Музей ЧерномырдинаКниги о картинах и художниках. Книга картина
Книга Картина мира (A Piece of the World). Кристина Бейкер Кляйн
Новые цитаты из книги Картина мира (Всего: 6)
Чтобы разобраться со всеми делами, приходится пригашивать ум, увертывать его понемножку, как ручку на газовой лампе, и остается лишь малый язычок пламени - иначе все сползет в хаос.
Стыд и гордость, наверное - две стороны одной монеты.
Д.Х. Лоуренс - он был писателем, а еще художником, - написал так: "Вблизи плоти вещей можно уловить трепет, что творит нас и уничтожает". Хочу добиться такого - подобраться близко к плоти вещей. Как можно ближе. А это означает возвращаться к одному и тому же материалу вновь и вновь, всякий раз вкапываясь еще глубже.
| Картина | Картина на квадратном холсте в холодных оттенках синего и серого цветов. Абстрактное изображение подойдет интерьерам в стиле лофт и минимализм — (формат: 84x108/32 (130х200 мм), 480стр. стр.) Подробнее... | 4803 | бумажная книга | ||
| Картина | Картина на холсте для интерьеров в стиле лофт или кантри. Изображение звезды с цветовой борьбой красного и белого дополнено металлическими деталями, создающими особую атмосферу таинственности — (формат: 84x108/32 (130х200 мм), 480стр. стр.) Подробнее... | 17190 | бумажная книга | ||
| Картина | Картина квадратной формы с абстрактным рисунком желто-серого цвета. Смелое решение для современного интерьера — (формат: 84x108/32 (130х200 мм), 480стр. стр.) Подробнее... | 6826 | бумажная книга | ||
| Картина | Картина для экспрессивных интерьеров. Импрессионизм в свинцовых оттенках подойдет интерьерам в средиземноморском стиле — (формат: 84x108/32 (130х200 мм), 480стр. стр.) Подробнее... | 4803 | бумажная книга | ||
| Роза Сергазиева | КАРТИНА | Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Фантастический роман (серия «Лестница времени»). На вернисаже, прямо в галерее исчезает девушка… — Самиздай, - Подробнее... | 2011 | 390 | бумажная книга |
| Гранин Даниил Александрович | Картина | Даниил Гранин, лауреат Госпремии России и дважды лауреат Госпремии СССР, в романе "Картина" вновь обращается к проблемам большого общественного звучания. Действие книги разворачивается в России… — Центрполиграф, Современная проза Подробнее... | 2004 | 480 | бумажная книга |
| Даниил Гранин | Картина | Действие романа Д. Гранина "Картина" происходит в небольшом среднерусском городке. Главный герой романа, председатель горисполкома Лосев, попадает в трудную ситуацию, связанную со сложным комплексом… — Советский писатель. Ленинградское отделение, (формат: 84x108/32, 352 стр.) Подробнее... | 1981 | 70 | бумажная книга |
| Даниил Гранин | Картина | Действие романа "Картина" происходит в небольшом среднерусском городке. Главный герой романа, председатель горисполкома Лосев, попадает в трудную ситуацию, связанную со сложным комплексом современных… — Советский писатель. Москва, (формат: 60x90/16, 368 стр.) Подробнее... | 1988 | 140 | бумажная книга |
| Гранин Даниил | Картина | Есть книги одного тиража, а есть – на все времена и для всех читательских аудиторий. Именно таков роман Даниила Гранина 171;Картина 187;. В небольшом российском городке в один прекрасный день все… — ОЛМА Медиа Групп, (формат: 60x90/16, 368 стр.) Актуальная проза Подробнее... | 2014 | 423 | бумажная книга |
| Гранин Даниил Александрович | Картина | Есть книги одного тиража, а есть - на все времена и для всех читательских аудиторий. Именно таков роман Даниила Гранина "Картина" . В небольшом российском городке в один прекрасный день все… — ОлмаМедиаГрупп/Просвещение, (формат: 60x90/16, 368 стр.) Актуальная проза Подробнее... | 2014 | 387 | бумажная книга |
| Даниил Гранин | Картина | Действие романа "Картина" происходит в небольшом среднерусском городке. Главный герой романа, председатель горисполкома Лосев, попадает в трудную ситуацию, связанную со сложным комплексом современных… — Советский писатель. Ленинградское отделение, (формат: 60x90/16, 368 стр.) Подробнее... | 1987 | 70 | бумажная книга |
| Даниил Гранин | Картина | Есть книги одного тиража, а есть - на все времена и для всех читательских аудиторий. Именно таков роман Даниила Гранина КАРТИНА. В небольшом российском городке в один прекрасный день все… — Олма Медиа Групп, (формат: 84x108/32, 480 стр.) Подробнее... | 2014 | 289 | бумажная книга |
| Роза Сергазиева | Картина | Остросюжетный научно-фантастический роман. На вернисаже исчезает девушка. Помочь могла бы запись с камер видеонаблюдения. Но… Вот кадр, запечатлевший, как девушкаповорачивается лицом к картине. На… — Издательские решения, (формат: 84x108/32, 480 стр.) Лестница времени электронная книга Подробнее... | 2015 | 80 | электронная книга |
