Иконография Н.Н. Ге. Образ художника в автопортретах и портретах современников. Картины художника ге


Художник Николай Ге: картинки с выставки

В залах Третьяковской галереи, расположенных в Доме художника на Крымском валу, уже месяц идет выставка работ Николая Николаевича Ге — одного из наиболее значимых, своеобразных и эмоциональных русских художников второй половины XIX века. В конце июня я рассказывал почти детективную историю того, как Третьяковка получила из Швейцарии коллекцию графики Ге, купленную для галереи спонсором выставки — банком ВТБ. Теперь мне осталось показать небольшой фоторепортаж о самой выставке и об одном открытии, сделанном специалистами отдела научной экспертизы галереи во время подготовки к ней.

«Визитная карточка» художника — картина «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе (1871). Многие помнят эту работу из школьного курса и на этом, собственно, творчество Ге для них и заканчивается. На самом деле, Николай Ге написал целый ряд куда более значимых полотен и для искушенного зрителя известен совсем другой своей стороной. Прекрасно, что на такой выставке можно окинуть одним взглядом весь путь художника в его развитии.

Я был на выставке в субботу и порадовался, как много народу пришло — в кассу стояла длинная очередь и оба выставочных зала были полны посетителями. Это, в основном, люди в возрасте, но встречались и молодые, что особенно приятно.

Стенды с той самой графикой, вернувшейся на родину художника из Швейцарии.

На особом месте — портрет Льва Толстого, 1884 год. Николай Николаевич был последователем религиозно-философского учения великого писателя, его близким другом.

Совершенно гениальная, на мой взгляд, работа из всего т.н. «страстного цикла» — «Голгофа», 1893 года.

Мерцающее холодным лунным светом потрясающее полотно «Совесть. Иуда», 1891 год.

Кульминация евангельской темы выставки — привезенная из парижского музея Орсе «Голгофа», 1892 года.

Заглавная картина выставки «Что есть истина? Христос и Пилат», 1890 год. С этой работой и связана история научного открытия, которое было сделано во время подготовки к выставке.

О том, что под изображением разговаривающих между собой Христа и Понтия Пилата скрывается другая картина, искусствоведы догадывались давно.

Татьяна Карпова, куратор выставки:

— Из воспоминаний о художнике мы знали, что Ге написал картину «Что есть истина?» в 1890 году поверх картины «Милосердие» 1879 года. В 1880 году он показал ее на восьмой выставке Товарищества передвижных художественных выставок. Ге уже тогда жил на хуторе Ивановском Черниговской губернии и давно не представлял свои работы публике. Эту картину все очень ждали, но критики ее не приняли, высказывания в прессе по ее поводу были очень резкими и издевательскими. Были, правда, и противоположные оценки работы Ге: «Милосердие» понравилась Павлу Третьякову. Он картину не купил, но позже в переписке с Толстым отмечал как удачу художника.

После выставки, удрученный и оплеванный критиками, Ге увез картину на хутор. Она долго стояла там в мастерской. Прошло 10 лет, он, видимо, и сам охладел к этой работе, и в 1890 году записал ее картиной «Что есть истина?» и таким образом уничтожил ее. Мы знали об этом, но хотели проверить и опубликовать в каталоге эту информацию как безусловную.

От «Милосердия» осталась всего одна черно-белая репродукция из альбома, сделанного к открытию выставки передвижников. На картине была изображена девушка, протягивающая Христу кружку с водой. Во время реставрационных работ перед открытием выставки к исследованию картин Ге подключились специалисты отдела научной экспертизы Третьяковки — отдела, без которого полноценная работа такой галереи невозможна. Эксперты оценивают возможность дальнейшей работы реставраторов с произведением искусства, его подлинность. На картине «Что есть истина?» рядом с головой Пилата четко просматривается потемнение, за которым угадывалось изображение головы человека. С этого и начали исследование картины.

Лидия Ивановна Гладкова, заведующая отделом научной экспертизы Третьяковской галереи, один из лучших российских специалистов в экспертизе произведений искусства:

«Работа эксперта в Третьяковского галерее — сродни работе археолога. Только если последние орудуют кисточкой и лопатой в поиске пропавших городов, то вторые используют микроскопы и рентген, чтобы найти «пропавшие» элементы под верхним красочным слоем картины. Переоценить эту экспертизу для музея сложно — небольшая ошибка здесь может привести к уничтожению авторского красочного слоя при вполне безобидной реставрации.

Исследовать большую картину в Третьяковской галерее — настоящая проблема, что связано с техническими возможностями отдела. Перенести в лабораторию полотна большого размера не представлялось возможным, поэтому решили проводить исследования в экспозиционном зале. Первое что сделали — провели пробную рентгеновскую съемку. Рентгенографирование — это довольно трудоемкий процесс: картина кладется на большие подставки живописным слоем вниз, чтобы подрамник не мешал съемке.

Само исследование происходило поэтапно. Для начала исследовали головы Пилата и Христа и участок в центральной верхней части холста. На полученных рентгенограммах мы смогли совершенно точно определить скрытый красочный слой, который не связан с видимой композицией. Следом стали делать рентгенограммы всей картины. Это был сложный процесс — не пропустить ни один фрагмент, чтобы потом мы могли их собрать, и на выходе получилась целая картина.»

Лидия Ивановна Гладкова:

«Всего мы сделали тридцать три снимка. После этого началась настолько интересная и занятная работа, что хотелось как можно быстрее получить результат. Сборка рентгенограмм производилась, в основном, на компьютере. В результате долгой и кропотливой работы мы смогли четко выделить женскую фигуру нижнего красочного слоя (прежде всего, складки платья и руку, прижатую к груди) воспроизведенную на фотографии картины «Милосердие». Рентгенографическое исследование установило, что платье написано со значительным количеством белил, рентгенофлуоресцентный анализ определил их как свинцовые.

