Музей Черномырдина16 символов, зашифрованных в картине "Боярыня Морозова". Княгиня морозова картина
БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА – ЖЕРТВА РАСКОЛА
В России, да пожалуй, и во многих странах любителям живописи известна картина русского художника XIX века Василия Сурикова "Боярыня Морозова". Но, к сожалению, трагическая судьба и жизнь этой несчастной женщины знакома немногим.
С концом династии Рюриковичей власть в России переходит к семнадцатилетнему царю Михаилу (1613-1645 гг.), основателю царской фамилии Романовых.
Создается московское государство, развивающее свою политическую мощь, попутно освобождаясь от смутного прошлого. Первые цари Михаил и Алексей Романовы способствуют сотрудничеству с западной цивилизацией и подготавливают почву для реформаторской деятельности своего наследника Петра Великого.
Намечаются глубокие изменения в социальной и экономической жизни страны. Старинная форма управления государством уступает место более просвещенной системе. "Боярство" теряет одну за другой привилегии. Зарождающаяся промышленность дает толчок возникновению нового сословия – промышленников.
Разбогатевшие промышленники такие, как Гурьев, Строганов и др. строят торговые суда, бороздят по большим рекам России (Волга, Урал и т.п.), строят города, например, Гурьев и практически становятся главными людьми в экономике, но, несмотря на это, остаются пока на низшей ступени сословной боярской организации общества.
Естественно, назрел конфликт, достаточно было искры, чтобы он вспыхнул. Возникает целый ряд потрясающих драм: кровавые войны, крестьянские бунты и возмущения, борьба церкви со светской властью
Раскол
Русским церковным расколом называется отделение значительной части русского православного общества от господствующей русской православной церкви.
Толчком к этому послужила женитьба царя Алексея Михайловича Романова и назначение на пост патриарха Никона, рьяно взявшегося за церковные реформы.
Когда молодой царь Алексей Михайлович собрался в 1648 году жениться на полячке Марии Милославской, то по Москве поползли слухи, что скоро настанет конец древнему благочестию и будут введены иноземные обычаи. При таком настроении общества любая попытка исправить церковные обряды и текст книг богослужения, любому человеку может показаться посягательством на саму веру.
До патриарха Никона русское общество было единым с единым пастырем, двуперстное знамение, образ написания имени Иисус и двоение при возгласе – аллилуйя.
Раскол православной церкви на Соборе (1666-67 гг.) пришелся на канун крестьянской войны под предводительством Степана Разина. Мы помним о восстании Степана Разина, но забыли о том, что в России были еще восстания в Новгороде и в Пскове, которые с трудом удалось подавить.
Тогда правительству пришлось направить армию против собственных городов. Городские восстания XVII века начались с 1648 года в хронологическом совпадении с английской революцией. Недаром царь Алексей Михайлович одним из первых европейских монархов осудил английскую революцию и предложил государствам Европы объединиться, опасаясь, чтобы эта зараза не расползлась по всей Европе. Алексей Михайлович отреагировал так остро, именно, потому, что его народ уже показал, что он может восстать точно так же. Если Карлу II отрубили голову, то Алексей Михайлович прекрасно помнил, как восставшие ворвались в его дворец и один из них, выговаривая царю, крутил у него пуговку на кафтане и оторвал ее.
На сцене трагических событий появляются лидеры, которые внесли определенное воздействие на события в России. Это религиозные деятели – патриарх Никон, творец церковной реформы; протопоп Аввакум, борец и защитник прежних верований, традиций; а также героические личности – Степан Разин, Богдан Хмельницкий.
Среди женщин можно отметить трогательные личности, жертвы раскола: боярыню Феодосию Морозову, княгиню Евдокию Урусову, Марию Данилову и др.
Никон
В 1652 г. умер патриарх Иосиф, и его сан должен был принять священник царя Стефан Вонифатьев, который отказался, посоветовав митрополита Никона. На посту Новгородского митрополита Никон сумел без кровопролития усмирить вызванное голодом восстание новгородцев, за что получил благодарность от царя. Поэтому в июле 1652 года по желанию царя Никон был избран патриархом Московским и всея Руси, согласившись возглавить патриархию и стать ее шестым патриархом лишь после обещания царя не вмешиваться в дела церкви.
Нововведения привели к так называемому расколу церкви на сторонников Никона и его противников, из которых протопоп Аввакум считал, что древнерусские рукописи лучше отражают истинную русскую веру.
Тревога среди населения усилилась еще тем, что все распоряжения патриарх вводил порывисто и с необычным шумом, сопровождая их жестокими мерами против ослушников.
Никон также активно вмешивался в политические дела, особенно во время войны с Польшей (1654-1667 гг.) и длительного отсутствия царя. Это привело к большому недовольству бояр, которые восстановили царя против Никона. Алексей Михайлович тоже стал тяготиться покровительством патриарха. Охлаждение отношений между царем и патриархом привело Никона к самовольному сложению сана в 1658 г. Он удалился на шесть лет в Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь (который сам основал в 1656 г.). Никон попытался вернуться к сану, но был официально низложен великим собором в 1666 и сослан царем в Белозерский монастырь; после смерти царя переведен под более жестокий надзор в Кирилло-Белозерский монастырь.
Никон плохо понимал людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, слишком низко ценил своих противников и своих бывших друзей, тем самым сам способствовал расколу. Внося личную вражду в церковное дело, Никон одновременно ронял свой пасторский авторитет, украшал страдальческим венцом своих противников, гоняя их по России, усиливал паству умелыми проповедниками-староверами.
Историки дают глубокое объяснение причин раскола.
Раскол произошел от невежества раскольников, от узкого понимания ими христианской религии. Застывшее понимание религии раскольников, отрицающих всякое движение религиозного сознания к новшествам, совершенствованию обрядов, книгопечатанию, привело к возникновению раскола.
Не было ничего необычного в привязанности русских к церковным обрядам, в которых они воспитывались.Основной ошибкой древнерусского церковного общества являлось, что они считали церковную обрядность незыблемой и не допускали нововведений.
Поссорившись с Никоном, Аввакум становится ярым защитником старого ритуала. Арестованный в 1653 году подвергается телесным наказаниям и ссылается вместе с семьей в Сибирь.
Аввакум
В 1661 году протопоп Аввакум после отставки Никона снова был призван в Москву из-за расположения к нему царя Алексея. Но ему далеко было до триумфатора, несмотря на то, что он был принят в одном из монастырей царем, обласкан некоторыми боярами. Ему даже обещали место духовника самого царя, но при одном условии – отказаться от раскола. Ради семьи Аввакум принял это предложение, но долго не выдержал, стал снова метать молнии против новых духовников, против церковных вождей, поставленных Москвой. В 1664 году в августе месяце был снова сослан в Пустозерск той же Сибири, которую он так боялся.
До возвращения в Москву из первой сибирской ссылки протопопа Аввакума нет свидетельств о приверженности боярыни Морозовой к староверию. Встретив наибольшее сочувствие на женской половине дворца, одухотворенный протопоп сумел обратить на себя внимание женщин рассказами о пережитом, смелыми обличительными проповедями. Морозова и ее младшая сестра княгиня Урусова стали его последовательницами и духовными ученицами. Аввакум с семьей поселился в доме Морозовой, где собирались послушать его единомышленники из разных социальных слоев. Аскетический идеал жизни, воспринятый из христианской книжности, становится для знатных женщин "узким" путем, на который они вступают, чтобы избавить общество от греха и спастись после смерти. Морозова отвергает новые обряды. Двери ее дома открываются для всех гонимых, нищих, юродивых, а также раскольников.
Аввакум вспоминал уже после ее гибели: "Пред очами человеческими ляжет почивать на перинах под покрывалами драгоценными, тайно на рогоже (циновке) и мало уснув, по обычаю, соблюдая правило. В банях тело свое не парила, ризы же ноша с заплатами и вшами, нитки делая. Бывало, сижу с нею и книгу чту, а она прядет и слушает, она прядет и приказывает, как девице грамота в вотчину писать". Протопоп Аввакум был сожжен с товарищами "за великие на царский дом хулы". Сидя в тесной камере со старцем Епифанием, он так описывал свою жизнь: "Покой большой у меня и у старца милостынею Божьей. Где пьем и едим, тут, прости Бога ради, ладно испражняем ".
Вот как он обращался к царю Алексею Михайловичу, предсказывая ему адские муки на том свете: "А мучитель ревет в серном адском огне... На-кась, бесконечные пироги и меды, сладкие и водка, процеженная с зеленым вином... А спальники-то подтирают ли гузно то у тебя в аду том огненном? Бедный, бедный, безумное царишка, что ты над собою сделал..." Надо отметить, что сожжен Аввакум был уже после смерти Алексея Михайловича, при его сыне Федоре Алексеевиче.
Церковный раскол, который произошел в XVII веке, также во многом связан с музыкой. Древнее русское церковное пение было только вокальным, музыкальные инструменты не использовались, как на Западе, например, орган. Единственный музыкальный инструмент-колокол, призыв в церковь, глас Божий. А церковная музыка – это церковное пение. Древнее пение было мужским, одноголосным. Оно развивалось в определенном каноне, который заимствовали из Византии, но постепенно трансформировали, создали свои собственные напевы. Во многом здесь повлиял и склад речи, музыкальная интонация русской речи и традиции русских народных песен.
Приблизительно к XV-XVI векам сложились такие дивные напевы, как большой знаменный распев. Первое, что нарушило порядок и спокойствие, было введение новой нотации. В 1662-м году приезжают из Киева монахи, которые привозят первые образцы песнопений. Они поселились в одном из монастырей в Замоскворечье. Появившаяся "Мусикийская грамматика" Дилецкого способствовала перевороту в церковной музыке. Новые звучания в церкви, вдруг – после семисотлетнего одноголосого пения, неожиданно запели концерты на 12 голосов с имитациями, с хоровыми контрастами, тутти, соло. Все это настолько ново, что поразило воображение русского человека, и, конечно, для раскола было одной из самых главных причин. Это можно пояснить на примере современного человека, мы всегда с вами слушали классическую музыку, вдруг – приходят наши дети, приносят нам тяжелый рок и говорят, что это самое красивое. И мы, которые привыкли слушать Моцарта, вдруг видим, что у них совершенно другое восприятие музыки.
Аввакум – автор более 80 литературных и церковных произведений в защиту "старой веры", в их числе послания и челобитные. Самое значительное его произведение – "Житие протопопа Аввакума", им самим написанное, "выдающийся памятник литературы XVII века". Имя протопопа Аввакума навсегда осталось в истории, потому что он был яркой личностью, последовательно отстаивающим свои убеждения.