| Роза Сергазиева, Роза Сергазиева | Картина | Остросюжетный научно-фантастический роман. На вернисаже исчезает девушка. Помочь могла бы запись с камер видеонаблюдения. Но… Вот кадр, запечатлевший, как девушкаповорачивается лицом к картине. На… — Издательские решения, (формат: 84x108/32, 480 стр.) Лестница времени Подробнее... | бумажная книга | ||
| Даниил Гранин | Картина | От издателя:Есть книги одного тиража, а есть - на все времена и для всех читательских аудиторий. Именно таков роман Даниила Гранина КАРТИНА — (формат: 84x108/32 (130х200 мм), 480стр. стр.) Подробнее... | 2014 | 162 | бумажная книга |
dic.academic.ru
Читать книгу Картина Даниила Гранина : онлайн чтение
Даниил Гранин
КАРТИНА
1
Дождь застиг Лосева на Кузнецком мосту. Чтоб не мокнуть, Лосев зашел на выставку. До начала совещания оставалось часа полтора. Не торопясь он ходил из зала в зал, отдыхал от московской мельтешни. После мокрых весенне-холодных улиц, переполненных быстрыми столичными людьми, здесь было тихо, тепло. Больше всего Лосева угнетало в Москве невероятное количество народу, которое толкалось в любом учреждении, у любого прилавка, в каждом кафе, в каждом сквере. Даже здесь, на выставке, несмотря на простор, Лосева все же удивляли посетители – что за люди, почему бродят здесь в рабочее время. Большей частью женщины. Тоже примечательно, поскольку и у себя в городе на культурных мероприятиях Лосев заметил, что в зале сидят главным образом женщины. И то, что в столице имело место то же явление, отчасти успокаивало Лосева, отчасти же было достойно размышления.
Он шел вдоль стен, обтянутых серой мешковиной. Грубая, дешевая материя выглядела в данном случае весьма неплохо. Что касается картин, развешанных на этой мешковине, у Лосева они не вызывали интереса. Лично он любил живопись историческую, например, как Петр Первый спасает солдат, или Иван Грозный убивает сына, или же про Степана Разина, также батальные сцены – про гражданскую войну, партизан, переход Суворова через Альпы, да мало ли. Нравились ему и портреты маршалов, полководцев, известных деятелей искусства. Чтобы картина обогащала знаниями. Здесь же висели изображения обыкновенных стариков, подростков, разложенных овощей и фруктов с разными предметами, рисунки на бумаге, множество мелких картин в простых крашеных рамах. Лосев не мог представить себе, куда они все деваются после выставки, где находились до нее и вообще какой смысл создавать их для такого временного назначения. Музеи – другое дело, в художественных музеях Лосев неоднократно бывал, на подобных же выставках не приходилось. И сейчас он убеждался, что вряд ли от этого он что-либо потерял. Иногда, разглядывая московские витрины, он поражался количеству ненужных для него предметов. Сколько существовало ненужных для обычного человека тех же выставок, и всяких организаций, и мероприятий…
Неожиданно что-то словно дернуло Лосева. Как будто он на что-то наткнулся. Но что это было – он не понял. Кругом него было пусто. Он пошел было дальше, однако, сделав несколько шагов, вернулся, стал озираться и вновь почувствовал смутный призыв. Исходило это от одной картины, чем-то она останавливала. Осторожно, стараясь не утерять это чувство, Лосев подошел к ней – перед ним был обыкновенный пейзаж с речкой, ивами и домом на берегу. Название картины, написанное на латунной дощечке – «У реки», – ничего не говорило. Лосев попробовал получше рассмотреть подробности дома и постройки. Но вблизи, когда он наклонился к картине, пространство берега со всеми деталями стало распадаться на отдельные пятна, которые оказались выпуклыми мазками масляных красок со следами волосяной кисти.
Лосев попятился назад, и тогда, с какого-то отдаления, пятна слились, соединились в плотность воды, в серебристо-повислую зелень, появились стены дома, облупленная штукатурка… Чем дальше он отходил, тем проступали подробнее – крыша, выложенная медными листами с ярко-зелеными окислами, труба, флюгер… Проверяя себя, Лосев стал возвращаться к картине, пока не толкнул девицу, которая стояла с блокнотом в руках.
– Картины не нюхать надо, а смотреть, – сказала она громко и сердито, не слушая его извинений.
– Ну конечно смотреть, вот я и засмотрелся, – простодушно сказал он. – Я плохо разбираюсь, может вы поясните. – Это он умел, обезоруживать своей уступчивостью, открытостью.
– Что именно? – сухо спросила девица.
– Тут написано «У реки». А что за река? Как ее название?
Девица усмехнулась.
– Разве это имеет значение?
– Нет уж, вы позвольте, – поглядывая на картину и все более беспокоясь, сказал Лосев. – Очень даже имеет. Мало ли рек. Это же конкретно срисовано.
Она, снисходя, улыбнулась на эти слова, оглядела его аккуратно застегнутый костюм, галстучек, всю его провинциальную парадность.
– Ну что изменится, если вам напишут название реки? Оно ничего не добавит, это просто пейзаж.
– Как так – просто. Очень даже изменится. Как вы не понимаете!
