Музей ЧерномырдинаАлексей Арцыбушев. «Милосердия двери». Арцыбушев алексей картины
Монах Серафим (Арцыбушев) и Данилов монастырь. Путь к монашеству длиной в 90 лет
Татьяна Петрова
Прошло уже больше 40 дней с того времени, как 7 сентября 2017 года преставился ко Господу художник и писатель Алексей Петрович Арцыбушев, монах Серафим. Этот был человек, необыкновенный во многих отношениях. Во-первых, Алексей Петрович потомок двух сакральных царских родов – русского Рюриковичей и черногорского Петровичей. Даже краткое перечисление его предков поражает воображение. Прадед по материнской линии – сенатор Александр Николаевич Хвостов, прабабушка – Екатерина Лукинична Хвостова (Жемчужникова в девичестве, сестра братьев Жемчужниковых, писавших под псевдонимом Козьма Прутков), дед – Александр Алексеевич, министр юстиции и внутренних дел в 1916 году, бабушка – Анастасия Владимировна, в девичестве Ковалевская, именно ее род идет от Рюрика. По отцовской линии – дед Петр Михайлович, нотариус Его Величества, был женат на чистокровной черногорке – дочери графа Подгоричание-Петрович. Оба рода принадлежали к высшему петербургскому обществу, и в то же время оба рода отличались своей религиозностью. Хвостовы два раза в год ездили из Петербурга в Троице-Сергиевскую лавру и Зосимову пустынь к старцу Алексию (Соловьеву). Над Арцыбушевыми же даже подсмеивались: «Все на балы, а Арцыбушевы в церковь». Дед Арцыбушев был таким большим благодетелем для Дивеева, что ему монастырь передал во владение домик ученика преподобного Серафима – Михаила Мантурова.
Родители Алексея Петровича были тоже очень верующими людьми. Познакомились и полюбили они друг друга в начале первой мировой войны, поженились и в 1917 году переехали жить из Петербурга в дивеевский дом. Там, в том самом доме Мантурова, в котором совершилось чудо с зажегшейся без масла лампадкой, и родился 10 октября 1919 года Алеша Арцыбушев.
Отец Алеши – Петр Арцыбушев – очень рано умер, в тридцать два года, в 1921 году. Он ездил по деревням – собирал продукты для монастыря, простудился, заболел скоротечной чахоткой и почил, сказав жене: «Держи детей поближе к добру и Церкви». Мать – Татьяна Арцыбушева – совсем молодой осталась вдовой с двумя сыновьями на руках. Замуж больше не выходила, держалась, как обещала умирающему мужу, поближе к церкви, стала духовной дочерью одного из духовников Даниловского монастыря иеромонаха Серафима (Климкова), приняла в Даниловом тайный постриг, стала монахиней Таисией, в память о муже работала в туберкулезных больницах, в отделениях открытой формы, с умирающими.
После ареста и ссылки отца Серафима (Климкова) монахиня Таисия осталась без духовного руководителя, что для нее как монахини было тяжело, да и недопустимо. Она старательно искала духовника, и вот в Дивееве появился епископ Серафим (Звездинский), матушку благословили исповедоваться именно у него, так она стала духовной дочерью владыки. Стал духовным сыном владыки и Алеша Арцыбушев. Это было в 1926 году. Ему тогда было семь лет. В день своего Ангела – святителя Алексия Московского в празднование всех Московских святителей – 18 октября – была первая исповедь Алеши владыке Серафиму. После нее Владыка подарил мальчику житие святителя Алексия с надписью: «Моему маленькому духовному сыну в день первой исповеди. Будь маленьким всегда на зло, расти большим на добро».
В семь лет владыка Серафим посвятил Алешу в стихарь, и он на службах стоял рядом с владыкой, держа его посох, то есть был посошником. На день памяти преподобного Серафима 15 января во время крестного хода после Литургии по Канавке вокруг монастыря Алеша шел со свечой впереди владыки. Был мороз, руки мальчика сильно замерзли, и он уронил подсвечник со свечой в снег. Владыка Серафим поднял свечу и сам понес подсвечник, а Алеше показал жестами, чтобы он дыханием погрел свои ручки.
«А кем ты хочешь быть, Алеша, когда вырастешь?» – спросил как-то Владыка своего маленького духовного сына. «Орателем!» – уверенно ответил Алеша. «Может быть, оратором?» – «Нет, орателем!» – «Так я всю жизнь и был орателем», – добавлял с улыбкой Алексей Петрович.
Хорошо запомнил Алексей Петрович и свой детский постриг. В своей замечательное книге «Сокровенная жизнь души», основанной на записках матери – монахини Таисии (Арцыбушевой), которые она в свое время написала по его просьбе, он приводит ее описание этого события:
«Как-то раз я пришла к владыке утром с обоими детьми. Он молча взял Алешу за руку и повел к себе в молельню, поставил перед иконами и начал облачать в полное монашеское одеяние. Дал в руки крест и зажженную свечу. Все это он делал с необыкновенно торжественным видом, соблюдая полное молчание. Алеша, в то время семилетний ребенок, стоял очень смирно. Присутствовали при этом только я и Серафим. Детям казалось, что Владыка шутит с ними. Серафим попросил: ”И меня”. Владыка ответил: ”А тебя – нет”. Я же почувствовала во всем этом, конечно, не шутку, а глубокое предсказание. На глазах у меня были слезы, которые я скрыть не могла.
Другой раз Владыка велел Алеше принести ему ножницы и трижды отрезал ему волосы, потом наклонился и на ухо сказал: “А имя тебе будет – …Только не говори никому, даже маме”. Алеша после сознался мне, что не расслышал.
На исповеди Владыка мне сказал, объясняя предсказание блаженной Марии об Алеше (было и такое, об этом позже. – Т.П.), сбудется. Потому прошу его не затруднять исполнение воли Божией над собой. Не срывать с себя руки Божией, избравшей его на служение Себе».
