Постраничное плавание Мирон Петровский Первое издание книжки «Вот какой рассеянный» вышло в 1930 году (М., Госиздат) тиражом в 20 тыс. экземпляров. В том же году вышло и второе издание – тем же тиражом. В следующем, 1931 году вышло еще два издания – третье и четвертое – по 50 тыс. экземпляров каждое. Казалось, книжке предстоит легкая и счастливая судьба. Тем более что замечательное стихотворение Маршака проиллюстрировал Владимир Конашевич – уже и в ту пору признанный мастер книжной графики. Впрочем, «проиллюстрировал» – крайне неточное слово. Правильнее было бы сказать – превратил в книгу. Работа Маршака и Конашевича не расслаивается, как вода и подсолнечное масло, но образует органическое единство, которое и есть – книга, совместное произведение двух мастеров. Маршаку вообще необыкновенно везло в этом смысле – художники его книг были не «обслуживающим персоналом», но соавторами. «Вот какой рассеянный», напечатанный в собрании сочинений Маршака, – совсем не тот, что в книжке Конашевича, хотя текст совпадает до запятой. Художник проиллюстрировал почти каждое двустишие, так что любые две строчки стихотворения и рисунок к ним превращаются в некое подобии кинокадра, а книжка – в ленту диафильма. Этим была резко подчеркнута повествовательная, событийная основа стихотворения, диалектика прерывистости и непрерывности, дробности и целостности. Одновременно усилилась и характерологическая основа образа героя, потому что на каждую маршаковскую деталь нелепого, «перевернутого» мира Рассеянного приходится два-три и больше графических «перевертышей», добавленных Конашевичем. Чем обобщенней текст поэта, тем конкретней «текст» художника. Маршак просто сообщает, что «Жил человек рассеянный / На улице Бассейной», а Конашевич наполняет находящееся по этому адресу жилище густой атмосферой «рассеянности». Он начинает с буквально перевернутой – висящей вверх ногами – картины на стене, изображает башмак, стоящий на стуле, а свечу под стулом (другой башмак отыскивается на комоде), шумовку, висящую на вешалке рядом с какой-то одеждой, валенки на туалетном столике, самого Рассеянного, который лежит в постели «наоборот» – ногами на подушке. Можно было бы сказать, что Конашевич нарисовал комикс, если бы за этим словом не тянулась худая слава. Между тем комикс, понятый как метод конструкции детской книги, есть не что иное, как идеальная реализация известного принципа, сформулированного Чуковским: «В каждой строфе, а порою и в каждом двустишии должен быть материал для художника, ибо мышлению младших детей свойственна абсолютная образность. Те стихи, с которыми художнику нечего делать, совершенно непригодны для этих детей. Пишущий для них должен, так сказать, мыслить рисунками»1. Замечательное соответствие рисунков Конашевича поэтическим образам Маршака точно и последовательно описал Ю.А.Молок. Во-первых, он отметил обобщенность образа героя – у Конашевича в издании 1930 года (и ряда последующих, повторяющих первое без изменений) «не индивидуальный характер, как в позднейшей интерпретации А. Другой исследователь – Э.З.Ганкина – считает, что иллюстрации Конашевича к первому изданию «Вот какой рассеянный» стали классикой советской детской книги. Так же оценивается и работа Маршака: «“Рассеянный” – шедевр поэзии для детей»5. Но эти высокие оценки отделены от времени появления книги сорока годами – целой эпохой. В начале тридцатых годов на простодушного Рассеянного обрушивались самые неожиданные удары и обвинения – тем более решительные, чем менее обоснованные. Рассеянный прошел через эту эпоху, сохраняя истовую серьезность талантливого комика не благодаря литературной критике, а вопреки ей. О «Рассеянном» (в числе других тогдашних вещей Маршака) писали, например, так: «Эти веселые и легко запоминающиеся (благодаря формальному мастерству Маршака) куплеты не преследуют никаких воспитательных, агитационных или познавательных целей. Функция их чисто развлекательная…»6. Это – один из самых доброжелательных отзывов; вообще же доброжелательство в критике детской литературы считалось в ту пору чем-то неприличным, чуть ли не распиской в некомпетентности. Критическое суждение становилось похожим на судебное осуждение, и указание на «недостатки» взывало к административному вмешательству, так что от критических наскоков приходилось спасать не книги, а людей. Случилось так, что книжка Маршака вышла в самый разгар дискуссии о детской литературе. Одним из главных пунктов дискуссии, начатой на страницах «Литературной газеты» и подхваченной другими изданиями, был вопрос о том, следует ли детской литературе быть «серьезной», безулыбчивой и насупленной, или же допустимо, чтобы она время от времени, изредка, иногда чуть-чуть улыбалась, а то даже, страшно вымолвить, и немножко смеялась. Смех казался подозрительным, поскольку он по самой своей природе – антитоталитарен. Многие участники дискуссии (люди разной степени компетентности) находили, что смех детской литературы – свидетельство ее несерьезного отношении к читателю. Эти участники дискуссии зачисляли смех, юмор, игру – в разряд буржуазных пережитков, хотя прямо – так сказать, формулировочно – этого никто, конечно, не произнес. Веселость детских стихов квалифицировалась как буржуазное неуважение («их» неуважение) к нашему пролетарскому ребенку. Так что сказать о «Рассеянном»: «функция его чисто развлекательная» было далеко не безобидным делом… Достойно восхищения, что критик, обвинявший «Рассеянного» в «чистом развлекательстве», тут же попытался спасти Маршака. За спасение Маршака вместе с его «Рассеянным», вместе со всем его творчеством взялся Горький. Опубликованная в «Правде» статья Горького «Человек, уши которого заткнуты ватой» отбивала лжепедагогические и псевдосоциальные аргументы защитников «серьезности». Горький писал, что ребенок до десятилетнего возраста «требует забав, и требование его биологически законно». Что ребенок «хочет играть, он играет всем и познает окружающий его мир прежде всего и легче всего в игре, игрой». Что «тенденция позабавить ребенка» не есть «недоверие, неуважение к нему», она педагогически необходима как средство, как гарантия против опасности засушить ребенка «серьезным», вызвать в нем враждебное отношение к «серьезному». Что «та детская литература, которую создают люди, подобные С. «Статья Горького, при ее общетеоретической направленности, – считает историк детской литературы, – имела и прямую конкретную цель – защитить работу Гиза»9. Того самого Гиза, под маркой которого выходили книги Маршака, в том числе, – «Рассеянный». И несмотря на то, что история маршаковской книги этим эпизодом не кончается, рассказ о ее судьбе уместно окончить здесь, потому что с этого момента судьба «Рассеянного» всецело принадлежит его читателям. А читатель у Маршака особенный: Читатель мой особенного рода: «Популярность этого стихотворения огромна, – писал Чуковский через четверть века после выхода первого издания «Рассеянного». – Эх ты, рассеянный с Бассейной!»10 Каждый ли, произносящий эту добродушную дразнилку, знает, что цитирует Маршака? Не уверен. Во всяком случае, далеко не каждый об этом думает. Формула «Рассеянный с улицы Бассейной» – зажила своей, отдельной от маршаковского стихотворения жизнью, вошла в речь разных общественных слоев, в сознание многих поколений, стала частью русского языка. А нелепые выходки чудаковатого героя продолжают радовать нынешних детей, как они радовали своих первых читателей – детей 1930 года. Иные литературные герои той поры – в автомобилях, в поездах и на самолетах – так и не смогли выбраться за пределы своей эпохи, а Рассеянный Маршака в своем отцепленном вагоне добрался до нашего времени и благополучно катит дальше.
1 Чуковский К. От двух до пяти. – М., 1955. – С. 218. 2 Молок Ю. А. Владимир Михайлович Конашевич. – Л., 1969. – С. 94. 3 Там же. 4 Там же. 5 Ганкина Э. З. Русские художники книги. – М., 1963. – С. 80. 6 Семеновский Н. / Рец. : Маршак С. Прогулка на осле : 2-е изд. М. : ОГИЗ Молодая гвардия, 1932. // Детская литература. – 1932. – № 13. – С. 5. 7 Там же. 8 Цит. по: Горький М. О детской литературе. – М., 1958. – С. 112–115. 9 Путилова Е. О. Очерки по истории критики советской детской литературы : 1917–1941. – М., 1982. – С. 55. 10 Чуковский К. От двух до пяти. – М., 1955. – С. 200–201. |
Даже табличка с обозначением улицы оказывается не там, где ей положено, а внутри квартиры, – кажется, в прихожей.
Каневского или самого же В.Конашевича (в изданиях 40-х годов)… Это один из обитателей “рассеянного царства”, где все наоборот»2. Во-вторых, в беспорядке «рассеянного царства» обнаружили упорядоченность, закономерность: «Действие построено как явный гротеск. Здесь все как будто правдоподобно, форма каждого предмета очень конкретна, но если все водворить на свои места, все тут же рассыплется»3. И наконец: не конкретизированное поэтом «пространство» Конашевич использовал для продолжения игры: «Если в стихотворении Маршака Рассеянному только представляется, что движется не трамвай, а вокзал, то художник не боится вообразить невероятное, и мы видим, как здание вокзала покачнулось, у него появились колеса, и вот оно уже несется навстречу застывшему “обезноженному” трамваю…»4.