Боярыня Морозова
Каждому из нас боярыня Феодосия Морозова известна с детства по замечательной картине Василия Сурикова. Заснеженная улица старой Москвы, толпа расступается перед дровнями, на которых сидит закованная в цепи немолодая женщина в черной одежде. Сам художник вспоминал: "Как увидел: ворону, сидящую черным пятном на снегу с отставленным в сторону крылом, так и не смог этого пятна много лет забыть. Потом боярыню Морозову написал". Безусловно, самое яркое впечатление от полотна – лицо Морозовой, суровое, изможденное. Суриков так писал об истории создания картины: "На картине я сначала толпу нарисовал, а ее после. И как ни напишу ее лицо – толпа бьет. Очень трудно ее лицо было найти. Ведь сколько времени я его искал. Все лицо мелко было. В толпе терялось". После долгих поисков художник, наконец, увидел лицо одной уральской старообрядки, приехавшей в Москву: "Я с нее написал этюд в садике, в два часа. И как вставил ее в картину – она всех победила".
По словам писателя Всеволода Гаршина, "картина Сурикова удивительно ярко представляет эту замечательную женщину. Всякий, кто знает ее печальную историю, я уверен в том, навсегда будет покорен художником и не будет в состоянии представить себе Феодосию Прокопьевну иначе, чем она изображена на его картине".
Писатель-эмигрант Иван Лукаш, назвавший боярыню Морозову "живой душой всего русского героического христианства", так пишет о картине: "Одинокий Суриков могуче чуял Московию, она, можно сказать, запеклась в нем страшным видением "Утра стрелецкой казни". Но в образе боярыни Морозовой Суриков ошибся, словно бы поддался толкованию раскольничьей Москвы как толпы изуверов, ярых невежд. И его Морозова на дровнях, в зимний день, в метелицу – страшная раскольничья старуха, глазастая, исступленная изуверка... А было Феодосии Прокопьевне семнадцать, когда сам царь Алексей благословил ее на венец. И всего лишь сорок три, когда она умерла в темнице...
Благочестивая супруга
В 1632 году в Москве в семье царского дворецкого Прокопия Федоровича Соковнина родилась дочь Феодосия. Вместе с нею в отцовском тереме росли два старших брата, Феодор, Алексей и младшая сестра Евдокия.
В семнадцать лет скромную и благочестивую красавицу Феодосию выдали замуж за царского спальника боярина Глеба Ивановича Морозова. Боярин Морозов, суровый вдовец, был гораздо старше своей юной супруги – ему было далеко за пятьдесят, он был именит и богат (владел более чем двумя тысячами крестьянских дворов).
Еще более славен и богат был его старший брат Борис Иванович, влиятельнейший человек того времени, дядька (воспитатель) и свояк "тишайшего" царя Алексея Михайловича, всесильный временщик, бывший молодому самодержцу "в отцово место". Борису Ивановичу принадлежало неслыханное по тем временам богатство – более семи тысяч дворов! Выйдя замуж за боярина Морозова, Феодосия стала вхожа и в царские палаты, и в дома высшей московской знати. Часто приглашал ее в свои хоромы для духовных бесед деверь, души не чаявший в набожной, кроткой невестке. Муж любил Феодосию, и она отвечала ему почтительной и благоговейной любовью, заповеданной строгими уставами "Домостроя". В 1650 году у Морозовых родился сын Иван, болезненный, тихий мальчик.
После смерти бездетного Бориса все его вотчины перешли к брату. А после того как в 1662 году умер и сам Глеб Иванович, единственным наследником и владельцем несметных богатств рода Морозовых оказался малолетний Иван Глебович, опекаемый матерью.
Инокиня Феодора
Неизвестно, когда Феодосия познакомилась с протопопом Аввакумом, ревнителем церковных преданий и вдохновенным проповедником старообрядчества, ставшим ее духовным отцом. Весной 1664 года Аввакум, вернувшийся из сибирской ссылки в Москву, поселился в доме Морозовой, хотя Алексей Михайлович хотел поместить протопопа с семьей в Кремле, поближе к себе. Но Аввакум предпочел царским хоромам дом боярыни. Здесь протопоп наставлял свою духовную дочь в "древнем благочестии", читая ей по вечерам душеполезные книги. Морозова в это время пряла нитки или шила рубахи, которые после тайно раздавала нищим.
Именно на помощь нищим боярыня истратила треть своего огромного состояния. Дома она ходила в заплатанной одежде, а под нее с благословения духовного отца надевала власяницу. Она говорила протопопу Аввакуму: "Благослови до смерти носить! Вдова я молодая после своего мужа-государя осталась. Умучаю тело свое постом, жаждою и прочим оскорблением. И в юности, батюшка, любила Богу молиться, а во вдовах подобает заботиться о душе".
Набожная боярыня щедро подавала милостыню на храмы и монастыри. К ней в дом нередко приходили прокаженные, юродивые и странники. Один из странников, инок Трифилий, рассказал Феодосии о старице Мелании, подвижнице из города Белева, которая также была ученицей Аввакума. Морозова призвала старицу к себе, поселила в своем доме и стала ее смиреной послушницей. Инокиня Мелания наставляла боярыню "сотворить всякое богоугодное дело". Вместе они ходили по тюрьмам и разносили милостыню, ежедневно поклонялись московским святыням.
В это же время Феодосия захотела принять иночество – "великий ангельский образ". Много раз она обращалась к своей наставнице, умоляя постричь ее, но Мелания не спешила. Тайный постриг состоялся лишь осенью 1670 года, когда в Москве находился знаменитый старообрядческий проповедник, тихвинский игумен Досифей, который и совершил чин пострижения. Боярыня Феодосия стала черницей Феодорой. Она предалась суровому подвигу: посту, молитве и молчанию, совершенно устранившись от домашних дел, которые препоручила верным людям.
"Полно тебе жить на высоте, сойди вниз! "
Между тем царь, овдовевший в 1669 году, решил жениться во второй раз. Избранницей государя стала Наталья Кирилловна Нарышкина, будущая мать Петра I. 22 января 1671 года должен был состояться брачный пир, на который позвали и Морозову, первую придворную боярыню. Но боярыни Морозовой больше не было, была лишь смиренная инокиня Феодора. И она отказалась, сославшись на болезнь: "Ноги мои зело прискорбны, и не могу ни ходить, ни стоять".
Царь не поверил отговорке и воспринял отказ как тяжкое оскорбление. Топая ногами, "тишайший" государь в гневе кричал: "Возгордилась!" С той поры он люто возненавидел боярыню и искал случая покарать ее за "гордыню". От недоброжелателей боярыни царь узнал, что она придерживается старообрядчества, и это послужило формальным поводом для опалы.
В начале Рождественского поста 1671 года стало ясно, что Морозову арестуют. Государь сам говорил об этом со своими приближенными, среди которых был кравчий, князь Петр Семенович Урусов, муж Евдокии, младшей сестры боярыни. Вечером 15 ноября за ужином Урусов рассказал о готовящемся аресте свояченицы и разрешил жене навестить сестру, чтобы повидаться в последний раз. Евдокия допоздна задержалась в доме Морозовой и осталась у нее ночевать.
Глубокой ночью раздался стук в ворота, кто-то закричал, залаяли собаки. За Морозовой приехали... Боярыня пробудилась в испуге, но Евдокия ободрила ее: "Матушка-сестрица, дерзай! Не бойся – с нами Христос!" Феодора спрятала Урусову в чулане, а сама вновь легла на пуховик под иконами. В опочивальню вошел в сопровождении дьяков и стрельцов Иоаким, архимандрит Чудова монастыря, будущий Патриарх Московский и всея Руси.
Он объявил, что прибыл от самого царя и стал допрашивать Феодору: "Как ты крестишься и как молитву творишь?" Она сложила двуперстное крестное знамение и показала ему. Так же поступила и Евдокия, бывшая, как и сестра, старообрядкой и духовной дочерью протопопа Аввакума. Этого было достаточно...
Иоаким, насмехаясь, обратился к боярыне: "Не умела ты жить в покорении, но утвердилась в своем прекословии, посему постигло тебя царское повеление, чтобы изгнать тебя из дома твоего. Полно тебе жить на высоте, сойди вниз! Встань, иди отсюда! " Но Морозова не повиновалась приказу архимандрита, и ее силою вынесли из опочивальни. Сестер заковали в ножные кандалы и заперли в подвале дома, а боярским слугам велели крепко их стеречь.
Через два дня с сестер сняли цепи и насильно повели в Кремль, в Чудов монастырь, на допрос к митрополиту Павлу Крутицкому и архимандриту Иоакиму. На допросе Феодора держалась мужественно, ее не смущали ни слова о покорности царю, ни призывы вспомнить о сыне и домашнем хозяйстве. На все возражения церковных иерархов она отвечала: "Все вы, власти, еретики, от первого и последнего! Разделите между собою глаголы мои!" Так же твердо держалась и княгиня Урусова. Сестер вновь заковали и отправили на двор Морозовой.
На следующий день к узницам приехал думный дьяк и привез тяжелые цепи с ошейниками, которыми заменили легкие кандалы. Феодора с любовью целовала новые вериги и радостно восклицала: "Слава Тебе, Господи, что сподобил меня узы апостола Павла возложить на себя!" Потом сестер разлучили: княгиню Урусову отвели в Алексеевский монастырь, а боярыню Морозову посадили на дровни и повезли в тюрьму, на бывшее подворье Псковского-Печерского монастыря.
Ее везли через Кремль мимо царских палат. Полагая, что царь Алексей из своих покоев смотрит на ее позор, Феодора под звон цепей осеняла себя крестным знамением и простирала к царским окнам руку с двуперстием. Именно этот момент и изобразил на своей картине Суриков.
Картина вдохновила безвестного старообрядческого поэта на создание духовного стиха о боярыне Морозовой, до сих пор любимого староверами:
Снег белый украсил светлицы, Дорогу покрыл пеленой, По улице древней столицы, Плетется лошадка рысцой. На улице шум и смятенье, Народ, словно море шумит, В санях, не страшась заключенья, Боярыня гордо сидит. Высоко поднявши десницу, Под звон и бряцанье цепей, Она оглашает столицу, Правдивою речью своей... Все минется, а душа всего дороже!
Во время длительного заключения Морозовой умер "от многих печалей" болезненный Иван Глебович. По преданию, Феодора рыдала так горько, что даже надзиратели плакали от жалости.
Так же страдала о своих детях и Евдокия Урусова, томившаяся в одиночном заключении в Алексеевском монастыре. На волю своим "птенцам сирым" и духовному отцу она посылала многочисленные письма, которые Аввакум метко называл "оханьем", так горестны и эмоциональны они были. Послания княгини к детям сохранились до наших дней. В них чувствуется и безмерная тоска, и твердая воля матери, желающей наставить детей на путь спасения.