Менее чем через год – 21 сентября 1927 года – был закрыт Дивеевский монастырь. В тот же день владыка Серафим (Звездинский) был арестован и выслан сначала в Нижний Новгород, а потом – в город Меленки. Монахиня Таисия переписывалась с ним, несколько раз ездила к нему, два раза с сыновьями Серафимом и Алешей. В 1930 году у Арцыбушевых расстреляли дядю-кормильца, отняли дом и выслали из Дивеева в Муром. Во время ссылки монахиня Таисия не могла выезжать из города, поэтому с письмами от нее к владыке Серафиму ездил Алеша. Он всю свою длинную жизнь хорошо помнил образ Владыки – «его светлое-светлое лицо и добрые и необыкновенно лучистые глаза». Через два года Владыку сослали сначала в Алма-Ату, потом в Гурьев, в 1935 году – в Омск, где он был арестован и 26 августа расстрелян.
В тридцатые годы Алексей Арцыбушев ездил в ссылки не только к владыке Серафиму (Звездинскому). Поддерживала связь монахиня Таисия и с даниловской братией, с вернувшимся из своей ссылки архимандритом Серафимом (Климковым) и теперь жившим на нелегальном положении в городе Киржаче Владимирской области. Алексей Петрович рассказывал мне, как он в 1936 году ездил в Киржач, вечером, стараясь, чтобы никто не видел, приходил к дому на улице Свободы, где жили даниловцы, стучался условным стуком. Утром, но еще затемно, в домашней церкви собирались все живущие в Киржаче даниловцы (они жили в двух соседних домах, из одного в другой можно было незаметно перейти, не выходя на улицу) – архимандрит Серафим (Климков), архимандрит Симеон (Холмогоров), близкий друг настоятеля Данилова монастыря архиепископа Феодора (Поздеевского), в 1907 году в него стрелял студент-революционер и с тех пор он был прикован к креслу; иеромонах Игнатий (Бекренев) – он был карликом, ростом с ребенка, на службы в Даниловом его носили на руках; келейники отца Симеона монах Антоний (Коренченко) и совсем молодой тогда послушник Михаил Карелин – единственный дожившийй до возрождения монастыря; помощницы братии, тайные монахини – Евлампия (Матвейченкова) – единственная из женщин, расстрелянная в 37-м, Серафима (Виноградская), послушница Александра Туловская, могли на Литургии быть еще кто-то из приехавших к своим духовникам чад. Служили Литургию, исповедовались, причащались, причащался и Алексей. Это была та самая «потаенная Церковь», которую описал Алексей Петрович в своей книге.
«Вам не было страшно, Вы, такой юный и необыкновенно красивый, не боялись так рисковать, ведь это было очень опасно?» – спрашивала я Алексея Петровича. «Нет! Мне все это очень нравилось! Эти люди, этот риск, эти службы, как у первых христиан!» – радостно восклицал Алексей Петрович.
В 1937 году расстреляли почти всех даниловцев. Чудом не были арестованы тогда архимандрит Серафим (Климков) и иеромонах Павел (Троицкий), приговорили к 10 годам лагерей монаха Михаила (Карелина), монахинь и несколько духовных чад даниловских духовников.
Мама Алексея Петровича монахиня Таисия умерла в 1942 году, она была горячо любима им всю жизнь. Незадолго до своей кончины Алексей Петрович рассказывал мне об этом своем буквально благоговении перед мамой, о том, что он все эти годы без нее чувствовал постоянное ее присутствие в своей жизни, силу ее любви и молитвы за него.
Алексей Петрович был любящим, почтительным, заботливым и послушным сыном, но когда мама вновь завела разговор с уже повзрослевшим сыном о его монашестве – он категорически воспротивился. В своей книге он пишет об этом так: «Мама, помня предсказания владыки Серафима обо мне, звала меня к иной жизни, в которой человек отрекается ото всех радостей мира сего, берет свой крест и идет за Христом, во исполнение Его заповеди: Отвергнись себя и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24).
Мама свято верила в предсказания владыки Серафима, и все они совершились – каждое в свое время. Поэтому она ненастойчиво и очень осторожно звала меня встать смолоду на путь следования за Христом. Но я в свои 23 года, обладая темпераментом и страстной натурой своих черногорских предков, не был готов к такому подвигу. Чтобы встать на этот путь, надо было не на словах, а на деле отречься от всех радостей мира. Три клятвы, три обета связывают тебя на всю твою жизнь. И больше греха, чтобы нарушить, нежели не дать их. Я не был готов к этому ни тогда, ни сейчас. Тогда – потому, что был молод; сейчас – потому, что прожил жизнь…» И мама поняла это и не настаивала. Она верила, что слова владыки Серафима о том, что Алеша будет монахом сбудутся, но в свое время. Владыка Серафим сказал еще одну фразу, которую мать сыну не стала открывать. Узнал он об этом через 48 лет после ее кончины, от ее близкой подруги – единственной дожившей до возрождения Дивеева монахини Серафимы (Булгаковой). И так все и случилось – до принятия монашества в жизни Алексея Арцыбушева много что должно было произойти, но знать это заранее было для него неполезно.
В своих записках монахиня Таисия писала: «Он (владыка Серафим. – Т.П.) писал мне: ”Следи за детьми, блюди их в строгости, ответ за них дашь, особенно за младшего (Алешу. – Т.П.)”. Многое он еще мне говорил и его слова почти все уже исполнились. Я твердо уверена, что и то, что он предсказал об Алеше, сбудется. Потому прошу его не затруднять исполнение воли Божией над собой. Не срывать с себя руки Божией, избравшей его на служение Себе».