Кстати, еще до рентгенограмм, мы исследовали картину под микроскопом. На участках, где были видны достаточно большие разрывы красочного слоя, обнаружили другой колорит. Видимый красочный слой коричневого оттенка, а под ним – зеленые, оранжевые и голубые тона. Это подтвердило наши ожидания, что внизу находится пейзаж с зеленой листвой. Мы зафиксировали это с помощью макрофотосъемки. Я не уверена, что Н.Н. Ге сразу написал «Милосердие», скорее всего, переписывал его. Проведенные исследования показали, что голова Христа, изображенная на нижнем красочном слое, была удалена автором. На наше счастье, художник не счистил картину полностью, что и позволило нам ее обнаружить.»

Исследования эксперты отдела проводили с помощью вот этого, скажем прямо, не самого нового рентгеноскопа.

Лидия Ивановна Гладкова:

«В итоге мы объединили все наиболее читаемые фрагменты и получили конкретный материал, который доказывает, что картина «Что есть истина?» была написана художником по картине «Милосердие». Из литературы известно, что у Ге абсолютно не выходило лицо Христа, он никак не мог противопоставить его образ надменному Пилату. Все время думал, как должны смотреть глаза, каким делать поворот. На этом холсте лицо Христа написано поверх девичьего. Художник оставил его и стал преображать мазками, фактурой. На этом участке красочный слой «сморщенный», образовалось так называемое сгрибливание, видимо, художник очень спешил и не давал краскам просохнуть.

Срок исследования был ограничен двумя месяцами, наш график работ был связан с графиком работ реставраторов. Ввиду того, что одновременно с нами параллельно проводились работы по исследованию других картин Ге, этот срок оказался очень мал, но, несмотря на это, мы смогли получить результаты и фактически подтвердить наличие картины «Милосердие».

Лидия Ивановна Гладкова:

«Невозможно разделять художников по сложности работы. Мы собираем данные по технике живописи того или иного мастера: холст, грунт, рисунок, красочный слой, лаковый покров. Выявляем метод работы художника, его индивидуальный почерк. Это важно для экспертизы, так как ряд технологических признаков помогает в сложных случаях при определении авторства.»

Выставка работ Николая Ге в здании Третьяковской галереи на Крымском валу открыта до 5 февраля. Приходите, это стоит увидеть своими глазами.

Спонсор выставки — банк ВТБ.Специально для проекта ВТБ — России.

Фотографии: © drugoi/Рустем АдагамовТекст: Рустем Адагамов, Пётр Сейбиль

drugoi.livejournal.com

Николай Ге: История о том, как картины художника путешествовали из России в Швейцарию и обратно. Часть 1.

Все началось с очерка о русской школе в Женеве, существовавшей в Женеве в начале прошлого века. В перечне людей, стоявших у ее истоков, фигурировал некий Н.Н. Ге. Инициалы и фамилия, наводящие на мысль об известнейшем русском художнике Николае Николаевиче Ге, путешествовавшем по Германии, Франции, Италии, побывавшем и в Швейцарии. Но даты не сходились – к моменту создания школы его уже не было в живых, он скоропостижно скончался в 1894 году на своем хуторе Ивановский Черниговской губернии. Поскольку в роду Ге была традиция давать сыновьям такое же имя, как и у отца, мы предположили, что за инициалами Н.Н. скрывается его сын. И не ошиблись.

У художника Николая Николаевича Ге и его жены Анны Петровны было два сына – старший Николай и младший Петр. Когда мы стали выяснять, каким образом этот старший сын оказался в Швейцарии, перед нами развернулась необыкновенно захватывающая и в то же время драматическая история. Чего в ней только нет! И непонятый художник, и запрещенные картины, и героиня, за революционную деятельность оказавшаяся в тюрьме, и любовный четырехугольник вместо привычного треугольника, и бегство в Швейцарию и, наконец, таинственная пропажа картин, найденных потом совершенно случайно на барахолке в Женеве. В истории даже фигурирует «Русская вилла» в Онэ, в очередной раз приютившая беженцев из России. Но изложим все по порядку и начнем с отца, без краткого рассказа о котором невозможно понять жизнь сына и всю ту цепочку событий, которая привела его к отъезду в Швейцарию.

Николай Николаевич Ге получил за свою картину «Аэндорская волшебница вызывает тень Самуила», написанную в академических традициях, большую золотую медаль и право стажировки за границей. Вместе с женой он отправился в Италию, они прожили в там тринадцать лет – сначала в Риме, позднее во Флоренции. В 1857 году в Риме родился их первый сын, которого назвали в честь отца. Вернувшись в Россию, Ге в течение нескольких лет принимал активнейшее участие в работе Товарищества передвижных художественных выставок, был одним из его учредителей. Именно на первой выставке передвижников была показана одна из самых известных картин Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе». В этот период творчество художника пользуется огромным признанием и публики, и официальных властей. Современник Ге художник И.Н. Крамской писал 6 декабря 1871 года в письме другому художнику Федору Васильеву: «Ге царит решительно. На всех его картина произвела ошеломляющее впечатление».

В 1876 году неожиданно для всех Ге уезжает из Петербурга и поселяется на купленном им хуторе Ивановский в Черниговской губернии. Свое решение он объяснял надеждой, что жизнь в деревне будет проще и дешевле, что ему не надо будет творить на потребу публике, и он сможет посвятить себя тому, что отвечало его духовным запросам. Все последующие годы жизни он посвятил созданию картин религиозной тематики, так называемого «Страстного цикла». Можно долго рассказывать об этом направлении творчества Ге, считавшего, что именно в картинах этого цикла он самовыражался не только как художник, но и как человек, и человек глубоко верующий, но и как философ. Трагедия состояла в том, что картины этого цикла остались непонятны подавляющему числу современников Ге, опередившего свое время. Экспрессивная манера письма казалась дешевой аффектацией. Уже первая попытка отойти от академической манеры в картине «Милосердие», написанной в 1879 году, была воспринята так негативно, что в 1890 году он поверх этой картины написал другую – «Что есть истина?» Христос и Пилат». Но это полотно, мягко говоря, не вызвало энтузиазма публики. Образ Христа, далекий от общепринятого, воспринимался не просто как отход от религиозных канонов, но и как богохульство. Картина была удалена с выставки, а ее изображение изъято из каталога.

