мне». «Все праздники, выходные, вечера мы проводили вместе. Это была беседа длиною в двадцать лет: никогда о деньгах, о карьере – только об искусстве», – говорит Д. Жилинский в своих воспоминаниях. Дмитрий Дмитриевич - художник старой благородной формации. Блистание в кулуарах никогда его не прельщало Дмитрия Дмитриевича. Он равнодушно относился к тому, что его при жизни называли классиком. Единственный кумир Жилинского – это работа, и он делает ее истово и любовно. Вполне земной, спокойно-рассудительный, он стремится к кристальной ясности в своих работах. Жило в нем совершенно детское, наивное чувство удивления перед жизнью, перед красотой деревьев, цветов, его восхищало многообразие полноты природы.
«В моем понимании красота – это характер. Даже красота дерева. А характер – это неповторимость». Агава как раз неповторима, вынослива и неприхотлива, она завораживает своей особенностью. Нетипичная картина для Жилинского - «Агавы». Но и здесь – мир правдивый, зеркально отраженный. Где он мог увидеть их? В любимом южном городе Сочи эти агавы покорили его еще в детстве своей необычностью, нездешностью, какой- то диковатой для русского взгляда красотой. Как захотелось написать эти фантастические и по-особенному красивые листья. И художник стал их писать уже в зрелом возрасте. Он взял их в красивом ракурсе, два куста на первом плане, облитые и обласканные южным солнцем, как и положено этим экзотическим растениям. А вокруг радостный мир цветов, тенистых деревьев, кустарников. И небо голубое. Природа живет своей особенной гармоничной, завораживающей жизнью.
Живописный мир картины цельный, строго организованный. И здесь скрупулезная отделка деталей, миниатюрная тщательность письма, художник прорисовывает каждый лист, каждую колючку, мельчайшую деталь, добиваясь пластической завершенности. Он стремится к точности, завершенности, которые в традиционном смысле являются признаками первоклассного ремесла. Огромный куст на первом плане. Щедрость цвета, разнообразие оттенков зеленого. Стереоскопическая точность, локальная цветовая система и световые рефлексы создают манящую картину жизни природы, в которой все радуется и содружествует. Все находится в гармонии, собственно и Агава - дочь Гармонии в мифологии.
Алла Детина
www.histories.artmnt.ru
Дмитрий Жилинский. In Memoriam | Артгид
Текст: Дмитрий Жилинский31.07.2015 1282829 июля 2015 года на 89-м году жизни скончался один из любимых художников нескольких советских поколений Дмитрий Жилинский. Он не вписывался ни в одно из современных ему течений: в своих картинах, часто написанных темперой по левкасу, художник переосмыслял традиции древнерусской иконописи, Ренессанса, Северного Возрождения. В 2012 году с Жилинским встретился художественный критик Арсений Штейнер, которому удалось записать рассказ живописца о себе, своих учителях и своей эпохе.
Дмитрий Жилинский на 578-м Академическом собрании в Российской академии художеств, Москва, 15 апреля 2014. Courtesy Российская академия художеств
Лично мне как художнику повезло. В школе я много рисовал. Моя бабушка, сводная сестра Валентина Серова, посылала мои рисунки его двоюродной сестре Нине Симонович-Ефимовой, они дружили. Но была война, повсюду разруха. Думаю, зачем искусство? Подал документы вначале в архитектурный институт (но там нет общежития), потом в авиационный, в станково-инструментальный — приняли. Я приехал из Краснодарского края, где жил, дали общежитие, дали продуктовую карточку. Являюсь к Нине Яковлевне, она говорит: «Куда ты поступил? Ты будешь всю жизнь мучиться, ты же художник. Немедленно сдавай экзамен в Институт прикладного и декоративного искусства».