Лосев оторвался от картины, изумленно посмотрел на девицу. Длинный свитер, короткая кожаная юбочка, прямые волосы отброшены на плечи; несмотря на свой небрежный наряд, она выглядела уверенной в себе, нисколько не чувствуя своей бестолковости.
– И так не говорят: срисовано, – поучительно пояснила она. – Это был большой мастер, а не ученик. Для него натура являлась средством, вернее поводом, обобщить образ, – тут она стала произносить еще какие-то слова, каждое из которых было Лосеву известно, но, складываясь в фразу, они почему-то теряли всякую понятность.
– Здорово вы разбираетесь. – Лосев вздохнул, показывая восхищение. – Все же хорошо бы выяснить название. Образ хоть и обобщенный, а местность-то можно ведь уточнить, как по-вашему?
– Вряд ли… Попробуйте у консультанта.
Однако консультант куда-то отлучилась. Лосев еще прошелся, проверяя другие картины, но ничего подобного той не нашел… Девица в свитере издали поглядывала на него. Он вернулся к ней.
– Концов не найдешь. Безответственный народ эти художники.
– А в чем, собственно, дело?
– В том, что незачем зашифровывать.
– Не понимаю.
Он строго посмотрел на нее, как будто она была виновата.
– Надо точно указывать в названии.
Лицо у нее от носа стало краснеть, краска разлилась по щекам.
– Какого черта вы прицепились. Ходят тут!.. – с яростью прошипела она. – Оставьте его в покое. Хватит. Вам-то что? Вы же ничего не смыслите в живописи. Что вы имеете к этой работе? Ну?.. Самое безобидное выставили, нет, опять плохо…
Какая-то жилка у нее на шее дрожала, зрачки сузились, уперлись в лицо Лосеву, так что он попятился и только на улице опомнился, стал придумывать от обиды всякие хлесткие ответы, пока не заподозрил, что гнев ее относился к кому-то другому.
После совещания Лосев остался выпросить фонды для оборудования родильного дома. Каким-то чудом, плюс его слезные мольбы, ему вдруг отвалили импортную сантехнику – голубые умывальники, голубые ванны, роскошные души, и к вечеру, придя к себе в номер, попивая чай из большого фаянсового чайника, Лосев испытывал полнейшее умиротворение, довольство собою и время от времени улыбался своей удаче. Внизу шумела улица Горького нестихающим шелестом машин. Шум этот давно стал для Лосева как бы главным звуком Москвы, и когда у себя, в Лыкове, вспоминалась Москва, то прежде всего вспоминался этот идущий снизу слитный постоянный шелест машин вокруг гостиницы «Москва». И вспоминался вот такой высокий номер с простым шкафом, деревянной кроватью и приятное чувство одиночества.
Над диванчиком висела гостиничная картина, тоже пейзаж: кусты в осеннем поле. Лосев впервые обнаружил ее, хотя жил в этом номере уже неделю. Щурясь, он разглядывал аккуратно нарисованные тени, жухлую травку, пушистые облака. Сама местность была, по-видимому, красива, а на картине получилось скучно. Вот тут Лосев и вспомнил ту картину на выставке. Разница была большая. В чем состоит разница, Лосев не сумел бы определить, странным было то, что он ощущал эту разницу.
Вместо того чтобы идти в театр со всеми участниками совещания, Лосев позвонил к Фоминым и напросился в гости. Была такая традиция – приезжая в Москву, Лосев навещал земляков. Связи земляческие он всячески поддерживал, что во многих смыслах было полезно такому городу, как Лыков, достаточно известному и тем не менее сидящему на районном бюджете.
2
Фомин был генералом каких-то инженерных служб, дома он ходил в мохнатой клетчатой куртке, тюбетейке и был похож на старого профессора. Пришли еще Седовы, тоже лыковские, муж работал в Мосэнерго, жена – инженером на галантерейной фабрике. Все они покинули Лыков много лет назад, когда Лосев был мальчишкой, и познакомился он с ними уже в Москве, получив их по наследству от прежнего председателя горисполкома.
За столом Лосев, как бы между прочим, рассказал про картину на выставке. Дом, нарисованный на картине, и все расположение полностью соответствовало дому Кислых, вплоть до того, что та же крыша, тот же флюгер, спуск к речке… На всякий случай посмеивался, потому что, слушая себя, засомневался: мало ли, может, совпадение – откуда запущенное место, которое видно из окон его кабинета, могло иметь такую красоту, как на полотне?
Дом Кислых все хорошо помнили и доказывали Лосеву, что спутать его невозможно, второго такого – с медной крышей, с полукруглыми окнами – быть не могло.
– Это тебе. Степаныч, не коробочки, какие ты ставишь, – сказал Фомин огромным своим голосом. – Дом Кислых – уникум. Индивидуальный проект. А знаешь, почему крыша у него медная?