Последующие полотна Ге и вовсе привели к скандалу. Характерно, что их не понимала не только публика, но и собратья по кисти, находя, что их язык близок к гротеску. В 1892 году его картина «Суд синедриона» не была допущена на очередную выставку Товарищества передвижников.

Единственным человеком, кто высоко ценил именно это направление в творчестве Ге, был Лев Толстой. Надо сказать, что Николай Николаевич Ге в последние годы жизни был очень дружен с Толстым и находился под влиянием толстовского учения. В своем имении на хуторе Ивановский он стремился жить в соответствии с его принципами: обходился лишь самым необходимым, максимально приблизил свою жизнь к жизни крестьян, стал вегетарианцем. Они с Толстым были не просто единомышленниками, но и друзьями. Ге часто гостил в Ясной Поляне, в доме Толстых в Москве, в Хамовническом переулке. Он помогал советами дочери Толстого Татьяне, мечтавшей стать художницей. Кстати, именно Ге создал, на наш взгляд, один из самых удачных портретов Льва Толстого.

Со своей стороны, Толстой после смерти Н.Н. Ге, предложил старшему сыну художника - Николаю, который считал своим долгом заняться творческим наследием отца, спрятать у себя в Ясной Поляне картины своего друга и последователя (Далее в очерке, дабы избежать путаницы, мы будем называть художника Ге полным именем - Николай Николаевич или Н.Н. Ге). Николай-младший вполне обоснованно опасался, что неугодные правительству произведения могут быть конфискованы, а в дальнейшем, вполне вероятно, и уничтожены. В итоге картины были спрятаны в мастерской дочери Толстого - Татьяны Сухотиной-Кобылиной.

Толстой не ограничился тем, что спрятал неугодные синоду картины, он попытался добиться того, чтобы они стали достоянием широкой общественности. Так, Лев Николаевич пытался убедить Павла Михайловича Третьяков, в недопустимости того, «чтобы национальная русская галерея не лишилась произведений самого своего лучшего живописца…».

Третьяков, собирая свою коллекцию, всегда подчеркивал, что руководствуется лишь своим собственным вкусом и не прислушивается ни к чьему мнению. К тому же он понимал, что такие картины Ге, как «Суд синедриона» и «Распятие» еще не скоро разрешат выставить на всеобщее обозрение. И, тем не менее, он не устоял перед напором Толстого.

В 1897 году Николай Ге младший передал в дар Третьяковской галерее большую часть произведений, унаследованных им от отца – картины, этюды и рисунки. Третьяков пообещал, что в течение года выставит те картины Ге, которые не запрещены для показа. Но своего обещания не сдержал, выставлена была лишь незначительная часть работ, а запрещенные «Что есть истина?», «Голгофа», «Суд Синедриона» представлены в помещении, закрытом для широкой публики. Видимо, это и явилось причиной того, что после смерти Третьякова Николай Ге решает забрать часть произведений отца из галереи, тем более что Совет, назначенный Третьяковым для ведения дел в галерее после его смерти, был только рад избавиться от произведений, с которыми они не знали, что и делать. Вот так и получилось, что большая часть рисунков, переданных в дар Третьяковской галерее, вновь вернулась к сыну Николая Николаевича Ге и впоследствии оказалась в Женеве.

Но как же оказался в Швейцарии сам Николай-младший?

Живопись всегда привлекала старшего сына художника. Илья Репин, который был объективным судьей, считал, что у него есть безусловный талант. Но Николай Николаевич Ге отказывался помочь сыну на этом поприще. Он любил говорить так: «учить нельзя, учиться можно». Когда семья вернулась в Россию, с родителями приехал и старший сын. Но в 1879 году он, бросив все, вернулся в Италию и поступил в Академию художеств во Флоренции, где прошло его детство и отрочество. Правда, вскоре, разочаровавшись в своих способностях, переехал в Париж с намерением изучать богословие в Сорбонне.

Но и в Сорбонне ему не удалось долго проучиться, на сей раз из-за семейных обстоятельств: серьезно заболела мать, и ему пришлось вернуться на родину. Николай-младший поступил на юридический факультет Киевского университета, даже написал дипломную работу «О бесправии уголовного права». Очевидно, что защитить такую дипломную работу было невозможно, да Николай особенно по этому поводу и не огорчался. Карьера юриста совершенно не привлекала его. В то же время, он всегда с огромным пиететом относился к творчеству отца, искренне восхищался им. Он считал своим долгом освободить отца от материальных проблем для того, чтобы тот мог все свое время отдавать творчеству. Иногда он служил отцу натурщиком.

Даже из краткого перечня основных фактов биографии юноши становится очевидным, что Николай Ге был человеком с высокими духовными запросами. Стоит ли удивляться, что он, как и его отец, попал под влияние идей Толстого, уехал на хутор Ивановский и окончательно поселился там со своей гражданской женой Гапкой?

Дело в том, что в молодости Николай-младший соблазнил молодую крестьянку Агафью Слюсареву, работавшую на хуторе отца скотницей. Девушка родила дочь, Прасковью. В отличие от толстовского Нехлюдова, Николай не слишком долго откладывал раскаяние и вскоре женился на ней. Но долго его крестьянская идиллия не продлилась, и он уехал из Ивановского. Воспитанием внучки занялся дед, художник Ге, который обожал девочку. Она практически жила в его доме, тем более что мать, Агафья, после отъезда Николая серьезно заболела, у нее обнаружилось психическое расстройство.

И вот теперь, много лет спустя, Николай опять возвращается в семью, поселяется на хуторе Ивановский и начинает жить, как и отец, подражая Толстому: носить крестьянскую одежду, пахать в поле, зарабатывать на жизнь крестьянским трудом. У него рождается еще двое детей – Иван в 1890 году и Николай в 1891-м. Но все, кто наблюдали его в этот период жизни, отмечали, что крестьянский труд и жизнь «на земле» были ему в тягость.