Иногда это даже удавалось.
Он спасал Маршака, отделяя поэта от его произведения, и перекладывал вину на издателей: «В последнее время Маршак сам отошел от этой своей манеры. А издательства с необъяснимым упорством возвращаются к переизданию явно непригодных его вещей…»7
Маршаку, отлично удовлетворяет эту важную потребность, и нельзя позволять безграмотным Кальмам травить талантливых Маршаков»8.
– …Оно выдержало десятки изданий и переведено чуть ли не на все языки. Хотя Бассейной улицы уже давно нет в Ленинграде (ее переименовали в улицу Некрасова), но выражение “рассеянный с Бассейной”, сразу ставшее народной поговоркой, по-прежнему остается крылатым: его слышишь и в кино, и в трамвае, и в клубе:
| |||||||||||||||||||||||||||||
Закончил курс А.Эфроса и А.Васильева. Автор театрального проекта «Лестница-древо», посвященного исследованию динамики развития индоевропейской культуры (Мастерская Клима ВТМ). Четыре направления: Север («Слово о полку Игореве»), Юг («Персы» Эсхила), Запад («Гамлет» У.Шекспира), Восток («Упанишады»). Основные постановки: -«Три ожидания в «Пейзажах» по Г.Пинтеру, -«Путешествие в пространстве божественной комедии «Ревизор», -«Вид в Гильдерланде», -«Луна для пасынков судьбы» Ю.О’Нил, -«Близится век золотой» С.Моэма Автор более, чем 20 пьес.
Театр как технология возврата тела к законам, заложенным в него самим Творцом или, иными словами, возврата к истокам, к его нулевым циклам, не порабощенным рефлексией обыденности. Театр как бытие персоны, божественно сотворенной данности».
Впрочем, по собственному признанию, сегодня театр интересует его не как лаборатория, но обсерватория, откуда можно обозревать окружающий мир. Периодически возвращаясь домой, Клим и на Украину смотрит чуть отстраненно, хотя и не равнодушно. И взгляд этот оказывается довольно жестким.
Свинью держали в хате, чтобы татары сюда не входили. Потому она и культовое животное. Награбили — пропили. Перечитай Гоголя, хотя бы «Тараса Бульбу». Там этот характер с его дикой смесью жестокости и сентиментальности, гнева и обидчивости, эгоизма и безответственности прекрасно описан. И надо перестать, наконец, собой умиляться. Начать строить государство. Понимая, что это тяжелое и неблагодарное дело. И для начала, пожалуй, следует честно себе сказать, что национальная сорочка — еще не доказательство веры в Украину и любви к ней. Нужны герои, которые решатся отсечь все гнилое. И признают, что все патетические патриотические разглагольствования бессмысленны и бессовестны, пока не подкреплены конкретными волевыми действиями. В том числе и сфере культуры. За последние годы единственным таким важным и осмысленным государственным решением, по-моему, было постановление о дублировании фильмов на украинский язык. Благодаря этому на телевизионные экраны вернулось море хорошего старого кино.
Выпускать в прокат артхаусное становится нерентабельно.
Там есть элита. А у нас нет. Там есть пиетет перед художником. А у нас умирает гений, и на другой день о нем уже никто не помнит. Что тут о театре говорить, если, составляя недавно на телевидении список великих украинцев, сначала даже о Валерии Лобановском забыли. Беспамятная страна. С абсолютно перекошенным иконостасом героев. Я вот пьесу про Мазепу написал. Ну, изучил его биографию, и скажу тебе, ой-ой-ой. Это драма национальная. А он герой. Вот мы занимаемся театром. И знаем, что он — осознанная штука. Нет нации — нет театра. Потому удивляться сегодняшней театральной руине не следует. Но, повторю, государство должно осознать, что искусство формирует представления о мире и идеалы граждан. Оно фактически создает человека как личность. Украинская власть об этом пока не задумывается.
Там нет цензуры, что бы там кто ни говорил. Поддерживают и тех, кто Путина поносит. А здесь сами художники часто трусливы, подобострастны и страдают самоцензурой. На меня обижаются, но я повторю: украинская культура — это самогеноцид нации. Нет личностей, способных мыслить глобально, смотреть далеко вперед. А если кто и появляется, я такие случаи, увы, знаю не только в культуре, но и в политике, их тут же истребляют, третируют, нейтрализуют. И, конечно, поражает чудовищное холуйство на всех уровнях. Это бич, национальная болезнь. Чехов писал, что выдавливал по капле из себя раба. Но, я и по себе это вижу, хохол — это океан. Здесь ведрами, бочками надо черпать. Я недавно подумал, а почему в Украине самой популярной и любимой пьесой является «За двумя зайцами»? Вспомни сюжет. Появился некий человек, который мечтал нести своим землякам культуру. Открыл цирюльню. Хотел жениться на образованной девушке. И чем это закончилось? Битьем и изгнанием.