Лосев пил коньяк и слушал известную ему историю про женитьбу лесопромышленника Кислых на француженке, дочери фабриканта духовых инструментов, который разорился и дал в приданое медные листы и трубы для духового оркестра. С тех пор Кислых и организовал городской оркестр, тот, что играл в парке по воскресеньям. Выяснилось, что отец у Седовой играл в том оркестре на тарелках. А в революцию оркестр отправился в губернский город на поддержку пролетариата. А в доме Кислых расположился комитет бедноты. Позже там были курсы ликбеза. А потом, это уже на памяти Седовой было, там коммуна жила, коммунары. А рядом, вспоминал Фомин, стояла лавка Городилова, это при нэпе, там торговали живой рыбой в садках, а дальше тянулись яблоневые сады и там часовня святого Пантелеймона, где бандиты расстреляли партизана Мошкова…
Нескончаемый этот поток воспоминаний обычно огорчал Лосева – нынешним городом его земляки интересовались куда меньше, чем тем Лыковым, что сохранился в их воображении; они вежливо выслушивали лосевские заботы о новом роддоме или пристани, помогали чем могли, но разговор всегда каким-то образом сносило к прежним временам, когда на рынок съезжались гончары и бондари с кадушками, кувшинами, горшками, свистульками, когда перед гостиным двором устраивали смотрины невест, а на майские праздники карусели и ярмарки.
Прошлое выглядело у них милым, интересным, даже грязно-белые козы на улицах и двухэтажные дома «бывших» горожан, которых, оказывается, тоже раскулачивали и выселяли, и чайные, и пожарная каланча – все умиляло их и погружало в приятную грусть.
А то, что новый универмаг с таким трудом достроили на месте разрушенной в войну петровской башни, что провели канализацию, – это их не занимало.
– Башня придавала по крайней мере облик, – говорил Фомин, – а универмаги – они всюду. Ты, Степаныч, не фырчи, ты хоть и мэр, а не в состоянии создать физиономию городу. Ты своим стандартом только уничтожать можешь. Да я тебя не виню. Известно, тебе не разрешают. Но ты тоже пойми, что при стандарте Лыкову не угнаться за новыми городами. Был Лыков на всю Россию один. Цветные открытки выпускали с видами. Теперь он – рядовой райцентр. Таких сотни. Теперь ты открытки выпустить не можешь, на этих открытках изображать-то нечего. Вот если б ты гостиный двор восстановил… Да знаю, знаю, что не мог. Хотя Поливанов жалуется на тебя, считает, что ты не добился. Но представляешь, если бы…
– И представлять не хочу, – сказал Лосев, – разве нам разместиться в гостином дворе! Поливанову легко жаловаться, ему что, ему любоваться, а людям жить надо. Куда мне их из домов угрозы расселять?
– Нет, Поливанов прав, конный завод зачем снесли? – сказал Седов. – Какие там фигуры стояли! Наказать надо за них Рычкова, хоть он сейчас замминистра. Да так, чтобы через газету. Согласись, Сергей Степаныч, нас воспитывали в отрицании прошлого. Все старое плохо, все новое хорошо. Теперь спохватились – охраняем памятники…
– Кто твой универмаг поедет рисовать? – гремел Фомин. – А вот дом Кислых, выходит, приезжал художник. Увековечил.
Вмешался внук Фомина, студент, он был, оказывается, на выставке и сказал, что автор картины – Астахов – художник известный, сейчас его как бы заново открыли и считают новатором, художником мировой известности, даже удивительно, с чего такого художника занесло в дыру, подобную Лыкову.
Студент явно поддразнивал их, особенно своего деда, и тот немедленно загорячился и пошел про исторические заслуги Лыкова в строительстве русского флота, про то, каким культурным центром был город еще при Павле…
– Почему был? – спросил Лосев.
– Да потому что по тем временам он выделялся, а нынче…
В другое время Лосев тоже завелся бы на такой разговор, заспорил, но сейчас, глядя на лилово-раздутую шею генерала, он смолчал. Стареет Фомин. И Седовы стали старенькие. Он увидел, какие они прозрачные, реденькие. Вместе с ними уходил из жизни домотканый городок их юности, что витал перед их умственным взором в яблоневых облаках цветущих садов. Они сохраняли Лыков, каким он был, не смешивая с нынешним; это был Лыков краснознаменный, двадцатых, тридцатых годов, полный легенд, диковинных судеб, потрясений, с митингами, запахами пороха и самогона, игрой горнистов и колокольным звоном, и в то же время тихий, зеленый, застывший.
Тот городок, который и Сергей Лосев успел захватить мальчишкой, самый малый довоенный последок.
Будь его воля, он селил бы таких стариков в своем городе, чтобы они заменяли своей памятью бывшие здания и ушедшую красоту. Он стыдился и сожалел, что раньше без расположения слушал их рассказы и не запоминал для будущего.
– И что ж, Сергей Степанович, понравилась вам эта картина? – вдруг туго натянутым голосом обратился к нему младший Фомин.
Добрым, веселым лицом он был похож на деда. Однако воинственный взгляд неприятно напомнил Лосеву девицу с выставки. Почему-то этот мальчишка тоже заранее на него ощетинился.
– Понравилась ли мне? – повторил Лосев, проверяя себя.
Что-то было в этой картине странноватое, что-то ведь мешало Лосеву сразу признать дом Кислых; все похоже, а не совсем.
– Не знаю, – сказал он. – Меня лично тут привлекает, что наше захолустье отразили.
– Да, это у вас критерий… это подход, – ядовито подхватил молодой Фомин.
– Леша! – Жена Фомина, в данном случае бабушка, посмотрела на внука со всей строгостью, какую могли изобразить ее круглые смешливые глаза.