Жизнь Алексея Петровича была полна событий. Перед самой войной его комиссовали из армии, потому что медкомиссия определила, что 
В жизни Алексея Петровича бывало всякое, не был он великим праведником, как он сам говорил, крутила его горячая кровь. Но он никогда не отходил от веры, от Церкви. Если и падал, то находил в себе силы и желание подняться, покаяться, исправиться. Вся его жизнь была наполнена этой борьбой со страстями, с собой мирским, вся жизнь была наполнена стремлением к свету, к Богу, к спасению. Алексей Петрович, как просил умирающий отец, старался держаться поближе к добру и Церкви. И всегда помнил слова матери о его будущем монашестве – «не затруднять исполнение воли Божией над собой».
В свои преклонные годы Алексей Петрович говорил, что принимать монашество в старости – это уже как-то не очень честно, страсти молодости уже не бушуют, и обеты не настолько трудны для выполнения и не настолько уже велика жертва Богу. Поэтому он вполне допускал, что именно это предсказание владыки Серафима, видимо, не сбудется, оно отменено. Но многочисленные друзья Алексея Петровича, которых у него до последних его дней было большое количество, зная об этом пророчестве, все чаще задавали ему вопрос: «А не означает ли его такая длинная – в 90 с лишним лет – жизнь, что Господь все-таки ждет от него монашества?» И Алексей Петрович начал все больше задумываться на эту тему. Но брать на себя решение такого сложного вопроса он не стал, как был воспитан еще мамой – он начал усиленно молиться…
Вот как рассказывал мне об этом буквально за два месяца до своей кончины Алексей Петрович, я, слава Богу, записала это на диктофон:
«Я просил: “Скажи мне Господи путь, воньже пойду… Скажи мне, Господи, свою волю, что мне делать? Только “не тяни резину”, потому что иногда Твоя воля сказывается через несколько лет, а мне нужен ответ сейчас, а не через много лет…” Я так дерзко, настойчиво просил.
Спустя несколько дней я увидел во сне владыку Серафима, совершенно реально – мы с ним сидели так, как будто я у него в Дивееве. О чем шел разговор – я не помню, но я проснулся на словах, которые меня разбудили, я их слышал: «Начатое дело надо продолжать». Вот ответ, как я считаю, на мой вопрос – я просил дать знать и “не тянуть резину”, и Господь мне очень быстро ответил словами владыки Серафима.
Я рассказал об этом отцу Павлу (священник ближайшего храма в Больших Вяземах. – Т.П.) и он принял действенное участие. Это очень трудный путь, я только сейчас это понял, как трудно монашество в миру, потому что если человек уходит в монастырь, он как бы отбрасывает всё, всё идет по расписанию: тут молитва, тут работа. А я свободный человек, я могу делать всё, что угодно, поэтому приходится во многом ломать себя, потому что жизнь прожита нараспашку, моя жизнь прожита не просто – с увлечениями, влюблениями, с расставаниями и объединениями… У меня очень много на сердце лежит моментов, которые я не могу выжить из себя, они как бы там уже живут. И поэтому первое время они меня, так сказать, мучили: мол, зачем тебе все это нужно было, почему ты не мог продолжать жить так, как ты жил. В общем, враг всячески мешал мне идти по тому пути, на который меня поставили.
Я теперь никуда не хожу. У меня теперь только этот круг по комнате. Я по этому кругу хожу и читаю утренние и вечерние молитвы. Наизусть, конечно. Я их с детства знаю наизусть. Монашеское правило слушаю на диске.
Мама постоянно со мной. У меня впечатление, что она всегда здесь, что она живет в этом доме. Она не принимает участия в моей жизни, но я ее присутствие все время чувствую. Папу совсем не помню – он умер, когда мне было два года. Все время вспоминаю брата Серафима. Он пропал без вести в войну под Ленинградом. Я его долго о здравии поминал, но вестей от него так и нет, так что я перешел на поминание его уже за упокой».
Конечно, монашество Алексея Петровича, монаха Серафима, стало возможным по молитвам матери – монахини Таисии. Она еще тогда, в детстве, настойчиво просила владыку Серафима о своем сыночке – чтобы он не погиб, чтобы не отошел от веры, от Бога, от Церкви, чтобы стал монахом, хоть когда-нибудь. И владыка Серафим не оставил своего маленького духовного сына. И имя при постриге Алексей Петрович получил не своего и всей семьи Арцыбушевых покровителя – преподобного Серафима Саровского, а своего духовного отца – священномученика Серафима (Звездинского). Постриг состоялся около трех лет назад, на весеннего Святителя Николая. Последние годы на земле, полностью посвященные молитве…
Необыкновенная, полная тайн, пророчеств и даже чудес жизнь монаха Серафима (Арцыбушева). Это была нить, которая протянулась к нам от тех героических лет гонений на Церковь, от наших новомучеников и исповедников. Алексей Петрович был одним из последних людей, видевших их, говоривших с ними, получавших от них благословение.
31 Октября 2017
Социальные сети
monasterium.ru
Алексей Арцыбушев: «Вся моя жизнь — сплошное чудо Божье!»
Внук Министра Юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова и нотариуса Его Величества Петра Михайловича Арцыбушева, сын тайной монахини — в миру матушки Таисии, племянник дивеевских монахинь, посошник священномученика епископа Серафима (Звездинского), свидетель расцвета, уничтожения и нового возрождения Серафимо-Дивеевского монастыря — только эти факты биографии А. П. Арцыбушева могут вызвать немалый интерес к нему.
Однако Алексей Петрович и сам — уникальный и интереснейший человек: художник, скульптор, график, автор нескольких удивительных книг, одна из которых — «Милосердия двери» — и подвигла меня на поездку в подмосковное Голицыно, где мы и общались с человеком-легендой несколько часов подряд в летней беседке с иконами в углу...
Постоянно ощущаю связь с преподобным— Алексей Петрович, давайте вернемся в ваше дивеевское детство, которое вы подробно описываете в своей книге, рассказывая про связь вашей семьи с батюшкой Серафимом...