Меня поразила одна вещь недавно. Заметь, в украинском парламенте никто не голосует «против». Во всем мире при принятии решений можно их поддержать или опровергнуть. У нас же существует удивительная формула — «не голосовал». Меня, мол, здесь нет, я устраняюсь. Но так нельзя. Получается, что человек не имеет своей точки зрения, а поддерживает только точку зрения большинства.
Завтра нет. А значит, его нет на этой земле — завтра. Оно и не появится, если мы не поймем, что жизнь не начинается нами и нами не заканчивается. То есть не начнем строить страну. Хотя бы для того, чтобы вернуть в свой мир надежду.Блог / Пост / Еда, которая напоминает нам о детстве
Будучи взрослыми, мы все хотим вернуться к более простым временам, когда приход домой из школы означал приготовление горячего обеда, пикник в парке — бутерброды с пальцами, гости прибытие означало бы мельком увидеть лучшие закуски в доме (см.
«Индийский подход к закускам для вечеринок»), а возвращение наших родственников из-за границы означало бы шанс попробовать ароматы со всего мира.
Хотя наше детство тоже было разочарованием, когда в бисквитной коробочке были швейные принадлежности, когда местный gola у продавца не было вашего любимого вкуса, или в чай-вала не было печенья, которое вы всегда покупали, с началом потребительства в 90-х мы всегда могли рассчитывать на то, что наши любимые бренды продуктов питания сделают нас счастливыми. В то время как домашняя еда в наших школьных завтраках всегда была идеальной (только если это не был бхинди), закуски, которые сопровождали это, были хитом и чувством гордости, которое вызывало зависть и приводило к бартеру.
(Источник: TOI)
Эти закуски, которые выставлялись напоказ на школьной территории во время перемены, подавались после долгого дня занятий спортом в овраге и школе или раздавались в день рождения, представляли собой сочетание традиционных индийских ингредиентов с западным уклоном.
которые заставляли нас набухать от гордости, пока мы их ели.
Запеченные товары
от пекарня и Nankhatai , которые мы поделились с нашими бабушками и родственниками. печенье и Parle G , смоченное в чае с молоком (наш единственный источник разочарования, когда они упали в чашку), которые мы быстро съели, выбежав играть, сдобное печенье в жестяной банке, которая в мгновение ока превратилась в набор для шитья, Сырники , которые мы приготовили за один присест, крекеры , которые Маа с радостью отправит с нами сыр в школу вместе с тост с маслом , нам всегда было чем похрустеть.
(Источник: Medifit)
Традиционные блюда
Во время праздников или фестивалей нас назначали су-шефами на кухне, помогая нашей маме жарить, варить, печь и собирать сладости и закуски. С приездом родственников мы бы пожарили onion pakoras/pakodas и пусть восхитительный аромат разносится по дому, дымя momos , в сезон дождей раскатывая тесто, которым обернуты слоеные каждый раз начиненные разными продуктами, блинчики с начинкой, которые были тарелка, необходимая для каждого дождливого дня, и постоянный ладу , который мы сформировали, чтобы сделать наши собственные мини-ладу.
Конфеты и напитки
Каждое школьное утро мы глотали Complan, Boost или Horlicks с молоком, иногда ели его прямо, в надежде стать выше и сильнее, а на обед добавляли мелочь или закуски.
Поев «гар-ка-кхана» (домашней еды), мы бросились к прилавку напротив школьной территории, так удачно расположенному. Купив конфет-сигарет и рингпопсов , можно было нахально ходить по территории, размахивая нашими товарами, Драгоценные камни означали, что кто-то будет переполнен руками, тянущимися за некоторыми, в то время как мы купили жевательных резинок только для их временных татуировок, которые делали руку украшением, и кислых конфет , которыми мы наслаждались, несмотря на слезы на глазах. .
Наши закуски вращались вокруг событий, которые мы устраивали в школе, потому что, когда у нас был спортивный день, Маа не преминула дать нам напиток Glucon и витаминные жевательные конфеты , или на наш день рождения, одетые с гордостью в нашей цветной одежде, окруженные друзьями в форме, мы раздали наши Эклеры .