:

⇐ 10 14 ⇒

Тем временем большевистские кирки и петарды подрывают фундаменты обоихэтих зданий; и хотя сами большевики могут погибнуть под развалинами, ихсмерть не спасет этих построек. К несчастью, их можно отстроить заново. Каки Замок Сомнения, их много раз разрушали многие поколения ВоиновВеликодушия, но Глупость, Леность и Самонадеянность, Слабоумие и Перепуг, ивсе присяжные заседатели Ярмарки Тщеславия опять отстраивали их. Одногопоколения, прошедшего «Среднюю школу» в наших старинных закрытых учебныхзаведениях и в более дешевых обезьянничающих с них учреждениях, будетсовершенно достаточно, чтобы оба эти дома действовали до следующей войны. Для поучения тем поколениям я оставляю эти страницы в качестве хроникигражданской жизни, как она протекала во время войны, — ведь история об этомобычно умалчивает. К счастью, война была очень короткой. Правда, мнение,будто от протянется не более полугода, было в конечном счете с очевидностьюопровергнуто. Как указывал сэр Дуглас Хэйг, каждое Ватерлоо в этой войнедлилось не часы, а месяцы. Но не было бы ничего удивительного, если бы онадлилась и тридцать лет. Если б не тот факт, что с помощью блокады удалосьгеройски уморить Европу голодом — чего не удалось бы добиться, будь Европасоответственным образом подготовлена к войне или даме к миру, — войнатянулась бы до тех пор, пока враждующие стороны не утомились до того, что ихнельзя было бы заставить воевать дальше. Учитывая ее размах, война 1914-1918годов будет, конечно, считаться самой короткой войной в истории. Конецнаступил так неожиданно, что противники буквально споткнулись об него. И всеже он наступил целым годом позже, чем ему следовало, так как воюющие стороныслишком боялись друг друга и не могли разумно разобраться в создавшемсяположении. Германия, не сумевшая подготовиться к затеянной ею войне, несумела и сдаться прежде, чем была смертельно истощена. Ее противники, равнымобразом непредусмотрительные, находились так же близко к банкротству, какГермания к голодной смерти. Это был блеф, от которого потерпели обе стороны.И по всегдашней иронии судьбы, остается еще под вопросом, не выиграют ли витоге побежденные Германия и оссия, ибо победители уже старательнозаклепывают на себе оковы, которые они только что сбили с ног побежденных.

КАК ШЛИ ДЕЛА НА ТЕАТЕ

Давайте теперь круто переведем наше внимание от европейского театравойны к театру, где бои идут не по-настоящему и где, едва опустится занавес,убитые, смыв с себя розовые раны, преспокойно отправляются домой и садятсяужинать. Прошло уже двадцать почти лет с тех пор, как мне пришлось впоследний раз представить публике пьесу в виде книги, так как не было случаяпоказать ее должным образом, поставив спектакль на театре. Война вернуламеня к такому способу. «Дом, где разбиваются сердца» пока еще не достигсцены. Я до сих пор задерживал пьесу, потому что война в корне изменилаэкономические условия, которые раньше давали в Лондоне возможность серьезнойдраме окупить себя. Изменились не театры, и не руководство ими, и не авторы,и не актеры, изменились зрители. Четыре года лондонские театры ежевечернезаполнялись тысячами солдат, приезжавших в отпуск с фронта. Эти солдаты небыли привычными посетителями лондонских театров. Одно собственноеприключение из моего детства дало мне ключ к пониманию их положения. Когда ябыл еще маленьким мальчиком, меня однажды взяли в оперу. Тогда я не зналеще, что такое опера, хотя умел насвистывать оперную музыку, и притом вбольшом количестве. В альбоме у матери я не раз видел фотографии великихоперных певцов, большей частью в вечернем платье. В театре я оказался передзолоченым балконом, где все сидевшие были в вечернем платье, и их-то я ипринял за оперных певцов и певиц. Среди них я облюбовал толстую смуглуюдаму, решил, что она и есть синьора Альбони, и все ждал, когда она встанет изапоет. Я недоумевал только, почему меня посадили спиною, а не лицом кпевцам. Когда занавес поднялся, моему удивлению и восторгу не было предела.