— А я и сейчас постоянно чувствую свою связь с преподобным. И, целуя перед сном икону батюшки, подаренную мне еще моей мамой, я прошу его о самых насущных своих нуждах: «Помоги мне видеть, чтобы читать молитвы и Евангелие, помоги ходить, чтобы мог посещать храм Божий и причащаться Святых Христовых Тайн». И вот в свои 93 года я еженедельно участвую в Божественной Литургии и в Таинстве Евхаристии. И вижу белый свет и вас вот сейчас, хотя еще 70 лет назад мне поставлен официальный диагноз, свидетельствующей о полной слепоте обоих глаз...
— К вопросу о ваших чудесных, в прямом смысле слова, глазах мы еще вернемся, а сейчас расскажите, пожалуйста, вкратце о том, как ваша столичная дворянская семья оказалась в маленьком Дивеево.
— Благодаря моим дедушке с бабушкой. Арцыбушевы хоть и принадлежали к высшему петербургскому обществу, но были в нем «белыми воронами». Они были столь набожны, что над ними подтрунивали: «Все на бал, а Арцыбушевы в церковь». Так вот, дед по отцовской линии, Петр Михайлович Арцыбушев, посетив несколько раз Саров и Дивеево, пожертвовал в 1912 году большую сумму на обитель, и ему были переданы в пользование земля и домик, принадлежавшие ранее Михаилу Васильевичу Мантурову, которого преподобный исцелил от смертельной болезни. После этого Михаил Васильевич стяжал добровольную нищету, переселился в Дивеево и помогал возводить дивеевскую обитель в соответствии с указаниями самого батюшки Серафима...
К мантуровскому домику дедушка, свернувший свое дело в столице, пристроил двенадцать комнат и со всей семьей покинул Петербург. Мы жили в трехстах метрах от монастыря и видели в окна все его соборы. Там и родился я и два моих брата, один из которых — Петр — умер в младенчестве и похоронен внутри Канавки Божьей Матери. Там же через несколько лет были похоронены еще два Петра — мои отец и дед.
А моя мама, Татьяна Александровна Арцыбушева, урожденная Хвостова, осталась вдовой в двадцать четыре года с двумя младенцами на руках — мной и старшим братом Серафимом. Папа скончался от скоротечной чахотки в 1921 году. Его последними словами был наказ моей матери: «Держи детей ближе к Церкви и добру».
Я — сын тайной монахини
После смерти отца мама приняла тайный постриг с именем Таисия. О том, что мама монахиня, я узнал, уже будучи взрослым, из маминых воспоминаний («Записки монахини Таисии»). Я изложил эти записки в своей первой книге «Сокровенная жизнь души», которая войдет в большой сборник моих работ под общим заголовком «Монашество в миру». Книгу эту печатают сейчас в издательстве Даниловского монастыря.
Старец Даниловского монастыря Серафим (Климков), в схиме Даниил, долго сомневался перед тем, как постричь в монахини 25-летнюю женщину, воспитанную в блестящих великосветских кругах. Мама настаивала, и тогда старец взял Писание, открыл его наугад, прочел в нем что-то и после этого уже не сомневался в своем решении.
После смерти отца мы жили на иждивении его брата, дяди Миши, директора рыбных промыслов Волги и Каспия. Постоянно он жил в Астрахани и раз в год приезжал в отпуск в Дивеево. В 1930 году, после процесса о «вредительстве» в мясной и рыбной промышленности, дядю расстреляли. И весь наш патриархальный дом рухнул. Все наше имущество, вплоть до детских вещей, было отнято, а мы были вышвырнуты из Дивеева в ссылку в город Муром, где уже жили две мои тетушки-монахини. В Муром вместе с игуменьей Александрой, спасающей главную святыню обители — икону Божией Матери «Умиление», переселились и многие дивеевские сестры.
И вот там, среди муромской шпаны, мы с братом оказались «белыми воронами» — нас нещадно лупили, дразнили, и, чтобы там выжить, мне пришлось «переквалифицироваться». В итоге довольно быстро я сам превратился в уличную шпану. «Правда жизни», тщательно скрываемая от нас в Дивееве, захлестнула меня. Мать работала сутками, мы же, голодные, лазали по чужим садам и огородам. Курить я начал в 13 лет. Однажды, не имея денег на папиросы, я украл у мамы с ее иконочки Тихвинской Божией Матери серебряную ризу, продал ее, а деньги прокурил. На вопрос мамы, кто это сделал, тут же сознался. Мама сказала: «Слушай мои слова и запомни их на всю жизнь. Ты не умрешь до тех пор, пока не сделаешь ризу Матери Божией...» Пятнадцать раз смерть вплотную подходила ко мне: я тонул, умирал от дизентерии, попадал под машину, — и всякий раз отходила...
«Мальчишка не совсем пропавший...»
— Что же помогло вам остановиться тогда в своем падении?
— Прежде всего молитвы матушки моей, конечно, и покровительство преподобного Серафима. Ведь незадолго до моего рождения он приходил к моей маме во сне и дал наказ: назвать меня именем, которое будет в святцах на девятый день после моего рождения. И в то утро, 10 октября 1919 года, когда мама спокойно, с улыбкой на устах произвела меня на свет, все сразу уткнулись в святцы — какое имя там на 9-й день? А там Петр, Иона, Филипп, Гермоген и, наконец, Алексей. Конечно же, Алексей! И хоть преподобный Серафим и здесь дал нам свободу выбора, сомнений не было — Алексеем звали его любимого брата, этим именем меня батюшка и благословил в эту жизнь.