Я подал заявление, но там был конкурс, а я даже не понимал, что такое конкурс. Я не знал слова «декоративно», говорил «рисую» вместо «пишу». Такой профессиональный мальчик, в школе всех учеников перерисовал. На экзамене нарисовал свой портрет, девчонок — а девчонки хорошие, москвички. Нужно было сочинить орнамент: велели рисовать «то, что вы лучше всего знаете», и чтобы чувствовался ритм. Лучше всего я знал свою кошку. Как увидели кошку — хохот поднялся. Меня зачислили на свободное место — художественная обработка стекла. Тогда я начал понимать грани искусства. Этюд-то написать хороший трудно, а ты попробуй придумать ручку дверную, чтобы она была в стиле времени и удобная, — это посложнее.
Ремеслу я научился. Умел делать гравировку алмазную, резал стекло, собирал витражи, получал хорошие отметки. Но рвался к живописи. И решил переходить в Суриковский. Пришел в институт, показываю рисунки. Меня на экзамены не взяли, от ворот поворот. Я в отчаянии. А тогда еще была жива Ольга Валентиновна, дочь Серова. Я к ней приходил, она кормила меня кашей — голодное время было. И она позвонила Герасимову [директор МГХИ им. Сурикова]. Я собрал рисунки, прихожу к нему в мастерскую, разложил их на полу. Он посмотрел и говорит: я хочу, чтобы мои студенты так рисовали. Звонит в канцелярию: примите Жилинского на второй курс, без экзаменов. Так решилась моя судьба.
Слева: Дмитрий Жилинский. Портрет художника. Владимира Фаворского. 1962. Холст, масло. Волгоградский музей изобразительных искусств имени И.И. Машкова. Справа: Дмитрий Жилинский. Портрет скульптора Ивана Ефимова. 1954. Холст, масло. Государственный музей изобразительных искусств Республики Калмыкия, ЭлистаЯ поселился в Новогирееве, в доме, который построили для себя Фаворский и Ефимов. Фаворский жил через дверь, рядом! Они приглашали на семейные праздники, играли в шарады. Беседы с ними повлияли на меня необыкновенно. Этот дом был, как окно в Европу. Никогда не было разговоров о деньгах, о чинах. Жили нормальной жизнью. Деда расстреляли, папу арестовали, а я мог радоваться судьбе. Я прожил там лет двадцать, до шестьдесят какого-то года.
Помню, первая моя работа после окончания института — большой двухметровый портрет Семена Ивановича Ефимова на фоне рельефа. Пишу портрет у них в мастерской, заходит Фаворский и говорит про пространство. Что он очень любит Пуссена, еще других, кто хорошо понимает пространство: «Дима, если ты не поймешь пространство, ты никогда не станешь большим художником. Настоящий художник должен понимать, как строить пространство». А я как-то примитивно рассуждаю — «ближе», «дальше».
Я до сих пор живу по его советам, по его рассказам про фламандское искусство. Фундамент, которые они заложили, сидит во мне. Мне повезло так, как никому.
Фаворский посоветовал мне перейти в мастерскую Чернышева. Изучали фрески, древнерусское искусство. Самое прекрасное и самое загадочное решение пространства — это иконопись! Чернышев мне подарил книжечку «Искусство фрески». После четвертого курса я уехал в Апшеронск, к маме на каникулы. И в школе, которую я закончил, решил написать фреску на стенку. «Пожалуйста», — говорит мне директор. Я вспомнил работы Васнецова, я уже был тогда заражен рисованием обнаженной модели. Думаю, сделаю я «Каменный век», чтобы побольше было обнаженных. Скомпоновал любопытную картинку на четыре метра — сцену, как будто убили оленя. Нашел старую известь гашеную, дали мне школьную лошадь, привез песку, промывал на горной речке. Сбил штукатурку, в бочке известь стоит, слежу, снимаю воду, кристаллы снимаю, — все по инструкции, по книжке. Столько энтузиазма было! Молодой. Краски нужны были тертые на воде. Сам изобрел курант, стекло матовое где-то покупал, порошки, синьку.