Николая-младшего очень любили в доме Толстого и ласково называли «Количка». Он был помощником Льва Николаевича в издательских делах, а когда в 1891-1892 годах разразился голод, помогал также в организации сбора пожертвований в пользу голодающих.

В то время в его жизни уже появилась женщина, встреча с которой и привела его впоследствии в Швейцарию. Дело в том, что у Николая Николаевича Ге была племянница, дочь его старшего брата Григория. Зоя Ге была, таким образом, двоюродной сестрой Николая Ге, но вряд ли они часто виделись в детские и юношеские годы.  Зоя, родившаяся в 1861 году, была, как принято теперь говорить, из неблагополучной семьи. Ее родители, несмотря на пятерых детей, развелись. Мария Дмитриевна, жена Григория Николаевича, забрав детей, уехала за границу. Зоя воспитывалась в пансионе в Женеве, а позднее жила с матерью в Париже. Там Мария Дмитриевна вращались в среде русских художников - И.Е. Репин, В.Д. Поленов, К.А. Савицкий, А.П. Боголюбов. Зоя неоднократно позировала Репину в середине семидесятых годов. Видимо, девушка была не только красавицей, но и натурой весьма незаурядной. Поленов так отозвался о ней: «… натура глубокая, как бывают у Тургенева». И волновали девушку не абстрактные разговоры об искусстве, которые вели художники, а реальные общественно-политические проблемы, стоявшие перед Россией.

Вернувшись в Петербург, Зоя поступила сначала на Бестужевские курсы, потом, с 1880 по 1882 годы, училась на курсах лекарских помощников, но учеба интересовала ее мало. Еще в Париже девушка встретилась с деятелями революционного движения «Народная воля», прониклась их убеждениями и стала активной участницей народовольческой деятельности, входила в петербургский кружок, затем, переехав в Николаев, продолжала революционную работу там. Ее наставницей была не кто иная, как Вера Фигнер – одна из самых ярких представительниц «Народной воли». Фигнер останавливалась на квартире Зои во время своих приездов в Николаев. В 1883 году Зоя, в числе 142 человек была арестована по обвинению в принадлежности к военным народовольческим группировкам, в распространении нелегальной литературы и в укрывательстве Фигнер. Зоя, оказавшись в тюрьме в Николаеве, была переведена в Одессу, а затем по этапу отправлена сначала в Киев, потом в Тулу, Орел, Москву и, наконец, в Петербург, где некоторое время просидела в Петропавловской крепости. И вот тогда художник Ге бросился в Петербург спасать племянницу. Сохранилось прошение, поданное профессором императорской Академии художеств Николаем Николаевичем Ге, о взятии на поруки его племянницы Зои Григорьевны Ге от 30 марта 1884 года. Его имя, а также огромный по тем временам залог – десять тысяч рублей (для того, чтобы собрать эти деньги Ге заложил свой хутор Ивановский) – сделали свое дело, и в июле 1864 года Зоя была выпущена из тюрьмы до суда. За ней устанавливался гласный надзор полиции, и она в течение трех лет должна была находиться в избранном ею месте жительства.

Поскольку сохранялась реальная угроза ее высылки в Сибирь, Николай Николаевич организовал ее брак со своим хорошим знакомым, местным фельдшером, ярым толстовцем, неким Григорием Семеновичем Рубаном-Щуровским. Новобрачные зажили, следуя заветам Толстого: кормились крестьянским трудом и вели жизнь самую неприхотливую. Зоя была лично хорошо знакома с Толстым, сохранилось несколько писем Толстого к ней. Лев Николаевич в свою первую же встречу с девушкой в 1884 году настоятельно советовал ей написать воспоминания о том, что она пережила во время ареста и всех последующих перипетий. Он в это время работал над романом «Воскресенье» и ему были очень важны сведения, что называется, из первых рук. Зоя воспоминания написала и передала Толстому.

Уже гораздо позже, когда Зоя жила в Алуште, Толстой послал ей письмо, в котором благодарил за воспоминания и выражал надежду, что их, возможно, удастся напечатать заграницей. Вполне возможно, что для написания сцен романа «Воскресенье», в которых повествуется о жизни арестантов, использованы именно воспоминания Зои Рубан. Она всегда подписывалась только своим девичьим именем. Опубликованы ее воспоминания никогда не были, но сохранились в рукописном виде.

Те, кто видели Зою в этот период ее жизни, писали о том, что она была явно несчастна. Мало того, что она вышла замуж за нелюбимого человека, жизнь с ним была очень и очень непростой. Рубан-Щуровский был ярым толстовцем. Он доводил призыв Толстого к помощи и любви к ближнему до утрирования: мог, например, встретив нуждавшегося человека, все отдать ему, оставив семью и детей буквально без копейки. Зоя, у которой родилось трое детей, билась, как рыба об лед, пытаясь прокормить семью.

Вполне возможно, что дороги Зои и Николая-младшего пересекались когда-то в юности – ведь они были двоюродными братом и сестрой. Но встретившись теперь, не полюбить друг друга они просто не могли. Все объединяло их: происхождение, воспитание, нелегкая нынешняя жизнь с нелюбимыми людьми. Возникшая ситуация была мучительна для всех. Рубан-Щуровский в письме ко Льву Толстому пишет: «...у нас большое семейное горе. Между Колей и Зоей завязались такие отношения, которые не только не сознаются грехом, но признаются и ставятся идеалом. Отношения между семьями самые скверные...».