Например, она так писала своему сыну: " Любезный сын мой, возлюби веру истинную, старую, а от новой веры, берегись. А если ты возлюбишь нынешнюю, новую веру, то меня тогда не нарекай себе матерью! Уж я не мать тебе буду, коль ты возлюбишь нынешнюю, новую".
Дочерей наставляла: "Поживите хорошо, думайте о душе. Все минется, а душа всего дороже! Храните веру, всем любовно поживите, любите друг друга и брата берегите, всему доброму учите брата, чтобы хранил веру. Говорите ему ласково, не ленитесь молиться".
Царь злорадствовал, узнав о смерти сына боярыни: теперь никто не стоял между ним и огромным богатством Морозовых, которое тотчас отошло в государеву казну. Очень быстро Алексей Михайлович расточил боярское имение: вотчины, стада и табуны раздал приближенным, а драгоценности велел распродать.
Однако ни смерть любимого сына, ни лишение богатства не смогли поколебать веру Морозовой. Она по-прежнему была тверда и непреклонна. За непослушание светским и церковным властям Феодору, Евдокию и их сподвижницу Марию Данилову, жену стрелецкого головы, царь велел пытать на дыбе.
Однажды морозной ночью узниц привезли к пыточной избе, где их уже ждали знатные царедворцы, князья Волынский, Воротынский и Одоевский, назначенные царем "над муками их стоять".
Страдалиц раздели до пояса, связали руки за спиною и стали поднимать на дыбах, "на тряску". При этом благородные князья всячески стыдили и укоряли мучениц. Феодора же обличала их. За это ее с полчаса держали "на тряске", отчего веревки протерли руки до жил.
Палачи, сняв с дыб обнаженных по пояс женщин с вывернутыми за спину руками, бросили их во дворе на снег. Там они пролежали три часа, а вельможные князья придумывали для них новые пытки и издевательства. Марию били плетьми по спине и животу. Эта пытка была столь бесчеловечна, что Морозова в слезах закричала: "Это ли христианство, чтобы так человека умучить?" После чудовищных истязаний женщин развезли обратно по тюрьмам.
Протопоп Аввакум, заточенный в заполярном Пустозерском остроге, узнав о пытках Морозовой, сокрушался: "Как-то бедная боярыня мучится с сестрами? Так же ведь нешто! О, миленькая моя боярыня, не твое бы дело то! Ездила, ездила в каретах, да и в свинарник попала, друг мой милый! Кормят, кормят, да в лоб палкою, да и на огонь жарить. А что ты, Прокопьевна, не боишься ли смерти-то? Не бойся, голубка, плюнь на них, мужествуй крепко о Христе Иисусе! Сладка ведь смерть-то за Христа".
Последние дни сестер
Вскоре Феодору из Печерского монастыря перевели в Новодевичий монастырь, а оттуда – в Хамовническую слободу. Старшая сестра Алексея Михайловича, царевна Ирина, даже вступилась за боярыню: "Почто, брат, дурно поступаешь и вдову бедную помыкаешь с места на место? Нехорошо, брат! Попомни службу тебе Бориса и Глеба Морозовых!" От таких слов "тишайший" государь пришел в ярость и закричал не своим голосом: "Добро, сестрица, добро! Коли ты нянчишься с нею, тотчас готово у меня ей место! "
В тот же день Феодору увезли из Москвы в городок Боровск, "в жесткое заточение" в остроге. Вскоре туда же перевели Евдокию Урусову и Марию Данилову. Сначала узницы жили в относительной свободе: несшие охрану стрелецкие сотники были "задобрены" Иоакинфом Даниловым, мужем Марии Даниловой. Сотники разрешали проносить к узницам еду, держать в тюрьме одежду, книги и иконы.
Но неожиданно все изменилось, когда из Москвы для следствия приехал подьячий Павел Бессонов. Жалкое имущество заключенных он приказал отобрать, а сотников отдал под суд "за неосторожность, что они на караулах стояли оплошно". Сестер Морозову с Урусовой перевели в пятисаженную земляную яму, а Марию Данилову посадили в тюрьму к преступникам. Царь распорядился не давать сестрам ни пищи, ни питья, а ослушников этого приказа велел казнить "главною казнью".
В темной земляной яме началось медленное угасание двух женщин, слабых телом, но сильных духом. Их изнуряли не только голод и жажда, но зловоние, грязь, холод и бесчисленное множество вшей.
Первой умерла младшая сестра, Евдокия. Перед смертью она звала Феодору: "Госпожа, мать и сестра! Я изнемогла и чую, что приблизилась к смерти, отпусти меня к Владыке моему! Молю тебя, госпожа, по закону христианскому отпой мне отходную. Что помнишь, то и говори, а что я вспомню, то сама проговорю". Утром 11 сентября 1675 года бездыханное тело княгини Урусовой подняли из ямы, обвили рогожей и похоронили на дворе острога. Инокиня Феодора осталась одна... Однажды, совсем изнемогши от голода и жажды, она, по преданию, подозвала стрельца, сторожившего тюрьму, и попросила со слезами:
– Раб Христов! Есть ли у тебя отец и мать в живых или преставились? И если живы, помолимся о них и о тебе, а если умерли – помянем их. Умилосердись, раб Христов! Зело изнемогла я от голода и хочу, есть, помилуй меня, дай калачика...
– Нет, госпожа, боюсь!
– Ну, хлебца...
– Не смею!
– Ну, немножко сухариков...
– Не смею!
– Если не смеешь, то принеси хоть яблочко или огурчик...
– Не смею! – прошептал стрелец, и мученица, вздохнув, сказала:
– Добро, чадо, благословен Бог наш, изволивший так! Если, как ты сказал, это невозможно, молю тебя, сотворите последнюю любовь – убогое мое тело, рогожею покрыв, неразлучно положите близь любезной моей сестры!
Феодора ненадолго пережила сестру. Почувствовав приближение смерти, она вновь призвала стражника:
– Раб Христов! Молю тебя, сходи на реку и вымой мою сорочку, ибо Господь хочет принять меня, от сей жизни, и неподобно мне в нечистой одежде возлечь в недрах матери своей земли.
Стрелец взял сорочку, спрятал под полой кафтана и, придя на реку, выстирал. Стирал, а сам горько плакал... Вскоре она скончалась (1675 г.).
Морозова почитается старообрядцами как святая мученица, пострадавшая за правоверие и память о ней почитают 11 сентября.
С того дня прошло более трехсот лет.
По словам историка И.С. Лукаша, "Боярыня Морозова – одна из тех, в ком сосредотачивается как бы все вдохновение народа, предельная его правда и святыня, последняя, религиозная тайна его бытия. Эта молодая женщина, боярыня московская, как бы вобрала в себя свет вдохновения старой Святой Руси и за нее возжелала всех жертв и самой смерти".
historicaldis.ru
16 символов, зашифрованных в картине "Боярыня Морозова"
Изобразить конфликт личности и государства, противостояние черного пятна фону — для Сурикова художественные задачи одинаковой важности. «Боярыни Морозовой» вообще могло не быть, если бы не ворона в зимнем пейзаже
«...Раз ворону на снегу увидал. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила. Черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом «Боярыню Морозову» написал», — вспоминал Василий Суриков о том, как появился замысел картины. На создание «Утра стрелецкой казни», полотна, сделавшего его знаменитым, Сурикова вдохновили интересные рефлексы на белой рубахе от пламени зажженной свечи при дневном свете. Художник, детство которого прошло в Сибири, похожим образом вспоминал палача, проводившего публичные казни на городской площади Красноярска: «Черный эшафот, красная рубаха — красота!»
На картине Сурикова изображены события 29 ноября (по н. ст. — Прим. «Вокруг света») 1671 года, когда Феодосию увозили из Москвы в заключение.
Неизвестный современник героини в «Повести о боярыне Морозовой» рассказывает: «И везена бысть мимо Чудова (монастыря в Кремле, куда ее ранее конвоировали на допрос. — Прим. «Вокруг света») под царские переходы. Руку же простерши десную свою… и ясно изобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше».
(1) Феодосия Морозова. «Персты твои тонкостны... очи твои молниеносны», — говорил о Морозовой ее духовный наставник протопоп Аввакум. Суриков сначала написал толпу, а затем стал искать подходящий типаж для главной героини. Художник пробовал писать Морозову со своей тетки Авдотьи Васильевны Торгошиной, которая интересовалась старообрядчеством. Но ее лицо терялось на фоне многоцветной толпы. Поиски продолжались, пока однажды к старообрядцам не приехала с Урала некая Анастасия Михайловна. «В садике, за два часа», по словам Сурикова, он написал с нее этюд: «И как вставил ее в картину — она всех победила».
Разъезжавшую до опалы в роскошных экипажах боярыню везут в крестьянских санях, чтобы народ видел ее унижение. Фигура Морозовой — черный треугольник — не теряется на фоне окружившего ее пестрого людского сборища, она как бы разбивает эту толпу на две неравные части: взволнованных и сочувствующих — справа и равнодушных и глумящихся — слева.
(2) Двоеперстие. Так складывали пальцы, крестясь, старообрядцы, тогда как Никон насаждал троеперстие. Креститься двумя пальцами на Руси было принято издавна. Два пальца символизируют единство двойной природы Иисуса Христа — божественной и человеческой, а загнутые и соединенные три оставшихся — Троицу.
(3) Снег. Интересен живописцу тем, что меняет, обогащает колористику находящихся на нем предметов. «На снегу писать — все иное получается, — говорил Суриков. — Вон пишут на снегу силуэтами. А на снегу все пропитано светом. Все в рефлексах лиловых и розовых, вон как одежда боярыни Морозовой — верхняя, черная; и рубаха в толпе…»
(4) Дровни. «В дровнях-то какая красота: в копылках, в вязах, в саноотводах, — восторгался живописец. — А в изгибах полозьев, как они колышутся и блестят, как кованые... Ведь русские дровни воспеть нужно!..» В переулке рядом с московской квартирой Сурикова зимой наметало сугробы, и туда часто заезжали крестьянские сани. Художник ходил следом за дровнями и зарисовывал борозды, оставленные ими на свежем снегу. Суриков долго искал то расстояние между санями и краем картины, которое даст им динамику, заставит «поехать».
(5) Одежда боярыни. В конце 1670 года Морозова тайно постриглась в монахини под именем Феодоры и поэтому носит строгие, хоть и дорогие, черные одежды.
(6) Лестовка (у боярыни на руке и у странника справа). Кожаные старообрядческие четки в виде ступеней лестницы — символа духовного восхождения, отсюда и название. При этом лестовка замкнута в кольцо, что означает непрестанную молитву. У каждого христианина-старообрядца должна быть своя лестовка для молитвы.
(7) Смеющийся поп. Создавая персонажей, живописец выбирал самые яркие типажи из народа. Прототип этого священника — дьячок Варсонофий Закоурцев. Суриков вспоминал, как в возрасте восьми лет ему пришлось всю ночь править лошадьми на опасной дороге, поскольку дьячок, его попутчик, по обыкновению, напился.