С детства у меня осталась уверенность, что преподобный Серафим постоянно присутствовал в нашем доме. К нему обращались в любых случаях — пропали у бабушки очки, не может объягниться коза: «Преподобный Серафим, помоги!» В период гонений на Церковь Дивеево еще оставалось последним оплотом Православия, и в нашем доме принимали паломников, нищих и странников, часто останавливалось духовенство. Многие из них были потом расстреляны...
Хорошо помню владыку Серафима Звездинского, еще в молодости прозванного Среброустом за свои дивные проповеди. Когда мне исполнилось семь лет, он облачил меня в стихарь, и я стал его посошником. Ему я исповедовал свои первые грехи.
— Все это, включая забавные истории вашего служения в Дивеево, вы подробно излагаете в своей книге. А как все же вам из Мурома удалось оказаться в Москве?
— В 1935 году по маминому поручению я поехал в Киржач к ее духовному отцу Серафиму (Климкову), где познакомился с Николаем Сергеевичем Романовским, также духовным сыном о. Серафима. Мы проговорили с ним всю ночь, и утром он сказал о. Серафиму: «Я бы хотел взять его в Москву. Мальчишка не совсем пропавший...» Видимо, пять лет моей хулиганской жизни не смогли затмить костяк, заложенный в детстве. Коленька, как я всю жизнь потом называл его, пригласил меня в Москву, дал мне кров, хлеб и образование. С этого момента моя жизнь резко переменилась.
Коленька тоже был в тайном постриге, жил со своей матерью, и вместе с ними за платяным шкафом поселился я. В прошлом блестящий пианист, после травмы Николай Романовский стал учить языки и к моменту нашего знакомства владел двадцатью иностранными языками. Его роль в моей жизни огромна. Он, как опытный кузнец, ковал из меня человека.
Страницы: 1 2 3
на Ваш сайт.
svavva.ru
Светлой памяти Алексея Петровича Арцыбушева – монаха Серафима.
Увидев ранним утром новое сообщение в телефоне, я почувствовал, как сердце моё ёкнуло. Тот, о ком извещало послание, наверняка по молодости и не думал о том, что когда-нибудь люди будут обмениваться информацией со скоростью, превышающей представления его современников. Да, я почувствовал обрыв линии: словно кусачками перерубили очередной проводник от сердца. Кажется, буквально несколько минут назад в молитвах «о здравии» искоркой сверкнуло и его имя. В эту секунду сознание и сердце пробила мысль, чувство: молитва возносилась о человеке, который вчера его наконец-то обрёл — подлинное здравие.
Алексей Петрович, наверно, много слышал и читал восторженных слов в свой адрес. И добавить к ним нечего: те, кто его видели, те, кому посчастливилось знать его лично и вести с ним беседу, точно знают: всё самое чистое и самое светлое, что есть в этой жизни, отразилось в нём, преломилось и осветило читателей через страницы его книг. А для тех, кому с ним в этой жизни встретиться не удалось, хочется сделать словесный набросок его образа, дополнить парой блёклых штрихов портрет этого праведника, прошедшего через ад алого века нашей Родины.
Сознательно я был знаком с ним лишь два года. Встречал я его в алтаре Преображенского храма села Большие Вязёмы, прихожанином которого он был в последние годы своей жизни. С юношества он запечатлелся в моей голове как древний-древний дедушка, который, однако, был довольно активным. Ну а когда я узнал его возраст — вау, 94 года! Да он крепыш! И правда: изрядно жизнь его потрепала, дав такую закалку, что всему нашему молодому поколению и не снилось. Со смертью они были закадычные друзья: он её не боялся и всегда ждал, когда она вот-вот должна была забрать его — бойкого сорванца, упёртого зэка, исхудавшего каторжника, — но она лишь раскланивалась с ним и вновь уходила в тень, наблюдая за растянувшейся историей его жизни. Не хватало решимости схапать христианина, находившего под покровительством преподобного Серафима Саровского и близкого маленькому Алёше священномученика Серафима (Звездинского), у которого он одно время был посошником, иподиаконом.
Хотя всего этого в те времена я не знал. И относился к нему просто с большим уважением, не замечая проявления вовне его внутреннего устроения. Всё это пришло позже, когда удалось прочитать его книги, когда перед сознанием предстал образ этого сохранившего любовь ко Господу Иисусу Христу человека, не превратившегося в зверя под прессом социалистической машины. Нет, он на каждой развилке избирал путь исповедничества, а Господь за это его сохранял. И если приходилось оступаться, покаяние немедленно приходило и сокрушало его сердце. Это читается между строк его произведений, наполненных сердечным чувством, мучением — ведь каждая строка заключает в себе выстраданное право на жизнь — и радостью о жизни, о том, что можно вдохнуть полной грудью свежий воздух. Например, воркутинский, или самаркандский.
Конечно, когда Алексей Петрович открылся таким, меня напитала великая любовь к нему, кроткое благоговение перед этим живым памятником родной истории. Радость переполняла сердце, когда слышался резкий удар двери-иконы в иконостасе: это был сигнал, что вот, сегодня на литургию вновь пришёл Алексей Петрович! Сразу бежишь похристосоваться с ним, обязательно пожать его крепкую сухую руку, холодную оттого, что весь свой пламень он хранил в сердце. А потом просто взглянуть в его глаза — пусть и самому ему сложно было ответить взаимным взглядом, ведь он уже почти ничего не видел, — справиться о здоровье и поблагодарить Бога за столь ценный дар нам, недостойным. А то и услышать какую-нибудь задорную шутку — чувство юмора всегда оставалось при нём.