Все терпели эту ситуацию до тех пор, пока был жив художник Ге. Сын не хотел причинить боль отцу, которого безмерно любил. Но было ясно, что долго так продолжаться не может. В 1894 году Николая Николаевича Ге не стало. Вскоре после его смерти сын художника и его гражданская жена приняли решение уехать из Ивановского. Николай-младший не захотел уезжать, не известив Толстого, которого он продолжал уважать и любить, о своем решении. Он написал ему письмо, в котором назвал десять лет, прожитых в соответствии с толстовскими идеями, «ошибочными и нелепыми». Лев Толстой, если и не понял, то принял решение сына своего друга, отношения не прервались. Николай и Зоя, забрав троих детей Зои, уехали в Крым, в Алушту. Агафья, жена Николая, отпустила лишь дочь, Прасковью, а сыновей не отдала. В Алуште Николай с Зоей сначала жили на даче Магденко в Профессорском уголке. В советское время там находился санаторий «30 Лет Октября». Николай занялся строительством, возводил по подрядам дома в этом районе Алушты, и вскоре построил для семьи собственный дом. Казалось бы, все налаживалось, но в 1900 году (по другим источникам в 1899-м) Николай и Зоя приняли решение уехать за границу. Скорее всего, это решение объяснялось все сохранявшейся угрозой повторного ареста Зои. Возможно, Николай рассчитывал обезопасить жену, получив иностранный паспорт. И он, потомок французского эмигранта, действительно впоследствии получил французское подданство.

Покидая родину, Николай-младший увез с собой и часть произведений отца: два «Распятия» (1892 и 1894), «Портрет А. П. Ге с сыном» (1859), свой портрет, написанный в 1884 году, рисунки к рассказу Л. Н. Толстого «Чем люди живы», множество эскизов, набросков и рисунков.

От редакции: Продолжение этого рассказа вы сможете прочитать ровно через неделю, 13 июля. Наберитесь терпения!

nashagazeta.ch

Nikolay Gay. Biography, creativity | Русские художники. Russian Artists

Biography

Nikolay Nikolayevich Gay, a Russian artist, was born into a noble family of French origin: his great-grandfather emigrated from France at the end of the 18th century during the Great French Revolution. The parents of Gay died when he was still a child. He was brought up by his serf nurse, who taught him, as he later said, compassion for the humiliated and insulted, a keen sense of other people’s sorrows.

Gay entered the St. Petersburg Academy of Arts in 1850, after having studied physics and math in a University for some time. In the Academy he studied in the class of professor Piotr Basin, a painter of historical subjects and portraits. But, according to Gay himself, he was mainly influenced by Karl Brulloff . This influence can be traced in Gay’s student works, such as Leila and Khadji-Abrek (1852), The Judgment of King Solomon (1854) and Achilles Lamenting the Death of Patroclus

(1855). All works, though rather romantic, are fulfilled in accordance with the demanding principles of the classicism of the Academy. He graduated from the Academy in 1857 with a Major Gold Medal for his picture The Witch of Endor Calling Up the Spirit of the Prophet Samuel . During the next 6 years of studies abroad he visited Germany, Switzerland, France and in 1860 settled in Italy. His interest lay in historical genre and portraiture.

In 1863, he returned to St. Petersburg with the picture Last Supper (1863), which gave rise to much interest. Many painters turned to this subject, with Leonardo da Vinci and Tintoretto among them. Gay found his own interpretation: he emphasized the theme of discord among those who had formerly shared the same views. So the feelings of the participants in this tragic conflict became especially prominent in his work. Gay put aside the canons of classicism, but his success was so great (Emperor Alexander II himself bought the picture), that the Academy of Arts had to award the artist a title of professor.

Next year Gay left for Italy again and spent several years there, continuing to work on Bible subjects, landscapes and portraits. He painted the portraits of Alexander Herzen (1867), his favorite Russian writer, and of the latter’s friends. Upon his return to St. Petersburg in 1870, he became one of the founders and leaders of the Society of Traveling Art Exhibitions.

He turned to Russian history. The canvas Peter the Great Interrogates Tsarevich Alexey at Peterhof (1871) again brought him success. Again the subject of the picture is a real historical conflict of father and son, each of whom had his own truth. His other historical pictures were not successful with spectators and critics. Gay took his fiasco very hard, failing to believe in his own talent. In 1876, he bought an estate and moved there; he stopped painting and went into farming and agriculture. Some time later he got acquainted with Leo Tolstoy and became apologist of his philosophy.

In early 1880, he returned into art. Now the Bible subjects prevailed. He made exceptions only for portraits; he painted a lot of them even for very low commissions, believing that portraits must be available to everyone. Among his portraits the most famous are those of author Saltykov-Shchedrin, poet N. Nekrasov (both 1872), Leo Tolstoy and members of his family.

His latest paintings on Bible subjects: Quod Est Veritas? Christ and Pilate (1890) was expelled from the exhibition for blasphemy; The Judgment of the Sanhedrin: He is Guilty! (1892) was not admitted to the annual Academy of Arts exhibition; The Calvary (Golgotha) (1893) remained unfinished; The Crucifixion (1894) was banned by Alexander III.

The artist died abruptly in March 1894 in his estate.

www.tanais.info

Иконография Н.Н. Ге. Образ художника в автопортретах и портретах современников

Эльмира Ахмерова

Рубрика: 

ВЫСТАВКИ

Номер журнала: 

#3 2011 (32)

Яркая, незаурядная личность Николая Николаевича Ге привлекала современников. Его облик отражен многократно в портретах художников двух поколений (И.Н. Крамского, И.Е. Репина, Г.Г. Мясоедова и Н.А. Ярошенко; Л.О. Пастернака, В.Э. Борисова-Мусатова, Н.П. Ульянова и А. А. Куренного), в автопортретах и фотографиях разного времени. Словесные портреты Ге мы встречаем в воспоминаниях его друзей, учеников, коллег-художников, членов семьи Л.Н. Толстого, с которой он очень сблизился в последнее десятилетие своей жизни.

Известность художнику принесла картина «Тайная вечеря». За эту картину в 1863 году Ге был удостоен звания профессора. В образе апостола Петра, с болью и гневом отзывающегося на уход и предательство Иуды, мы узнаем черты самого художника. Включение в картину персонажа с автопортретными чертами — традиция, идущая с эпохи Возрождения. В русской живописи эту традицию продолжили Брюллов и Иванов, оказавшие заметное влияние на молодого Ге. На момент создания «Тайной вечери» художнику было тридцать два года. Поразительно то, что в образе апостола Петра он предугадал свой облик в старости. Это становится заметно при сравнении лица апостола с фотографическими портретами Ге 1880-х годов.