(8) Церковь. Написана с храма Николая Чудотворца в Новой Слободе на Долгоруковской улице в Москве, недалеко от дома, где жил Суриков. Каменный храм построили в 1703 году. Здание сохранилось до наших дней, но требует реставрации. Очертания церкви на картине туманны: художник не хотел, чтобы она была узнаваема. Судя по первым эскизам, Суриков поначалу собирался, в соответствии с источниками, изобразить на заднем плане здания Кремля, но потом решил перенести место действия на обобщенную московскую улицу XVII века и сосредоточиться на разнородной толпе горожан.
(9) Княгиня Евдокия Урусова. Родная сестра Морозовой под ее влиянием тоже примкнула к раскольникам и в итоге разделила участь Феодосии в Боровском остроге.
(10) Старуха и девушки. Эти типажи Суриков нашел в старообрядческой общине на Преображенском кладбище. Там его хорошо знали, и женщины соглашались позировать. «Нравилось им, что я казак и не курю», — рассказывал художник.
(11) Завернувшийся платок. Случайная находка художника еще на стадии этюда. Задравшийся кверху край дает понять, что боярышня только что поклонилась осужденной низко, до земли, в знак глубокого почтения.
(12) Монахиня. Ее Суриков писал с приятельницы, дочери московского священника, готовившейся принять постриг.
(13) Посох. Суриков увидел такой в руке у старухи-паломницы, что шла по тракту на Троице-Сергиеву лавру. «Я схватил акварель да за ней, — вспоминал художник. — А она уже отошла. Кричу ей: «Бабушка! Бабушка! Дай посох!» А она и посох-то бросила — думала, разбойник я».
(14) Странник. Подобные типажи скитальцев-богомольцев с посохами и котомками встречались и в конце XIX века. Этот странник — идейный союзник Морозовой: он снял шапку, провожая осужденную; у него такие же, как у нее, старообрядческие четки. Среди этюдов к этому образу есть автопортреты: когда художник решил изменить поворот головы персонажа, паломника, который ему позировал изначально, было уже не найти.
(15) Юродивый в веригах. Сочувствуя Морозовой, он крестит ее таким же раскольничьим двоеперстием и не боится наказания: юродивых на Руси не трогали. Подходящего натурщика художник нашел на рынке. Мужичок, торговавший огурцами, согласился позировать на снегу в одной холщовой рубахе, и живописец растирал его озябшие ноги водкой. «Я ему три рубля дал, — рассказывал Суриков. — Это для него большие деньги были. А он первым долгом лихача за рубль семьдесят пять копеек нанял. Вот какой человек был».
(16) Икона «Богоматерь Умиление». На нее поверх толпы смотрит Феодосия Морозова. Мятежная боярыня намерена держать ответ только перед небом.
О мятежной боярыне Суриков впервые услышал в детстве от крестной матери Ольги Дурандиной. В XVII веке, когда царь Алексей Михайлович поддержал реформу русской церкви, проводимую патриархом Никоном, Феодосия Морозова, одна из самых родовитых и влиятельных женщин при дворе, воспротивилась нововведениям. Ее открытое неподчинение вызвало гнев монарха, и в конце концов боярыню заточили в подземную тюрьму в Боровске под Калугой, где она и умерла от истощения.
Противостояние угловатого черного пятна фону — для художника драма такая же захватывающая, как и конфликт сильной личности с монаршей властью. Передать игру цветовых рефлексов на одежде и лицах автору не менее важно, чем показать спектр эмоций в провожающей осужденную толпе. Для Сурикова эти творческие задачи не существовали по отдельности. «Отвлеченность и условность — это бичи искусства», — утверждал он.
ХУДОЖНИКВасилий Иванович Суриков 1848 — Родился в Красноярске в казачьей семье.1869–1875— Учился в Санкт-Петербургской академии художеств, где за особое внимание к композиции картин получил прозвище Композитор.1877 — Поселился в Москве.1878 — Женился на дворянке, наполовину француженке Елизавете Шаре.1878–1881 — Писал картину «Утро стрелецкой казни».1881 — Присоединился к Товариществу передвижных художественных выставок.1883 — Создал полотно «Меншиков в Березове».1883–1884 — Путешествовал по Европе.1884–1887 — Работал над картиной «Боярыня Морозова». После участия в XV Передвижной выставке она была куплена Павлом Третьяковым для Третьяковской галереи. 1888 — Овдовел и переживал депрессию.1891 — Вышел из кризиса, написал «Взятие снежного городка».1916 — Скончался, похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. |
Фото: Diomedia (х2)
zagopod.com
Женщины в истории: боярыня Морозова | Блогер lisenok на сайте SPLETNIK.RU 28 января 2012
В середине XVII в., с восшествием на престол второго царя из династии Романовых - Алексея Михайловича (1645 - 1676), фактическим правителем страны стал его воспитатель - «дядька», боярин Борис Иванович Морозов. Его род был самым богатым в России - Морозовы владели тысячами дворов и десятками тысяч подневольных крестьян. Боярыня Морозова была снохою Бориса Морозова, того Морозова, которого тишайший царь считал не только своим «приятелем», но почитал «вместо отца родного». Однако семейное счастье Феодосии длилось всего одиннадцать лет. В 1662 г. Глеб Иванович умер, оставив свою овдовевшую жену наследницей огромного «выдела» из общего родового имущества. Казалось, перед нею открываются просторы счастливой и беззаботной судьбы... . В одном из многочисленных имений Морозовых — подмосковном селе Зюзино, была обустроена по западному образцу одной из первых в России роскошная усадьба. При царском дворце Феодосия занимала чин верховой боярыни, была приближённой царя Алексея Михайловича. По воспоминаниям современников «Дома прислуживало ей человек с триста. Крестьян было 8000; другов и сродников множество много; ездила она в дорогой карете, устроенной мозаикою и серебром, в шесть или двенадцать лошадей с гремячими цепями; за нею шло слуг, рабов и рабынь человек сто, оберегая ее честь и здоровье».
Боярыня Морозова была противницей реформ патриарха Никона, тесно общалась с апологетом старообрядчества — протопопом Аввакумом. Феодосия Морозова занималась благотворительностью, принимала у себя в доме странников, нищих и юродивых. Оставшись в тридцать лет вдовой, она «усмиряла плоть», нося власяницу. К 60-м гг. XVII в. столица стала одним из центров староверческого раскола. Здесь действовали «старолюбцы», имевшие связи в кругах высшей светской знати и столичного духовенства. Боярыня Морозова быстро стала ярой сторонницей всех гонимых за «старую веру». С фанатичной страстью слушала она проповеди главы раскольников - протопопа Аввакума. Воротившись в 1664 г. из ссылки, он вместе с женою жил у боярыни Феодосии («инокини Феодоры», как она теперь себя именовала). Здесь же останавливались и находили материальную поддержку и многие другие «рас-колоучители» из разных концов страны. Среди них оказалась некая старица Меланья, возглавившая в 1660 г. женскую общину московских «старолюбцев». Боярыня Морозова стала, по совету Аввакума, ее послушницей. Однако Аввакум попрекал молодую вдову, что она недостаточно «смиряет» свою плоть и писал ей «Глупая, безумная, безобразная выколи глазища те свои челноком, что и Мастридия» (призывая по примеру преподобной Мастридии, чтобы избавиться от любовных соблазнов, выколоть себе глаза). Домашние молитвы Морозова совершала «по древним обрядам», а её московский дом служил пристанищем для гонимых властью староверов. Но поддержка ею старообрядчества, судя по письмам Аввакума, была недостаточной: «Милостыня от тебя истекает, яко от пучины морския малая капля, и то с оговором».
Академик А. М. Панченко, исследуя письма Морозовой к Аввакуму, пишет, что в них нет рассуждений о вере и считает, что Феодосия «не мрачная фанатичка, а хозяйка и мать, занятая сыном и домашними делами»
Аввакум
Царь Алексей Михайлович, всецело поддерживающий церковные реформы, пытался повлиять на боярыню через её родственников и окружение, а также отбирая и возвращая поместья из её вотчины. От решительных действий царя удерживало высокое положение Морозовой и заступничество царицы Марии Ильиничны. Феодосия Морозова неоднократно присутствовала в «новообрядной церкви» на богослужении, что старообрядцами рассматривалось, как вынужденное «малое лицемерие». Но после тайного пострига в монахини под именем Феодоры, состоявшегося в конце декабря 1670 года или, согласно старообрядческим преданиям, 6 (16) декабря 1670 года, Морозова стала удаляться от церковных и светских мероприятий. С этого времени она с ещё большей степени отдается «посту и молитве и молчанию», уклоняясь от домашних дел и передав их «верным людем своим». Конфликт усугубился после того, как Ф.П. Морозова 22 января 1671 г. не явилась на свадьбу царя с Н.К. Нарышкиной, сославшись на болезнь ног: «ноги ми зело прискорбны и не могу ни ходити, ни стояти». Царь разгневался: «Вем, яко загордилася!» Он направил к ней боярина Троекурова с уговорами принять церковную реформу, а позднее и князя Урусова, мужа её сестры. Морозова обоим ответила решительным отказом.
В ночь на 16 ноября 1671 г. Ф.П. Морозова и ее сестра Е.П. Урусова были взяты под стражу. После допроса в палатах Чудова монастыря митрополитом Павлом Крутицким и чудовским архимандритом Иоакимом 19 ноября закованную в цепи Морозову отвезли на подворье Псково-Печерского монастыря на Арбате. Однако, несмотря на строгую стражу, Морозова продолжала поддерживать общение с внешним миром, ей передавали еду и одежду. В заключении она получала письма от протопопа Аввакума и смогла даже причаститься у одного из верных старой вере священников. Вскоре после ареста Феодосии скончался её сын Иван. Имущество Морозовой было конфисковано в царскую казну, а двое её братьев сосланы.
Патриарх Питирим просил царя за сестёр: «Я советую тебе боярыню ту Морозову вдовицу, кабы ты изволил опять дом ей отдать и на потребу ей дворов бы сотницу крестьян дал; а княгиню тоже бы князю отдал, так бы дело то приличнее было. Женское их дело; что они много смыслят!». Но царь, называя Морозову «сумосбродной лютой», ответил патриарху, что «много наделала она мне трудов и неудобств показала» и предложил ему самому провести допрос боярыни. Патриарх в присутствии духовных и гражданских властей беседовал с Феодосией в Чудовом монастыре. Решив, что она больна (боярыня не хотела стоять перед патриархом и весь допрос висела на руках стрельцов), попытался помазать её освящённым маслом, но Феодосия воспротивилась. Боярыню вернули под арест.