Утром рано на велосипеде приезжаю, пишу кусок, обрезаю по контуру. Мама давала мне завтрак, я привозил его обратно — так увлекательно было. Пишу день, два, три, и за восемь дней я написал четыре метра, около десятка обнаженных фигур. Но октябрь месяц, начались экзамены. Друг пишет, что меня исключили из института за неявку. Я делаю фотографии фрески, беру рулон с эскизом, приезжаю в канцелярию, разворачиваю картон, а он не помещается в кабинете. Собираются учителя. Показываю фреску — и они обезумели просто, настолько меня полюбили. Я не любил участвовать в семинарах по марксизму-ленинизму, только там получал тройки. Директор велел везде поставить мне пятерки. И мне начислили сталинскую стипендию. Гуляем!
Дмитрий Жилинский. 1937 год. Триптих. 1987. Дерево, темпера. Государственная Третьяковская галереяНо приходит 1948 год, борьба с формалистами и космополитами. Под эту группу подходят Чернышев, Фаворский... Чуйков, лауреат Сталинской премии, сам ушел из института, раз Чернышева убрали. И наша мастерская переходит в руки Василия Яковлева (натуралист, который мог за день Сталина или Ленина написать). Его помощником стал Алексей Михайлович Грицай (очень верный режиму, но хороший человек, толкал нас учиться у старых мастеров). И они увлекли меня рисованием. У них я понял, что такое красота и пластика, понял цельность форм греческой скульптуры. Тогда Вучетич напечатал статью в «Огоньке» с моими рисунками.
Меня оставили на кафедре рисунка, стал преподавать. Сначала у Дейнеки был помощником. Он был чудный человек, но ревнивый. Иногда очень жестко с ребятами обращался. Как-то захожу к ректору, Мызину, а там Дейнека жалуется на меня. И Манизер сманил меня преподавать рисунок у скульпторов. Через год иду по улице Горького, слышу скрип тормозов, Дейнека открывает дверь: «Тебе куда? Переходи ко мне, я передумал!»
Потом меня пригласил к себе Алексей Михайлович Грицай. У него в мастерской я преподавал рисунок. Таня Назаренко, Наташа Нестерова — это все мои ученицы. Когда умер Грицай, Академия не утвердила меня руководителем его мастерской, и я ушел в Полиграф. И работал там до 1981 года.
Дмитрий Жилинский. Гимнасты СССР. 1964–1965. Оргалит, синтетические смолы, темпера. Государственный Русский музейЯ уже написал «Гимнастов», и Пименов предложил меня в академики, но я отказался баллотироваться. Никто до меня не отказывался. Членкором я все-таки стал, я не против Академии. Но не хотел ничего общего иметь с властью. Не посещал семинаров марксизма-ленинизма. Не считал процента евреев на экзаменах, хотя вызывали меня по этому поводу в участок. Когда писали эти письма про Солженицына, Сахарова, я тоже никаких подписей не ставил. Я художник, а не политик.
Суровый стиль? Это потом так назвали, а тогда никто не думал про суровость. Все хотели чистоты. Меня командировали на целинные земли вместе с Илларионом Голицыным. И так появился мой триптих про целину. Эта картина висела в Третьяковской галерее, при Горбачеве ее сняли (из-за того, что на картине было про водку). Мы все хотели правды.
Дмитрий Жилинский. На новых землях. 1967. Центральная часть триптиха. ДСП, левкас, темпера. Государственная Третьяковская галереяВ жизни не писал ничего, что мне не нравится. И мне не заказывали. Правда, был один заказ — Брежнев. Меня пригласили в министерство: «Очень просим, к празднику напишите портрет Брежнева». Говорю, договоритесь с ним попозировать на несколько сеансов. Обошлось, слава Богу. Единственный член правительства, которого я нарисовал, — Горбачев. Он тогда Берлинскую стену сломал и очень всем нравился. И американский журнал Time затеял выпуск, посвященный самому прославленному человеку года, и заказал мне портрет на обложку. Заплатили мне деньги, но обложку сделали другую.