В январе—феврале 1886 года Ге гостит в Москве у Толстых и создает серию иллюстраций к рассказу писателя «Чем люди живы» (1886). Художнику — пятьдесят пять лет. И опять он наделяет одного из своих героев — сапожника Семена — собственными чертами («Дело не хитрое, гляди...» и «Простите хозяева...»).

Апостол Петр и сапожник Семен — «роли», которые примеряет на себя художник. Петр — один из любимых учеников Иисуса Христа. Решительный и смелый, именно он отважился идти по воде навстречу Иисусу во время бури на озере Галилейском. Петр проповедовал Слово Божье в разных странах и совершал великие чудеса: исцелял больных и немощных, воскресил мертвого. Схваченный при императоре Нероне за проповедь, апостол Петр был осужден на казнь и распят на кресте вниз головой, как и желал, считая себя недостойным умереть на кресте как Господь.

Семен — бедный ремесленник, у которого нет «ни дома своего, ни земли». Единственную шубу — и ту приходится делить с женой. Нет в нем ни твердости характера, ни решительности, чтобы вернуть свои деньги с должников. Хватает только куража, чтобы с досады напиться.

Но общего у этих двух персонажей больше, чем кажется на первый взгляд. Заметим также, что вначале апостола звали Симон (прямая отсылка к сапожнику Семену), имя Петр ему дал Иисус. И тот и другой оступаются: Петр трижды отрекается от Христа, Семен проходит мимо умирающего. Но позже Петр раскаивается в содеянном, а Семен возвращается, чтобы помочь человеку. И оба получают прощение и воздаяние за свои поступки. Путь совершенствования человека, восхождение его души через любовь, милосердие, всепрощение и смирение — эта тема была очень важна для художника.

«Автопортрет» (1892) Ге из собрания Киевского музея русского искусства, по свидетельству сына художника, Петра Николаевича, был написан «в зеркало» на хуторе Ивановском, где проживала семья. На портрете художнику шестьдесят один год. По физиогномической точности (сравним с фотографией Ге начала 1890-х годов), остроте характеристики, эмоциональной выразительности этот портрет занимает особое место в творчестве Ге. Художник фиксирует на своем лице следы прожитой жизни и глубоких раздумий о ней: борозды морщин на лбу, впалые щеки в обрамлении седых волос, плотно сжатые тонкие губы под нависшими седыми усами. Направленный поток света, идущего сверху справа, освещает только голову, повернутую в три четверти, а очертания его фигуры в темной одежде тают в темноте окружающего фона. В этом образе есть что-то магнетическое, взгляд его кажется удивительно живым. Автопортрет, написанный художником за два года до смерти, — в своем роде подведение итогов жизненного пути, — рождает ассоциации со стариками Рембрандта, созерцающими глубину прожитых лет.

В Киевском музее русского искусства до 1941 года находился также портрет Н.Н. Ге, написанный И.Н. Крамским. В своих воспоминаниях И.Е. Репин писал: «Крамской, работавший всегда больше головой, искренне увлекся этим непосредственным ярким талантом и всей душой желал быть ему полезным; он затеял писать портрет с Ге и подолгу проводил время у него. Ге постоянно мешал выполнению портрета, ему не по сердцу был осторожный и верный прием Крамского, он добивался от него творчества и художественной свободы, — портрет так и не был дописан»1.

В образе полемиста Ге предстает на портрете работы И.Е. Репина. Художник как будто ведет диалог с невидимым собеседником. В своих воспоминаниях Репин писал о Ге: «Всюду вносил с собой этот бодрый человек свое особое настроение; настроение это можно назвать высоконравственным весельем. При взгляде на его красивую, стройную фигуру, прекрасные благородные черты лица, открытую голову философа вас обдавало изяществом. И вы невольно приходили в хорошее расположение духа. Когда же раздавался его приятный, задушевный голос, всегда мажорного тона, вы невольно и уже на все время беседы с ним чувствовали себя под обаятельным влиянием этого в высшей степени интересного художника»2. В восприятии личности Ге с Репиным солидарна Е.Ф. Юнге: «Куда бы ни появлялся Ге, — он всегда вносил с собою оживление, приподымал и трогал присутствующих. Что-то жизненное, кипучее, задорное, молодое было в нем, несмотря на его седины, и после свидания с ним становилось не хуже, а лучше на душе...»3. Кстати, о сединах: на портретах кисти Крамского и Репина художнику около пятидесяти, и седин еще нет и в помине, но уже через несколько лет, на фотографиях, сделанных в 1880-е годы, художник совсем седой.

Спустя десятилетие портрет Ге создает Н.А. Ярошенко. Он пишет его в Петербурге, куда Ге приезжает для участия в 18-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок. Через три недели картина Ге «Что есть истина?» была снята с экспозиции по инициативе обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева, а ее изображение — изъято из каталога выставки. Опальную картину на время приютил у себя Ярошенко.

Ярошенко, по-видимому, не бывал в доме Ге на хуторе Ивановском, но постарался представить художника там, в его собственной мастерской: справа виден фрагмент картины «“Что есть истина?”. Христос и Пилат»; внизу, на полу, — палитра с красками и кисти. Ге писал в письме к Л.Н. Толстому: «Картину, слава богу, окончил и вышел из того особого мира, в котором ее писал...»4. Художник, отдавший картине все душевные и физические силы, выглядит утомленным и опустошенным. Фиксируя облик Ге в последний период его творчества, Ярошенко пишет портрет художника-философа, создателя исполненных трагизма, гонимых цензурой картин «страстного цикла» и остроэкспрессивных рисунков к ним; образ человека, разочарованного во многих своих прежних товарищах и предчувствующего приближение драматических перемен в искусстве и в обществе. После запрета картины «Что есть истина?» Ге писал Ярошенко: «Неужели вы не понимаете, что свинья 1000-головая подняла морду и почувствовала свое время?.. У нас нет друзей, у нас все враги и публика, и художники, и старые, и младые еще пуще. Неужели вы не видите даже у нас эту подделку под вкус рубля? Дело наше кончено, песня спета. Мы еще будем продолжать агонию, не знаю долго или коротко, но торжества мы своего не увидим. Конец»5. Ярошенко, желая поддержать художника, ответил ему ободряющим письмом: «Самым решительным образом протестую против Ваших мыслей насчет нашего дела. Не спета песня. Не все у нас враги — есть и друзья. Это несомненно. Уровень товарищества и отношения его к делу не ниже, чем прежде, и решительно мы не вправе в унынии опускать руки и считать наше дело погибшим... Будем, Н<иколай> Н<иколаевич>, работать, наше дело пропасть не может»6.