Зимой 1672—1673 гг. Ф.П. Морозову, Е.П. Урусову и М. Данилову пытали «Бяху же приставлени над муками их стояти: князь Иван Воротынский, князь Яков Адоевский, Василей Волынской». Уговоры духовенства и царя, конфискация имущества, жестокие пытки, — ничто не могло сломить волю двух женщин. Патриарх Питирим на боярском совете «просил Феодоры на сожжение», но бояре боялись при всем народе казнить человека из своей среды . Сестра царя Ирина просила его не мучить Ф.П. Морозову: «Почто, брате, не в лепоту твориши и вдову ону бедную помыкаеши с места на место? Нехорошо, брате! Достойно было попомнити службу Борисову и брата его Гл:)». Это подействовало на царя раздражающе и «он же зарыча гневом великим и рече: «Добре, сестрица, добре! коли ты дятчишь об ней, тотчас готово у меня ей место!» Этим местом был тюремный острог в Боровске.
Точную дату прибытия Ф.П. Морозовой в Боровск установить трудно, но, как полагает А.И. Мазунин, начало заточения боярыни относится к концу 1673 началу 1674 гг. Здесь же находилась заточенная «тоя же ради веры» инокиня Иустина. Несколько позднее в Боровск доставили Е.П. Урусову и М.Г. Данилову .
Первое время заключенные Ф.П. Морозова, Е.П. Урусова и М.Г. Данилова жили в остроге относительно спокойно: сотники, охранявшие их, ещё в Москве были задобрены Иоакинфом Даниловым, «чтобы не свирепы были». Их посещал племянник И. Данилова Родион, старицы и сочувствовавшие. (Один из них — Памфил с женою Агриппиною был сослан за эту помощь в Смоленск).
О частых посещениях узниц стало известно в Москве. 23—24 марта 1675 г. был составлен указ о расследовании того, что делается в тюрьме. По указу в Боровск внезапно прибыл подьячий Павел, который с пристрастием расспрашивал сотников. В результате многие из них были сосланы в Белгород солдатами на «вечное житье».
Вскоре было учинено новое расследование. 29 июля 1675 г. прислан был дьяк Кузмищев, который «мучениц истязал». Инокиня Иустина была сожжена на площади в срубе . По распоряжению дьяка Кузмищева Ф.П. Морозову и Е.П. Урусову из опустевшего после казни острога перевели в земляную тюрьму в «пятисаженные ямы» . М.Г. Данилову поместили в тюрьму, где «злодеи сидят».
В земляной яме узницы провели последние дни своей жизни. Автор «Повести о боярыне Морозовой» с болью и сочувствием рассказывает о тяжелейших условиях пребывания узниц в земляной тюрьме: «Но кто может исповедать многое их терпение, еже они в глубокой темнице претерпеша, от глада стужаеми, вол тме не светимей отхадухи бо земныя, понеже парами земным спершимся велику им тошноту творяще. И срачиц им пременяти. Ни измывати невозможно бе». Под страхом смертной казни охране запретили давать пищу заключенным: «Аще кто дерзнет чрез повеление..., такового главною казнью казнить».
Часовня-памятник на предполагаемом месте заключения боярыни Феодосии Морозовой, княгини Евдокии Урусовой, Марии Даниловой и иже с ними пострадавших в Боровске
Первой не выдержала мучений Е.П. Урусова. Она попросила сестру отслужить по ней отходную, «и мученица над мученицею ... отпевала канон, и юзница над юзницею изроняла слезы, едина в цепи возлежа и стоняще, а другая в цепи предстоя и рыдаще». 11 сентября 1675 г. Е.П. Урусова умерла. Ее тело оставалось не погребенным в течении 5 дней: власти решали вопрос о месте захоронения. Первоначальный царский приказ о захоронение Урусовой в лесу был отменен, так как местные власти боялись перезахоронения боровскими старообрядцами её тела и превращение новой могилы в место поломничества: «... раскольники, обретше, имут взяти с великою честию, яко святыхъ мучениц мощи... и будет последняя беда горше первыя». Тело Урусовой обернули «рогозиной» и захоронили внутри острога.
Царь Алексей Михайлович надеялся, что смерть сестры сломит упорство Ф.П. Морозовой и посылает к ней монаха на увещания, но она с гневом его прогоняет. Тогда же к Ф.П. Морозовой перевели М.Г. Данилову. Содержание узниц ужесточилось. Перед смертью боярыня призвала стражника и попросила: «Рабе Христов! Есть ли у тебе отец и мати в живых или преставилися? И убо аще живы, помолимся о них и о тебе; аще ж умроша — помянем их. Умилосердися... Зело изнемогох от глада и алчу ясти, помилуй мя, даждь ми колачика». Стражник отвечал: «Ни, госпоже, боюся». Ф.П. Морозова: «И ты поне хлебца». «Не смею», — отвечал опять стражник. Просила, умоляла Ф.П. Морозова дать ей «мало сухариков», яблочко, огурчик, и каждый раз стражник отвечал отказом. Тогда боярыня попросила исполнить ее последнюю просьбу: похоронить рядом с сестрою. Позвав другого стражника, умоляла мученица постирать ее рубашку перед смертью: «неподобно... телу сему в нечисте одежде возлещи в недрах матери своея земли».
Стражник пошел к реке, «платно мыяше водою, лице же свое омываше слезами». С 1 на 2 ноября 1675 г. Ф.П. Морозова умерла. 1 декабря 1675 г. умирает и М.Г. Данилова .
Аввакум на гибель Морозовой и Урусовой восклицал: «О светила великия, солнца и луна руския земли, Феодосия и Евдокея, и чаша ваша, яко звезды сияющыя пред господем Богом. О две зари, освещающия весь мир на поднебесней...».
Ф.П. Морозова и Е.П. Урусова своей жизнью и смертью показали, что они встали выше всех своих идейных противников, их убеждённость в своей правоте и превосходство над мучителями заставляет последних бояться их еще больше после смерти, чем живую.
В 1682 г. на месте захоронения сестёр их братья Алексей и Фёдор Соковнины положили надгробную плиту.
Они также придерживались взглядов своих сестёр на сохранение своей веры. 4 марта 1697 г. окольничий А.П. Соковнин «потаенный раскольник» окончил свои дни на плахе.
Источники:
раз, два, три, четыре
www.spletnik.ru
Как несла свой крест боярыня Морозова
Во втором часу ночи на 16-е (по нынешнему стилю 26-е) ноября 1671 года в московский дом боярыни Феодосии Прокофьевны Морозовой явились архимандрит Чудова монастыря Иоаким (будущий патриарх) и думный дьяк Иларион Иванов.
Боярыня знала о визите ночных гостей, догадывалась она, наверное, что посланы незваные гости ни кем иным, как государем Алексеем Михайловичем. Впрочем, войдя в палаты с «великой гордостью», архимандрит Иоаким объявил об этом открыто. Услышав только, как в городской усадьбе отворились большие врата, и, осознав, кто к ней пожаловал, боярыня Феодосия Прокофьевна поступила довольно радикально: демонстративно возлегла на пуховик под иконой Богородицы Феодоровской. А находившаяся в доме ее сестра – княгиня Евдокия Прокофьевна Урусова пошла в особый чулан, где тоже улеглась на постель.
Войдя в спальные покои Морозовой, посланный царем архимандрит потребовал, чтобы боярыня встала и почтительно выслушала монарший указ. Феодосия Прокофьевна не повиновалась. Тогда царский посланец начал допрос: «Како крестишися и како еще молитву твориши?» В ответ боярыня показала ему двуперстие и произнесла: «Господи Исусе Христе, Сыне Божии, помилуй нас! Сице аз крещуся, сице же и молюся».
Ответ был исчерпывающим: двуперстие – символ древней русской веры, не поврежденной «никоновыми новинами», а каков символ, такова и вера. Вскоре непрошенные гости нашли в чулане княгиню Урусову. На вопросы та дала столь же прямой и решительный ответ: «Сице аз верую» – «Также и я верую». Сомнений не оставалось – и та, и другая, московские аристократки держались старой веры.
С этим архимандрит Иоаким помчался на царский двор и лично доложил государю об итогах розыска. Получив от Алексея Михайловича новые инструкции, Иоаким вернулся в дом Морозовой на Никитской улице и продолжил допрос, теперь уже прислуги.
В итоге челядь была разбита на две группы: слева были собраны те, кто отрекся от старой веры, а справа – сохранившие верность своей госпоже и «древлему чину».
Сама же хозяйка продолжала возлежать на пуховике и попросту игнорировала следствие. Тогда архимандрит-следователь приказал: «Полно тебе жити на высоте, сниди долу, востав, иди отсюду!» Иными словами: «Хватит тебе жить в боярских покоях, встань и сойди вниз, уходи отсюда». Феодосия Прокофьевна не сдвинулась с места. Слуги принесли кресла, по приказу Иоакима посадили в них упорствовавшую боярыню и на руках понесли вниз. Затем боярыне Морозовой и княгине Урусовой надели «железа конские», т.е. цепи, и поместили под стражей в подклете дома, «в людских хоромах». Это был домашний арест.
По современным меркам, событие более чем достаточное, чтобы попасть в раздел светской и криминальной хроники. Однако в Московии конца XVII века таковых СМИ еще не существовало. Правда, одна газета все-таки была – «Куранты». Издавалась она Посольским приказом и представляла собой своего рода дайджест иностранной корреспонденции – переводных заметок из иностранной прессы и донесений русских дипломатов и купцов из-за границы. Внутренняя жизнь страны «Куранты» мало интересовала, так что происшествие с сестрами Соковниными (такую фамилию носили боярыня Морозова и княгиня Урусова в девичестве) на газетные страницы попасть не могло. Откуда же мы знаем подробности этого происшествия, как, впрочем, и обстоятельства трагического финала в жизни двух московских аристократок-старообрядок?
Дело в том, что существует уникальный источник – «Повесть о боярыне Морозовой». Причем эта повесть сохранилась в двух редакциях – краткой и пространной. Специалисты утверждают, что написана она была вскоре после кончины мятежной боярыни (1675 г.), а ее составитель принадлежал к ближайшему кругу Морозовой и, по всей видимости, даже встречался с ней во время заключения. И хотя «Повесть…», особенно краткая ее редакция, носит явно назидательный характер – ведь это по сути житие старообрядческой святой! – в ней много элементов хроники, иными словами, репортажа. Собственно эта повесть в различных списках и редакциях в те времена «работала» как привычные нам сегодня СМИ, прежде всего в старообрядческой среде.