Месяц за месяцем ему всё сложнее было самостоятельно посещать богослужение. Силы понемногу исчезали, ноги становились слабее, но при всём этом он сохранял ясность ума. В какой-то момент он уже не мог посещать службу каждый воскресный день, и теперь мы стали видеть его только по двунадесятым праздникам, что придавало нашим встречам ещё больший отпечаток радости — мы ценили редкие свидания. А она — эта радость — в мелочах была: в том, что ты можешь прикоснуться к нему, обнять, поцеловать, подвести к Чаше и помочь встать на чтении Евангелия или Евхаристическом каноне, всякий раз придержав его руку в своей, как бы напитываясь духом прошедших времен. Год рождения — 1919! То, что напечатано на бумаге, что мы можем увидеть лишь в отрывках скудных кинохроник или на фотографиях, он видел воочию, был свидетелем той страшной безбожной эпохи, которая была грозным вразумлением Божиим нашему народу. Решившему враз отказаться от своего духовного благородства. И он всё это понимал и знал, что нужно уроки усваивать. Пережил. И донёс эстафету до нас. Слава Богу!
Крепкий духом, он не дожил всего лишь двух лет до столетия. Господь благословил ему уйти от нас седьмого сентября 2017 года. Хочется верить, что он доделал последние дела в сем мире, чтобы с очищенной совестью мирно почить о Господе. Для меня Алексей Петрович — монах Серафим, был и родным человеком, и живой легендой: он своим присутствием заменил сотни написанных о тех годах книг. Сподоби, Господи, монаха Серафима щедрой милости за его смирение, верность и любовь к Тебе.
pravkrug.ru
Он воскрес!
Он сказал, что потаенное монашество, к которому принадлежали мать и тетя Алексея Петровича, имеет огромное значение: «В каком-то смысле потаенная церковь включила в себя все лучшие тенденции того времени. Это было и монашество-старчество, и монашество в миру, тем более во времена, когда монастырей в стране не оставалось. Какое еще могло быть монашество? Но было и иночество, когда люди формально не носили монашеских одежд, внешне никак не выделялись, мужчины могли не носить бороды, но были настоящими иноками, теми, кто живет «не от мира сего» полнотой веры Христовой. Мы часто сравниваем общинно-братскую жизнь как раз с этим иночеством в миру, потому что можем жить так, как это было в доконстантиновский период нашей истории, когда ни внешним видом, ни образом внешней жизни, ни языком, ничем внешним никто не отличался от людей мира сего… Вот потаенное монашество, вообще традиция такой потаенной церкви прямо приводит к иночеству в миру и соединяет ее опыт, описанный в книге Алексея Петровича, с нашим сегодняшним днем и даже с современной общинной братской жизнью». Он подчеркнул: «Очень важно, чтобы мы почувствовали, что значит наше время, что значит дух нашего времени. Поэтому вся та эпоха требует нашего включения, нашей ответственности и понимания. Мы должны как бы соединять разорванные нити церковной традиции. Нельзя прожить так, чтобы духовные разрывы остались. Мы должны знать, что и сейчас святые есть среди нас». Священник Георгий Кочетков напомнил о выступлении Елизаветы Михайловны Шаховской-Шик на встрече с Преображенским братством. Рассказывая о жизни своего отца, расстрелянного священника о. Михаила Шика, она сравнила жизнь церкви в советское время с двумя руслами реки: «Есть поверхностное русло, видимое всем, а под ним есть еще одно русло реки, и они часто не совпадают. Это и есть образ потаенной церкви, когда настоящая река с чистейшей водой течет под этим поверхностным, порой пересыхающим и не очень чистым руслом».
Помимо этой краткой, но такой важной встречи, в школе за два дня произошло очень много событий. Размышляли о современном положении церкви и общества, об основных чертах нашего времени, и, следовательно, о тех задачах, которые следует решать в первую очередь. Ведь члены церкви одновременно являются и членами общества, а значит, несут ответственность и за то, и за другое.
Например, в первый день речь шла о понятии маргинальности в церкви. Говорили о том, что по существу маргиналы в христианском сообществе — это те, кто далек от призвания Христова, кто ставит перед собой не цель следования за Христом всей своей жизнью, а любые другие цели, не имеющие к ней прямого отношения.
Многие встречи носили интерактивный характер: слушателям предложили письменно ответить на вопросы, которые затем вместе обсудили. Например, надо было дать определение понятию «народ», описать отрицательные, а если найдутся, то и положительные характеристики понятий «бюрократ» и «олигарх». На одной из встреч участники разбились на группы по поколениям (20+, 30+ и так далее) и попытались нарисовать портрет своего поколения: определить его основные черты, задачи, ответственность.
Просмотр фрагментов из печально известного фильма «Византия. Уроки истории», снятого наместником Сретенского монастыря архим. Тихоном (Шевкуновым), не только вызвал смех нарочитостью используемых идеологических приемов, но и помог обсудить очень важные для сегодняшнего дня вопросы о том, как распознавать ложные мифологемы в нашей жизни и, конечно, о том, как от них освобождаться. Ведь они всегда упрощают сложную реальность и пытаются закрыть вопрос, снять проблему, чтобы человек уже не задумывался о той реальности, которую заменяет собою придуманный миф. Многие говорили о том, что застывшая схема мифа часто бывает удобнее живой реальности, и согласие человека жить в ложной мифологизированной действительности — прежде всего следствие его духовного выбора.
Все эти встречи помогали участникам не просто знакомиться с той или иной информацией, а проживать ее, как бы рождать внутри себя понимание того, где мы живем, каковы черты нашего времени и что с этим делать. Многих удивил тот факт, что представители всех поколений, от самого молодого до самого пожилого, т.е. от двадцати до восьмидесяти лет, увидели в своих сверстниках такие черты, связанные с советским наследием, как конформизм, комплексы, различные страхи, цинизм. В то же время молодое поколение, названное на школе «20+», среди положительных черт своих сверстников нашло поиск истины, желание обустраивать пространство вокруг себя (свой двор, свой город) и объединяться в волонтерские движения различной направленности, стремление к общению с соотечественниками и со всем миром.