А раньше, в начале 1980-х, я сделал портрет коллекционера Людвига. Мы познакомились на моей выставке в Бонне. Ему понравились работы и мои, и моей жены Нины, он спрашивает: много ли у нас таких художников? Говорю: в одной только Москве пять тысяч. И после этого он приехал в Москву с письмом от посла, но в Союзе художников отнеслись холодно. Мне сказали: «Твой Людвиг — сам его и води». И я водил его по мастерским. Были у Салахова, у Андронова, Назаренко, водил даже к Томскому — захотелось ему соцреализма. Людвиг отобрал большую коллекцию. И мечтал открыть в Москве музей современного искусства. У него было единственное условие: он отдаст коллекцию, поможет отремонтировать здание, но чтобы написано было, что это «Музей Людвига». Были в министерстве, почти договорились с ГМИИ. Я с ним ездил лично смотреть помещения. Но не разрешили. Это было еще до перестройки.
Дмитрий Жилинский. Двусторонний портрет. Ирен и Петер Людвиг. 1981. Лицевая сторона. ДСП, темпера. Собрание Петера Людвига, КельнА подпольным искусством я никогда не интересовался. Мы дружили с Людвигом, в его собраниях я видел раздел современных течений, уже не пластических. Мне это, конечно, не нравилось. Сам Людвиг по-настоящему понимал искусство, но время было такое: современные течения — это была модная история.
artguide.com
Выставка Дмитрия Дмитриевича Жилинского (1927–2015) — повод вновь взглянуть на наследие мастера, «очертить» его ближний круг, определить основные векторы творчества через биографии и образы людей, близких художнику.Жилинский много работал в портретном жанре. Стремясь запечатлеть облик выдающихся личностей своей эпохи, с которыми он дружил или был непосредственно знаком, живописец наделял портретными чертами героев не только первого, но и второго и третьего планов. В ходе подготовки к выставке были установлены имена людей, изображенных на картинах, что позволяет по-новому интерпретировать некоторые произведения. Представленные работы помогают исследовать особенности образного строя и пластического языка мастера, проследить творческую эволюцию от ранних произведений 1950-х годов до получивших широкую известность картин 1960-х и далее до работ 2000-х годов.
Крупнейший современный живописец, продолжатель классической традиции русского искусства, Дмитрий Жилинский стал знаковой фигурой отечественной культуры второй половины XX века. Многие критики причисляют его к художникам «сурового стиля», однако сам мастер считал, что он «только жил одновременно с ними». Он ставил перед собой иные творческие задачи, его не волновал социальный пафос этого направления. Когда художники его поколения вырабатывали лаконичный язык «сурового стиля», опираясь на традиции советского искусства 1920-х годов, Жилинский обратился к наследию древнерусской иконописи, а также итальянского и Северного Возрождения. За каждым явлением, героем или предметом в его картинах скрывается целая история, полная метафорических уподоблений, символов и аллегорий.
Темы многих произведений, представленных на выставке, носят личный характер, они связаны с биографией художника и с судьбами близких друзей. С ранних лет жизни он находился в окружении людей, обладавших глубокими знаниями в различных сферах искусства. Семья Жилинских еще до 1917 года была тесно связана с московской и петербургской интеллигенцией. Именно семья сыграла решающую роль в профессиональной судьбе художника. Одаренность Жилинского, проявившуюся в детстве, заметила его бабушка, сводная сестра Валентина Серова. Она отправила рисунки внука своей двоюродной сестре Нине Симонович-Ефимовой. Та, в свою очередь, содействовала поступлению юноши в Институт прикладного и декоративного искусства, где преподавал легендарный художник-график Владимир Фаворский. По приезду в Москву в 1944 году Жилинский поселился в знаменитом Красном доме в Перово, задуманном и построенном Фаворским и художниками Иваном Ефимовым и Львом Кардашовым.
Длительное общение с Фаворским и живописцами его круга сыграло важную роль в творческом становлении Жилинского, обогатило его уникальным опытом. Учителями Жилинского были лучшие мастера эпохи, и он стремился воспринять все, что могли дать знаменитые педагоги: С.А. Чуйков, Н.М. Чернышев, П.Д. Корин, А.М. Грицай.