В «Повести …» описан такой эпизод. По времени он относится к 17 (27) или 18 (28) ноября 1671 года. Уже три дня Морозова провела в «людских хоромах в подклете». Теперь же ее заковали в цепь с огорлием (т.е. ошейником), усадили в дровни и повезли для допросов в Чудов монастырь в Кремле, а затем на подворье Псково-Печерского монастыря. Это подворье находилось тогда в Белом городе, на Арбате (сейчас это район Смоленской площади). Однако за год с небольшим до описываемых событий подворье было выкуплено у Печерского монастыря Приказом Тайных дел и использовалось как государственная тюрьма. Так вот, согласно почти документальной записи в «Повести о боярыне Морозовой», на пути в Чудов монастырь произошло следующее: «И везена бысть мимо Чудова под царские переходы. Руку же простерши десную свою великая Феодора и ясно изобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше. Мняше бо святая, яко на переходах царь смотряет победы ее, сего ради являше себе не точию стыдетися ругания ради их, но и зело услаждатися любовию Христовою и радоватися о юзах». На привычном русском языке этот эпизод нам пересказывает знаменитый историк И.Е. Забелин: «Когда ее везли Кремлем, мимо Чудова монастыря, под царские переходы, она, полагая, что на переходах смотрит царь на ее поезд, часто крестилась двухперстным знамением, высоко поднимая руку и звеня цепью, показывая царю, что не только не стыдится своего поругания, но и услаждается любовью Христовою и радуется своим узам».
Эта сцена, описанная в повести с обстоятельностью очевидца, два века спустя возведет боярыню Морозову в ранг исторической героини национального масштаба. Ведь именно унизительный проезд аристократки-старообрядки в простых дровнях с «чепью на вые» изобразит на своей картине Василий Суриков. Картина «Боярыня Морозова», или в первоначальной версии «Поругание боярыни Морозовой», без сомнения, знакома всем. А впервые она была представлена на XV передвижной выставке 1887 года сначала в Петербурге, а потом в Москве. А затем уже это гигантское полотно (3,04 на 5,86 м) приобрел для своего собрания знаменитый российский предприниматель, меценат и коллекционер П.М. Третьяков. Кстати, старообрядец. А цена той покупки была немаленькой, вернее, очень даже солидной – 25 тысяч рублей.
Примечательна реакция современников на эту картину. На выставке передвижников к «Боярыне Морозовой» было трудно подобраться из-за скопления народа. Однако только три человека публично дали картине и ее главной героине положительную оценку. Писатель В.Г. Короленко: «Есть нечто великое в человеке, идущем сознательно на гибель за то, что она считает истиной. Такие примеры пробуждают в нас веру в человеческую природу, подымают душу». Писатель В.М. Гаршин: «Такого изображения нашей старой, допетровской толпы в русской школе еще не было. Кажется, вы стоите среди этих людей и чувствуете их дыхание». Художественный и музыкальный критик В.В. Стасов: «Суриков создал теперь такую картину, которая, по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты русской истории. Выше и дальше этой картины наше искусство, то, которое берет задачей изображение старой русской истории, не ходило еще».
При этом официальная критика, ориентированная на государственное православие, довольно критически отзывалась о личности главной героини картины, а значение этого художественного полотна выставляла просто крамольным. Например, одна из рецензий называлась так: «Пропаганда раскола посредством кисти художника». Автором этой статьи был профессор Московской духовной академии по кафедре истории и обличения русского раскола, известный писатель Н.И. Субботин. Кстати, именно проф. Субботин впервые опубликовал житие боярыни Морозовой, причем в том же 1887 году.
Но, как говорится, «vita brevis, ars longa» – «жизнь коротка, искусство долговечно». Коротка оказалась жизнь самой Феодосии Прокофьевны Морозовой. Она умерла голодной смертью в ночь с 1 (11) на 2 (12) ноября 1675 года в земляной тюрьме Боровского острога, «пятисаженной яме», в возрасте 43 лет. Память о «мученице древлей веры» сохранялась только в старообрядческой среде и для русской религиозной традиции в целом была достаточно маргинальной. Но суриковское полотно сделало мятежную боярыню одной из самых известных и трагических фигур отечественной истории, а многих заставило задуматься о роли и последствиях раскола в истории России. Причем не только XVII века.
И последнее. Финальные эпизоды из «Повести о боярыне Морозовой» совершенно по-новому читаются после всего, что мы узнали о человеческих катастрофах XX века, о ГУЛАГе, Освенциме… В этих великих трагедиях каждая загубленная человеческая жизнь имела свой трагический голос. На пороге голодной смерти в земляной тюрьме Боровского острога Феодосия Прокофьевна не выдержала и «взалкала». Призвав стражника, она попросила: «Раб Христов! У тебя отец и мать живы или преставились? Если живы, помолимся о них и о тебе, если же умерли – помянем их. Умилосердись, раб Христов! Совсем изнемогла я от голода и хочу есть, помилуй меня, дай мне калачика». Служивый отвечал: «Нет, госпожа, боюсь». Тогда боярыня попросила дать хотя бы хлебца. И вновь в ответ: «Не смею». Умоляла боярыня дать ей хотя бы «мало сухариков», яблочко, огурчик. На всё – отказ. Тогда она попросила исполнить последнюю просьбу – похоронить рядом с сестрою, княгиней Урусовой, которая умерла у нее на глазах в той же «пятисаженной яме». Вскоре Морозова позвала другого стражника, дала ему свою единственную рубашку и попросила постирать ее: «Раб Христов! У тебя же была мать? Знаю, что от жены ты рожден. Сего ради молю тебя, страхом Божиим защитись: вот я женщина и стесняема великой нуждой, мне нужно срачицу (т.е. сорочку) помыть. И как сам видишь, мне самой пойти и обслужить себя невозможно, скована я, а служащих мне рабынь не имею. Так ты иди на реку и помой мне срачицу сию».
Спрятав ее рубашку под своей одеждой, стражник пошел к реке и, полотно «мыв водою, лице же свое омывал слезами, размышляя о прежнем ее величии, и о нынешней нужде, как она ради Христа терпит, а к нечестию приступить не хочет, сего ради и умирает»...
Александр Пыжиков, доктор исторических наук РАНХ и ГС
argumenti.ru
Мельница мифов: загадки боярыни Морозовой
Во многом боярыню Феодосию Морозову, верную сподвижницу лидера старообрядцев протопопа Аввакума помнят благодаря хрестоматийному полотну великого художника Василия Сурикова. Однако реальный облик этой выдающейся женщины далек от представления о ней. Например, в момент ареста, который запечатлен на картине, она была еще совсем молодой женщиной.
Этюд к картине
В жизни любой страны есть свои вехи. Одним из ключевых пунктов русской истории был Раскол. Из деятелей Раскола в памяти осталось немного имен: царь Алексей Михайлович и патриарх Никон — с одной стороны, протопоп Аввакум и боярыня Морозова — из противоположного лагеря.
Боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова относится к числу немногих женщин, оставивших свой след в летописи русской истории. Тем более редких в допетровский период, когда женщины по "домостроевскому" обычаю сидели по теремам, чем напоминали более насельниц магометанских сералей, нежели жительниц европейских "вольных городов".
Впрочем, западная история тоже бедна именами выдающихся женщин, немногих можно сыскать и на Востоке. Как правило, это женщины-воительницы. Наследницей амазонок и валькирий выступила Орлеанская Дева, предводительницей китайских "конных ведьм" была вдова Ци Ван, а в Индии кавалерист-девицей стала княгиня Лакшми-Баи. Боярыня Морозова не скакала в седле и не вынимала из ножен саблю. Но ее подвиг во имя Веры не стал от этого менее героическим.
Для зачина скажем, первоначально картина Сурикова называлась "Поругание боярыни Морозовой" и репродукции с нее нередко встречаются в старообрядческих храмах, но только не в иконостасе. Художник допустил ряд исторических неточностей. Самая главная из них — Феодосия на момент ареста была еще молодой женщиной, не достигшей сорокалетнего возраста. Однако воздействие суриковского шедевра на зрителя с лихвой искупает любые мелкие несуразности. На полотне замечательного исторического и религиозного живописца Александра Дмитриевича Литовченко боярыня Морозова — молода и пригожа, каковой была в жизни, но в сравнении, его картина проигрывает суриковской.
В ней Василий Иванович запечатлел один из эпизодов "Жития боярыни Морозовой": "Когда ее везли Кремлем, мимо Чудова монастыря, под царские переходы, она, полагая, что на переходах смотрит царь на ее поезд, часто крестилась двухперстным знамением, высоко поднимая руку и звеня цепью, показывая царю, что не только не стыдится своего поругания, но и услаждается любовью Христовою и радуется своим узам".
Читайте также:Протопоп Аввакум — мученик за обряд
Перейдем от искусства к фактам, известных историкам о жизни боярыни Морозовой. Старшую дочь московского дворянина Прокопия Федоровича Соковнина, родившуюся 21 мая 1632 года, нарекли в честь святой преподобномученицы Феодосии Тирской. Предки Соковниных происходили из Германии, точнее от одного из древнейших родов европейского рыцарства — Мейендорфов. В 1200 году один из этого рода получил от князя-епископа Рижского в лен замок Икскюль (ныне Ишкиле в Латвии). В 1545 году барон Иоганн фон Икскюль выехал из Ливонии к царю Иоанну Васильевичу Грозному и принял крещение под именем Федора Ивановича. Его сын Василий, по прозванию "Соковня" (существует множество версий относительно этого прозвища), стал родоначальником русских Соковниных.
Отец будущей боярыни два года служил воеводой на Мезени и в Кевроде, в 1631 году был отправлен посланником в Крым, откуда вернулся после рождения Феодосии. В 1635-37 гг. служил воеводой в Енисейске, потом принимал участие в Земском соборе, заведовал Каменным приказом в 1641-46 гг. Прокопий Соковнин был человеком зажиточным, имевшим в Москве несколько домов. В 1650 году царь Алексей Михайлович пожаловал его придворным чином и должностью окольничего — второго (после боярина) думного чина. От первого брака с Анисьей Никитичной Наумовой у него было двое сыновей и двое дочерей: Феодосия и Евдокия.
Род Морозовых при царе Алексее Михайловиче был одним из 16 знатнейших фамилий, члены которых поступали прямо в бояре, минуя чин окольничего. Их предок, дружинник князя Александра Ярославича Невского, новгородец Михаил (Миша) Прушанин стал одним из героев Невской битвы 1240 года. Его потомок в шестом колене Иван Семенович, по прозванию Мороз, стал родоначальником Морозовых. Дед будущего супруга боярыни Морозовой, Василий Петрович, был одним из главных участников торжественного венчания на царство первого Романова, Михаила Федоровича. Молодой царь приблизил Морозовых ко двору. Борис Иванович Морозов был назначен "дядькой" — воспитателем наследника престола 5-летнего царевича Алексея, а потом сумел породниться с царской семьей. На свадьбе царя он был посаженным отцом.
