Община – это различные социальные коллективы, свойственные преимущественно первобытнообщинному строю, но сохраняющиеся в течение долгого времени и в классовом обществе.

Изучению этого социального явления в ряде своих работ уделили внимание К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин1. В соответствии с их теоретическими установками и последующими исследованиями историков и этнографов, опирающихся па марксистско-ленинскую методологию, возникновение и трансформация общины в целом представляется в следующем виде.

На смену первобытному человеческому стаду приходит родовая община. Она представляет собой хозяйственное, общественное и идеологическое объединение кровных родственников и типична для ранней стадии первобытнообщинного строя человечества – матриархата.

С дальнейшим развитием производительных сил общества, появлением усовершенствованных орудий труда и более сложных форм хозяйства (плужного земледелия, развитого скотоводства и пр. ) возникает семейная община (большая патриархальная семья), которая включает в свой состав обычно несколько поколений ближайших родственников – потомков одного отца – с женами и детьми, иногда с зятьями. Численность семейной общины достигает нескольких десятков человек. В состав такой общины часто включались и рабы, так как рабство на этой ступени развития человечества носит патриархальный характер. Как указывал Ф. Энгельс, семейная община «образовала переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье современного мира»2. В основе семейной общины лежит коллективная собственность на землю и основные орудия труда и уравнительное совместное потребление продуктов.

Рост производительности труда привел к обмену и накоплению богатств в руках немногих, и часть первоначально общинной собственности превращается в частную собственность главы общины – патриарха, приобретающего деспотическую власть над ее членами. В недрах общины дифференцируется моногамная семья, имущество подвергается переделам, приводящим к распаду семейной общины. Переходя же в классовое общество, семейная община может иногда очень долго и стойко сохраняться в составе общины соседской.

Соседская, или сельская, или «земледельческая община, будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности»3. Для соседской общины характерно лежащее в основе ее производственных отношений сочетание коллективной и частной собственности. На первом этапе развития соседской общины в коллективной собственности ее членов находятся леса, пастбища и другие угодья. В частную собственность переходят дом, двор, скот, а пахотные земли используются по передельной системе. Впоследствии пахотная земля, затем луга, а потом вся вообще земля переходят в частную собственность, знаменуя собой полный распад общины в условиях господства капиталистических отношений.

Соседская община предполагает соседский тип поселения. Первоначально она состояла из отдельных семейных общин, родственных и не родственных между собой, а впоследствии из малых семей, причем группы родственных семей обычно владели чересполосно смежными участками земли, составляя патронимическое гнездо в составе соседской общины. Соседская община типа германской марки уже к концу раннего средневековья утратила передельную систему, однако до XIX в. сохранились большие права общины на частную земельную собственность: принудительные севообороты, определенные сроки посева и уборки урожая и т. п. Сочетание двух форм собственности – частной и коллективной – было источником силы и слабости соседской общины. Коллективные формы землепользования и возникающие на их базе общественные отношения сплачивали общинников в борьбе за свободу против крепостничества. Частная же собственность расшатывала устои общины, так как посягала на права и коллективное владение общины.

Лежащие в основе производственных отношений соседской общины частная собственность на часть основных средств производства, индивидуализация труда и неравномерное распределение продуктов способствовали все возраставшей имущественной дифференциации общества, появлению бедных и богатых, зарождению и дальнейшему развитию эксплуатации одних общинников другими. Однако уровень развития производительных сил обусловливал необходимость поддержания, хоть в какой-то степени, хозяйственного единства соседской общины. В эпоху капиталистического развития общества соседская община не защищала крестьян от разорения, а, наоборот, способствовала ему, являлась ширмой для прикрытия все разрастающейся эксплуатации и превратилась в конце концов в реакционную силу, в орудие в руках деревенских богатеев-кулаков.

На архаичность, которой отличался общественный строй в течение всего средневековья и вплоть до середины XIX в. на севере Европы, в свое время обратил внимание К. Маркс. В письме к Ф. Энгельсу в Манчестер от 25 марта 1868 г. К. Маркс писал: «… известное место у Тацита: … они меняют (по жребию, откуда sortes во всех позднейших «Leges Barbarorum») поля… и, кроме того, остается общинная земля…». И в том же месте дальше говорится: «Деревни они строят не по нашему обычаю – со смежными и соприкасающимися друг с другом зданиями; вокруг каждого дома оставляется свободное пространство; а такого рода первобытные германские деревни вышеописанной формы до сих пор еще существуют кое-где в Дании. Скандинавия, естественно, должна была приобрести для германской юриспруденции и политической экономии такое же важное значение, как и для германской мифологии. И лишь исходя из этого, мы смогли заново разобраться в нашем прошлом»4.

Архаичность в общественных отношениях, о которой говорил Карл Маркс, тогда еще больше касалась Норвегии, чем Дании.

Здесь К. Маркс выделяет из всей Скандинавии наличие пережиточных форм общины в Дании. ‘В еще большей степени такие пережиточные формы сохранялись далее на север – в лесных районах Швеции и особенно в Норвегии. С тех пор, как Маркс отмечал архаичность в общественных отношениях в Дании, прошло столетие. И Дания и ее северные соседи Швеция и Норвегия стали развитыми индустриально-аграрными капиталистическими странами, с высоким уровнем механизации в промышленности и высоким техническим уровнем сельского хозяйства.

О каких-либо старых, пережиточных формах отношений в Норвегии в наши дни, тем более о пережиточных формах эпохи первобытнообщинных отношений, казалось, не могло быть и речи. Во всяком случае, еще 15 лет назад в нашей отечественной исторической науке таких данных не существовало.