Прямо во время школы происходил обмен опытом между поколениями, о важности которого говорилось на некоторых встречах. Кто-то вспоминал, как в советские годы открыл в метро «самиздатовскую» книжку, от которой был не в силах оторваться. И тут же подошел человек в возрасте, посоветовал ее немедленно закрыть и больше никогда так не делать – ведь за такую книгу, отличавшуюся от обычных форматом, шрифтом и обложкой, можно было запросто угодить в тюрьму. Другой участник рассказал, как в 1988 году вел дискотеку, имея за плечами десятилетний опыт подобной работы. За проведенную викторину с вопросом «Какой сегодня негосударственный праздник?» он на следующее же утро был изгнан с работы, потому что этим праздником оказался день 1000-летия крещения Руси.
В течение двух дней участники школы вместе молились, трапезничали, трудились с утра и до позднего вечера на различных встречах, а в конце делились впечатлениями от прожитого времени. Основным итогом стало то, что практически каждому участнику школа помогла многое открыть в самом себе, а также более ясно увидеть, что происходит вокруг как в церкви, так и в обществе. Это настоящий духовный опыт, позволяющий жить более трезвенно, ответственно и деятельно, помогая делу Христову и церкви в нашей стране.
Анастасия Наконечная
Фото Александра Волкова
Информационная служба Преображенского братства
adam-a-nt.livejournal.com
Алексей Арцыбушев.: xenia_mikhailov
О. Яков Кротов выложил у себя в библиотеке замечательную книжку А. П. Арцыбушева, которую я бы посоветовала прочесть всем, а в особенности - не православным, чтобы понять, вернее, почувствовать, что православие не ограничивается ура-патриотической государственной стороной и не обязано быть основанным на шовинизме и прочей гнусности. Долго мне не везло на хорошее чтение о церковной жизни, все какие-то рассказы о склоках попадались и вызывали самые антиклерикальные чувства, а тут вдруг такая добрая хорошая ласковая книжка, что-то лесковское, шмелевское. Смеюсь и плакаю."Вспоминается мне, что в нашем доме остановился владыка Серафим, еще до его ссылки в Дивеево. Маме нужно было куда-то отлучиться. Она попросту попросила Владыку присмотреть за нами. Вернувшись, мама застает такую картину: я сижу на коленях у владыки и разглаживаю его белую, как снег, бороду и спрашиваю его: "Ну, а дальше, дальше небось уже забыл?".- Что тут делается? - с удивлением спросила она. Владыка, смеясь, отвечает:- Да тут, Алеша меня учит "Отче наш", я его плохо знаю, вот он и учит меня его читать наизусть.
Впоследствии, когда владыка поселился в Дивееве, он избрал меня в свои помощники, очевидно, мои уроки сыграли свою роль. Первую свою исповедь, когда мне минуло семь лет, я принес ему. О как бы я хотел принести ему сейчас исповедь за всю свою многогрешную жизнь в ее приближающемся конце. Но нет владыки, как и многих. Глядя на его портрет, висящий на стене сейчас передо мной, и рассматривая памятную медаль, отлитую во Франции в память тысячелетия крещения Руси, на обратной стороне которой — сонм угодников Божиих с надписью под ними: "СВЯТЫЕ НОВОМУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ, МОЛИТЕ БОГА О НАС", - вижу я доброе, светлое лицо владыки.
Второе января, день его ангела, торжественная служба в Тихвинском храме монастыря, он на кафедре, я рядом с посохом, он в алтарь, я с посохом у царских врат справа. Вот он торжественно светлый с двукирием и трикирием в руках стоит на солее: "Воззри Боже и виждь и посети виноград сей, его же насади Десница Твой", а монастырский хор отвечает ему: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный помилуй нас"»
Его службы были торжеством. Так, как служил владыка, я нигде больше не видел и не слышал. Это было неповторимое состояние моей ребячьей души. А после литургии - крестный ход по всей канавке, а она длинная-предлинная. Январские морозы сковали снега, осыпали серебряным инеем ветви кладбищенских берез и лип и всю владыкину серебряную бороду; сковали дыхание хора певчих, превратив его в облака белого пара, сквозь который слышно: "От юности Христа возлюбил еси блажении и тому единому...". Владыка идет с посохом, я впереди него со свечой в тяжелом бронзовом подсвечнике, руки застыли окончательно, они хоть и в перчатках, но словно прилипли к бронзе, я силком разжимаю их и... свеча и подсвечник падают у ног владыки. Он нагибается, поднимает свечу, несет ее, а мне, улыбаясь, показывает, чтоб я дул на руки."
xenia-mikhailov.livejournal.com
«Милосердия двери» - Алексей Арцыбушев
Алексей Петрович Арцыбушев родился в 1919 г. в начале новой советской эпохи в глубоко верующей дворянской семье около Дивеева. Он стал свидетелем и участником трагических событий XX века, прошел сталинские лагеря, но пронес через все испытания непоколебимое доверие Богу. Истории его семьи и посвящен автобиографический роман «Милосердия двери».
«Милосердия двери»
У каждого человека — своя судьба, свое место и время рождения. У каждого человека — свой жизненный путь, который он должен пройти в этом мире. У одних он очень короткий, у других — длинный. Но у каждого человека, пришедшего в сей мир, есть свое назначение, свой предопределенный Богом путь, от которого как бы он ни старался уклониться, но пройти его должен. Это особенно становится ясно, когда, прожив большую жизнь, оглядываешься на пройденный путь и видишь его как бы с птичьего полета, охватывая целиком, без остатка. И тогда увидишь Божественную руку, что вела тебя и ведет через все испытания жизни.
Со мной это произошло в осеннее утро, когда природа готовилась к зимнему покою, скинув свой золотой убор. Стояла ли она обнаженной в лучах осеннего солнца или зябко мокла в моросящем тумане осеннего утра — для меня это осталось тайной. Но, критически оглядывая свою жизнь, думаю, что я родился в ясное, солнечное, осеннее утро. Вы спросите: почему? Да потому, что в самые мрачные, в самые безысходные дни и годы моей жизни, в самой её преисподней, я ощущал тот первый свет и тепло незримого солнца. Оно давало мне надежду, веру и радость.