Фото: AP
Фото: AP
Фото: AP
Первая версия картины
В 1649 году младшийбратцарского "дядьки" и свояка, один из богатейших людей страны, 54-летний боярин Глеб Иванович Морозов посватался к молодой красавице 17-летней Феодосии Прокопьевне Соковниной. Глеб Иванович тоже был "дядькой", только младшего царевича Ивана Михайловича, но в шесть лет мальчик скончался. Словом, оба рода, Соковниных и Морозовых, принадлежали к тогдашней элите московского общества.
Об их семейной жизни известно лишь, что первое время Бог не давал им детей, а после кончины супруга Феодосия Морозова не вышла вторично замуж, что среди женщин ее круга в то время случалось нередко. При бесплодии русские женщины обращались к преподобному Сергию Радонежскому. После молитвы родителей и видения преподобного Сергия Феодосии Прокопьевне, у пары родился сын Иван. В 1662 году Глеб Иванович Морозов скончался. Свое состояние он оставил 12-летнему сыну Ивану Глебовичу, но фактически им распоряжалась молодая вдова. В том же году умер и отец Феодосии Прокопьевны.
В 30 лет боярыня Морозова осталась вдовой и сиротой. Ее биограф, Кирилл Кожурин, свидетельствует: "Палаты боярыни Морозовой были первыми в Москве, ее любили и уважали при царском дворе, и сам царь Алексей Михайлович отличал ее перед другими боярынями. Она именовалась "кравчей царской державы" и была, по словам Аввакума, "в четвертых бояронях". Богатство ее было сказочно. Тот же Аввакум писал о ней: "Жена ты была боярская, Глеба Ивановича Морозова, вдова честная, вверху чина царева, близ царицы. Дома твоего тебе служащих было человек с триста, у тебя же было крестьян 8000, имения в дому твоем на 200 000, или на полтретьи (250 000 — Ред.) было …Другов и сродников в Москве множество много. Ездила к ним на колеснице, еже есть в корете драгой, и устроенной мусиею и сребром, и аргамаки многи".
И вот эта молодая, богатая женщина, представительница самых видных московский родов, после встречи с протопопом Аввакумом становится духовной дочерью огнепального протопопа. Вслед за ней духовной дочерью Аввакума стала и ее младшая сестра Евдокия, княгиня Урусова. Когда Аввакума сослали на Мезень именно дом боярыни Морозовой превратился в оплот оппозиции никоновским реформам. Процитируем современного историка П. В. Седова: "В истории боярыни Морозовой проявились не только уникальные черты ее личности и противостояние сторонников и противников церковной реформы, но и соперничество дворцовых группировок в борьбе за власть и их имущественные интересы. Вряд ли можно разделить религиозные и мирские мотивы в поведении исторической боярыни Морозовой, поскольку синкретизм средневековой культуры не подразумевал существования одного без другого".
Царь Алексей Михайлович подослал к боярыне окольничего Ртищева, "шиша антихристова", который соблазнил Феодосию Прокопьевну перекрестится тремя перстами "и тогда отдаст царь холопей и вотчины твоя". Морозова смалодушничала, перекрестилась, царь вернул ранее отобранные у нее вотчины и якобы сразу же после своего отступничества она занемогла: "дни с три бысть вне ума и расслабленна". В Житии Аввакума говорится, что боярыня Морозова "оздравела", когда "перекрестилась истинным святым сложением". В Житии боярыни Морозовой возвращение вотчин объясняется заступничеством царицы Марии Ильиничны, неизменно благоволившей родственнице.
Кирилл Кожурин пишет, что данный факт подтверждают исторические документы. Царским указом от 1 октября 1666 года отнятые вотчины Морозовой были возвращены по прошению царицы и в связи с рождением царевича Иоанна Алексеевича (будущего царя Иоанна V).
Не стоит забывать, что свой выбор боярыня Морозова сделала еще и вот по какой причине. "Вдова по понятиям и убеждениям века уже носила в своем положении смысл монахини, — писал историк-археолог Иван Егорович Забелин (1820-1908). — Честное вдовство само собою уже приравнивалось к обету иночества. Поэтому вся жизнь вдовы со всею ее обстановкою естественным и незаметным путем преобразовывалась в жизнь монастырскую. Не первая и не последняя была Феодосия Прокопьевна, устроившая свой дом по-монастырски. Таков был господствующий идеал для женской личности, свободной от супружества".
Читайте также:Никон — последний "великий государь" Церкви
В глазах народа боярыня навеки осталась с ореолом мученицы. Несмотря на то, что царь Алексей Михайлович, боясь, чтобы этого не произошло, приказал уморить ее и сестру голодом в боровской яме и тайком, без отпевания, зарыть внутри острога. И после смерти своей "поединщицы", царь с прозвищем Тишайший, приказал как можно дольше скрывать факт смерти боярыни Морозовой. Считается, Феодосия Прокопьевна почила в Бозе в ночь с 1 на 2 ноября 1675 года. Страстотерпице Морозовой шел 44-й год.
Читайте все статьи из серии "Мельница мифов"
Читайте самое интересное в рубрике "Наука и техника"
www.pravda.ru
Картина В. Сурикова "Боярыня Морозова"
Помнится, в школьных учебниках литературы обязательно были вклейки из гладкой бумаги - репродукции известных картин. Они обсуждались на уроках с учительницей и с них писались сочинения. Одна из таких картин - работа художника Василия Сурикова (1848-1916).Его Морозова на дровнях, в зимний день, в метелицу, изображена страшной раскольничьей старухой, глазастой, исступленной изуверкой. А между тем, в день, изображенный на картине, ей шел только тридцатый год, и она была прекрасной молодой красавицей, принадлежавшей к одной из самых уважаемых в Москве семей, приближенных к царскому двору. Так кто же была эта женщина, оставившая неизгладимый след в истории противостояния в лоне русской православной церкви?
Боярышне Федосье Соковниной шел семнадцатый год, когда за нее посватался стольник и ближний боярин царя Алексея Глеб Иванович Морозов. Сам царь благословил ее на венец образом Живоначальной Троицы. Мужу ее в ту пору перевалило за пятьдесят. Он был ревнителем Домостроя и спальником царей Михаила и Алексея. С Федосьей в дом Морозова вошли молодость и веселость. Юная, синеглазая, легкая и смешливая, эта молодая боярыня стала всеобщей любимицей при дворе благодаря своей душевной простоте, открытости. Ее духовником был сам знаменитый протопоп Аввакум.
Именно в это время в Москву пришли времена Никона, реформатора, преобразователя русской православной церкви. Смута духа, поднятая Никоном, расколола православие на два непримиримых лагеря. С крутым самовластием Никона церковное Уложение подверглось радикальным исправлениям. Они были восприняты многими верующими как искажения, измена церковным традициям. Именно благодаря этим традициям в период Смутных времен Святая Русь выстояла, обрела себя. А Никон рассек душу народа. И те, кто не принял нововведения, оказались в положении гонимых. А с инакомыслием во все времена на Руси умели жестоко бороться. За русскую веру, как они ее понимали, за русскую душу, за дух Святой Руси сторонники древнеправославной веры и пошли на дыбы и в костры. Главным противником Никона стал протопоп Аввакум. Надо ли сомневаться, в каком стане противоборства оказалась его молодая воспитанница!
Молодой царь Алексей сначала пытался уладить споры в Московской церкви полюбовно. Но духовная гроза потрясла всех. Вся Москва сотрясалась от споров. Всюду: в избах, в хоромах, в церквах, на мостах, в Китай-городе - кричали спорящие о вере, не понимая друг друга. Семья Морозовых оказалась в гуще этих событий. У боярыни Морозовой родился сын, которого нарекли Иваном. Но радость материнства не победила в душе молодой женщины нестерпимой тревоги за Русь. Она не знала другого спасения от надвинувшейся беды, кроме молитвы. В доме Морозовых шли самые долгие и суровые службы. Молодая женщина добровольно отошла от светской жизни, замкнувшись в домашний монастырский обиход. В 1662 году умирает ее муж, в эту пору ей еще нет тридцати лет, но все бремя домоуправления ложится на хрупкие плечи Федосьи. Ее богатый дом в Москве становится приютом всех гонимых, страждущих, что не укрывается от внимания царя Алексея и Никона. Царь оказался в трудной, как сейчас принято говорить, ситуации: как глава государства, он поддерживал Никона, а как человек, любил и жалел молодую боярыню.
Тяжесть царской опалы
Выбор был сделан в 1666 году, Московский освященный Собор положил конец противостоянию, осудил все семьсот лет русского христианства. А сторонников соблюдения старых обрядов (старообрядцев, как теперь говорят) практически объявили вне закона. И началась череда казней. Но боярыню Морозову пока не трогали: у нее была при дворе сильная рука. Это родственница семьи Морозовых, сама царица Марья Ильинична, она любила молодую Федосью Морозову. Все изменилось в марте 1669 года, когда царица скончалась. Новая жена царя Алексея Наталья Алексеевна Нарышкина сразу невзлюбила мятежную боярыню. В двух московских женщинах столкнулись два мира: старая Московия с ее последним непогасающим светом Святой Руси, и Россия иная, свежая и бурная, как дикий ветер, - Россия Петра.
Удар за ударом настигает боярыню. Однажды ночью в дом Морозовой приходят стрельцы и дьяки. Ее вместе с младшей сестрой силой выволакивают из дома. Когда толпа была уже на улице, с верхнего крыльца послышался тонкий детский крик:
- Мамушка, мамушка…
Она встрепенулась на звук, посмотрела на сына с немой тоской и тихо произнесла:
- Сынок, Ванюша…
Женщина сделала свой выбор, вера в Христа победила.
Кончился век боярыни Морозовой и княгини Урусовой, начался нескончаемый век страданий сестер. Закованные в железные цепи, они много раз подвергались пыткам на дыбе. Их заставляли молиться по-новому. Но результат всегда был один: двоеперстие и гневный, испепеляющий взор, устремленный на палачей, говоривший о несломленной воле.
А дом Морозовой запустел, потом и вообще был разграблен. Имения, вотчины, стада коней розданы боярам. Многочисленные родственники, боясь гнева царского, оставили на произвол судьбы ее малолетнего сына, который вскоре заболел и умер. Сквозь оконце кельи, где гремела цепью Морозова, монастырский поп сказал боярыне о кончине сына. Только здесь, однажды, прорвалось всей силой рыданий материнское горе, любовь к Ванюше. Всю ночь тревожил монастырь ее тягостный крик. Потом она стихла. Это был последний порыв горячих человеческих чувств в нечеловеческих страданиях. А между тем Московский двор начал волноваться: участь всеобщей любимицы многие приближенные к царю считали несправедливой. Это усилило раздражение царя, и судьба боярыни была решена окончательно. Он приказал тайно вывезти Морозову из Москвы под крепкой стражей в далекий никому не ведомый Боровск, городок в Калужской области, в 90 км от Москвы, в острог, заключив ее в земляную тюрьму. На вечное заточение.