Значительное влияние на творчество Жилинского оказала его жена и друг — скульптор Нина Ивановна. Ее портреты, созданные мастером в первые годы семейной жизни, принадлежат к лучшим работам раннего периода. Образ Нины Жилинской стал ключевым в картине «У моря. Семья» (1964, Третьяковская галерея), а само произведение — первым, с которым связывают формирование индивидуальной живописной манеры, определившей все дальнейшее творчество художника. Работа создана после поездок в Италию, Голландию, Бельгию, где Жилинский впервые увидел подлинные произведения Яна ван Эйка, Рогира ван дер Вейдена, «малых голландцев». Подражая старым мастерам, Жилинский обратился к новой для себя технике темперной живописи на доске по левкасу. Наряду с женой Ниной и детьми, Ольгой и Василием, Жилинский включил в картину портреты друзей — художников Николая Терещенко, Гелия Коржева, Лавинии Бажбеук-Меликян, Петра Оссовского и Альберта Папикяна.
В «Групповом портрете студентов-скульпторов» (1964, Саратовский государственный художественный музей им. А.Н. Радищева) мастер обратился к теме творческого акта. Не связывая себя развернутым сюжетом, Жилинский изобразил скульпторов Андрея Древина, Вячеслава Горяного, Всеволода Начапкина, Дину Головацкую, Андрея Диллендорфа в интерьере скульптурной мастерской Н.В. Томского в МГХИ им. В.И. Сурикова, где Дмитрий Дмитриевич преподавал рисунок. В этом произведении выявляется характерный взгляд Жилинского — его герои почти всегда будут изображены статичными, погруженными в себя.
Среди образов творческой элиты, созданных Жилинским, особое место занимает картина «Гимнасты СССР» (1964–1965, ГРМ) — один из первых образцов, в котором проявлены характерные черты зрелого мастера. Художник отказывается от тональной живописи, пишет локальными цветовыми пятнами, акцентируя линию, силуэт и избегает теней. Его персонажи созерцательно спокойны, монументальны, лишены динамики и суеты повседневного. Центральным героем многофигурной композиции является Виктор Лисицкий, ближайший друг Жилинского, после ухода из спорта ставший профессиональным живописцем.
Один из самых проникновенных в творчестве Жилинского — образ матери, Анастасии Федоровны. Наиболее ярко он представлен в картине «Под старой яблоней» (1969, ГРМ), посвященной трагической истории семьи художника. В качестве основы Жилинский использовал доску, подготовив ее по образцу иконы, в ковчеге — углубленном среднем поле на лицевой стороне доски изобразил свою мать и детей, а на полях поместил фигуры отца, расстрелянного в 1937 году, и брата, погибшего на фронте в 1944 году. Сопоставление плодоносящего дерева и женщины в окружении внуков становится метафорой несокрушимой жизненной силы. Впоследствии Жилинский много раз обращался в живописи и графике к образу матери. На выставке представлены работы «Зима на юге» (1977, Третьяковская галерея) и «Мать» (1977, Третьяковская галерея).
Не раз героями картин Жилинского становились и вторая жена Венера с маленьким сыном Николаем. Новой, счастливой поре жизни посвящено полотно «Доброе утро» (2001, частное собрание, Москва) с образами молодой супруги и сына.
Дмитрий Жилинский как блестящий портретист был известен не только в России. В 1990-е годы он создал цикл парадных портретов членов королевской семьи Дании, представленных в тронных помещениях королевского дворца в Копенгагене. На выставке можно увидеть выполненный им эскиз портрета королевы Дании Маргрете II.
Вглядываясь в героев портретов и картин Жилинского, раскрывая их роль в произведениях мастера, можно наблюдать становление художника, формирование его узнаваемого стиля. Начав свой творческий путь одновременно с шестидесятниками, Дмитрий Жилинский сумел занять автономную позицию и создал уникальную галерею портретов творческой элиты своей эпохи.
www.tretyakovgallery.ru