– Ничего, ничего, пожалуйста высказывайся, мне интересно, – сказал Лосев.
Леша не сразу сообразил, каким образом все обратилось на него.
– Я могу, мне-то что… – Он по-школьному вышел из-за стола – ушастый, нескладный, в тесных голубых джинсах, засунул руки в передние карманы и от этого вернул себе некоторую уверенность. – Для меня такие, как Астахов, – гордость нашего искусства. И перед Западом, и перед кем угодно. Они опередили всех! Что, не согласны? – запальчиво спросил он. – Между прочим, революция создала и Шагала, и Филонова, и Татлина… – Подождав, скривился насмешливо. – Молчите? Правильно. Соблюдайте осторожность. Мало ли что. Все-таки Астахов официально не вознесенный, еще не утвержден…
– Я ведь, Леша, ничего такого не знаю, да и не понимаю в живописи, – как можно благодушнее сказал Лосев.
– Редкий случай! Раз вы начальник, вы должны понимать во всех искусствах.
– Конечно, я могу различить, если обобщенный образ или фотографичность. – Лосев скромно вздохнул, смеясь одними глазами. – Но дальше не берусь, мы люди темные, провинция, мы на плакатах воспитаны.
Леша напряженно засмеялся, пытаясь ухватить, шутит над ним Лосев или же всерьез, но у Лосева это распознать было нелегко.
– Какой же вы мэр, если о живописи стесняетесь судить? Может, вы и в музыке не сечете?.. Наконец-то нашелся, кто не понимает!.. Ур-ра! Знает, что не понимает!
– Этот допризывник в мой огород швыряет, – пояснил Фомин. – Так что ты, Степаныч, не увертывайся. И не подлаживайся. У нас с ним своя битва идет. Нора его в армию.
– А вы полюбуйтесь, вот что он признает. – Леша показал на застекленные гравюры с какими-то полуобнаженными красавицами и толстощекими рыцарями. – Трофейная безвкусица. У него это считается искусство, это можно вешать…
Лосев почувствовал неловкость перед старшим Фоминым. За то, что схитрил, подыграл этому пареньку. На самом-то деле Лосев о живописи не стеснялся судить. Лосев мог не понимать в химии или в астрономии, а в живописи, и в тех же памятниках, в архитектуре, когда надо было, так разбирался не хуже других, чего тут особенного, например, на смотрах самодеятельности, на всяких конкурсах – попробуй не разберись, когда проект обсуждают. Естественно, делал это с умом, сперва заставлял других высказаться, сталкивал мнения, чтобы поспорили, выявили нюансы, потом уже заключал.
– Ты, Леша, напрасно деда осуждаешь. А если ему по душе такие картины? Нельзя только свой вкус признавать, – сказал он. – Ты мне лучше объясни, как в астаховской картине в смысле соответствия натуре, что это – реализм или нет?
Но тут выяснилось, что Леша никогда в Лыкове не бывал и сопоставить не может.
– Какие же вы патриоты, внуку до сих пор родных мест не показали, – сказал Лосев, – да и сами-то, сколько лет приглашаю вас…
– Это ты прав, – сказал генерал, – вот к спасу яблочному сядем в машину и нагрянем.
И, как всегда, начались заверения и планы, чтобы всем на машинах отправиться в Лыков, а еще лучше пароходом по Плясве, не спеша, и пожить в городе недельку-другую.
– Боюсь ехать… Одно расстройство, – сказала жена Седова, незрячим взглядом смотря на Лосева. – А хорошо бы картину такую дома иметь. А то ведь ничего не осталось, ни одной вещички. Если купить ее?..
Слова ее почему-то взволновали Лосева. У него самого в доме никогда картины настоящей не было. Висели какие-то деревянные расписные доски из магазина «Подарки» и застекленная репродукция…
Если бы он мог рассказать им про то особенное, что было в картине, – красота и в то же время какая-то несообразность, как будто там было что-то пропущено, то, что должно было быть – и не было.
3
На другой день Лосев зашел на выставку. То есть каким-то образом он оказался на Кузнецком и зашел. То есть даже не зашел, а очутился, потому что выставка была закрыта, и он прошел случайно вместе с рабочими в синих халатах, которые выносили скульптуры, таскали ящики.
К счастью, до того зала еще очередь не дошла.
Теперь Лосев стоял в этом зале один. Стучали молотки, с визгом волокли ящик по полу. Деловой этот шум нисколько не мешал.
На картине, несомненно, был изображен дом Кислых в Лыкове. За ним слева, в дымке, проступала каланча. Нечетко, но все же. Нельзя представить, чтобы все так сошлось с другой местностью. Дом Кислых изображен был со всей точностью, во всех деталях.