Боровская острожница
Царь желал, чтобы Москва забыла Морозову, чтобы память о ней исчезла. Вскоре в острог была привезена и младшая сестра. Обреченные на голодную смерть, сестры поддерживали друг друга молитвами. Сердобольные стражники иногда украдкой приносили им кое-какую снедь, но по доносам все, кто проявлял к ним жалость, были сами подвергнуты пыткам. Первой от холода и истощения скончалась младшая сестра. Княгиню Евдокию Урусову завернули в рогожи и, не сбивши цепей, вынесли из застенка. Изнемогла и боярыня Морозова. Однажды на рассвете, предчувствуя приближение смерти, она обратилась к охранявшему ее стрельцу:
- Прошу тебя, сотвори последнюю любовь. Я чувствую, Господь хочет взять меня из этой жизни. Не подобает, чтобы тело в нечистой одежде легло в землю. Вымой мне грязную сорочку.
Боярыня Морозова скончалась в темнице, в цепях, в студеную ноябрьскую ночь, когда ей не исполнилось и сорока лет. Все умолкло, исчезло. И подземную темницу в Боровске засыпали. Но как будто провидела Морозова, когда говорила, что сама Русь двинулась к отлучению.
Русь блистала и гремела в победах Петровых, везде парили ее орлы. Но где-то в глубине русской души поселилась тайная дрожь, страх, что в чем-то не жива, не дышит она. И в нестерпимой тоске Пушкина, в смуте Толстого и Достоевского, в самосожжении Мусоргского было ощущение какого-то предчувствия великих испытаний. А изнемогающая в цепях и непобедимая боярыня Морозова - живое воплощение несгибаемой силы народа, встающего на защиту своих святынь.
В настоящее время усилиями древнеправославной церкви во имя святой мученицы боярыни Морозовой (в инокинях Феодоры) в Боровске, на месте ее погребения, воздвигнута часовня, а сама Федосья Морозова причислена к лику святых.
Информация взята отсюда:http://morozov-holod.spb.ru/promo/poznavateljnye-statji/boyarynya-morozova.html
probelam-net.livejournal.com
16 символов, зашифрованных в картине «Боярыня Морозова»
«...Раз ворону на снегу увидал. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила. Черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом «Боярыню Морозову» написал», — вспоминал Василий Суриков о том, как появился замысел картины. На создание «Утра стрелецкой казни», полотна, сделавшего его знаменитым, Сурикова вдохновили интересные рефлексы на белой рубахе от пламени зажженной свечи при дневном свете. Художник, детство которого прошло в Сибири, похожим образом вспоминал палача, проводившего публичные казни на городской площади Красноярска: «Черный эшафот, красная рубаха — красота!»
На картине Сурикова изображены события 29 ноября (по н. ст. — Прим. «Вокруг света») 1671 года, когда Феодосию увозили из Москвы в заключение.
Неизвестный современник героини в «Повести о боярыне Морозовой» рассказывает: «И везена бысть мимо Чудова (монастыря в Кремле, куда ее ранее конвоировали на допрос. — Прим. «Вокруг света») под царские переходы. Руку же простерши десную свою… и ясно изобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше».
(1) Феодосия Морозова. «Персты твои тонкостны... очи твои молниеносны», — говорил о Морозовой ее духовный наставник протопоп Аввакум. Суриков сначала написал толпу, а затем стал искать подходящий типаж для главной героини. Художник пробовал писать Морозову со своей тетки Авдотьи Васильевны Торгошиной, которая интересовалась старообрядчеством. Но ее лицо терялось на фоне многоцветной толпы. Поиски продолжались, пока однажды к старообрядцам не приехала с Урала некая Анастасия Михайловна. «В садике, за два часа», по словам Сурикова, он написал с нее этюд: «И как вставил ее в картину — она всех победила».
Разъезжавшую до опалы в роскошных экипажах боярыню везут в крестьянских санях, чтобы народ видел ее унижение. Фигура Морозовой — черный треугольник — не теряется на фоне окружившего ее пестрого людского сборища, она как бы разбивает эту толпу на две неравные части: взволнованных и сочувствующих — справа и равнодушных и глумящихся — слева.
(2) Двоеперстие. Так складывали пальцы, крестясь, старообрядцы, тогда как Никон насаждал троеперстие. Креститься двумя пальцами на Руси было принято издавна. Два пальца символизируют единство двойной природы Иисуса Христа — божественной и человеческой, а загнутые и соединенные три оставшихся — Троицу.
(3) Снег. Интересен живописцу тем, что меняет, обогащает колористику находящихся на нем предметов. «На снегу писать — все иное получается, — говорил Суриков. — Вон пишут на снегу силуэтами. А на снегу все пропитано светом. Все в рефлексах лиловых и розовых, вон как одежда боярыни Морозовой — верхняя, черная; и рубаха в толпе…»
(4) Дровни. «В дровнях-то какая красота: в копылках, в вязах, в саноотводах, — восторгался живописец. — А в изгибах полозьев, как они колышутся и блестят, как кованые... Ведь русские дровни воспеть нужно!..» В переулке рядом с московской квартирой Сурикова зимой наметало сугробы, и туда часто заезжали крестьянские сани. Художник ходил следом за дровнями и зарисовывал борозды, оставленные ими на свежем снегу. Суриков долго искал то расстояние между санями и краем картины, которое даст им динамику, заставит «поехать».
(5) Одежда боярыни. В конце 1670 года Морозова тайно постриглась в монахини под именем Феодоры и поэтому носит строгие, хоть и дорогие, черные одежды.
(6) Лестовка (у боярыни на руке и у странника справа). Кожаные старообрядческие четки в виде ступеней лестницы — символа духовного восхождения, отсюда и название. При этом лестовка замкнута в кольцо, что означает непрестанную молитву. У каждого христианина-старообрядца должна быть своя лестовка для молитвы.
(7) Смеющийся поп. Создавая персонажей, живописец выбирал самые яркие типажи из народа. Прототип этого священника — дьячок Варсонофий Закоурцев. Суриков вспоминал, как в возрасте восьми лет ему пришлось всю ночь править лошадьми на опасной дороге, поскольку дьячок, его попутчик, по обыкновению, напился.
(8) Церковь. Написана с храма Николая Чудотворца в Новой Слободе на Долгоруковской улице в Москве, недалеко от дома, где жил Суриков. Каменный храм построили в 1703 году. Здание сохранилось до наших дней, но требует реставрации. Очертания церкви на картине туманны: художник не хотел, чтобы она была узнаваема. Судя по первым эскизам, Суриков поначалу собирался, в соответствии с источниками, изобразить на заднем плане здания Кремля, но потом решил перенести место действия на обобщенную московскую улицу XVII века и сосредоточиться на разнородной толпе горожан.
(9) Княгиня Евдокия Урусова. Родная сестра Морозовой под ее влиянием тоже примкнула к раскольникам и в итоге разделила участь Феодосии в Боровском остроге.
(10) Старуха и девушки. Эти типажи Суриков нашел в старообрядческой общине на Преображенском кладбище. Там его хорошо знали, и женщины соглашались позировать. «Нравилось им, что я казак и не курю», — рассказывал художник.
(11) Завернувшийся платок. Случайная находка художника еще на стадии этюда. Задравшийся кверху край дает понять, что боярышня только что поклонилась осужденной низко, до земли, в знак глубокого почтения.
(12) Монахиня. Ее Суриков писал с приятельницы, дочери московского священника, готовившейся принять постриг.
(13) Посох. Суриков увидел такой в руке у старухи-паломницы, что шла по тракту на Троице-Сергиеву лавру. «Я схватил акварель да за ней, — вспоминал художник. — А она уже отошла. Кричу ей: «Бабушка! Бабушка! Дай посох!» А она и посох-то бросила — думала, разбойник я».
(14) Странник. Подобные типажи скитальцев-богомольцев с посохами и котомками встречались и в конце XIX века. Этот странник — идейный союзник Морозовой: он снял шапку, провожая осужденную; у него такие же, как у нее, старообрядческие четки. Среди этюдов к этому образу есть автопортреты: когда художник решил изменить поворот головы персонажа, паломника, который ему позировал изначально, было уже не найти.
(15) Юродивый в веригах. Сочувствуя Морозовой, он крестит ее таким же раскольничьим двоеперстием и не боится наказания: юродивых на Руси не трогали. Подходящего натурщика художник нашел на рынке. Мужичок, торговавший огурцами, согласился позировать на снегу в одной холщовой рубахе, и живописец растирал его озябшие ноги водкой. «Я ему три рубля дал, — рассказывал Суриков. — Это для него большие деньги были. А он первым долгом лихача за рубль семьдесят пять копеек нанял. Вот какой человек был».
(16) Икона «Богоматерь Умиление». На нее поверх толпы смотрит Феодосия Морозова. Мятежная боярыня намерена держать ответ только перед небом.
О мятежной боярыне Суриков впервые услышал в детстве от крестной матери Ольги Дурандиной. В XVII веке, когда царь Алексей Михайлович поддержал реформу русской церкви, проводимую патриархом Никоном, Феодосия Морозова, одна из самых родовитых и влиятельных женщин при дворе, воспротивилась нововведениям. Ее открытое неподчинение вызвало гнев монарха, и в конце концов боярыню заточили в подземную тюрьму в Боровске под Калугой, где она и умерла от истощения.
Противостояние угловатого черного пятна фону — для художника драма такая же захватывающая, как и конфликт сильной личности с монаршей властью. Передать игру цветовых рефлексов на одежде и лицах автору не менее важно, чем показать спектр эмоций в провожающей осужденную толпе. Для Сурикова эти творческие задачи не существовали по отдельности. «Отвлеченность и условность — это бичи искусства», — утверждал он.
| ХУДОЖНИКВасилий Иванович Суриков 1848 — Родился в Красноярске в казачьей семье.1869–1875— Учился в Санкт-Петербургской академии художеств, где за особое внимание к композиции картин получил прозвище Композитор.1877 — Поселился в Москве.1878 — Женился на дворянке, наполовину француженке Елизавете Шаре.1878–1881 — Писал картину «Утро стрелецкой казни».1881 — Присоединился к Товариществу передвижных художественных выставок.1883 — Создал полотно «Меншиков в Березове».1883–1884 — Путешествовал по Европе.1884–1887 — Работал над картиной «Боярыня Морозова». После участия в XV Передвижной выставке она была куплена Павлом Третьяковым для Третьяковской галереи. 1888 — Овдовел и переживал депрессию.1891 — Вышел из кризиса, написал «Взятие снежного городка».1916 — Скончался, похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. |
Фото: Diomedia (х2)
tainyvselennoi.ru