Тем более неожиданным оказалось сообщение в мае 1956 в Ленинграде профессора Ослоского университета Свале Сульхейма5 (на тему «Изучение развития форм норвежской крестьянской общины») о том, что такие пережиточные формы общинных отношений существуют в современной Норвегии.

Докладчик говорил, что «исторические условия развития способствовали более длительному сохранению таких традиций, как демократические правовые понятия, корни которых уходят в старую крестьянскую общину. Эти традиции сыграли значительную роль в борьбе норвежского народа за национальную независимость, они и по сей день живут и действуют»6.

Среди материалов о развитии форм крестьянской общины профессор Сульхейм называл, «во-первых, письменные памятники, архивные документы, а во-вторых, живые, бытующие народные традиции»7. Темой изданных в Норвегии вопросников являлась общественная жизнь гордов8 и групп гордов, по-норвежски называемых гренн9.

В докладе не содержалось более подробных фактических данных о формах общины и об общинных традициях норвежского крестьянства, кроме упоминаний о бытовании общинной взаимопомощи и общинного самоуправления, и не производилось какого-либо более или менее обстоятельного анализа общины, ибо, как говорил Сульхейм, «работы, которые опубликованы, являются скорее описательными, чем анализирующими, т. е. в них преобладает описание источников. Более углубленное монографическое изучение норвежской крестьянской общины с целью выяснения главной линии ее исторического развития – дело ближайшего будущего»10.

Доклад Сульхейма побудил меня избрать темой исследования пережиточные формы семейной и соседской общины в современной Норвегии, иначе – побудил к изучению общинных традиций у современного норвежского крестьянства11. Интерес к такой специфической тематике объясняется тем, что анализ бытующих общинных традиций, собранных в полевых условиях этнографами, у живых носителей этих традиций, на мой взгляд, может развить и углубить представление об общине в целом, как об универсальном явлении, и о ее неисследованных формах и вариациях в новое время, в условиях капиталистического хозяйства.

При сборе материалов по данной теме выяснилось, что фактических сведений о самих традициях опубликовано мало, что нужен доступ к тому громадному полевому и анкетному рукописному наследию, которое оставлено норвежскими собирателями материала и которое хранится в архиве Норвежского института сравнительного изучения культурных явлений (далее: ИСИКЯ) в Осло.

Конкретные общинные традиции в виде еще бытующих остатков общинной собственности, общинной взаимопомощи и каких-то проявлений общинного самоуправления, о которых подробно рассказывается в нескольких опубликованных докладах и статьях норвежских этнографов и историков, наглядно показывают, что эти традиции можно правильно понять и объяснить только в сравнении с прошлым, ибо в отрыве от прошлого любая форма общественной собственности и помощи общества отдельному лицу или хозяйству может выглядеть как общинная традиция.

Поэтому традиции могут правильно пониматься только в сравнении и сопоставлении с прошлым, в выделении их преемственности через недавнее от более далекого, от их социально-экономической и политической основы. Такое сопоставление современного с прошлым и обнаружение сохранившегося и трансформированного предполагалось при выборе самой темы.

При этом может удивить то, что речь идет об общинных традициях норвежского крестьянства, а исследование включает громадный отрезок дописьменной истории – каменный, бронзовый и железный века, в то время как собственно скандинавские племена, в том числе и пранорвежские, появились здесь в эпоху великого переселения народов IV-VI вв. н. э. или даже раньше – в какие-то из переселений еще бронзового века, но ведь нет оснований утверждать, что пришельцы истребили предшествующее население и все на территории Норвегии создавалось заново и только на основе опыта и традиций пришельцев.

Целью данной работы является выяснить место, и значение семейной и соседской общин в истории Норвегии и современных общинных традиций норвежского крестьянства, исследовать на примере норвежского материала и развить и углубить представление об общине в целом, как об универсальном явлении, и о ее неизученных формах и вариациях в новое время, в условиях капиталистического хозяйства. Круг проблем, связанных с институтом семейной и соседской общины, обширен и по времени, и по категориям, из которых складывается историческое понятие семейной и соседской общины: формы землевладения и другие экономические основы этих общин; структура общин; община как самоуправляющаяся единица; многочисленные общинные традиции, в частности общинная взаимопомощь в труде и в семейном быту. Анализируя развитие форм норвежской общины в наиболее широком ее виде как по времени, так и по содержанию, автор в то же время не претендует на полное и детальное освещение всех этих проблем. Ибо их разработка в условиях, когда норвежская община все-таки еще изучена слабо и под руками было недостаточное количество источников, особенно по характеристике современных общинных традиций, представляет значительные трудности и: может быть окончательно завершена при дальнейшем исследовании громадных, собранных в Норвегии по анкетам материалов.

Считаю нужным отметить большую помощь, оказанную мне норвежскими учеными, – профессором Бергенского университета Сигурдом Фастингом, научным сотрудником Института сравнительного изучения культурных явлений Ригмурой Фриманнслюнн и профессором Ослоского университета Свале Сульхеймом.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 327-345; К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 23-178; К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 250-251, 400-421; В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3; В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 55-59.

2. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 62.

3. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 419.

4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 32, стр. 44-45.

5. Здесь и дальше я придерживаюсь транскрипции иностранных собственных имен и вообще слов и специальных терминов, наиболее близко соответствующей фонетическим нормам подлинников, независимо от того, как эти слова до сих пор публиковались в нашей литературе. Например, в данном случае я пишу «Сульхейм», а не «Сольхейм», как было опубликовано в журнале «Советская этнография» (1956, № 4, стр. 73-76 и 190).

6. Свале Сольхейм. Изучение развития форм норвежской крестьянской общины. «Советская этнография», 1956, № 4, стр.