В 1892—1893 годах, в один из своих приездов на хутор Ивановский, портрет Ге пишет Г.Г. Мясоедов и дарит его художнику. В своих воспоминаниях композитор Б.К. Яновский свидетельствует о том, что видел этот портрет в доме Ге. В это же время Мясоедов написал еще один жанровый портрет-картину «Чтение “Крейцеровой сонаты” Л.Н. Толстого» (1892—1893, Институт русской литературы «Пушкинский Дом» РАН), где изобразил своего друга Ге вместе с В.В. Стасовым, В.Г. Короленко и Д.И. Менделеевым, в петербургской квартире которого и состоялось чтение повести Толстого. У этой картины есть и другие названия: «Новые истины» и «Между мраком и светом».

Образ жизни и внешний облик художника незадолго до его смерти описала в своих воспоминаниях дочь Толстого, ТЛ. Сухотина-Толстая: «К деньгам Ге относился совершенно равнодушно... Так как он был у себя дома строгим вегетарианцем, делал многое на себя и одевался почти по-нищенски, то денег ему много и не нужно было. Сколько раз сестре и мне приходилось чинить на нем разные предметы его одежды. А моя мать сшила ему пару панталон, которой он очень гордился. Я же связала ему фуфайку, которую он носил вместо жилета до самой смерти. Рубашку он носил грубую, холщовую, с отложными воротниками, и старый поношенный пиджак. В такой одежде он езжал в Москву и Петербург и никогда ни для кого ее не менял, хотя бывал в самых разнообразных обществах»7.

В 1893—1894 годах личность Ге и его окружение привлекают художников молодого поколения — Л.О. Пастернака, В.Э. Борисова-Мусатова, Н.П. Ульянова и других. Они создают жанровые портреты, раскрывающие образ Ге через его связи с людьми.

В 1893 году Л.О. Пастернак знакомится с Толстым, а немногим ранее — с Ге, в доме у В.Д. Поленова. В июне месяце того же года Пастернак приезжает в Ясную Поляну, где пишет картину «Чтение рукописи. (Л.Н. Толстой и Н.Н. Ге)»: Толстой читает Ге свои сочинения в рабочем кабинете при свете свечи.

На рисунке тушью — «Н.Н. Ге читает свои записи в редакции журнала “Северный Вестник”»,— исполненном Пастернаком, вероятно, с натуры, изображен склонивший голову над листами рукописи художник, сидящий на раскладном табурете. Вокруг него люди, в основном молодые женщины. Видимо, одна из них — Любовь Яковлевна Гуревич (1866—1940), писательница-беллетристка, переводчица, театральный критик, издательница журнала «Северный Вестник». В этом журнале в 1890-х годах была также опубликована серия статей и рассказов Л.Н. Толстого. Изображенная сцена происходит в Москве, в мастерской С.И. Мамонтова на Долгоруковской улице у Бутырской заставы (этот адрес указан и в надписи, сделанной Л.О. Пастернаком непосредственно на рисунке). В мастерской известного мецената художник показывает друзьям и знакомым свою последнюю большую картину «Распятие» (1894, местонахождение неизвестно). На рисунке, на дальнем плане, изображен ее фрагмент. Чтобы увидеть «Распятие» и поговорить с художником, в мастерскую Мамонтова приходил Л.Н. Толстой. Его дочь ТЛ. Сухотина-Толстая вспоминала: «Отец был поражен картиной: я видала по его лицу, как он боролся с охватившим его волнением. Николай Николаевич жадно смотрел на него, и волнение отца передалось и ему. Наконец, они бросились в объятия друг другу и долго не могли ничего сказать от душивших их слез»8.

В воспоминаниях современников о последнем десятилетии в жизни Ге содержатся многочисленные описания подобных сцен: приехавший с хутора в Москву или в Петербург, Ге в окружении молодых художников и литераторов читает свои «записки»-воспоминания об Академии художеств, о Герцене, делится размышлениями об искусстве и религии, о последних сочинениях Толстого, ораторствует, горячо спорит, увлекая и покоряя слушателей. «Мы застали Н.Н. Ге в большом номере гостиницы, ведущим собеседование с прозелитами9, среди которых было несколько художников. Своей апостольской внешностью, с длинными волосами и открытым большим от полысения лбом и умными, наивно добрыми глазами Н.Н. Ге производил впечатление человека, которому было все чуждо, кроме неба, звезд и художественных образов, которыми он только и жил. Это был удивительный человек, просто милый, влекущий к себе, с открытой для всех обворожительной душой, полной высоких грез о лучшем будущем человечества»10.

Этюд В.Э. Борисова-Мусатова «Н.Н. Ге со своими учениками» до 1917 года хранился в семье автора. Борисов-Мусатов изобразил встречу Ге с молодыми художниками в феврале 1894 года в Москве, в номере гостиницы «Фальцфейн» на Тверской улице. Присутствующие на этой памятной встрече — ученики Московского училища живописи, ваяния и зодчества, в основном члены так называемой «рязанской коммуны»: живописцы Н.П. Ульянов, его жена А.С. Глаголева, И.И. Бакал, Л.А. Сулержицкий, скульптор А.С. Голубкина, а также сам Борисов-Мусатов11.