СОЛДАТ НА ТЕАТАЛНОМ ФОНТЕ

В 1915 году в театрах, в том же самом затруднительном положении, явидел людей в хаки. Каждому, кто, как и я, угадывал их душевное состояние,было ясно, что они раньше никогда не бывали в театре и не знали, что этотакое. аз в одном из наших больших театров-варьете я сидел рядом с молодымофицером, вовсе не каким-нибудь мужланом. Когда поднялся занавес и ему сталопонятно, куда надо смотреть, он даже и тогда не уловил смысла драматическойчасти программы. Он не знал, что ему делать в этой игре. Он понимал людей насцене, когда они пели и танцевали или проделывали лихие гимнастическиеномера. Он не только все понимал, но и остро наслаждался, когда артистизображал, как кукарекают петухи и визжат поросята. Но когда людипредставляли других людей и делали вид, будто размалеванная декорация позадиних есть нечто реальное, он недоумевал. Сидя рядом с ним, я понял, до какойстепени искушенным должен стать естественный человек, прежде чем условноститеатра окажутся для него легко приемлемыми или сделается очевидной цельдрамы. Так вот, с того времени, когда наши солдаты стали пользоватьсяочередными отпусками, такие новички в сопровождении барышень (их называли»флапперз»), часто таких же наивных, как они сами, битком набивали театры. Сначала казалось почти невозможным подобрать для их насыщения достаточногрубый материал. Лучшие комедийные актеры мюзик-холлов рылись в памяти впоисках самых древних шуток и самых ребяческих проделок, стараясь обойтивсе, что было бы не по зубам военному зрителю. Я считаю, что поскольку делокасается новичков, то здесь многие заблуждались. Шекспир, илидраматизованные истории Джорджа Барнвела и Марии Мартин, или «Проклятыйцирюльник с Флит-стрит» им бы очень понравились. Но новички в конце концовпредставляли собою меньшинство. Однако и развитой военный, который в мирноевремя не стал бы смотреть ничего, кроме самых передовых послеибсеновскихпьес в самых изысканных постановках, теперь с удивлением обнаруживал, чтоему страшно хочется глупых шуток, танцев и дурацких чувственных номеров,которые исполняют хорошенькие девушки. Автор нескольких самых мрачных драмнашего времени говорил мне, что после того, как он вытерпел столько месяцевв окопах и даже мельком не видел ни единой женщины своего круга, емудоставляет абсолютно невинное, но восхитительное удовольствие попростусмотреть на молоденькую девчонку. Состояние гиперэстезии, при которомпроисходила переоценка всех театральных ценностей, возникло как реакцияпосле дней, проведенных на поле битвы. Тривиальные вещи обретали значимость,а устарелые — новизну. Актеру не приходилось избавлять зрителей от скуки идурного настроения, загнавших их в театр в поисках развлечений. Ему теперьнадо было только поддерживать блаженное ощущение у счастливых людей, которыевышли из-под огня, избавились от гнета армейской дисциплины и, вымытые испокойные, готовы радоваться всему чему угодно, всему, что только моглипредложить им стайка хорошеньких девушек и забавный комедиант или дажестайка девушек, лишь делающих вид, будто они хорошенькие, и артист, лишьделающий вид, будто он забавен. В театрах в те времена каждый вечер можно было увидеть старомодныефарсы и комедии, в которых спальня с четырьмя дверьми с каждой стороны ираспахнутым окном посередине считалась в точности схожей со спальнями вквартирах наверху и внизу, и во всех трех обитали пары, снедаемые ревностью. Когда они приходили домой подвыпивши, путали свою квартиру с чужой и,соответственно, забирались в чужую постель — тогда не только новичкинаходили возникавшие сложности и скандалы изумительно изобретательными изабавными. И не только их зеленые девчонки не могли удержаться от визга(удивлявшего даже самых старых актеров), когда джентльмен в пьяном видевлезал в окно и изображал, будто раздевается, а время от времени дажевыставлял напоказ свою голую особу. Людям, только что прочитавшим в газете,что умирает Чарлз Уиндем, и при этом с грустью вспоминавшим о «озовыхдомино» и последовавшем потоке фарсов и комедий дней расцвета этогозамечательного актера (со временем все шутки подобного жанра устарели дотакой степени, что вместо смеха стали вызывать тошноту),- этим ветеранам,когда они возвращались с фронта, тоже нравилось то, что они давно считалиглупым и устарелым, как и новичкам нравилось то, что они считали свежим иостроумным.

КОММЕЦИЯ В ТЕАТЕ

Веллингтон сказал когда-то, что армия передвигается на брюхе. Так илондонский театр. Прежде чем действовать, человек должен поесть. Прежде чемиграть в пьесе, он должен уплатить за помещение. В Лондоне нет театров дляблага народа: их единственная цель — приносить владельцу возможно болеевысокую ренту. Если квартиры, схожие с соседними, и кровати, похожие насоседские, приносят на две гинеи больше, чем Шекспир,- побоку Шекспира, вдело вступают кровати и квартиры. Если бессмысленная стайка хорошенькихдевочек и комик перевешивают Моцарта — побоку Моцарта. UNSER SHAKESPEARE [Наш Шекспир (нем.)] Перед войной делалась однажды попытка исправить положение и для этого,в ознаменование трехсотлетия со дня смерти Шекспира, хотели открытьгосударственный театр. Был создан комитет, и разные известные и влиятельныелица ставили свои подписи под пышным воззванием к нашей национальнойкультуре. Моя пьеса — «Смуглая леди сонетов» — была одним из следствий этогообращения. езультатом нескольких лет нашего труда была одна-единственнаяподписка на значительную сумму от некоего джентльмена из Германии. Мнехочется только сказать, как сказал тот знаменитый бранчливый возчик ванекдоте: когда от повозки, в которой лежало все его добро, на самой вершинехолма отвалилась задняя доска и все содержимое покатилось вниз, разбиваясь вмелкие дребезги, он произнес лишь: «Не могу по достоинству оценить этогослучая». И мы лучше не будем больше говорить об этом.

: 2015-09-13; : 4;

⇐ 567891011121314 ⇒