Еще задолго до моего рождения, родители моего отца облюбовали себе дивное святое место, средь ржаных просторов, рощ и перелесков, переходящих в дремучие сосновые леса, на границе Арзамасского уезда с Тамбовщиной, в двенадцати верстах от Саровской пустыни. Здесь воссияло великое и дивное солнце, величайший из Российских святых — преподобный Серафим. На берегах ничем не примечательной речушки Вучкинзы, по одну её сторону раскинулось село Дивеево, известное всей России не как село, а как Дивеевский женский монастырь, основанный первоначальницей монахиней Александрой Мельгуновой (ныне канонизированной преподобной Александры Дивеевской).
В создании этой обители по велению Божией Матери деятельное участие принял прп. Серафим Саровский. По указанию батюшки строилась обитель его духовным чадом Михаилом Мантуровым. Прп. Саровский исцелил его от недуга, в котором врачи оказались бессильными. После исцеления Михаил Мантуров по благословению прп. Серафима принял добровольную нищету и вместе со своей женой поселился в Дивееве рядом с монастырем, выстроив небольшой домик, и всецело, под руководством прп. Серафима, посвятил свою жизнь строительству Дивеевского монастыря, план которого чертил ему батюшка. По его указанию, выполняя повеление Божией Матери, была вырыта Канавка, подковообразный ров вокруг основной части монастыря. Она как бы опоясала собой большое пространство с монастырским кладбищем, с деревянной церковью Преображения Господня, с зимним храмом в честь Тихвинской Божией Матери, с богадельней, с храмом «Всех скорбящих радости» и кельями монахинь. По словам Божией Матери, во внутрь рова сего не вступит нога антихриста. Надо рвом шла широкая тропа, по которой утром, днем и вечером медленно шли богомольцы, творя молитву «Богородице Дево, радуйся».
После открытия мощей и прославления прп. Серафима в Саров и в Дивеево хлынул поток богомольцев, среди которых были и родители моего отца — Петр Михайлович и Екатерина Юрьевна Арцыбушевы. К тому времени Дивеевский монастырь был одним из крупных женских монастырей России, с большим белокаменным собором, со вторым, еще не достроенным, с высокой, отдельно стоящей колокольней с аркой посередине и с двумя корпусами по бокам, в которых размещались разные службы и мастерские: иконописные, литографские и золотошвейные. Прямо от арки вела аллея к летнему собору, о красоте и величии которого рассказать трудно. Справа в отдалении — белокаменная трапезная с храмом, от трапезной и начиналась КАНАВКА.
Как рассказывает летопись Дивеевского монастыря, когда первоначальница — монахиня Александра с котомкой колесила по России в поисках места для задуманного ею монастыря, она задремала на бревнышках в двенадцати верстах от Саровской пустыни, куда держала свой путь, и увидела во сне Матерь Божию, которая сказала ей: «Тут и строй». Послушав повеление Божией Матери, матушка приступила, с благословения Саровских старцев, к созданию монастырской общины и строительству храма в честь Казанской Божией Матери, построив рядом с ним свою келию. Это — начало рождения обители.
В то время прп. Серафим был рукоположен в Сарове во иеродьяконы. В Дивееве он был только один раз. В сане иеродьякона он пришел вместе с одним Саровским старцем напутствовать на смертном одре лежавшую матушку Александру, которая слезно просила иеродьякона Серафима не оставлять сирот.
С тех пор прп. Серафим до конца своей жизни, ни разу не побывав в Дивееве, духовно руководил по повелению Божией Матери Дивеевскими сестрами. По указанию Божией Матери он создал для них монастырский устав и с помощью сперва Мантурова, а впоследствии Мотовилова строил обитель. По его повелению спереди к Казанской церкви были пристроены два придела — нижний, в честь Рождества Божией Матери, и верхний, подвальный, в честь Рождества Спасителя. Подвальный храм — очень маленький и держат его посередине четыре сводчатых столба, у которых, по предсказанию батюшки, лягут четверо мощей: первоначальницы мон. Александры, 19-летней схимонахини Марфы, монахини Елены, сестры Михаила Мантурова, умершей по благословению батюшки Серафима, вместо лежащего на смертном одре ее брата. «Ты умри вместо него, он мне еще нужен», — сказал батюшка. Матушка Елена поклонилась в ноги батюшке и сказала: «Благословите, батюшка». И, вернувшись из Сарова в Дивеево, захворала и в Бозе почила.
По предсказанию прп. Серафима, а их было очень много, четвертыми мощами у четвертого столба будут его мощи, куда он сам придет при огромном стечении народа, в подтверждение всеобщего воскресения. Этого чудесного события ждет святая Русь, когда оно произойдет, знает один Бог, но оно будет. В это верит русский человек, в это верили мои предки, в это глубоко верю и я.
Алексей Арцыбушев. «Милосердия двери»
26 февраля в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» состоится презентация книги Алексея Арцыбушева «Милосердия двери».
Потомственный дворянин, внук министра юстиции Российской Империи, сын тайной монахини в миру, Алексей Петрович Арцыбушев претерпел сталинские лагеря и гонения советской эпохи, не утратив веру в Божественную любовь и милосердие людей.
Искренние и живые, эти воспоминания воскрешают в памяти ушедшие поколения, взывая к состраданию и совести каждого из современников…
Гости презентации:
-
Алексей Петрович Арцыбушев, писатель, художник
-
Сергей Валерьевич Чапнин, заместитель главного редактора Издательства Московской Патриархии
-
Ксения Лученко, журналист, писатель, публицист
-
Протоиерей Павел Карташев, православный священник, писатель
www.pravmir.ru