Свет падал на картину сбоку, переходя в нарисованные золотистые потоки лучей, что косо упирались в реку, вода светилась им навстречу изнутри, коричнево. У самого уреза воды лоснились чугунные тумбы… С прошлого раза картина словно бы обрела новые подробности… Из раскрытого окна второго этажа вздувалась занавеска. На реке же, в тени нависшей ивы, поблескивали бревна гонки, один раз между ними привиделось что-то белое, но стоило Лосеву сдвинуть голову – это исчезало, терялось в тени. Он и так, и этак отклонялся, ища точку, откуда можно рассмотреть этот предмет. Однажды ему показалось, что там мальчишка купается, держится за край гонок, выставив голые плечи… Гонки, длинные связки бревен, что гнали по Плясве сплавщики в резиновых сапогах и коробчатых брезентовых плащах. Горячие от солнца, липко-смоляные бревна, связанные венцами, медленно плыли мимо дома Кислых, мимо городка, и так сладко было лежать на них, болтая ногами в речной воде, где морщилось отраженное небо и заставленные лодками берега. Картина возвращала его в давние летние утра его мальчишеской жизни. Никаких прямых обозначений года в картине не было. Тем не менее он убежден был, что это были времена его детства, он узнавал краски и запахи, тогда цветы пахли сильнее, леса были гуще, хлеб был вкуснее и каждая рыбина, пойманная в Плясве, была огромной. Он скорее угадал, чем увидел тропку напрямки через огороды к их дому. Впервые он вспомнил про Галку из их компании и Валюшку Пухова, что потом служил в милиции где-то на Дальнем Востоке. Вспомнилось, что там, рядом с Галкой, жили тогда они семьей в мезонине поповского дома, теперь давно уже снесенного. Прямо по тропке, через поваленный плетень, через мощенную булыгой старую дорогу, по дощатому тротуару, мимо гаражей, где стояли полуторки и районная эмка и вкусно пахло бензином… Он услышал голос матери, оттуда, из-за высокой зелени деревьев – «Сергей!» – и привычно побежал к нему, в глубь этой белой рамы, в глубь этого чудом сохраненного детского дня, казалось бы, навсегда пропавшего, забытого, ан нет, вот он блестит, играет, плещется, наполняется звуками мелкими, которые он слышал только тогда, мальчишьим ухом: сухой треск кузнечиков, шлепанье лягушек, дальний визг пилорамы.
Было чудо, что художник поймал и заключил навечно в эту белую рамку его, Лосева, воспоминание, со всеми красками, запахами, теплынью.
Никогда он и не подозревал, что городок его может быть таким красивым, особенно это место, неблагоустроенное, насчет которого существовали всякие планы, которое несколько лет уже числилось пятном застройки.
Темно-синие халаты надвинулись, заслонили, отсекли Лосева, того, что был там на реке, от его тела, которое стояло в зале и смотрело, как рабочие снимают со шнурков картину.
Потом Лосев прошел в дирекцию узнать, как приобрести картину для Лыкова. Нельзя ли, например, оформить по безналичному расчету на Дом культуры. Выяснилось, что картина взята из собрания вдовы художника. Так что о безналичном расчете речи быть не могло, да к тому же известно, что вдова продает неохотно. Телефона у нее не было, Лосев выпросил ее адрес и в последний день командировки поехал на такси в Кунцево.
По дороге он купил торт и какие-то толстые желтые цветы на три рубля.
Дом был панельный, без лифта, квартира на пятом этаже. Дверь ему приоткрыли на цепочке не разобрать кто, и он должен был в пахнущую луком щель объяснить, что ему надо. Впрочем, он не стеснялся. Он был уверен, что все получится, поскольку дело его ясное, непреложное и он явился не сам по себе, не как частное лицо. Это всегда действовало на людей.
Вдову художника звали Ольга Серафимовна. Она протянула Лосеву большую белую руку, привычно выгнув кисть, как для поцелуя. Насчет поцелуя он сообразил потом, пожав ее руку. Это был первый промах. Следующий был цветы. И уж полный конфуз вышел с тортом.
– По какому поводу? – громко спросила Ольга Серафимовна. – Чтобы уговорить легче? И торт? Вы что же, надеетесь, что я вас чаем поить буду?
Она была величественной, огромной, слово «старуха» к ней не подходило, хотя ей перешло много за семьдесят. Седые пышные волосы горели над ней серебром. Она восседала за столом, накрытым желтой плюшевой скатертью, положив перед собою красивые сильные руки, которые не испортили ни годы, ни работа.
– Виноват, Ольга Серафимовна, действительно, неудобно, вроде как на чай набиваюсь, – удивился Лосев. – С другой стороны, я от души.
– И вот что, вы не разыгрывайте мужичка.
«Ну и режет, – восхищенно подумал Лосев. – Королева. Форменная императрица».
– Кто знал, что вы такая, – сказал он. – Однако цветы, они не подсудны, мы уж их в вазочку, все же три рубля плачено. – В таких случаях он упрямо держался начатого, не позволяя себя сбить. И пошел на кухню, налил воды в какую-то вазу, вернулся, поставил ее в сторонку на самоварный столик, при этом быстро, чтоб не прервали, нахваливал выставку, нахваливал по-простецки, словами самыми неумелыми, чтобы получалось смешнее, да еще пуская в ход свою белозубую улыбку с подмигом, отчего все двоилось и становилось непонятно, кто над кем смеется.
А квартирка была малогабаритная, потолки два пятьдесят, давно не ремонтированная, на потолке трещины, мебель послевоенная – фанера. По нынешним требованиям, не то чтоб скромно, а бедновато. Было вообще странно видеть в такой квартире такую старинно-барственную женщину, как Ольга Серафимовна.