На этюде изображена просторная, хорошо освещенная комната с большими окнами, на стене висит гипсовый слепок ноги, в углу стоит самовар. В центре комнаты — квадратный стол, покрытый белой скатертью, за которым спиной к окну, облокотившись, сидит Н.Н. Ге. Мы видим его выразительный профиль, совсем седые, почти белые волосы и кисть руки, которая ярко выделяется на фоне белой скатерти. Он говорит, немного подавшись вперед. Ученики с напряженным интересом слушают учителя. Их здесь много, и не всем хватает места: кто-то сидит на стуле, кто- то стоит, а кто-то устроился на подоконнике, — одним словом, неформальная обстановка в съемной мастерской.

Атмосферу одной из таких встреч описал в своих воспоминаниях Ульянов: «В его выражениях, манерах сквозила неподдельная искренность. В его обращении было так много натурального к нам участия... Он пришел к нам запросто, без всяких чинов и ни единым намеком не выказал, что он выше нас и в чем-либо может руководить нами. В какие-нибудь полчаса он становился для всех и понятным и близким <...> у нас уже возникли к нему самые теплые, дружеские отношения. Постепенно речь его становилась все более живой и увлекательной. Прошел час, два — все сидели неподвижно, сосредоточенные. Вначале ему еще задавали вопросы, теперь же — никто. Оно и понятно! Николай Николаевич говорил слишком ясно, чтобы переспрашивать, слишком художественно, чтобы перебивать его. Эта своеобразная одухотворенная речь очаровала нас»12.

Ульянов тесно общался с Ге незадолго до его кончины, а через год после смерти мастера, в 1895 году, завершил портрет, изображающий художника за работой. Впоследствии им был написан очерк «Ге среди молодежи» и «Воспоминания о Н.Н. Ге». Скорее всего, живописный портрет-воспоминание был начат Ульяновым еще при жизни Ге, а завершен уже после его смерти. Мастер в темно-синем костюме стоит на приставной лестнице перед мольбертом, на котором закреплен чистый холст небольшого формата. Сохранилась фотография, на которой Ге запечатлен стоящим на той же самой лестнице, почти в той же позе, в момент своей работы над картиной «Распятие».

«В моих воспоминаниях, — писал Ульянов, — Ге встает как “умудренный муж”, энциклопедист-художник, внешним обликом похожий на какого-то римского философа. Точеный орлиный нос, пышная седая кайма волос, охватившая лицо с обеих сторон, открытые, живые, с огоньком юности и задора глаза... Действительно, у Ге примечательно все. И эти почти античные черты лица, и это какое-то особое “античное расположение духа”. Но именно это редкое гармоническое сочетание внешнего облика с внутренним могло вызвать и недоумение: в каком же соответствии с такими данными находятся его творческие образы, эти охваченные тревогой лики идей? Выглядит счастливым, а думы свои выражает как человек, уязвленный чем-то. “Безоблачный лоб”, а откуда же эти тучи там, внутри, у этого мудреца, около которого как будто такая ясная погода?!»13.

В том же 1895 году в журнале «Нива» была опубликована гравюра Шюблера с оригинального рисунка А. Дейнеки «Н.Н. Ге на своем поле».14 Знаменитый художник жнет созревшие в поле колосья как обычный крестьянин. За этой сценой удивленно и завороженно наблюдает крестьянский мальчик. Под влиянием идей Л.Н. Толстого Ге старался по минимуму использовать на хуторе труд наемных работников и что мог, делал сам. Он признавал необходимость физического труда: работал в поле, в саду, занимался пчеловодством, освоил ремесло печника.

В ХХ веке к образу Н.Н. Ге обратились и наши современники. В 1971 году, к 140-летию со дня рождения художника, скульптор М.Я. Грицюк сделал памятник, поставленный на могиле Ге рядом с его домом на хуторе Ивановском (ныне село Шевченко), а к 150-летию художника появилась выразительная работа Ю.Л. Чернова «Николай Николаевич Ге».

 

  1. Репин ИЕ. Николай Николаевич Ге и наши претензии к искусству // Николай Николаевич Ге. Письма. Статьи. Критика. Воспоминания современников. М., 1978. С. 273.
  2. Та же. С. 267.
  3. ЮнгеЕ.Ф. Воспоминания о Н.Н. Ге // Там же. С. 266.
  4. Н.Н. Ге - Л.Н. Толстому. 17 января 1890 г. // Там же. С. 143.
  5. Н.Н. Ге - Н.А. Ярошенко. [Март 1890 г.] // Там же. С. 145.
  6. Цит. по: Николай Николаевич Ге. Письма. Статьи. Критика. Воспоминания современников. С. 346.
  7. Сухотина-Толстая Т.А. Воспоминания. М., 1976. С. 262, 263.
  8. Там же. С. 286.
  9. Прозелит (греч. prosilytos - пришелец) - человек, принявший новое вероисповедание; новый и горячий приверженец, сторонник чего-либо.
  10. 10Злинченко-Работников К.П. Жизнь, как она была // Степан Петрович Яремич. Оценки и воспоминания современников. Статьи Яремича о современниках. СПб., 2005. Т. 1. С. 68-69.
  11. Николай Ульянов вспоминал: «Появляется он. Все тот же: бодрый, улыбающийся. Его усаживают, начинают угощать. Вокруг - те же лица. Из незнакомых разве только один Борисов-Мусатов. Посматривая на художницу Глаголеву, Ге говорит: “Какое интересное лицо. Вот с кого нужно писать портрет!" Это замечание дает ему повод поговорить о портретной живописи. “На портрете центр света может быть где угодно, вовсе не обязательно, чтобы он был на лице. Почему бы, например, не на руках - разве не интересно? В живописи пока мало таких опытов, но они уже есть, даже у меня"» (Ульянов НЛ. Люди эпохи сумерек. М., 2004. C. 144).
  12. Ульянов Н.Л. Ге среди молодежи. Воспоминания // Николай Николаевич Ге. Письма. Статьи. Критика. Воспоминания современников // С. 289, 290.
  13. Ульянов Н.П. Люди эпохи сумерек. С. 147.
  14. Нива. 1895. № 43. С. 1021.

Вернуться назад

Теги:

www.tg-m.ru


Evg-Crystal | Все права защищены © 2018 | Карта сайта