Шуткам смеялись. В углу, закинув ногу за ногу, в вельветовых штанах, в малиновом бархатном пиджаке, сидел, попыхивая трубкой, Бадин, смуглый, похожий на индейца, тот, который открыл Лосеву дверь. Стеснительный и в то же время желчный, с речью запутанной.
На стенах висели рисунки, сделанные тонкой черной линией, как потом узнал Лосев – пером: голая женщина с роскошной грудью, большими ногами, большим задом изгибалась, лежала в разных позах, стояла на коленях, играла с собакой. Лицо обозначено было намеком, так что не поймешь, чем именно напоминала она Ольгу Серафимовну, но тем не менее это была она, и, сообразив это, Лосев смутился.
– Узнаете? – сразу спросил Бадин.
– Чего ж не узнать, – сказал Лосев, – вылитая Ольга Серафимовна.
Она милостиво улыбнулась и чуть расправила плечи, как бы разрешая себя сравнивать. Лосев подумал, как хороша была она всей своей крепкой бабьей фигурой и ничего стыдного в том, что голизна эта тут висит, нет. От того, что рисунков было много, от этого не было нехороших мыслей, а видно было, что художник любовался ее телом и жадно рисовал ее по-всякому.
Про Лыков она впервые слышала, с Астаховым она сошлась в войну, у него были до нее другие жены и у нее мужья. Под иконой, чуть сбоку, висела ее фотография с Астаховым, старым тяжелым толстяком с базедово выпученными глазами.
– Это он мне таким достался, – сказала Ольга Серафимовна, – раньше-то он был гусар. – Она кивнула Бадину, и тот достал потрепанный каталог выставки двадцать шестого года. На первой странице была фотография Астахова в белой блузе, стройного, с усиками, с длинными, по-нынешнему, волосами. Глаза его блестели, казалось, что он сейчас подмигнет.
– Первая и последняя его персональная выставка, – сказал Бадин. – Где все начала и концы… Восторги родили страх… с тех пор не разрешали.
На картинах были толпы людей, лошади, стиснутые коридорами улиц, какие-то смутно-знакомые лица, очертания ленинградских набережных и на них конница с пиками и трубачи…
Картины «У реки» там не было. Бадин сказал, что она написана позже, в тридцатых годах, и показал другой каталог ленинградской выставки к юбилею Октябрьской революции.
Черно-белая фотография сделала картину неузнаваемой, дом Кислых и места вокруг дома стали, наоборот, куда натуральнее, совсем похожими на существующее положение.
– Ах, вот эта, – сказала Ольга Серафимовна. – Так вы полагаете, что это ваше Лыково?
– Лыков, – вежливо поправил Лосев.
– За эту картину ему тоже попало, – сказал Бадин и посмотрел на Лосева с укором.
– Почему же?
– Не актуально-индустриальна. Аполитичный пейзаж. Тогда вменялось. Тут еще субъективизм… воспевание прошлого… Заодно с Кориным. Но за эту картину особо. Формализм.
Лосев сочувственно ахал, качал головой.
– «Бубновый валет» не могли простить! – уличающе сказал Бадин. – Представляете? – и засмеялся, наставив на Лосева мундштук трубки.
– Лыков, Лыков, – повторяла Ольга Серафимовна, вслушиваясь.
– Картина тридцать шестого, тридцать восьмого года, но он тогда ездил мало, – сказал Бадин, – разве что в Карелию.
– Ах, Бадин, вы не знаете, ведь он после Кати вытворял черт знает что, – с какой-то тоской сказала Ольга Серафимовна. – Помните, крышу разрисовал у Грабаря.
– Кажись, это раньше было… – мягко попробовал было Бадин, мучаясь от того, что ему приходится поправлять ее.
– Слышите? – Ольга Серафимовна слегка повернула голову к Лосеву. – Искусствоведы лучше меня знают. Теперь многие лучше меня про него знают. А что, может, и знают… Я ведь не думала, что все это пригодится. Я просто жила. И всего-то прожила с ним десять лет. Какая я вдова – я наследница, я владелица… Бадин, вы не возражайте… Есть женщины, которые вдовы лучше, чем жены. Воспоминания пишут… А я… Лыков… – Она прикрыла глаза.
– Может, он что рассказывал? – спросил Лосев.
Ольга Серафимовна посмотрела на него словно издали.
– Где это?
Он объяснил, не вызвав у нее никакого интереса. Бадин, который, кажется, был специалистом, писал статью или же книгу про Астахова, тоже ничего не мог пояснить: когда художник был в Лыкове, зачем, имелись ли у него там родственники, друзья? Почему он выбрал дом Кислых? Ничего другого, а именно этот дом? Может, у него с этим городом что-то связано?
– Так что вам, дорогой товарищ, задание от нашей лыковской общественности, уточнить происхождение этого пейзажа и тем самым ввести в историю живописи наш город, – сформулировал Лосев и подмигнул.
Тем же шутейным тоном он попробовал выяснить, как теперь расценивается картина в смысле претензий к ней, в свете, так сказать, прошлой критики, поскольку она ныне всенародно выставлена, и заодно относительно непосредственно денежной цены. Он был поражен, когда Бадин, которому Ольга Серафимовна каким-то малым движением головы перекинула этот вопрос, назвал полторы – две тысячи рублей.
– Это вы как… серьезно? – не удержался Лосев.
Бадин посмотрел на него как на человека, произнесшего что-то неприличное, и спросил, а во сколько он, Лосев, оценивает картину, из чего исходит при этом, из каких цен.
– Две тысячи?.. – Не то что для себя, для города Лосев не мог позволить, ни по какой статье не мог протянуть такую сумму.
– Не кажется ли вам, Сергей Степанович, что цена может быть и три тысячи. И пять! Смотря чья картина, какая, – с некоторым усилием сказал Бадин, показывая, что денежные эти дела, которые его заставляют вести, ему неприятны.
Так-то так, но должны быть расценки, прейскурант, что ли. Иначе произвол. За что, спрашивается, заламывают такую сумасшедшую сумму? – возмущался про себя Лосев. Бесконтрольность! Какое право имеют, тем более что картина по сути – национальное достояние, а не личное. К тому же этот Астахов, может, в один день ее нарисовал и раскрасил.
– Если б я был знаток, – Лосев понеуклюжее развел руками, – я почему ахнул: по нашей пошехонской жизни цифра больно гигантская, я себе такого не представлял.
Даже если они назвали с запросом, все равно много не уступят.
– Я-то мечтал – для города нашего… Этот дом Кислых у нас достопримечательность. Да и вообще, такой случай, в кои веки… Я уверен, что товарищ Астахов, будь он жив, он бы иначе отнесся к нашей просьбе.
– Не надо, прошу вас. – Ольга Серафимовна поморщилась. – Где вы были, когда мы эту достопримечательность за мешок картошки предлагали, за пару брюк отдавали?.. А теперь я и подождать могу. И Астахов тоже.
Лосев неожиданно покраснел, густо налился багровым.
– Между прочим, если вы про войну, так я по эшелонам с мамкой ходил, соль выпрашивал, потом на лесозаводе вагонетки катал, вот где я был. Так что, Ольга Серафимовна, историю не будем трогать. Я полагал, что вас, кроме денег, интересует пропаганда вашего супруга как художника. Вы имеете в нашем лице, может, единственную ситуацию.
iknigi.net
книги с картинами художников | Учимся играя
Давно я не рассказывала о наших новых книгах. Их уже очень много и каждая ждет своего анонса 🙂 Сегодня мне бы хотелось рассказать о двух книгах, которые помогут познакомить деток с картинами и художниками. Я стараюсь не уделять этому направлению отдельного внимания, так как не совсем пока представляю, как могут выглядеть занятия с рассказами о художниках, но я делаю Даше подборку картин практически к каждой изучаемой нами теме. Если мы говорим о воде, то смотрим картины, где есть вода, если изучаем цвет, то смотрим цветовую подборку картин и так почти с каждой темой.
Но несмотря на это, я потихоньку ищу хорошие книги, чтобы, когда у Даши появится интерес и желание, мы смогли бы взять их в руки и использовать в занятиях.
Итак, первая книга, о которой я хочу рассказать.
«Прогулки по Третьяковской галерее с поэтом Андреем Усачевым«
изд-во Дрофа Плюс 
О чем эта книга и как она построена?
В книге собраны картины знаменитых художников, картины, которые мы все знаем с детства, например, «Утро в сосновом лесу», картины, которые не столь знамениты, но на которые хочется смотреть.
Каждая картина сопровождается стихотворением от известного поэта Андрея Усачева. 
Вторая книга, о которой сегодня пойдет речь называется
« Рассказы о художниках»
Это книга с наклейками для детей и взрослых. Авторы: Сара Курто и Кейт Девис.
изд-во Махаон.
Это великолепно иллюстрированная книга знакомит нас с творчеством художников-импрессионистов. На ее страничках можно прочитать удивительные истории об их жизни и о том, как создавались знаменитые картины.
Например, на странице посвященной Клоду Моне (а в любви к этому художнику я призналась самой себе только благодаря тому, что мы начали смотреть картины с Дашей), я узнала, что на картинах сада в Живерни нарисован мостик, который Моне построил сам. У него была открытка с изображением японского мостика и он ее очень любил, а потом просто взял и построил такой же, этот мост он потом рисовал на разных своих картинах. 
Но дело даже не в тексте, который очень интересен и детям и взрослым, а дело в картинах. Наклейки с картинами такие яркие и такие интересные, что привлекут ваше внимание и внимание вашего малыша.
А какие книги или игры, альбомы используете вы, чтобы познакомить ребенка с творчеством художников?
Вам будет интересно:
earlystudy.ru
Картины из книг | Pro Handmade
Несколько сотен листов. Много времени, терпения и таланта. И вот результат – удивительные картины.
Автор этих произведений искусства – австралийский художник Кейли Стиллман. Если спросить моё мнение – то я скажу, что это очень оригинально. А некоторые вещи вообще удивительны.
Спонсор поста: Свадьба – это важное событие в жизни молодой пары. Организация свадьбы однако может отнять много сил – надо найти ведущего, тамаду, сделать пригласительные, заказать праздничный стол… Проще обратиться в свадебное агентство “Мир праздничных услуг”, которое возьмёт на себя большую часть хлопот и устроит всё в лучшем виде.
www.prohandmade.ru
